ГЛАВА 12. До синего финиша Ванды им надо было пройти еще семнадцать ярусов, а их уже начали настигать

До синего финиша Ванды им надо было пройти еще семнадцать ярусов, а их уже начали настигать. Фиолетовые паломники все куда-то исчезли. Желтый и зеленый шли сразу за ними, но опасен был и синий, идущий за зеленым, хотя он был в плохом состоянии: кашлял на бегу, и теперь уже весь его костюм спереди был залит и забрызган кровью. Но Ванда была еще хуже! Она так и не пришла в себя после финиша Инги и продолжала лежать без сознания у Ланселота на груди. Хуже того — она вдруг стала совсем горячей и начала метаться во сне, бормоча что-то невразумительное. Ланселот не мог ее придерживать руками, ему надо было крутить колеса. Он снял куртку, стащил с себя рубашку, скрутил ее жгутом и привязал концы жгута — рукава рубашки, к ручкам коляски: теперь Ванда по крайней мере не вывалится.

— Ланс, взгляни на фонарь! — крикнул вдруг Жерар. — А ты не верил!..

Ланселот поглядел на ближайший фонарь и увидел на нем большое, в человеческий рост, как ему показалось, вырезанное из темного дерева распятие. Когда они поравнялись с ним, он понял, что видит не культовое изображение, а высохший на солнце труп. От ветра на распятом шевелились лохмотья фиолетовой куртки.

— Значит, и это оказалось правдой, — пробормотал самому себе Ланселот.

Теперь они шли рядом, Ланселот в коляске посередине и Жерар с Тридцатьпятиком по бокам. Он запретил им толкать его, видя, что оба полностью выложились на финише Инги. Шли часы, сменялись ярусы, но Ванде лучше не становилось. А на краю дороги среди обычных фонарей все чаще появлялись фонари-распятия. Стемнело. Зажглись лампы фонарей и вспыхнули красные лампочки, обвивавшие распятия.

Этой ночью им пришлось остановиться, когда объявили перерыв на отдых. Но в середине ночи Ланселот разбудил Жерара с Тридцатьпятиком и сказал, что им надо двигаться дальше, если они не хотят потерять преимущество. Но потом они остановились еще раз, когда появились уборщики-клоны и служители с пакетами еды и пачками "Бегунков". Первым делом паломники кинулись просматривать газетку. На первой странице было напечатано сообщение о победе Инги и крупнейшем за всю историю гонок выигрыше на фиолетовом финише. Инга была единственная, поставившая на себя, она и забрала все ставки. Там же сообщалось, что других победителей на фиолетовом финише не было, поскольку вслед за Ингой его прошли участники других цветов. Прочитав это сообщение, Ланселот здорово расстроился.

— Что ж ты меня не предупредил, Жерар, что мы таким образом отняли шанс на исцеление у двух человек!

— А какое это имеет значение? — пожал плечами Жерар. — В этом мире каждый за себя. Не считая нашей пятерки, конечно.

На рассвете, как только балконы стали заполняться публикой, их ждала радость — появилась Инга. Это случилось на сорок втором ярусе. Сначала они услышали ее крик:

— Ланс! Жерар! Тридцатьпятик! Посмотрите на меня!

Обведя глазами балконы, они увидели девушку и с трудом ее узнали: она стояла прямо на решетке балкона, держась одной рукой за разделительную перегородку, а другой махала им большим красным платком. — Это я! Смотрите на меня!

Может быть, не такой уж и красавицей стала Инга, но она была безусловно здоровой молодой женщиной, а лицо ее оказалось вовсе не круглым, а изящно продолговатым. И конечно, оно так и сияло счастьем.

— Ловите! — крикнула она и бросила одну за другой три банки с энергеном, стараясь попасть в коляску Ланселота. Руки ее были длинными, тонкими и ловкими. Две банки подхватил Ланселот, а одна упала рядом с коляской и покатилась вниз, но ее подхватил Жерар и тоже передал Ланселоту.

— Открывай скорее, — сказал Тридцатьпятик, — интересно, что она нам бросила? Я думаю, что это какой-нибудь натуральный энерген. Давай, я пока тебя повезу, а ты вскрывай банки. Жерар, помоги мне толкать коляску!

