ГРУБОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

 

— Ты боишься? — спросил Дэниел.

Он склонил голову набок, и легкий ветерок трепал его светлые волосы. Он держал ее за талию, крепко, но объятия казались легкими, словно шелковый кушак. Ее собственные пальцы сплетались за его голой шеей.

Боится ли она? Разумеется, нет. Она же с Дэниелом. Наконец-то. В его объятиях. Более точный вопрос, маячащий на краю сознания, звучал — а следует ли ей бояться? Люс не могла быть уверена. Она даже не знала, где находится.

Девочка чуяла в воздухе запах дождя, но они с Дэниелом были сухими. Она обнаружила на себе длинное белое платье, сбегающее до самых щиколоток. Свет дня был уже на исходе, и Люс пронзило острое сожаление о потраченном впустую закате, словно она могла что-то предпринять, чтобы вернуть его. Откуда-то она знала, что эти последние лучи солнца столь же драгоценны, сколь и последние капли меда в горшочке.

— Ты останешься со мной? — спросила она.

Ее голос прозвучал еле слышным шепотом, заглушённый низким раскатом грома. Порыв ветра взвихрился вокруг них, бросив волосы Люс ей в глаза. Дэниел тесней прижал ее к себе, так что она могла дышать его дыханием, чувствовать запах его кожи.

— Навсегда, — прошептал он в ответ.

Сладкий звук его голоса переполнил все ее существо.

Слева у него на лбу была заметна небольшая царапинка, но Люс сразу же забыла о ней, стоило Дэниелу положить ладонь ей на щеку и притянуть ближе ее лицо. Она чуть запрокинула голову, и все ее тело обмякло от предвкушения.

И наконец он накрыл ее губы своими с настойчивостью, от которой у нее перехватило дух. Он целовал Люс, словно она принадлежала ему. Так естественно, как если бы она была давно утерянной его частью, которую ему удалось вернуть.

Затем начался дождь. Он пропитывал их волосы, сбегал по лицам и затекал во рты. Дождь был теплым и пьянящим, как и сами поцелуи.

Люс потянулась обнять Дэниела, и ее руки скользнули по чему-то бархатистому. Она провела по находке ладонью в поисках ее границ, а затем вгляделась.

Что-то разворачивалось за его спиной.

Крылья. Блестящие и переливающиеся, медленно, без усилий, бьющие по воздуху, сверкающие под дождем. Люс видела их прежде, возможно, или нечто им подобное, где-то.

— Дэниел, — задыхаясь, выговорила она.

Крылья поглотили ее внимание. Казалось, они мерцают миллионами оттенков, от которых у нее заболела голова. Она попыталась смотреть мимо них куда угодно, но все, что она видела помимо Дэниела, оказывалось розовыми и голубыми красками закатного неба. Пока Люс не опустила взгляд и не заметила напоследок еще кое-что.

Землю.

В тысячах футах под ними.

 

Когда Люс открыла глаза, вокруг было слишком ярко, кожа казалась слишком сухой, а затылок раскалывался от боли. Небо исчезло, а вместе с ним и Дэниел.

Очередной сон.

После которого ее едва ли не мутило от тоски.

Девочка находилась в комнате с белыми стенами. Лежала на больничной койке. Слева от нее была наполовину задернута тонкая, словно бумага, занавеска, отгораживающая ее от какой-то суеты по другую сторону.

Люс осторожно потрогала чувствительное место у основания шеи и застонала.

Она попробовала сориентироваться в пространстве. Она не знала, где находится, но была твердо уверена, что это не Меч и Крест. Струящееся белое платье оказалось — девочка похлопала себя ладонями по бокам — мешковатым больничным халатом. Она едва ли не ощущала, как ускользают остатки сна — все детали, кроме тех крыльев. Они представлялись такими настоящими. Бархатистыми и текучими на ощупь. В животе у нее все перевернулось. Она стиснула и разжала кулаки, остро ощущая их пустоту.

Кто-то схватил ее правую руку и пожал. Девочка поспешно оглянулась и поморщилась. Она-то считала, что одна тут, но Гэбби умостилась на краешке выцветшего синего стула, словно нарочно, раздражающе подчеркивавшего цвет ее глаз.

Люс хотелось отпрянуть — или, по крайней мере, она ожидала, что ей захочется отпрянуть, — но Гэбби тепло улыбнулась, и девочка почему-то почувствовала себя в безопасности и поняла, что ее радует чужое присутствие.

— И какая часть этого была сном? — пробормотала она.

Гэбби рассмеялась. На столике рядом с ней стояла баночка с кремом для кутикул, и она принялась втирать белую с лимонным запахом массу в ногтевые ложа Люс.

— Кто знает, — отозвалась она, массируя чужие пальцы. — Но не забивай голову снами. Я знаю, что, когда мой мир опрокидывается вверх дном, ничто не помогает мне встать на ноги лучше, чем маникюр.

