ЗАВИСНУВ В РАВНОВЕСИИ

 

Люс остановилась на перекрестке. На север вела дорога на кладбище, на юг — тропинка к озеру. Стоял ранний вечер, и ремонтники уже разошлись по домам. Свет просачивался сквозь ветви дубов за спортзалом, бросая пятнистые тени на траву по дороге к озеру. Искушая Люс свернуть туда. Она сомневалась, куда пойти. В руках она держала два письма.

Первое, от Кэма, содержало извинения, которых она ожидала, и мольбу встретиться с ним после школы. Второе, от Дэниела, говорило лишь: «Встреть меня у озера» — г и ничего больше. Девочка изнывала от нетерпения. Ее губы все еще горели от поцелуев прошлым вечером. Она не могла выбросить из головы мысли о его руках, о губах на ее шее.

Остальные события ночи подернулись дымкой — например, все происходившее после того, как она села на песок рядом с Дэниелом. Не прошло и десяти минут с тех пор, как его руки смело ласкали ее тело, но теперь он, казалось, боялся к ней прикоснуться.

Ничто не могло вывести его из оцепенения. Он продолжал снова и снова бормотать одно и то же.

— Что-то должно было произойти. Что-то изменилось, — повторял он.

И смотрел на Люс с болью, как будто она скрывала от него ответ, как будто вообще представляла, что означают его слова. Под конец она задремала на его плече, глядя на беспокойные просторы моря.

Когда девочка проснулась несколькими часами позже, Дэниел нес ее вверх по лестнице общежития. Она удивилась, что проспала всю дорогу обратно, — и еще сильнее, заметив странное сияние в коридоре. Он вернулся. Свет Дэниела. Хотя она не была уверена, видит ли его сам мальчик.

Все вокруг купалось в мягком лиловом свечении. Белые, облепленные наклейками двери комнат приобрели неоновый оттенок. Блеклый линолеум засиял. Струившийся из окна тусклый утренний свет мешался с волшебным фиолетовым. И все это на виду у камер.

— Нас застукают, — прошептала она, обеспокоенная, но по-прежнему полусонная.

— Камеры меня не тревожат, — ответил Дэниел, проследив ее взгляд.

Его слова умиротворяли, но она заметила напряжение в его тоне: если Дэниела не тревожат камеры, значит, тревожит что-то другое.

Опустив девочку на постель, он легонько поцеловал ее в лоб и глубоко вздохнул.

— Не исчезай, — попросил он.

— Ни за что.

— Я серьезно.

Дэниел надолго зажмурился.

— Отдохни пока — но найди меня утром до занятий. Я хочу с тобой поговорить. Обещаешь?

Люс стиснула его руку, чтобы притянуть к себе для прощального поцелуя. Она держала лицо Дэниела в ладонях и таяла в нем. Всякий раз, когда ее глаза открывались, она видела, что мальчик на нее смотрит. И ей это нравилось.

В конце концов он попятился и встал на пороге, не сводя с нее глаз, и от его взгляда сердце девочки частило не меньше, чем мгновением раньше — от его губ. Когда Дэниел выскользнул в коридор и прикрыл за собой дверь, Люс сразу же провалилась в глубокий сон.

Она проспала все утренние занятия и проснулась уже днем, ощущая себя заново родившейся. Девочка совершенно не тревожилась, что ей нечем оправдать прогул. Беспокоила ее лишь пропущенная встреча с Дэниелом. Но она найдет его, как только сможет, и он все поймет.

Около двух часов, когда Люс наконец-то пришло на ум что-нибудь съесть или, может, заглянуть на семинар мисс Софии, она нехотя выбралась из постели. Именно тогда она заметила два конверта, просунутых под дверь, что замедлило выполнение изначального намерения — все-таки покинуть комнату.

Сначала ей нужно объясниться с Кэмом. Если Люс сперва отправится к озеру, она ни за что не заставит себя покинуть Дэниела. Если же сначала пойти на кладбище, желание вновь увидеться с Дэниелом придаст ей достаточно отваги, чтобы высказать Кэму все, на что прежде не хватало духу. До вчерашнего дня, когда все сделалось таким пугающим и неуправляемым.

Совладав с опасениями, Люс направилась в сторону кладбища. Ранний вечер был теплым, а воздух казался вязким от влаги. Впереди маячила одна из тех знойных ночей, когда ветерок с далекого моря так и не набирает достаточно сил, чтобы что-нибудь остудить. Во дворе никого не было, а листья на деревьях застыли неподвижно. Возможно, кроме самой девочки, в Мече и Кресте вообще ничего не двигалось. Всех остальных, наверное, как раз отпустили с занятий, они тащатся в столовую, и Пенн — или кто-то еще — гадает, куда же подевалась Люс.