— Подожди, малыш, сначала главное. Инга, Инга! Ванде совсем плохо! Сделай что-нибудь для нее! Лекарство принеси!

— Я постараюсь! — донесся до них сзади ответный крик Инги. — Я скоро приду!

— А что она может принести? — мрачно сказал Жерар. — От рака нет лекарства, кро ме исцеления Месса.

Ланселот увидел, что все банки из-под энергена вскрыты и потом заделаны скотчем. Он содрал скотч и крышку с первой банки. Банка была битком набита мелко наломанным шоколадом. Все сейчас же взяли по кусочку, а остальное Ланселот положил в сетку под сиденьем, снова заклеив крышку. Во второй банке оказался крепко заваренный кофе — ценность невероятная: арабский кофе продавался теперь едва ли не по весу золота. Они по очереди отхлебнули понемногу. Ланселот попытался влить хотя бы глоток кофе в рот Ванды, но только расплескал драгоценную жидкость. Тогда Ланселот передал банку Тридцатьпятику:

— Попробуй нести и не разлить. Это наш единственный допинг. О нет, не единственный! — В третьей банке оказалось густое красное вино. — Вот так, ребята, теперь мы выдержим. Но как же быстро обернулась Инга!

— Еще бы ей не обернуться — с такими-то деньжищами, — сказал Тридцатьпятик. — Наверняка с утра взяла велотакси, а может, и мобиль: таксисты знают, где и что можно достать за деньги. Интересно, придет она к нам еще или забудет о нас и пустится в красивую жизнь?

— А ты бы на ее месте как поступил? — спросил его Жерар.

— Я — мужчина, с меня другой спрос, — ответил Тридцатыштик. — Как там Ванда, Ланс? — Все так же. — Она не умрет? — Кто может знать…

— До ее финиша еще больше семи ярусов. Ланселот, попробуй дать ей вина!

Но и вино пролилось мимо запекшихся губ Ванды.

На сорок третьем ярусе они увидели позади себя синее пятно, а за ним, немного позади — желтое. Их догоняли.

— Рванем вперед? — предложил Тридцатьпятик. — Мы сейчас вроде как подкрепились.

— А зачем? — спросил Ланселот. — Ванде не становится лучше, а без нее нет никакого смысла первыми подходить к синему финишу.

— Знаешь, Ланс, может быть Тридцатьпятик прав, и нам стоит создать для себя резерв времени, эти синий с желтым нам на пятки наступают. Давайте-ка выпьем еще по глоточку вина, а потом мы с тобой, Тридцатьпятик, и в самом деле рванем.

Ланселот достал банку с вином, они отпили по большому глотку и моментально почувствовали прилив сил. Тридцатьпятик с Жераром запряглись и понеслись вперед. Очень скоро синий и желтый пропали из виду.

Они прошли еще три яруса, когда вдруг услышали знакомое: — Ланс! Жерар! Тридцатьпятик!

Это снова была Инга, и опять в коляску Ланселота одна за другой полетели три банки с яркой надписью "Энерген А". Это был дорогой энерген, приготовляемый из натуральных продуктов, и потому банки были не одноразовые, а имели винтовые крышки. Убедившись, что Ланселот поймал все банки, Инга помахала ему рукой и скрылась.

К одной из банок скотчем была приклеена пластиковая ложка. Когда Ланселот отцепил ложку и открыл банку, он чуть не потерял сознание от запаха: в банке оказался душистый мясной фарш, а сверху лежала завернутая в пластик коротенькая записка: "Ребята, я буду приносить еду трижды в день. Не смейте экономить! Ставку на Ванду я сделала, поставила половину выигрыша. Больше на нее никто не ставил! Что еще надо? Люблю вас всех, навеки ваша И.".

— Нет, ребята, придется сделать остановку, — сказал Ланселот, нюхая фарш, — такое есть на ходу просто неприлично!

Они остановились, и Ланселот передал банку и ложку Тридцатьпятику. Тот отправил в рот первую ложку и застонал от наслаждения: — Как давно я этого не ел!

— Давно? — удивился Ланселот. Сам он до открытия хранилища в Бабушкином Приюте и не помнил, что на свете бывают мясные консервы.

Вторая банка была с густым апельсиновым соком, а третья оказалась аптекой: сверху в ней лежала вата, под нею два эластичных бинта и два тюбика. На одном из них было написано: "Для Тридцатьпятика".