Люс опустила взгляд. Она сама никогда особо не интересовалась уходом за ногтями, но Гэбби напомнила ей маму, всегда предлагавшую посетить салон, когда девочке выпадал неудачный день. Пока одноклассница неторопливо занималась ее пальцами, Люс гадала, не упустила ли она что-то за все эти годы.

— Где мы? — спросила она.

— В больнице Луллвотер.

Она впервые выбралась за пределы школьной территории и в итоге оказалась в больнице рядом с родительским домом. В последний раз, когда она была здесь, ей наложили три шва на локоть после падения с велосипеда. Ее отец все время находился рядом. Теперь его нигде не было видно.

— Как долго я здесь? — продолжила она расспросы.

— Тебя нашли, когда ты упала в обморок, наглотавшись дыма, прошлым вечером, около одиннадцати. Это обычная практика — вызывать «скорую», когда учащегося исправительной школы находят без сознания, но не волнуйся, Рэнди сказала, что тебя быстро выпустят. Как только твои родители дадут добро…

— Мои родители здесь?

— И полны тревоги за доченьку, до самых секущихся кончиков завивки твоей мамы. Они сейчас в коридоре, тонут в канцелярщине. Я пообещала им приглядеть за тобой.

Люс застонала и вжалась лицом в подушку, невольно пробудив ноющую боль в затылке.

— Если ты не хочешь их видеть…

Но девочка стонала не из-за родителей. Она отчаянно жаждала их увидеть. Она помнила библиотеку, пламя и новую породу теней, становящихся все более пугающими с каждым разом, когда они находили ее. Они всегда были мрачными и уродливыми, всегда вызывали у нее тревогу, но прошлым вечером ей показалось, что они едва ли не хотели от нее чего-то. А затем появилась та, другая сила, которая помогла ей освободиться.

— Ну, что за взгляд? — спросила Гэбби, склонив голову набок и помахав ладошкой перед лицом Люс. — О чем ты думаешь?

Девочка не представляла, чем объяснить внезапную доброту одноклассницы. Гэбби не слишком походила на человека, готового вызваться в сиделки, а поблизости не наблюдалось парней, чьим вниманием она могла бы завладеть. Да и Люс ей вроде бы не особо нравилась. Так не могла же она просто заявиться сюда по собственной прихоти?

Но как бы мило ни держалась Гэбби, произошедшее прошлым вечером оставалось совершенно необъяснимым. Жуткое, неописуемое сборище в коридоре.

Сюрреалистическое ощущение того, как ее потащило вперед сквозь тьму. Непонятная фигура из света.

— А где Тодд? — ответила вопросом на вопрос Люс, вспомнив испуганные глаза мальчика.

В падении она не удержала его руку, а затем…

Бумажная занавеска внезапно отдернулась, и за ней обнаружилась Арриана, на роликовых коньках и в спортивном костюме леденцовой красно-белой расцветки. Ее короткие темные волосы были собраны на макушке во множество узелков. Она вкатилась внутрь, балансируя подносом, на котором красовались три кокосовые скорлупки, увенчанные зонтиками для коктейлей.

— Позвольте уточнить, — протянула она хрипловатым, чуть гнусавым голосом. — Вы добавляете в кокос лайм и пьете залпом… Какие унылые лица! Что я прервала?

Арриана затормозила в ногах кровати Люс и взяла кокос с покачивающимся над ним розовым зонтиком.

Гэбби вскочила и первой схватила скорлупку, придирчиво понюхав содержимое.

— Арриана, она только что перенесла травму, — укорила она. — И, к твоему сведению, ты прервала разговор о Тодде.

Арриана расправила плечи.

— Именно поэтому ей нужно кое-что покрепче, — возразила она, по-хозяйски удерживая поднос, пока они с Гэбби играли в гляделки.

— Хорошо, — уступила в конце концов Гэбби, отводя взгляд. — Тогда пусть пьет то, что ты нахимичила для себя.

И протянула Люс кокос с голубой соломинкой.

Девочка пребывала в оцепенении после пережитого. Где им удалось все это достать? Кокосы? Зонтики для коктейля? Как будто она потеряла сознание в исправительной школе, а очнулась в средиземноморском отеле.

— Где вы, ребята, все это взяли? — спросила Люс. — То есть спасибо, но…

— Когда нужно, мы объединяем усилия, — пояснила Арриана. — Роланд помог.

Они сидели втроем, потягивая холодное сладкое питье, но вскоре Люс не выдержала.

— Так как насчет Тодда?..

— Тодд, — начала Гэбби, откашлявшись. — Дело в том… он просто вдохнул куда больше дыма, чем ты, милая…

— Не так, — выплюнула Арриана. — Он свернул себе шею.