Кэм стоял, прислонившись к воротам кладбища. Локтями он опирался на чугунные столбики в форме виноградных лоз, ссутуленные плечи выдавались вперед. Он пинал одуванчик стальным носком тяжелого черного ботинка. Люс не припоминала, чтобы когда-нибудь видела его настолько погруженным в себя — чаще казалось, что мальчик остро заинтересован окружающим миром.

Но на этот раз он даже не смотрел на нее, пока она не подошла в упор. А когда все-таки поднял глаза, лицо его оказалось пепельно-бледным. Волосы его словно поникли, облепив голову, и, к удивлению, девочка заметила, что ему стоило бы побриться. Его взгляд метался по ее лицу, как будто не мог сосредоточиться на какой-то одной черте. Кэм выглядел разбитым — не потрепанным после драки, а как если бы не спал несколько дней.

— Ты пришла.

Голос его прозвучал хрипло, но за словами последовала слабая улыбка.

Люс хрустнула суставами пальцев, понимая, что улыбаться ему осталось недолго. Она кивнула и показала письмо.

Мальчик потянулся к ее ладони, но она отдернула руку, притворившись, что ей понадобилось отбросить с глаз волосы.

— Я думал, ты будешь в ярости из-за вчерашнего, — сообщил Кэм, оттолкнувшись от ворот.

Он зашел на несколько шагов в глубь кладбища и уселся по-турецки на невысокую серую мраморную скамью посреди первого ряда могил. Стряхнул с нее грязные сухие листья и похлопал по свободному месту рядом с собой.

— В ярости? — переспросила Люс.

— Обычно именно поэтому люди поспешно вылетают из баров.

Она села лицом к нему и тоже скрестила ноги. Отсюда девочка видела верхние ветви огромного старого дуба в глубине кладбища, под которым у них с Кэмом состоялся пикник. Казалось, это было так давно.

— Не знаю, — сказала девочка. — Скорее я сбита с толку. Может, озадачена. Разочарована.

Она содрогнулась, вспомнив глаза мужчины, потянувшегося к ней, тошнотворный шквал ударов Кэма, густо-черный покров тени…

— Зачем ты притащил меня туда? Ты же знаешь, что вышло, когда сбежали Джулс с Филиппом.

— Джулс с Филиппом — недоумки, каждое движение которых отслеживается браслетами. Разумеется, они попались.

Мальчик зловеще улыбнулся.

— Мы не имеем с ними ничего общего, Люс. Поверь мне. Кроме того, я не хотел ввязываться в очередную драку.

Он потер виски, и кожа вокруг них, жестковатая и слишком тонкая, смялась.

— Я просто не мог стерпеть, как тот парень говорил с тобой, распускал руки. Ты заслуживаешь, чтобы с тобой обращались как можно бережнее.

Его зеленые глаза блеснули ярче.

— И я хочу быть тем, кто это делает. Единственным.

Она заправила волосы за уши и набрала в грудь воздуха.

— Кэм, ты кажешься мне действительно классным…

— О нет.

Он закрыл лицо ладонью.

— Только не речь из разряда «как непринужденно порвать с парнем». Надеюсь, ты не собираешься сказать, что нам следует остаться друзьями.

— Ты не хочешь быть моим другом?

— Ты знаешь, что я хочу быть гораздо больше, чем просто твоим другом, — ответил он, выплюнув слово «друг» так, словно оно было грязным ругательством — Это Григори, верно?

Ее желудок сжался в комок. Вероятно, догадаться было несложно, но ее слишком захватили собственные чувства, чтобы задаться вопросом, что о них двоих думает Кэм.

— Ты по-настоящему не знаешь ни одного из нас, — заявил он, встав и отступив на шаг назад, — но уже готова выбрать?

С его стороны было весьма самонадеянно предполагать, что он все еще в игре. Особенно после вчерашнего вечера. С чего он вообще вообразил, что между ним и Дэниелом возможно соревнование?

Мальчик присел на корточки перед скамьей. Его лицо стало другим — умоляющим, искренним, — когда он взял ее руки в свои.

Люс удивилась, увидев его таким взволнованным.

— Прости, — отстраняясь, попросила она. — Так вышло.

— Именно! Так вышло. И что же именно, позволь угадать? Наверное, прошлой ночью он посмотрел на тебя каким-то новым, романтичным образом. Люс, ты торопишься с решением, даже не узнав, что на кону. А на кону может оказаться… многое.

Он вздохнул при виде ее озадаченного выражения.

— Я мог бы сделать тебя счастливой.

— Дэниел делает меня счастливой.

— Откуда ты можешь знать? Он не станет даже прикасаться к тебе.

Люс прикрыла глаза, вспоминая слияние их губ прошлой ночью на побережье. Руки Дэниела, обнимающие ее. И весь мир казался таким правильным, таким гармоничным, таким безопасным. Но когда она открыла глаза сейчас, Дэниела не было поблизости.

Рядом находился только Кэм.

Девочка прокашлялась.

— Нет, станет. И уже это делает.

Ее щеки вспыхнули. Люс прижала к ним прохладную ладонь, но Кэм не заметил. Он стиснул кулаки.

