МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ БАЗА ИССЛЕДОВАНИЯ МИФОЛОГЕМЫ ТРИКСТЕРИАДЫСтатьи. Материалы
Составитель и автор вступительных статей к разделам Александра Сергеевна Хохлова
Редактор В. В. Забродин
Художник серии А. Б. Коноплев
Художественный редактор Г. К. Александров
Технический редактор Г. П. Давидок
Корректоры В. П. Акулинина, И. Н. Белозерцева
ИБ № 412 Сдано в набор 07.07 78. Подписано в печать 30.01.79. А00018. Формат издания 84х108/32 Бумага типографская № 1 и тифдручная Гарнитура литературная Высокая печать. Усл. печ. л. 14,28 Уч -изд. л. 14,697. Изд. № 15300 Тираж 6000 экз. Заказ 2897 Цена 1 р. 60 к. Издательство «Искусство», 103009, Москва, Собиновский пер., 3 Ордена Октябрьской Революции и ордена Трудового Красного Знамени Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, Москва М-54, Валовая, 28 Иллюстрации отпечатаны в Московской типографии № 2
МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ БАЗА ИССЛЕДОВАНИЯ МИФОЛОГЕМЫ ТРИКСТЕРИАДЫ
Аналізується структурно-семіотична методологія як комплекс процедур, за допомогою яких здійснюється дослідження міфологеми трикстеріади. Визначена теоретична база вивчення образу трикстера. Представлена методика аналізу наративу у вигляді послідовних етапів. Знайдені структури, що є визначальними для трикстерського наративу.
Анализируется структурно-семиотическая методология как комплекс процедур, с помощью которых осуществляется исследование мифологемы трикстериады. Определена теоретическая база изучения образа трикстера. Представлена методика анализа нарратива в виде последовательных этапов. Найдены структуры, которые являются определяющими для повествований о трикстере.
Structural-semiotic methodology is considered as a complex of procedures of trickstery mythologem researches. The theoretical base of study of trickster manifestation is defined. Narrative analysis method is presented as consecutive stages. Decisive structures for the trickster’s narrations are founded.
Образ трикстера в различных манифестациях присутствует на всех этапах развития культуры. Как правило, он отличается лукавством, хитроумием, способностью к трансформациям или перевоплощению. Первоначальное воплощение этот образ находит в этиологических (космогонических, близнечных, тотемических, антропогонических) мифах и первобытных сказках. Мифология и фольклор Европы, Азии, Африки, Америки, Океании включает в себя сказания о первопредках – культурных героях – трикстерах. Существуют также протоанекдотические циклы об этих последних, об их плутовских проделках, появившиеся на более поздних этапах развития мифологического сознания, по сравнению с теми архаическими мифами, где трикстер наделен чертами первопредка и культурного героя, демиурга и, одновременно, первого шамана. Эти циклы постепенно развиваются в сказки о животных, а десакрализация мифологии приводит к появлению волшебной сказки и героического эпоса, главный герой которых также может обладать трикстерской сущностью. Актуальность статьи заключается в необходимости разработки теоретико-методологической основы исследования мифологемы трикстериады. Цель статьи – определить спектр моделей, применимых как к нарративу, в котором фигурирует трикстер, так и к самому архетипическому образу трюкача. Новизна определяется тем, что для исследования различных манифестаций мифологемы трикстериады предлагается использовать в качестве основной структурно-семиотическую методологию. Основой исследования мифологемы трикстериады является структурно-семиотическая методология, позволяющая поставить вопросы, связанные с образом трикстера и социокультурной ролью такого явления как трикстерство. Изучение мифологемы трикстериады требует обращения к широкому спектру методов, выбор которых продиктован целью работы и характером материала. Эволюционный аспект культуры делает необходимым применение компаративистского и типологического методов, с помощью которых выявляется сходство и различие черт социокультурных типов трикстера. Междисциплинарный подход предполагает обращение к научным работам в области психологии, антропологии, литературоведения, истории, искусствоведения, посвященным образу трикстера. Особое значение имеет исследование мифов как способ выявления архетипической основы мифологемы трикстериады. В статье обоснована необходимость комплексного изучения трикстериады, все исследование в этом случае строится как интерпретация полисемантического материала. В сложившихся условиях мы сочли необходимым обратиться к семиотике, что позволяет определить границы понимания мифологемы трикстериады с точки зрения теории вторичных моделирующих знаковых систем, сформулировать основной вопрос исследования, обозначить круг проблем и наметить установки для работы. Эффективным оказалось обращение к работам Ю.