Люс ахнула, а Гэбби стукнула Арриану зонтиком.

— В чем дело? — возмутилась та. — Люс способна это вынести. Если рано или поздно она и так все выяснит, зачем приукрашивать?

— Свидетельства пока не вполне убедительны, — с нажимом возразила Гэбби.

Арриана пожала плечами.

— Люс сама наверняка все видела…

— Я не видела, что произошло с ним, — отозвалась девочка. — Мы были вместе, а потом нас каким-то образом разметало. У меня возникло дурное предчувствие, но я не знала. — Она понизила голос до шепота. — Так он…

— Оставил этот мир, — мягко закончила Гэбби.

Люс прикрыла глаза. По ее жилам растекался холодок, не имевший ничего общего с питьем. Она вспомнила, как Тодд бешено колотился о стены, как его взмокшая ладонь стиснула ее руку, когда рев теней над головами заглушил все остальные звуки, жуткий миг, когда их разбросало в стороны и ей так и не удалось до него добраться.

Он видел тени. Теперь Люс в этом не сомневалась. И он погиб.

После смерти Тревора и недели не проходило без очередного полного ненависти письма, присланного Люс. Родители начали проверять почту до того, как она прочтет ядовитые слова, но даже так до нее добиралось слишком многое. Некоторые послания были написаны от руки, другие напечатаны, а одно даже составлено из газетных букв, словно требование выкупа. «Убийца». «Ведьма». Они обозвали ее таким количеством жестоких слов, что хватило бы на целый альбом, причинили достаточно мук, чтобы продержать взаперти все лето.

Люс считала, что предприняла много усилий, чтобы вырваться из этого кошмара: оставив прошлое позади, когда перевелась в Меч и Крест, сосредоточившись на занятиях, заводя друзей… о боже. Она втянула воздух сквозь зубы.

— А что с Пенн? — спросила девочка, прикусив губу.

— Пенн в порядке, — отозвалась Арриана. — Готовый материал для передовицы, свидетель пожара. Они с мисс Софией обе выбрались, воняя, словно коптильни восточной Джорджии, но и только.

Люс с облегчением выдохнула. По крайней мере, одна хорошая новость. Но под тонкими больничными простынями она вся дрожала. Вскоре, несомненно, за нее возьмутся доброжелатели. И не только авторы гневных писем: доктор Сэнфорд, надзиратель, назначенный ей в связи с условно-досрочным освобождением, полиция…

В точности как и прежде, от Люс будут ожидать, что она сумеет воссоздать в памяти картину происшедшего. Вспомнит малейшую подробность. Но конечно же, в точности как и прежде, она не сможет. В одно мгновение он еще рядом с ней, они вместе. В следующее…

— Люс!

В комнату ворвалась Пенн с большим коричневым гелиевым шариком. Он был выполнен в форме пластыря, и на нем красовалась надпись «Держись» синими курсивными буквами.

— Что у вас тут? — поинтересовалась она, окинув скептическим взглядом девочек. — Вечеринка в пижамах?

Арриана уже расшнуровала ролики и забралась к Люс на узенькую кровать. Она обеими руками держала кокосовое питье, а голову положила на плечо подруги. Гэбби наносила прозрачный лак на ногти той руки Люс, в которой не было ореховой скорлупки.

— Ага, — хмыкнула Арриана. — Присоединяйся, Полпенни. Мы как раз собирались играть в «правду или вызов». Можешь водить первой.

Гэбби попыталась скрыть смешок за утонченно-фальшивым чиханьем.

Пенн встала, уперев руки в боки. Люс стало одновременно неловко и страшновато. Подруга выглядела по-настоящему свирепо.

— Один из наших одноклассников погиб прошлой ночью, — медленно проговорила Пенн. — А Люс могла сильно пострадать. Как вы двое вообще способны валять дурака в такое время?

Она покачала головой и принюхалась.

— Это что, спиртное?

— О-ох, — протянула Арриана, с серьезным лицом уставившись на нее. — Он тебе нравился?

Пенн схватила подушку со стоящего за спиной стула и швырнула в Арриану. Но все же она была права. Странно, что девочки приняли смерть Тодда так легко. Словно они постоянно сталкивались с чем-то подобным. Словно это не подействовало на них так, как на Люс. Но они не могли знать того, что знала она о его последних мгновениях. Не могли знать, почему ей сейчас так плохо. Она похлопала по кровати у себя в ногах, предлагая Пенн сесть, и протянула ей то, что осталось в кокосе.

— Мы выбрались через заднюю дверь, а потом… — Люс не удалось даже выговорить это. — А что произошло с тобой и мисс Софией?

Подруга с сомнением покосилась на Арриану и Гэбби, но они вели себя вполне прилично. Тогда Пенн уступила и присела на краешек постели.