— Поясни.

— То, как именно Дэниел меня целует, тебя совершенно не касается.

Она в ярости прикусила губу. Да он смеется над ней.

Кэм фыркнул.

— О? Я мог бы справиться не хуже Григори, — сообщил он, подхватив ее руку и поцеловав тыльную сторону кисти, прежде чем внезапно выпустить, позволив той безвольно упасть.

— Ничего подобного, — отвернувшись, заявила Люс.

— Тогда как насчет такого?

Его губы мазнули по ее щеке прежде, чем она успела отмахнуться.

— Нет.

Кэм облизнул губы.

— Ты утверждаешь, что Дэниел Григори действительно поцеловал тебя так, как ты того заслуживаешь?

В его глазах замерцали недобрые искорки.

— Да, — сказала она, — и это был лучший поцелуй в моей жизни.

Это был единственный ее настоящий поцелуй, но Люс знала, что, если ее снова спросят об этом через шестьдесят или сотню лет, она ответит так же.

— И все же ты здесь, — заметил Кэм, недоверчиво покачав головой.

Девочке не понравился его намек.

— Я пришла только для того, чтобы сказать тебе правду насчет меня и Дэниела. Сообщить, что мы с тобой…

Кэм зашелся громким глухим смехом, эхом раскатившимся над пустым кладбищем. Хохотал он долго и безудержно, хватался за бока и утирал с глаз выступившие слезы.

— Что тут смешного? — спросила Люс.

— Ты даже не представляешь, — сквозь смех выговорил он.

Тон Кэма, подразумевавший: «Тебе не понять», не слишком-то отличался от того, которым Дэниел прошлой ночью безутешно твердил: «Это невозможно». Но отреагировала на него Люс совершенно иначе. Когда Дэниел ушел в себя, ее лишь сильнее потянуло к нему. Даже когда он отстранялся, она жаждала быть к нему как можно ближе. Но теперь, ощутив себя непосвященным чужаком, она испытала лишь облегчение. Она абсолютно не хотела становиться ближе к Кэму.

Ей и так казалось, что сейчас они излишне близки.

С нее хватит. Стиснув зубы, она встала и направилась к воротам, сердясь на себя за то, что столько времени потратила впустую.

Но Кэм нагнал ее, забежал вперед и преградил дорогу. Он все еще смеялся над ней, кусая губы, чтобы перестать.

— Не уходи, — фыркнул он.

— Оставь меня в покое.

— Не сейчас.

Прежде чем она успела ему помешать, Кэм заключил ее в объятия и опрокинул навзничь, перегнув через бедро так низко, что ее ноги оторвались от земли. Люс вскрикнула, пытаясь вырваться, но он только улыбнулся.

— Отпусти меня!

— До сих пор мы с Григори сражались довольно честно, не находишь?

Она яростно уставилась на мальчика, обеими руками пытаясь его оттолкнуть.

— Убирайся в ад.

— Ты неправильно меня поняла, — заявил он, притягивая ее лицо ближе.

Его зеленые глаза впились в нее, и Люс ужаснулась, что какую-то ее часть этот взгляд задел за живое.

— Послушай, я знаю, в последнюю пару дней все перевернулось с ног на голову, — понизив голос, продолжил Кэм, — но ты нравишься мне, Люс. Очень нравишься. Не выбирай его, прежде чем позволишь мне хоть раз поцеловать тебя.

Он стиснул ее еще крепче, и внезапно девочка испугалась. Их не было видно от школы, и никто не знал, где она.

— Это ничего не изменит, — заверила она, пытаясь сохранять спокойствие в голосе.

— Так исполни мою прихоть? Считай, что я солдат и это мое предсмертное желание. Обещаю, только один поцелуй.

Мысли Люс вернулись к Дэниелу. Она представила, как он ждет на озере, занимая руки пусканием по воде «блинчиков», когда мог бы сжимать ее в объятиях. Ей не хотелось целоваться с Кэмом, но что, если он действительно ее не выпустит? Поцелуй можно считать сущим пустяком. Простейшим способом вырваться. И тогда она возвратится к Дэниелу. Кэм обещал.

— Только один поцелуй… — начала было Люс, но тут мальчик накрыл ее губы своими.

Второй поцелуй за столько же дней. В то время как Дэниел целовался жадно и едва ли не отчаянно, Кэм оказался нежен и излишне безупречен, как если бы до нее практиковался на сотне девушек.

И все же что-то в ней всколыхнулось, требуя, чтобы она ответила, смиряя гнев, который она испытывала лишь несколькими мгновениями раньше, и развеивая его без следа. Кэм по-прежнему удерживал ее запрокинутое тело в объятиях. В его сильных умелых руках она чувствовала себя в безопасности. А ей так нужна была безопасность. Это так отличалось от… ну, от каждого мгновения, когда она не целовалась с Кэмом. Она сознавала, что забывает что-то, кого-то — но кого, вспомнить не могла. Существовал лишь поцелуй, и его губы, и…

Вдруг Люс ощутила, что падает. Она так сильно ударилась о землю, что из легких вышибло воздух. Приподнявшись на локтях, девочка увидела, как в нескольких дюймах от нее лицом в землю ткнулся Кэм. Она невольно поморщилась.