М. Лотмана, давшего наиболее полное семиотическое описание мифа. Мы опирались также на работы таких ученых московско-тартусской школы, как Е.С. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, Е.С. Новик. Труды перечисленных авторов послужили теоретической базой нашего исследования, поскольку в них содержатся принципиально важные моменты для изучения мифологии в общем. Также использован структурно-семиотический анализ, применяемый К. Леви-Стросом, объединившим интерпретацию текста с анализом операций мышления. Структурная семиотика как методологическое направление в изучении социокультурных явлений опирается «на следующие принципы, в совокупности составляющие метод: 1) явление культуры рассматривается в синхронном срезе общества, в единстве своих внутренних и внешних связей; 2) явление культуры анализируется как многоуровневое целостное образование, а связи между его уровнями истолковываются в семиотическом ключе; 3) исследование явления производится непременно с учетом его вариативности — в рамках конкретной культуры или более широкой области, где происходила его трансформация. Конечный результат исследования — моделирование «структуры», то есть предполагаемого алгоритма, который определяет скрытую логику, присущую как отдельным вариантам явления (инвариантные связи элементов и отношений между ними), так и виртуальным переходам от одного варианта к другому» [2, с. 9]. В более широком смысле «языки» (структур родства, знаков мифологии и обрядовости) в нашей современной семиотической литературе называются вторичными моделирующими семиотическими системами; наука об исследовании всех этих систем в сопоставлении друг с другом и с естественным языком называется семиотикой [3, с. 409]. Одной из предпосылок для исследования мифологемы трикстериады является тезис московско-тартусской школы семиотики о структуре текста как системе кодировки для различных уровней его организации. Исходя из него, представляется возможным сопоставление архаических мифологических воззрений, литературных текстов, принадлежащих к различным историческим эпохам и географическим регионам, кинематографического искусства и фольклора. Это сопоставление реализуется с помощью вычленения присущих нарративу структур, прежде всего актантной и композиционной. Актантная схема предполагает собой систему взаимоотношений персонажей произведения, мы придерживаемся концепции Ж. Греймаса, в которой распределение актантных ролей осуществляется следующим образом: податель – получатель, помощник – противник, субъект – объект [7, с. 238]. Основной моделью композиционной структуры, используемой в качестве рабочей в данной статье, служит выделенная В.Я. Проппом структура фольклорного жанра волшебной сказки, представленная в общем виде следующим образом: начальная беда/недостача – сообщение о беде/недостаче – начало путешествия – встреча с антагонистом – возвращение – сообщение (предсказание) – ликвидация начальной беды/недостачи [10, с. 76]. Если мы возьмем большую группу функционально однородных текстов и рассмотрим их как варианты некоего одного инвариантного текста, сняв при этом все «внесистемное» с данной точки зрения, то получим структурное описание языка данной группы текстов. Бессознательное обуславливает парадигму культуры с точки зрения структурных законов. Можно сказать, что бессознательное — это словарь, в котором каждый из нас записывает лексику истории своей индивидуальности, и что бессознательное, организуя его по своим законам, придает ему значение и делает этот словарь понятным нам самим и другим людям (причем лишь в той мере, в какой он организован по законам бессознательного). Поскольку законы эти едины в каждом случае, когда проявляется бессознательное, и для каждой личности, то словарь имеет меньшее значение, чем структура. Создан ли миф субъектом или заимствован из коллективной традиции (причем между индивидуальными и коллективными мифами происходит постоянное взаимопроникновение и обмен), он различается лишь материалом образов, которыми оперирует; структура же остается неизменной, и именно благодаря ей миф выполняет свою символическую функцию. «Эти структуры не только едины для всех и безразличны к материалам, которые они организуют, но еще и очень малочисленны, и мы поймем, почему мир символов столь разнообразен по содержанию и столь однообразен по строению. Языков много, а фонологических законов мало, и они действительны для всех языков. Сборник известных сказок и мифов занял бы много томов. Но их можно свести к небольшому числу простейших типов, если за разнообразием действующих лиц рассмотреть некоторые простейшие функции» [3, с. 211-212]. Е.