— Я только подошла, чтобы спросить ее о…

Она снова бросила взгляд на двух девочек и многозначительно посмотрела на Люс.

— …о том, о чем собиралась. Ответа она не знала, но захотела показать мне другую книгу.

Сама Люс уже успела полностью забыть об их расследовании. Оно казалось таким далеким и неуместным после всего, что произошло.

— Мы на пару шагов отошли от стола мисс Софии, — продолжала Пенн, — и тут я краем глаза увидела яркую вспышку. То есть я читала о внезапных самовозгораниях, но это…

К тому времени все три девочки подались вперед. История Пенн стоила передовицы.

— С чего-то пожар должен был начаться, — предположила Люс, пытаясь мысленно представить себе стол мисс Софии. — Но мне казалось, в библиотеке больше никого не было.

Пенн покачала головой.

— Не было. Мисс София сказала, что, скорее всего, взорвалась лампа. Но, что бы ни произошло, огню досталось вдоволь топлива. Все ее бумаги разом занялись.

Она прищелкнула пальцами.

— Но с ней все хорошо? — спросила Люс, теребя подол больничного халата.

— Крайне расстроена, но цела, — ответила Пенн. — Противопожарные брызгалки в итоге включились, но, должно быть, она потеряла уйму вещей. Когда ей сказали, что произошло с Тоддом, казалось, она слишком оцепенела, чтобы осознать.

— Возможно, мы все слишком оцепенели, чтобы осознать, — заметила Люс.

На этот раз Гэбби с Аррианой разом кивнули.

— А… родители Тодда уже знают? — спросила девочка, гадая, как она будет объяснять собственным родным, что произошло.

Она представила, как они заполняют документы в вестибюле. Захотят ли они вообще увидеться с ней? Свяжут ли гибель Тодда и Тревора… и обе эти ужасные истории — с ней?

— Я подслушала, как Рэнди говорила по телефону с его родителями, — сообщила Пенн. — Думаю, они собираются подать иск. Его тело сегодня отошлют обратно во Флориду.

И все? Люс сглотнула.

— В четверг в Мече и Кресте состоится поминальная служба, — тихонько добавила Гэбби. — Мы с Дэниелом собираемся помочь с ее устройством.

— С Дэниелом? — не успев сдержаться, повторила Люс.

Она взглянула на Гэбби и не смогла не вспомнить свое первое впечатление от девочки — блондинистая соблазнительница с розовыми губками.

— Именно он нашел вас двоих прошлой ночью, — пояснила та. — Принес тебя в кабинет Рэнди.

Дэниел нес ее? На руках? Увиденный сон вернулся к ней, и ощущение полета — нет, парения — захлестнуло ее. Ей казалось, что она едва ли не прикована к постели. Она томилась по тому небу и дождю, по его губам, зубам, языку, вновь сплетающемуся с ее языком. Ее лицо вспыхнуло — сначала от желания, затем от мучительной невозможности увидеть что-нибудь из этого наяву. Эти великолепные, ослепительные крылья были не единственной невероятной деталью того сна. Настоящий Дэниел всего лишь отнесет ее в медпункт. Он никогда не захочет ее, никогда не обнимет, как в том сне.

— Эй, Люс, ты в норме? — окликнула Пенн.

Она обмахивала раскрасневшиеся щеки Люс зонтиком для коктейля.

— Все хорошо, — отозвалась девочка.

Ей не удавалось выкинуть из головы эти крылья. Забыть ощущение его губ.

— Просто еще прихожу в себя, наверное.

Гэбби потрепала ее по руке.

— Когда мы услышали, что произошло, то умаслили Рэнди захватить нас с собой, — сказала она. — Не хотели, чтобы ты очнулась в одиночестве.

Раздался стук в дверь. Люс ожидала, что вот-вот окажутся встревоженные лица родителей, но никто так и не вошел. Гэбби встала и посмотрела на Арриану. которая даже не шевельнулась.

— Подождите тут. Я все улажу.

Люс все еще переживала о том, что услышала про Дэниела. Это было ужасно глупо, но ей хотелось, чтобы за дверью оказался именно он.

— Как она? — спросил шепот.

Люс расслышала его. Это был он. Гэбби что-то пробормотала в ответ.

— А это еще что за сборище? — прорычала за дверью Рэнди.

С замиранием сердцем Люс поняла, что часы посещения подошли к концу.

— Кто бы ни уболтал меня взять вас, хулиганов, с собой — получит отработку. И нет, Григори, подкупить меня цветами не выйдет. А ну все, марш в машину!

При звуках голоса воспитательницы девочки вздрогнули и торопливо попрятали кокосовые скорлупки под кровать. Пенн запихнула зонтики к себе в пенал, а Арриана щедро попрыскала в воздухе какими-то духами с резким ванильно-мускусным запахом и сунула Люс подушечку мятной жевательной резинки.