Вечернее солнце тускло освещало две появившиеся на кладбище фигуры.

— Сколько раз тебе нужно погубить эту девушку? — протянул печальный голос с южным выговором.

Гэбби? Люс подняла взгляд, щурясь против клонящегося к закату солнца.

Гэбби и Дэниел.

Гэбби бросилась к ней, чтобы помочь подняться, но Дэниел даже не взглянул ей в глаза.

Люс неслышно обругала себя. Она никак не могла решить, что хуже — что Дэниел видел, как она целуется с Кэмом, или что мальчишки — она в этом не сомневалась — опять подерутся.

Кэм поднялся и повернулся к ним, совершенно не обращая внимания на Люс.

— Ладно, и кто это будет на сей раз? — прорычал он.

На сей раз?

— Я, — откликнулась Гэбби и вышла вперед, уперев руки в бока. — Заметил тот легкий дружеский тычок, Кэм, милый? Моих рук дело. И что ты собираешься предпринять?

Люс затрясла головой. Она, должно быть, шутит. Наверняка это какая-то игра. Но Кэм, похоже, не видел ничего забавного. Оскалив зубы и засучив рукава, он поднял кулаки и двинулся к ней.

— Ты опять, Кэм? — укорила его Люс. — Тебе не хватило драк за неделю?

Учитывая, что на этот раз он собирался ударить девочку.

Мальчик ухмыльнулся.

— Бог любит троицу, — заявил он, и голос его сочился злобой.

Кэм повернулся, и Гэбби тут же ударила его ногой в челюсть.

Когда мальчик упал, Люс поспешно попятилась. Глаза его были плотно зажмурены, он схватился руками за лицо. Стоя над ним, Гэбби выглядела столь же невозмутимой, как если бы только что вынула из духовки безупречный персиковый пирог. Она опустила взгляд на свои ногти и вздохнула.

— Будет жаль, если придется отколотить тебя сразу после того, как я подновила маникюр. Ну что ж, — проговорила девочка, продолжая пинать Кэма в живот.

Она наслаждалась каждым ударом, словно ребенок, побеждающий в аркадной игре.

Мальчик начал подниматься. Люс больше не видела его лица — он не поднимал головы, — но он стонал от боли, и ему никак не удавалось отдышаться.

Она стояла и переводила взгляд с Гэбби на Кэма и обратно, совершенно не понимая, что видит. Кэм был вдвое тяжелее, но Гэбби, похоже, одерживала победу. Только вчера Люс видела, как мальчик избил здоровенного мужика в баре. А предыдущей ночью перед библиотекой они с Дэниелом, казалось, дрались на равных. Люс изумляла Гэбби, чьи волосы удерживала в высоком хвосте радужная ленточка. Теперь она прижала Кэма к земле, заломив ему руку за спину.

— Пощады? — съязвила она. — Просто скажи волшебное слово, мой сладкий, и я тебя отпущу.

— Ни за что, — сплюнул Кэм.

— Я надеялась, что ты так ответишь, — сообщила Гэбби и с силой ткнула его лицом в грязь.

Дэниел положил руку на шею Люс. От его прикосновения она слегка расслабилась и оглянулась, страшась увидеть выражение его лица. Сейчас он, должно быть, ее ненавидит.

— Мне так жаль, — прошептала она. — Кэм, он…

— Зачем ты вообще пришла на встречу с ним?

Голос Дэниела звучал так, словно его одновременно терзали боль и ярость. Он взял девочку за подбородок и заставил взглянуть на себя. Его пальцы леденили кожу. Глаза были лиловыми, без толики серого.

Губы Люс задрожали.

— Я думала, что сумею разобраться. Поговорить с Кэмом начистоту, чтобы мы с тобой могли просто быть вместе и ни о чем не волноваться.

Дэниел фыркнул, и Люс поняла, насколько глупо это прозвучало.

— Этот поцелуй… — добавила она, заламывая руки.

Ей хотелось выплюнуть его из собственного рта.

— Он был огромной ошибкой.

Дэниел зажмурился и отвернулся. Дважды он открывал рот, чтобы что-то сказать, но передумывал. Затем схватился за голову обеими руками. Глядя на него, Люс боялась, что он может заплакать. Наконец он заключил ее в объятия.

— Ты на меня злишься?

Она уткнулась лицом ему в грудь, вдыхая сладкий запах его кожи.

— Я просто рад, что мы успели вовремя.

На хныкающий звук со стороны Кэма они обернулись разом. И поморщились. Дэниел взял Люс за руку и попытался увести, но она не могла оторвать глаз от Гэбби, которая поймала в захват шею Кэма и даже не запыхалась. Мальчик выглядел потрепанным и жалким. Это казалось бессмыслицей.