С. Новик была проанализирована парадигматика и глубинная структура шаманской обрядности, играющей большую роль в формировании архаического, исходного типа бытования образа трикстера. Композиционная схема шаманского камлания состоит из трех основных сюжетных блоков: начало противодействия; посредничество; ликвидация недостачи или последствий вредительства. Такова «морфологическая» модель шаманских камланий, сходная с пропповской морфологией волшебной сказки. Эта структура легко описывается в тех же терминах, что и мифологическо-фольклорный нарратив. Камлания имеют изоморфную и симметричную структуру: созывание духов-помощников, с которого начинается любое камлание, коррелирует с их роспуском в конце каждой мистерии; действия, связанные с узнаванием причины несчастья, — с финальными предсказаниями; уход шамана в мир духов — с его возвращением; получение души — с ее внесением в тело пациента или какое-либо вместилище. Шарниром этой симметричной конструкции служат звенья, в которых шаман вступает с духами в диалог, борьбу или отношения обмена. Предложенная Греймасом шестиместная актантная структура совпадает с ролевой структурой камланий [9, с. 210]. В качестве модели анализа трикстериады как набора текстов, с трикстерским сюжетом в качестве центрального, выбрано описание структуры трюка Е.С. Новик. Глубинный семантический уровень этих текстов составляют предикаты «добывание», «отчуждение и похищение», которые предполагают, кроме основной роли героя-добытчика, еще и роль его антагониста – хранителя объекта или соперника. На них в основном и направлены действия трикстера, который, чтобы облегчить себе доступ к объекту, стремится устранить контрагента или ограничить его активность. Средством этого устранения на поверхностных уровнях текста и оказываются различные трюки, обеспечивающие трикстеру его успех. Анализ показал также, что сами трюки строятся на следующих основных предикатах: подстрекательство, мнимая угроза, мнимая приманка, мнимый совет, мнимая смерть, мнимое родство, мнимая слабость, раздразнивание. С этой точки зрения за всем многообразием трюков можно обнаружить несколько логически возможных позиций, к которым и стягиваются основные предикаты: а) Герой преуменьшает в глазах антагониста себя как потенциального противника, в результате чего антагонист теряет бдительность, а трикстер получает желаемое или доступ к нему; б) Герой преувеличивает в глазах антагониста свою силу; в) Герой преуменьшает в глазах антагониста его собственные достоинства; г) Герой преувеличивает в глазах антагониста его достоинства; д) Герой преуменьшает в глазах антагониста ценность объекта; е) Герой преувеличивает в глазах антагониста ценность или престижность объекта, которым владеет или готов предоставить антагонисту [8, с. 146]. Не всякая структура служит средством хранения и передачи информации, но любое средство, служащее информации, является структурой. Таким образом, возникает вопрос о структурном изучении семиотических систем — систем, пользующихся знаками и служащих для передачи и хранения информации. Структурные методы присущи большинству современных наук. Применительно к гуманитарным правильнее было бы говорить о структурно-семиотических методах [4, с. 61]. В основе структурно-семиотического анализа лежит взгляд на нарратив как на органическое целое. Не порывая связи с содержанием, заключенным в отдельных вариантах (в данном случае — вариантах мифа), структуралистская процедура идет к открытию принципа вариативности того или иного социокультурного явления [2, с. 373]. Текст в этом анализе воспринимается не как механическая сумма составляющих его элементов, и «отдельность» этих элементов теряет абсолютный характер: каждый из них реализуется лишь в отношении к другим элементам и к структурному целому всего текста. Реальность текста создается системой отношений, тем, что имеет значимые антитезы, то есть тем, что входит в