Пенн закашлялась в расплывающемся ароматном облаке и поспешно наклонилась к подруге.

— Как только встанешь на ноги, — прошептала она, — мы отыщем книжку. Думаю, нам обеим будет полезно найти себе занятие, чтобы отвлечься.

Люс благодарно сжала руку Пенн и улыбнулась Арриане, на вид слишком занятой шнурованием роликов, чтобы что-то расслышать.

И тут в палату ворвалась Рэнди.

— Вот так дела! — воскликнула она. — Невероятно.

— Мы уже… — начала Пенн.

— Уходите, — закончила за нее воспитательница.

В руке она держала букетик диких белых пионов. Странно. Они нравились Люс больше всех остальных цветов, но в округе их было очень трудно найти.

Рэнди открыла шкафчик под раковиной, минутку покопалась и извлекла оттуда маленькую пыльную вазу. Она наполнила ее мутной водой из-под крана, небрежно сунула пионы и поставила на столик рядом с Люс.

— Это от твоих друзей, — пояснила воспитательница, — которым уже пора.

Дверь осталась распахнутой, и девочка увидела Дэниела, прислонившегося к косяку. Его подбородок был вскинут, а серые глаза подернулись тревогой. Он встретился с ней взглядом и слегка улыбнулся. Когда он отбросил с глаз челку, она разглядела небольшой багровый порез у него на лбу.

Рэнди выпроводила Пенн, Арриану и Гэбби за дверь, но Люс не могла отвести глаз от Дэниела. Он помахал ей рукой и одними губами проговорил что-то, что девочка приняла за «прости», как раз перед тем, как воспитательница выставила всех из палаты.

— Надеюсь, они не слишком тебя утомили, — сурово бросила Рэнди, задержавшись в дверном проеме.

— Вовсе нет!

Люс поспешно замотала головой, осознавая, насколько привыкла полагаться на верность Пенн и своеобразную манеру Аррианы развеивать самое мрачное ее настроение. И Гэбби оказалась по-настоящему добра к ней. А Дэниел, хотя она едва увиделась с ним, сделал больше для восстановления ее душевного покоя, чем, должно быть, предполагал сам. Он пришел ее проведать. Он думал о ней.

— Хорошо, — сообщила Рэнди. — Потому что часы посещения еще не закончились.

И снова сердце Люс затрепетало, поскольку она ожидала вот-вот увидеть родителей. Но послышалось торопливое цоканье каблучков по линолеуму, и глазам девочки предстала крохотная фигурка мисс Софии. Цветастая, осенних тонов шерстяная шаль окутывала ее узкие плечи, а губы были в тон подведены темно-красной помадой. Следом за ней вошел низенький лысый мужчина в костюме и двое полицейских, круглолицый и тощий, оба с редеющими волосами и скрещенными на груди руками.

Полноватый полицейский выглядел младше. Он опустился на стул рядом с Люс, но, заметив, что никто больше и не подумал присесть, встал и заново сложил руки на груди.

Лысый мужчина вышел вперед и протянул Люс руку.

— Меня зовут мистер Шульц, я адвокат Меча и Креста.

Девочка неловко пожала ему ладонь.

— Эти полицейские собираются задать тебе пару вопросов. Не для судебного разбирательства, просто в попытке установить подробности происшествия…

— А я настояла на том, чтобы присутствовать при беседе, Люсинда, — добавила мисс София, подходя ближе, чтобы погладить ее по голове. — Как ты себя чувствуешь, милая? — шепотом спросила она. — Потеряла память от потрясения?

— Я в порядке…

Девочка умолкла, стоило ей заметить в дверях еще две фигуры. Она едва не расплакалась, увидев темные курчавые волосы матери и отцовские большие очки в черепаховой оправе.

— Мама, — прошептала она слишком тихо, чтобы ее могли услышать. — Папа.

Они бросились к кровати, обнимая ее и хватая за руки. Ей отчаянно хотелось прижаться к ним, но она слишком ослабла, чтобы что-то сделать, и просто лежала спокойно, наслаждаясь знакомым уютом их прикосновений. Их глаза выглядели ничуть не менее испуганными, чем она себя чувствовала.

— Солнышко, что случилось? — спросила мама.

Она не смогла произнести ни слова в ответ.

— Я сказала им, что ты ни в чем не виновата, — вмешалась мисс София, оборачиваясь к полицейским. — Проклятое совпадение.

Разумеется, они знали о Треворе и теперь сочтут это… примечательным в свете гибели Тодда. Люс достаточно общалась с их коллегами, чтобы не сомневаться, что после разговора с ней они останутся разочарованными и раздраженными.

Тощий коп щеголял пышными бакенбардами, уже начинающими седеть. Открытая папка с ее личным делом, казалось, полностью поглотила его внимание, поскольку он ни разу не взглянул на нее саму.