— Что происходит, Дэниел? — прошептала Люс. — Как Гэбби удалось разбить Кэма наголову? Почему он позволил ей это?

Дэниел не то вздохнул, не то усмехнулся.

— Он не позволял. Ты видишь лишь часть того, на что способна эта девушка.

Она покачала головой.

— Я не понимаю. Как…

Мальчик погладил ее по щеке.

— Ты не прогуляешься со мной? — попросил он. — Я попробую тебе кое-что объяснить, но, думаю, тебе лучше будет присесть.

У Люс и у самой было кое-что, в чем стоило признаться Дэниелу. Или, по крайней мере, ввернуть в разговоре, чтобы проверить, не считает ли он ее сумасшедшей. Скажем, насчет того лилового света. Или снов, от которых она не могла — и не хотела — избавиться.

Дэниел привел ее в уголок кладбища, которого Люс еще не видела, — на чистый, ровный участок, где росли два персиковых дерева. Их стволы склонялись друг к другу, создавая контур сердца.

Он провел ее под сплетением узловатых ветвей и взял за руки, бережно поглаживая пальцы.

Тишину вечера нарушал лишь стрекот сверчков. Люс представила других учеников в столовой. Накладывающих себе картофельное пюре, прихлебывающих густое, комнатной температуры молоко. Как если бы, ни с того ни с сего, они с Дэниелом оказались на разных гранях бытия с остальной школой. Все, кроме его руки, держащей ее ладони, его волос, сияющих в свете заходящего солнца, его теплых серых глаз, — все прочее казалось неизмеримо далеким.

— Я не знаю, с чего начать, — сказал он, сильнее стискивая ее пальцы, как будто надеялся выжать ответ. — Я столько всего должен рассказать тебе и не могу ошибиться.

Как бы ей ни хотелось, чтобы его слова оказались простым признанием в любви, девочка не обманывалась. Дэниел собирался рассказать ей что-то, о чем ему трудно было говорить, что-то, что могло многое объяснить, но показалось бы Люс не слишком приятным.

— Начни так: «У меня две новости: хорошая и плохая»? — предложила она.

— Отличная мысль. И какую ты хочешь услышать первой?

— Большинство людей предпочитает начинать с хорошей.

— Может, и так, — признал он. — Но у тебя мало общего с большинством людей.

— Ладно, пусть сперва будет плохая.

Дэниел закусил губу.

— Тогда пообещай, что не уйдешь, пока я не доберусь до хорошей?

Люс не собиралась никуда уходить. Только не теперь, когда он больше не прогоняет ее. Когда он, возможно, вот-вот даст ответы на некоторые из длинного списка вопросов, накопившихся за последнюю пару недель.

Мальчик прижал ее ладони к груди и задержал их над самым сердцем.

— Я намерен сказать тебе правду, — сообщил он. — Ты мне не поверишь, но ты заслуживаешь того, чтобы знать. Даже если это убьет тебя.

— Ладно.

Внутренности Люс скрутило в тугой узел, а колени задрожали. Она обрадовалась, когда Дэниел предложил ей сесть.

Он прошелся и набрал в грудь воздуха.

— В Библии…

Девочка застонала. Удержаться она не смогла — это была рефлекторная реакция на разговоры в стиле воскресной школы. Кроме того, она хотела обсуждать их двоих, а не какую-то высокоморальную притчу. Вряд ли в Библии найдется ответ хоть на один из ее вопросов о Дэниеле.

— Просто дослушай, — попросил он, покосившись на Люс. — Ты знаешь, сколько шума в Библии поднимает Бог насчет того, что каждый обязан любить Его всей душой? Любить безоговорочно и больше всего на свете?

Она пожала плечами.

— Думаю, да.

— Что ж… — Дэниел, казалось, подыскивал верные слова. — Это требование относится не только к людям.

— Что ты имеешь в виду? К кому еще? К животным?

— Иногда — безусловно, — согласился он. — Как, например, со змеем. Он был проклят после того, как искусил Еву. Обречен вечно ползать по земле.

Люс содрогнулась, вдруг вспомнив Кэма. Змею. Их пикник. Кулон. Она потерла голое горло, радуясь, что избавилась от украшения.

Дэниел провел рукой по ее волосам, вдоль челюсти и по впадинке между ключицами. Девочка блаженно вздохнула.

— Я пытаюсь сказать… Думаю, я тоже проклят, Люс. Проклят уже долгое, долгое время, — выговорил он так, словно слова горчили у него на языке. — Однажды я сделал выбор, в который верил — в который верю до сих пор, пусть даже…

— Я не понимаю, — покачав головой, перебила девочка.

— Конечно не понимаешь, — подтвердил Дэниел, присев на землю рядом с ней. — У меня никогда не получалось нормально объяснить. — Он почесал в затылке и понизил голос, как будто обращаясь к самому себе. — Но я могу лишь пытаться. Пусть даже из этого ничего не выйдет.