структуру произведения. Возникновению сюжетных текстов предшествует повествование мифологического типа, в котором, поскольку время мыслится не линейным, а замкнуто повторяющимся, любой из эпизодов цикла воспринимается как возобновляемый во времени. В этом смысле эпизоды мифического текста не являются событиями, а сам миф фиксирует лишь циклические закономерности, а не единичные от них уклонения. Под влиянием смены исторических условий происходит разрушение мифологического сознания, которое оформляется как вторжение в миф немифологического повествования. Циклическое время заменяется линейным, а сам миф предстает как повествование об эксцессах, необычных и ненормативных, однократных событиях, то есть перестает быть мифом. При такой трансформации мифологический текст претерпевает многообразные изменения. Первым из случаев подобной трансформации является возникновение множественности персонажей. Циклическая структура мифологического времени и многослойный изоморфизм пространства приводят к тому, что любая точка мифологического пространства и находящийся в ней действователь обладают тождественными им проявлениями в изоморфных им участках других уровней. Перевод такого текста в плоскость линейного повествования приводит к возникновению множественности персонажей, поскольку гомеоморфные проявления одного объекта становились множеством объектов. Все реально данные мифологам тексты, как правило, являются результатом такой трансформации. Одновременно, помня об этом, мы можем с достаточной степенью точности реконструировать миф из весьма поздних текстов. Разрушение мифологической организации текста влекло за собой распадение единого действователя на множественную систему персонажей и появление двойников — сюжетного и иных типов параллелизма образов. Отсюда возможность на основании изучения механизма сюжетных трансформаций реконструировать по позднему литературному произведению мифологический исходный тип сюжета (не означающий сведения одного к другому) [5, с. 670-673]. Методика структуралистского анализа в виде последовательных этапов изложена К. Леви-Стросом: «В этом случае, как и в других, метод, которому мы намереваемся следовать, состоит в том, чтобы: 1) определить исследуемое явление как отношение между двумя или более терминами, реальными либо потенциальными; 2) составить таблицу возможных замещений между терминами; 3) принять эту таблицу в качестве общего объекта анализа, лишь на этом уровне способного достигать необходимых связей, в качестве эмпирического феномена — одной из возможных комбинаций, целостная система которых должна быть предварительно реконструирована» [2, с. 48]. Здесь в общем виде изложена процедура выявления скрытой структуры, лежащей в основе единства всех вариантов какого-то социокультурного явления. Если первый шаг означает формирование структурных связей и отношений, то третий — структуральных (соответственно интерпретации Ж. Пуйона: structurelle и structurale) [2, с. 371]. Согласно терминологическому различению Ж. Пуйона, определение stnicturelles (структурные) относится к структурной организации конкретного явления или же конкретного его варианта, а определение structurales (структуральные) — суть присущие культуре способы, модели перехода от одного к другому варианту того же явления [2, с. 10]. Соотношение элементов системы мифа («мифем») и, с другой стороны, его целостности (ensemble) выражает соотношение структурной организации отдельных вариантов мифа и структуры мифа, взятого во всей совокупности своих вариантов. Именно в этом смысле следует понимать суждение Леви-Стросса о том, что «назначение» элементов мифа — быть вне отдельного варианта [2, с. 381]. Одним из основополагающих принципов построения мифа является предложенная Леви-Стросом техника бриколажа, суть которой состоит в том, что «существует одна форма деятельности, позволяющая достаточно хорошо воспринять в техническом плане то, что в умозрительном плане могло быть наукой, которую мы предпочитаем называть «первичной», а не примитивной. Такую деятельность обычно обозначают словом бриколаж (bricolage). В своем прежнем значении глагол bricoler применяется к игре в мяч, к бильярду, к охоте и верховой езде — обычно чтобы вызвать представление о неожиданном движении: отскакивающего мяча, лошади, сходящей с прямой линии, чтобы обойти препятствие. В наши дни бриколер — это тот, кто творит сам, самостоятельно, используя подручные средства в отличие от средств, используемых