— Мисс Прайс, — произнес он с тягучим южным выговором, — почему вы с мистером Хаммондом оказались одни в библиотеке в столь поздний час, когда все остальные учащиеся присутствовали на вечеринке?

Люс оглянулась на родителей. Мама кусала губы, оставив их почти без помады. Лицо отца было белым, словно простыня.

— Я была не с Тоддом, — ответила девочка, не понимая, к чему клонит полицейский. — Мы пришли туда с Пенн, моей подругой. И там была мисс София. Тодд что-то читал в одиночестве, а когда начался пожар, я потеряла из виду Пенн, и он оказался единственным, кого мне удалось найти.

— Единственный, кого вам удалось найти… ради чего?

— Погодите минутку, — прервал полицейского мистер Шульц, выйдя на шаг вперед. — Если позволите напомнить, это был несчастный случай. Вы не допрашиваете подозреваемую.

— Нет, я хочу ответить, — перебила его Люс.

В крохотной палате собралось столько людей, что она уже не знала, куда смотреть, и уставилась на копа.

— Что вы имели в виду?

Он покрепче сжал папку.

— Вы раздражительный человек, мисс Прайс? Вы назвали бы себя нелюдимой?

— Довольно, — вмешался отец.

— Люсинда — весьма разумная девочка, — добавила мисс София. — И не была настроена против Тодда Хаммонда. Все произошедшее было несчастным случаем, не более.

Полицейский покосился в сторону открытой двери, как если бы надеялся, что мисс София сама переместится за нее.

— Да, мисс. Но в ситуации с исправительной школой верить на слово — не самый разумный…

— Я расскажу все, что знаю, — твердо заявила Люс, сжимая простыню. — Мне нечего скрывать.

Она, как могла, рассказала им о случившемся, говоря медленно и четко, чтобы у родителей не возникло новых вопросов, а полицейские успевали вести записи. Девочка не позволила себе поддаться эмоциям, чего, похоже, ожидали от нее все слушатели. И — без упоминаний о появлении теней — история прозвучала вполне осмысленно.

Они побежали к задней двери. Нашли выход в конце длинного коридора. Там обнаружилась лестница с крутыми ступеньками, а они с Тоддом так разогнались, что не успели остановиться и оступились. Она потеряла его из виду и ударилась головой так сильно, что пришла в себя уже здесь, двенадцать часов спустя. Вот и все, что она помнит.

Она не оставила им повода придраться. С подлинными воспоминаниями о той ночи ей придется справляться самой — и в одиночку.

Когда рассказ подошел к концу, мистер Шульц слегка склонил голову, глядя на полицейских, — словно спрашивал, удовлетворены ли они, а мисс София широко улыбнулась девочке, как если бы они вместе преуспели в чем-то невыполнимом. Мама Люс испустила долгий вздох.

— Мы разберемся с этим в участке, — сообщил тощий полицейский, закрывая папку с делом Люс с таким смирением, словно ждал благодарности за услуги.

Затем все четверо покинули палату, и девочка осталась наедине с родителями.

Она посмотрела на них, всем своим видом прося: «Заберите меня домой». Мамина нижняя губа задрожала, но папа лишь сглотнул.

— Рэнди вечером отвезет тебя обратно в Меч и Крест, — сообщил он. — Не смотри так удивленно, солнышко. Доктор сказал, что ты в порядке.

— Более чем в порядке, — добавила мама, хотя голос ее прозвучал неуверенно.

Папа потрепал ее по руке.

— Увидимся в субботу. Осталось всего несколько дней.

Суббота. Она зажмурилась. Родительский день. Она предвкушала его с того самого мгновения, как прибыла в Меч и Крест, но теперь все омрачила гибель Тодда. Казалось, родители едва ли не тяготятся ее обществом. Им дорого далось столкновение с суровой действительностью, где их дочь угодила в исправительную школу. Они были такими нормальными. Она искренне не могла их винить.

— А теперь отдохни немного, Люс, — сказал папа, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лоб. — Тебе выпала долгая нелегкая ночь.

— Но…

Она действительно вымоталась. Девочка лишь на мгновение опустила веки, а когда вновь открыла глаза, родители уже махали ей на прощание от дверей.

Люс вытащила из вазы пухлый белый пион и медленно поднесла к лицу, любуясь глубокими листьями, хрупкими лепестками и еще влажными каплями нектара в сердцевине. Вдохнула мягкий, пряный аромат.

Она попыталась представить, как они выглядели бы в ладонях Дэниела. Задумалась, где он их взял и о чем при этом думал.

Такой странный выбор цветов. Дикие пионы не растут на болотистых землях Джорджии. Они не приживались даже в садике ее отца в Тандерболте. Более того, Люс никогда прежде не видела таких пионов. Цветки размером достигали сложенных чашечкой ладоней, а запах напоминал о чем-то неуловимом.