— Ладно, — согласилась Люс.

Дэниел сбил ее с толку, хотя почти ничего не сказал. И все же она попробовала держаться не так растерянно, как себя ощущала.

— Я влюбляюсь, — объяснил он, взяв ее руки и крепко сжав. — Снова и снова. И каждый раз это заканчивается катастрофически.

«Снова и снова». От этих слов ей сделалось худо. Люс закрыла глаза и выдернула из его пальцев руки. Он уже говорил ей это. Тогда, на озере. Он с кем-то порвал. Он обжегся. Зачем сейчас вспоминать о других девушках? Это ранило ее тогда, и теперь стало еще хуже — словно острая боль под ребрами. Дэниел стиснул ее пальцы.

— Посмотри на меня, — взмолился он. — Сейчас будет самая трудная часть.

Она открыла глаза.

— Каждый раз я влюбляюсь в тебя.

Затаившая дыхание Люс собиралась выдохнуть, но воздух вырвался резким язвительным смехом.

— И правда, Дэниел, — заметила она, начиная вставать. — Надо же, ты и впрямь проклят. Звучит просто ужасно.

— Дослушай.

Мальчик с силой потянул ее вниз. Его глаза пылали лиловым, и он явно начинал злиться. Что ж, она тоже.

Дэниел поднял взгляд на персиковую листву, словно надеялся на помощь.

— Я прошу тебя, позволь мне объяснить.

Его голос дрогнул.

— Трудность состоит вовсе не в любви к тебе.

Она глубоко вздохнула.

— Тогда в чем же?

Она заставляла себя слушать, быть сильнее, не обижаться. Дэниел выглядел так, словно измучился за двоих.

— Вышло так, что я живу вечно, — сообщил он.

Деревья зашелестели вокруг них, и Люс краем глаза заметила тончайшую струйку тени. Не тошнотворный всепоглощающий вихрь черноты, как прошлым вечером в баре, но лишь предупреждение. Тень держалась поодаль, тихонько источая холод, но она ждала. Ее. Люс пробрал озноб. Она не могла избавиться от ощущения, будто нечто огромное, черное, словно ночь, уже в пути.

— Прости, — спохватилась девочка, возвращаясь взглядом к Дэниелу. — Ты не мог бы, хм… сказать это снова?

— Вышло так, что я живу вечно, — повторил он.

Люс по-прежнему пребывала в растерянности, но он продолжил говорить. Слова неудержимым потоком срывались с его губ.

— Вышло так, что я живу и вижу, как дети рождаются, и растут, и влюбляются. Я вижу, как они рожают собственных детей и стареют. Вижу, как они умирают. Люс, я приговорен наблюдать это раз за разом, снова и снова. Со всеми, кроме тебя.

Его глаза казались остекленевшими. Голос упал до шепота.

— Ты никогда не влюбляешься…

— Но… — прошептала в ответ девочка — Я же… влюбилась.

— Ты никогда не рожаешь детей и не стареешь, Люс.

— Но почему?

— Ты возвращаешься каждые семнадцать лет.

— Пожалуйста…

— Мы встречаемся. Мы обязательно встречаемся, каким-то образом нас всегда сводит вместе, куда бы я ни пошел, как бы ни пытался держаться от тебя подальше. Это не имеет значения. Ты непременно находишь меня.

Он смотрел вниз на свои стиснутые кулаки и не мог поднять глаз.

— И каждый раз, когда мы встречаемся, ты обращаешь на меня внимание…

— Дэниел…

— Я могу пытаться устоять, или сбежать от тебя, или не отвечать тебе, насколько удается, — разницы нет. Ты влюбляешься в меня, а я в тебя.

— Это настолько ужасно?

— Это убивает тебя!

— Прекрати! — закричала Люс. — Чего ты хочешь добиться? Отпугнуть меня?

Дэниел фыркнул.

— Нет. Это в любом случае не сработает.

— Если не хочешь встречаться со мной… — предположила она, надеясь, что все это было замысловатой шуткой, поводом для разрыва, только не правдой — это ведь не могло быть правдой, — придумал бы более правдоподобную историю.

— Я знал, что ты не поверишь мне. Вот почему я не рассказывал тебе до сих пор. Потому что я считал, что понял правила, и… мы поцеловались, и теперь я не понимаю ничего.

«Я не знаю, как этому помешать, — вспомнились Люс его вчерашние слова. — Я не знаю, что делать».

— Потому что ты меня поцеловал.

Он кивнул.

— Ты поцеловал меня, а когда мы закончили, ты был удивлен.

Дэниел снова кивнул. Ему хватило такта выглядеть несколько смущенным.

— Ты поцеловал меня, — продолжала Люс, пытаясь уложить все это в голове, — и считал, что я этого не переживу?

— Основываясь на опыте, — хрипло подтвердил он, — да.

— Это просто бред, — заключила она.