— Я знаю, что это такое, — сказал Тридцатьпятик. — Это очень дорогое лекарство для моего псориаза. Лечить не лечит — псориаз неизлечим, но дает облегчение, снимает зуд. У меня от пота кожа на бляшках до костей сгорела. Инга — чудо!

На втором тюбике была надпись: "Ланселот, это для твоих рук!". И еще в банке было две картонные упаковки лекарств: на одной было написано "Антибиотик для Ванды. Попробуйте дать сначала две таблетки, а потом по одной через час". На второй упаковке тоже была надпись: "Это на самый крайний случай. Мне сказали, что эти капсулы могут умирающего вернуть к жизни на пять минут. Но только на пять минут! Капсулу надо положить под язык".

Ланселот сразу же открыл Ванде рот, положил на ее сухой белый язык две таблетки антибиотика, потом сделал большой глоток апельсинового сока и прижался губами к губам Ванды. Жерар и Тридцатьпятик с ужасом на него глядели, но боялись что-либо сказать. С балконов на них во все глаза смотрели зрители, стараясь понять, что же это такое происходит на их глазах, и, ничего не поняв, на всякий случай кричали скабрезности в адрес "колченогого распутника". Ланселот медленно вливал сок в рот девушки, отчаянно боясь, чтобы она не захлебнулась. Некоторое время она не реагировала, но потом сделала глотательное движение. Ланселот проглотил оставшийся во рту сок и снова пальцами открыл девушке рот, чтобы убедиться, что она проглотила таблетки. После этого он отер со лба пот.

— Ну ты герой, Ланс! А можно делать это иначе, — сказал Тридцатьпятик и тоже вытер пот со лба. — Это как же? — спросил Ланселот.

— Очень просто: раз она может глотать, нужно следующие таблетки просто растворить в ложке сока и дать ей. У нас ведь теперь есть ложка! — Верно, малыш, так мы и сделаем!

— Правда, такого эффекта уже не будет! — Тридцатьпятик кивнул на ближний балкон, откуда летели требования "повторить номер". — Давайте двигать отсюда, ребята!

Они прошли еще пол яруса. За ними пока никого не было.

— Теперь мы должны остановиться и заняться твоими руками, Ланс, — сказал Жерар. — Бетон теплый, давай ненадолго положим Ванду на дорогу.

Хоть и почти невесомой была Ванда, но Ланселот с облегчением вздохнул, когда Жерар снял девушку с его промокшей от ее пота груди. Он потянулся, помахал руками, поводил плечами, а потом принялся разматывать самодельные бинты со своих горящих ладоней. Концы повязок присохли к ладоням.

— Размочи их вином, Ланс! — посоветовал Жерар.

— С ума сошел — вино тратить на мои болячки!

— Давай-давай! Нам твои руки нужнее вина, приятель!

Жерар достал из сетки нужную банку и снял с нее пластиковую крышку.

— Давай, подставляй твои лапы, а то на дорогу вылью!

Ланселот пожал плечами, но протянул Жерару руки. Тот обильно полил вином заскорузлые тряпки. Через несколько минут Ланселот уже смог снять их. Через обе ладони шли длинные кровоточащие ссадины. Он смазал их мазью из тюбика, и боль тут же стала утихать. Немного подержав руки на воздухе, он попросил Жерара и Тридцатьпятика сделать ему повязки из ваты и бинтов. Когда его руки были обмотаны до кончиков пальцев и стали похожи на руки Инги до исцеления, Ванду снова уложили ему на колени, а из снятых самодельных бинтов устроили для нее "ремень безопасности", и Ланселот снова надел свою рубашку.

— А вы знаете, жар у нее, кажется, немного спадает, — заметил он. — Хорошо бы! — Двинули?

— Поехали. А ты вот что, Ланс: посиди-ка ты немного спокойно, дай рукам хоть не много отдохнуть и подлечиться.

Ланселот кивнул: он и сам чувствовал, что сейчас его рукам нужен пусть не долгий, но отдых. Коляска снова покатилась по дороге.