«Прости», — сказал Дэниел.

Вот только Люс никак не могла понять за что.

 

В ПРАХ

 

В туманном сумраке над кладбищем кружил стервятник. Минуло два дня со смерти Тодда, и все это время Люс не могла ни есть, ни спать. В черном платье без рукавов она стояла в ложбине, где вся школа Меча и Креста собралась, чтобы почтить память мальчика. Как если бы одной формальной церемонии в час длиной было достаточно. Особенно если учесть, что единственную часовню на территории школы превратили в плавательный бассейн и весь обряд пришлось проводить на мрачном и топком кладбище.

С самого происшествия в школе поддерживался режим строгой изоляции, а преподавательский состав являл собой воплощение молчаливости. Последние два дня Люс провела, избегая пристальных взглядов других учеников. Те, кого она знала не слишком хорошо, казалось, косились на нее с опаской. Другие, вроде Роланда и Молли, бесстыдно изучали ее, как если бы в том, что она выжила, крылось нечто занимательное. На занятиях она терпела пытливые взгляды, как могла, и радовалась по вечерам, когда Пенн заглядывала к ней с кружкой имбирного чая или Арриана просовывала под дверь очередное послание.

Девочка отчаянно жаждала чего-нибудь, что могло бы отвлечь ее от этого неловкого ожидания из разряда «когда же упадет второй ботинок». Она не сомневалась: произойдет что-то еще. Повторный визит либо полиции, либо теней — а может, и тех и других.

Утром по громкой связи объявили, что вечернее мероприятие отменено в память о гибели Тодда и их отпустят с занятий на час раньше, чтобы учащиеся успели переодеться и к трем часам явиться на кладбище. Будто бы вся школа не носила ежедневный траур.

Люс еще не видела, чтобы столько людей в школе собиралось вместе. Рэнди возвышалась посреди толпы в плиссированной серой юбке до щиколоток и тяжелых черных ботинках на резиновой подошве. Мисс София с затуманенным слезами взором и прижимающий к глазам носовой платок мистер Коул в траурных одеждах встали позади нее. Мисс Тросе и тренер Дианте присоединились к группке преподавателей, которых Люс прежде не встречала.

Учащихся рассадили в алфавитном порядке. Впереди девочка разглядела Джоэла Бранда, сморкающегося в грязный платок паренька, который выиграл заплыв на прошлой неделе. Люс безнадежно затерялась среди буквы «П», но видела Дэниела, к ее неудовольствию определенного в «Г» рядом с Гэбби, в двух рядах впереди. На нем был безукоризненный черный блейзеp в тонкую полоску, но сам Дэниел смотрелся подавленным значительно сильнее, чем его соседи. Даже со спины он ухитрялся выглядеть сокрушительно хмурым.

Люс подумала о белых пионах, которые он принес. Рэнди не позволила ей взять с собой вазу, когда она выписалась из больницы, так что девочка отнесла букет в комнату и проявила изобретательность, маникюрными ножницами отрезав верх у пластиковой бутылки.

Цветы благоухали и утешали ее, но переданное ими послание оставалось неясным. Обычно, когда мальчик дарит цветы, тебе не приходится сомневаться в его чувствах. Но в случае Дэниела такого рода допущения ни к чему хорошему не приводили. Куда безопаснее предположить, что он принес их, потому что так положено поступать, когда навещаешь больного.

И все же — он подарил ей цветы! Если она сейчас посмотрит на общежитие, то сумеет их различить сквозь металлические прутья на третьем окне слева.

— В поте лица твоего будешь есть хлеб, — нараспев говорил наемный священник, стоящий перед толпой, — доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты и в прах возвратишься[10].

Это был тощий мужчина лет семидесяти в просторном черном одеянии. У его поношенных спортивных туфель истерлись отверстия для шнурков, а лицо казалось одутловатым и обветренным. Он говорил в микрофон, подсоединенный к магнитофону, выпущенному еще годах в восьмидесятых. Звук на выходе искажался, трещал помехами и едва долетал до задних рядов.

Все в этой службе было неподобающим и совершенно неправильным.

О каком почтении памяти Тодда могла идти речь? Панихида больше походила на попытку убедить учащихся в несправедливости жизни. Отсутствие тела Тодда многое говорило об отношении школы — точнее, полнейшем его отсутствии — к покойному мальчику. Никто его не знал и никогда не узнал бы. Было что-то фальшивое в том, чтобы находиться сейчас здесь, в толпе, и это лишь усугублялось немногочисленными плачущими людьми. От этого Тодд казался Люс еще более чужим, чем на самом деле.

Дайте ему упокоиться с миром. Позвольте остальным просто жить дальше.