— Дело не в поцелуе, а в том, что он означает. В некоторых жизнях мы можем целоваться, хотя в большинстве — нет.

Дэниел погладил девочку по щеке, и она в очередной раз отметила, насколько ей приятны его прикосновения.

— Должен сказать, что предпочитаю жизни, в которых мы можем целоваться.

Он опустил взгляд.

— Хотя так гораздо тяжелее терять тебя.

Люс хотела рассердиться на него за то, что он выдумывает такие причудливые истории, когда они могли бы обнимать друг друга. Но странный зуд на задворках сознания убеждал ее не сбегать от Дэниела, а оставаться здесь и слушать так долго, как только удастся.

— Когда ты теряешь меня, — начала она, тщательно взвешивая каждое слово, — как это происходит? Почему?

— Это зависит от тебя, от того, многое ли ты помнишь о нашем прошлом или насколько хорошо успеваешь узнать, кто я есть.

Дэниел развел руками.

— Я понимаю, это звучит невероятно…

— Бредово?

Он улыбнулся.

— Я собирался сказать — таинственно. Но я пытаюсь ничего от тебя не скрывать. Это просто очень щекотливая тема. Иногда в прошлом уже подобные разговоры, случалось…

Люс смотрела на его губы в ожидании продолжения, но он молчал.

— Убивали меня?

— Я собирался сказать — разбивали мне сердце.

Дэниелу явно было больно, и девочке хотелось утешить его. Что-то тянуло ее к нему, влекло. Но она не могла. Теперь она уверилась, что Дэниел знал о мерцающем лиловом свете. Что он имел к нему самое непосредственное отношение.

— Что ты такое? — спросила она. — Какой-нибудь…

— Я скитался по земле, всегда в глубине души зная, что ты приближаешься. Я привык искать тебя. И когда я начал прятаться от тебя — от неизбежного несчастья, — ты всегда находила меня. Мне потребовалось не много времени, чтобы вычислить, что ты появляешься каждые семнадцать лет.

Семнадцатый день рождения Люс миновал в конце августа, за две недели до того, как она поступила в Меч и Крест. Это был грустный праздник: только она, родители и купленный в магазине торт. Свечей не было — на всякий случай. А что насчет ее семьи? Они тоже возвращались каждые семнадцать лет?

— Мне никогда не хватало времени оправиться от прошлого раза, — продолжал Дэниел. — Только снова утратить бдительность.

— Так ты знал, что я появлюсь? — с сомнением уточнила девочка.

Он выглядел серьезным, но Люс по-прежнему не могла ему поверить. И не хотела.

Дэниел покачал головой.

— День, когда ты покажешься, — нет. Ты не помнишь мою реакцию, когда я тебя увидел?

Он поднял взгляд к небу, как будто сам припоминал.

— Первые несколько секунд я каждый раз воодушевлен. Я забываюсь. А затем вспоминаю.

— Да, — медленно проговорила Люс. — Ты улыбнулся, а потом… так вот почему ты показал мне палец?

Дэниел нахмурился.

— Но если это, как ты говоришь, происходит каждые семнадцать лет, — продолжила она, — ты все же знал, что я приду. В каком-то смысле знал.

— Все довольно запутанно, Люс.

— Я видела тебя в тот день, до того, как ты меня заметил. Ты смеялся о чем-то с Роландом около Августина. Ты смеялся так заливисто, что мне стало завидно. Если ты все знал, Дэниел, если ты настолько умен, что способен предсказать, когда я появлюсь, а когда погибну, и насколько тяжелым это окажется для тебя, как ты мог смеяться? Я тебе не верю, — заключила девочка, и голос ее задрожал. — Я не верю ни единому твоему слову.

Дэниел нежно смахнул слезинку из уголка ее глаза.

— Это чудесный вопрос, Люс. Я восхищен тем, что ты задала его, и сожалею, что не способен объяснить лучше. Я могу сказать только одно: единственный способ выжить в вечности — это умение ценить каждое мгновение. Вот чем я был занят.

— В вечности, — повторила Люс. — Вот еще одна вещь, которую я не понимаю.

— Это не важно. Я больше не могу так смеяться. Как только ты появляешься, я больше не могу думать ни о чем другом.

— Ты несешь чушь, — отрезала девочка, желая уйти, пока не стало слишком темно.

Но история Дэниела была не просто чепухой. Все время, проведенное в Мече и Кресте, Люс отчасти верила, что безумна. Но ее сумасшествие бледнело в сравнении с его.

— Не существует руководства по тому, как объяснять подобные… вещи девушке, которую любишь, — взмолился он, приглаживая ее волосы. — Я делаю, что могу. Я хочу, чтобы ты мне поверила, Люс. Что мне нужно сделать?

— Рассказать другую историю, — с горечью ответила она. — Придумать более здравый повод.

— Ты сама говорила, что тебе кажется, будто мы знакомы. Я пытался отрицать это, сколько мог.