специалистом. Однако суть мифологического мышления состоит в том, чтобы выражать себя с помощью репертуара причудливого по составу, обширного, но все же ограниченного; как-никак, приходится этим обходиться, какова бы ни была взятая на себя задача, ибо ничего другого нет под руками. Таким образом, мышление оказывается чем-то вроде интеллектуального бриколажа (что объясняет отношения, наблюдаемые между мышлением и элементами этого репертуара). Подобно бриколажу в техническом плане, мифологическая рефлексия может достигать в плане интеллектуальном блестящих и непредвиденных результатов. Соответственно часто отмечался «мифопоэтический характер бриколажа» [2, с. 126]. Подобно образующим единицам мифа, возможные сочетания которых ограничены тем фактом, что они заимствованы из языка, где они уже обладают определенным значением, ограничивающим свободу маневрирования, элементы, собираемые и используемые бриколером, «предварительно напряжены» [2, с. 129]. В непрекращающемся реконструировании с помощью тех же самых материалов именно прежние цели играют роль средств: означаемое превращается в означающее и наоборот. Эта формула, которая может служить определением бриколажа, разъясняет, что для мифологической рефлексии все наличные средства должны быть имплицитно инвентаризированы или постигнуты, чтобы мог определиться результат, который всегда будет неким компромиссом между структурой инструментальной совокупности и структурой проекта. С этой точки зрения мифологическая рефлексия выступает в качестве интеллектуальной формы бриколажа. Наука всецело строится на различении случайного и необходимого, что представляет собой также различение события и структуры. Качества, которые она при своем рождении отстаивала как ей принадлежащие, не входя в переживаемый опыт, оставались внешними и как бы чужеродными относительно событий — вот смысл понятия первичных качеств. Однако мифологическому мышлению, как и бриколажу в плане практическом, свойственно вырабатывать структурированные совокупности не непосредственно наряду с другими структурированными совокупностями, а используя остатки и осколки событий. В каком-то смысле отношение между диахронией и синхронией инвертируется: мифологическое мышление, этот бриколер, разрабатывает структуры, расставляя события или скорее, остатки событий, тогда как наука, учреждая себя, «приходит в действие» и создает в форме событий свои средства и результаты благодаря структурам, производимым ею непрестанно, — благодаря своим гипотезам и теориям [2, с. 134]. Определив элементы мифологической рефлексии как находящиеся «на полпути» между перцептами — единицами восприятия и концептами (понятиями) — единицами мышления, К. Леви-Стросс тем самым указывает на место знака в самой мыслительной деятельности. Таким образом, семиотическая пара — означающее — означаемое (signifiant — signifie), — примененная первоначально Ф. де Соссюром к языку, может применяться к мышлению в его объективированных формах [2, с. 376]. Арматура — еще одна из основных категорий исследовательского инструментария Леви-Стросса в поиске структуры мифа путем расчленения элементов содержания, установления их связности (наряду с «сообщением» и «кодами»). Арматура — совокупность относительно устойчивых, в различных вариантах мифа, элементов его содержания, в отличие от «сообщения», очерчивающего в первую очередь этиологическую тему. Арматуру мифа наиболее часто составляют определенные социально-родственные связи, отношения [2, с. 383]. Намеченная Леви-Стросом программа исследований соответствует основным направлениям современной семиотики. В последних своих работах Леви-Строс рассматривает этнографию — «культурную антропологию» (понимаемую им как общая наука о человеческой культуре) как часть семиотики [3, с. 408]. Таким образом, структурно-семиотическая методология предстает как комплекс процедур, с помощью которых осуществляется вычленение и анализ структур вторичных моделирующих систем, в рамках данной работы – исследование мифологемы трикстериады, воплощенной в образе и повествовании. Специфика изучения нарратива, в котором фигурирует трикстер, обуславливает применение композиционной и актантной структур повествования. Процедура выявления скрытой структуры, лежащей в основе единства всех вариантов текстов, в которых встречается мифологема трикстериады, основана на семиотическом осмыслении элементов мифа.
Список литературы
Иванова. – М., 2001. – 512 с.
|