Белая ушастая сова заухала на высокой ветви дуба над их головами. Люс была уверена, что где-то поблизости есть гнездо с выводком молодых совят. На этой неделе она каждую ночь слышала тревожные причитания матери, а вслед за ними — яростное хлопанье отцовских крыльев, когда он возвращался с ночной охоты.

А затем все кончилось. Люс встала со стула, ослабев от нечестности происходящего. Тодд был столь же невинен, сколь она виновна, хотя и сама не знала в чем.

Когда она направилась следом за остальными, гуськом потянувшимися на так называемые поминки, ей на талию легла рука.

Дэниел?

Но нет, это оказался Кэм.

Его зеленые глаза перехватили ее взгляд и, казалось, уловили в нем разочарование, отчего ей стало лишь хуже. Девочка прикусила губу, чтобы не разразиться рыданиями. Вид Кэма не должен доводить ее до слез — просто она опустошена и балансирует на грани отчаяния. Укус вышел таким сильным, что она ощутила привкус крови и вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Эй, — приветствовал мальчик Люс, приглаживая ей волосы.

Люс поморщилась. На затылке все еще оставалась шишка там, где она стукнулась головой о ступеньки.

— Не хочешь отойти и поговорить?

Они вместе с остальными направились через газон к раскидистому дубу, в тени которого устроили столик для закусок. Несколько стульев были расставлены едва ли не один поверх другого. Складной столик загромождали черствые на вид пирожные, вытащенные из больших картонок, но по-прежнему упакованные в пластик. Дешевую пластмассовую чашу для пунша заполняла вязкая красная жидкость, уже привлекшая нескольких мух, как это бывает с трупами. Поминки выходили настолько жалкими, что не много учеников вообще обратили на них внимание. Люс заметила Пенн в черном костюме, пожимающую руку священнику. Дэниел смотрел куда-то в сторону и перешептывался с Гэбби.

Когда Люс повернулась обратно к Кэму, его палец легонько скользнул по ее ключице и задержался в ложбинке у основания шеи. Она глубоко вздохнула, с ног до головы покрывшись гусиной кожей.

— Если тебе не нравится подвеска, — предложил он, склоняясь к ней, — я могу подобрать что-нибудь другое.

Его губы едва не коснулись ее шеи, так что девочка уперлась ладонью ему в плечо и отступила на шаг назад.

— Мне нравится, — возразила Люс.

Ей вспомнилась коробочка, лежащая на столе рядом с цветами Дэниела. Полночи она провела, переводя взгляд с одного подарка на другой, сравнивая даривших и их намерения. Кэм казался намного яснее и проще. Как будто он был алгеброй, а Дэниел — математическим анализом. А ей всегда нравился матанализ, в котором порой по часу уходит на то, чтобы вывести единственное доказательство.

— Подвеска замечательная, — заверила она Кэма. — Просто пока не выпало случая ее надеть.

— Прости, — сказал он, поджав губы. — Мне не следовало на тебя давить.

Его темные волосы были зализаны назад, открывая лицо больше, чем обычно. От этого мальчик казался старше. Он смотрел на нее с таким напряжением, будто большие зеленые глаза просвечивали ее насквозь, одобряя все, что она скрывала внутри.

— Мисс София твердит, чтобы мы оставили тебя в покое на пару дней. Я знаю, она права, тебе многое пришлось вынести. Но знай, что я думал о тебе. Все время. И хотел увидеть тебя.

Он погладил ее по щеке тыльной стороной ладони, и глаза Люс наполнились слезами. Ей действительно многое пришлось вынести. Казалось ужасным, что она вот-вот расплачется, но не из-за Тодда — чья смерть что-то значила для нее, но должна была бы значить больше, — а по чисто эгоистическим причинам. За последние два дня к ней вернулось слишком много боли, касающейся Тревора и жизни до Меча и Креста. Она-то думала, что уже разобралась со всем этим, хотя и не сможет никогда и никому рассказать.

Кэм словно почувствовал это, поскольку обнял Люс, прижал ее голову к своей сильной, широкой груди и принялся легонько укачивать.

— Все хорошо, — повторял он. — Все будет хорошо.

Возможно, ей и не нужно ничего ему объяснять. Как будто чем более запутавшейся она себя чувствовала, тем более чутким становился Кэм. Что, если достаточно просто стоять здесь, в объятиях того, кто заботится о ней, и позволить его незатейливой приязни хотя бы ненадолго успокоить себя?

Ей было приятно уже то, что ее вообще обнимают.

Люс не знала, как отстраниться от Кэма. Он всегда был так добр. Он нравился ей, и все же, по причинам, из-за которых она чувствовала себя виноватой, он начинал вроде как досаждать ей. Он казался столь совершенным, вечно готовым помочь, всегда именно тем, что могло бы потребоваться ей в каждое отдельное мгновение. Но просто… он не был Дэниелом.

Кусочек бисквитного торта выглянул из-за ее плеча. Л