— Мне казалось, что мы откуда-то знакомы, — сбивчиво подтвердила Люс. — Как будто мы встречались в торговом центре, или в летнем лагере, или где-то еще. Не в прошлой жизни.

Она покачала головой.

— Нет… я не могу.

Люс заткнула уши. Дэниел отвел ее руки.

— И все же сердцем ты понимаешь, что это правда. Он стиснул руками ее колени и заглянул в глаза.

— Ты знала это, когда я последовал за тобой на вершину Корковаду в Рио, потому что тебе захотелось взглянуть на статую вблизи. Ты знала это, когда я нес тебя две тяжкие мили к реке Иордан, потому что ты заболела под Иерусалимом. А я советовал тебе не есть финики! Ты знала это, когда, медсестра, ты заботилась обо мне в итальянском госпитале во Вторую мировую, и до того, когда я прятался в твоем петербургском погребе в Кровавое воскресенье. Когда я взобрался на башню твоего замка в Шотландии времен Реформации и танцевал с тобой на версальском балу в честь коронации. Ты оказалась единственной дамой, одетой в черное. Была еще та коммуна художников в Кинтана-Роо и марш протеста в Кейптауне, когда мы оба провели ночь за решеткой. Открытие театра «Глобус» в Лондоне. Мы получили лучшие места во всем зале. И когда мой корабль потерпел крушение у берегов Таити, ты оказалась там, как и в те разы, когда я был каторжником в Мельбурне, и карманником в Ниме восемнадцатого века, и монахом в Тибете. Ты неожиданно появляешься везде и всегда и рано или поздно ощущаешь все, что я только что тебе рассказал. Но ты не позволяешь себе довериться чувствам.

Дэниел прервался, чтобы перевести дыхание, и невидящим взглядом посмотрел мимо нее. Затем протянул руку и прижал ладонь к ее колену, отчего по телу разлилось привычное уже пламя.

Люс зажмурилась, а когда открыла глаза, у него в руках был чудесный белый пион. Цветок едва ли не светился. Она обернулась посмотреть, где мальчик его сорвал, но вокруг виднелись лишь сорняки и гниющая мякоть упавших фруктов. Их руки встретились на стебле цветка.

— Ты знала это, когда целый месяц ежедневно собирала белые пионы тем летом в Хельстоне. Помнишь?

Дэниел уставился на нее так пристально, словно пытался заглянуть внутрь.

— Нет, — вздохнул он мгновение спустя. — Конечно не помнишь. Как же я тебе завидую.

Но пока он говорил, по коже Люс начало разливаться тепло. Какая-то ее часть больше ни в чем не была уверена.

— Я делаю все это, — сообщил Дэниел, наклоняясь так, что их лбы соприкоснулись, — потому что люблю тебя, Люсинда. Для меня существуешь только ты.

Нижняя губа девочки дрожала. Руки безвольно лежали в его ладонях. Цветочные лепестки падали на землю сквозь их пальцы.

— Почему ты грустишь?

Свалившегося на нее оказалось слишком много, чтобы даже думать об этом. Люс отстранилась от Дэниела и встала, отряхивая с джинсов листья и траву. Голова кружилась. Она уже жила… прежде?

— Люс.

Девочка отмахнулась.

— Думаю, мне нужно пойти куда-нибудь, одной, и прилечь.

Она схватилась за персиковое дерево. Ею овладела внезапная слабость.

— Тебе нехорошо, — заметил он, вскочив и взяв ее за руку.

— Нет.

— Мне так жаль, — вздохнул Дэниел — Не знаю, чего я ожидал, когда рассказывал тебе. Мне следовало бы…

Люс не приходило в голову, что однажды настанет миг, когда ей понадобится отдохнуть от Дэниела, и все же ей хотелось убраться подальше. По тому, как мальчик смотрел на нее, можно было с уверенностью сказать: он хочет услышать, что она найдет его позже и они еще обо всем поговорят. Вот только она начала сомневаться, что это хорошая идея. Чем дольше он говорил, тем сильнее девочка ощущала, как что-то пробуждается в ней, но сомневалась, что готова к этому. Она больше не считала себя безумной — и не была уверена, что безумен Дэниел. Любому другому его объяснения показались бы болезненным бредом. Но Люс… она еще ни в чем не убедилась, но что, если слова Дэниела являются теми ответами, которые придадут смысл всей ее жизни? Она не знала. И чувствовала себя более испуганной, чем когда-либо прежде.

Девочка высвободила руку и направилась в сторону общежития. Но, пройдя несколько шагов, остановилась и медленно обернулась.

Дэниел не сдвинулся с места.

— В чем дело? — спросил он, поднимая голову. Она осталась стоять на некотором удалении от него.

— Я обещала, что выслушаю и хорошую новость. На лице Дэниела промелькнула улыбка, пусть и довольно болезненная.

— Хорошая новость состоит в том… — он помешкал, тщательно подбирая слова, — что я поцеловал тебя, а ты все еще здесь.