На сорок восьмом ярусе жар у Ванды явственно спал, она начала ворочаться и стонать во сне, но просыпаться никак не желала. Таблетки антибиотика она теперь глотала вместе с апельсиновым соком, и они, похоже, действовали, очищая ее больную кровь. Но надежды на то, что она очнется перед синим финишем без помощи присланных Ингой капсул, у паломников не было. Как, впрочем, и на то, что эти якобы чудодейственные капсулы подействуют на раковую больную в последней стадии.

Жерар и Тридцатьпятик шли ровно, не уставая, и сам Ланселот чувствовал, что в его крови так и бушуют калории. Еще бы — мясо, настоящее мясо, шоколад, вино, кофе! Да еще все это вместе.

Ланселот, видя, что друзья везут коляску без особого напряжения, пока берег руки. Они перестали болеть, гореть и пульсировать, зато принялись нещадно зудеть — видимо, начали заживать. Ужасно хотелось снять повязки и почесать ладони, но он лишь слегка похлопывал ими, унимая зуд.

В начале сорок девятого яруса они остановились в последний раз, чтобы подкрепиться перед синим финишем и решить, когда давать капсулы Ванде. Ланселот предложил дать одну примерно за пять минут до финиша, а вторую перед самым финишем.

— А если их нельзя давать одну за другой? Организм Ванды может не выдержать, — встревожился Жерар.

— Ты прав, Жерар. Мы дадим ей одну капсулу за минуту до финиша, и если Ванда придет в себя, вторую капсулу отдадим ей: пусть она сама ее примет, если ей станет хуже. — Так мы и сделаем, — сказал Жерар.

— А что если Мессия только на первом финише исцеляет сразу, а остальных победителей оставляет на потом? — вдруг встревожился Тридцатьпятик. — Ванда долго не протянет, а мертвых и Месс не воскрешает.

— Знаешь, друг Тридцатьпятик, я не вижу, что мы можем сделать для Ванды, кроме того, чтобы обеспечить ей полную и убедительную победу на финише, — сказал Жерар несколько раздраженно.

— Первый, кто проходит финиш, получает полное исцеление — это все, что нам надо сейчас помнить, — поддержал его Ланселот. — Пошли, ребята!

— Ланс, тебе пока нет смысла бередить свои руки, мы и так идем с большим опережением. Ты лучше за Вандой следи как следует и держи капсулу наготове, как только мы увидим финиш, — сказал Жерар. — Ты капсулу-то своими руками удержишь?

— Да уж как-нибудь постараюсь не выронить! — Смотри!

Зрители встречали их ревом, который тотчас смолкал, как только они проезжали мимо. Но вдруг уже где-то на середине сорок девятого яруса, Ланселот обратил внимание на взрывы криков, которые стали теперь стали раздаваться и позади них. — Нас кто-то догоняет! — крикнул он. Ланселот перегнулся через ручку коляски, стараясь увидеть, что там происходит позади них на трассе. Вскоре на дороге появился бегун в синей куртке, приветствуемый криками с балконов. Сначала Ланселоту показалось, что человек идет на лыжах. В руках у него были две тонкие палки, которые он выбрасывал вперед, а потом отталкивался ими. Голову он держал как-то странно неподвижно, а на глазах у него были черные очки. С ужасом Ланселот понял, что настигающий их бегун слеп. Палки не только помогали ему бежать: он и опирался на них, и щупал ими дорогу перед собой. У Ланселота защемило сердце: он помнил, что второй и третий участники гонок тоже получают исцеление — один наполовину, другой на треть. Он в который раз подумал о том, что, кроме Инги, других победителей на фиолетовом финише не было потому, что они прошли финиш сразу вслед за ней и тем отняли возможность победы у других "фиолетовых". Да будь она проклята, эта жестокая игра!

— Жерар! Тридцатьпятик! Нам придется поднажать, ребята!

Ланселот притянул Ванду ближе к своей груди, чтобы она не выпала из коляски, когда он начнет работать рукам, и она, будто поняв, что от нее требуется, во сне обхватила его рукой за шею. Он приготовился, отвел забинтованные ладони назад, а потом подтолкнул ими крутящиеся ободья. Ладони ошпарило болью, но уже через несколько минут он к ней притерпелся. Жерар и Тридцатьпятик тоже поднажали, и коляска вихрем понеслась к синим воротам и яркой синей ленте с белыми буквами — "ФИНИШ". Слепой с лыжными палками сразу же безнадежно отстал.

Где-то за полкилометра до ворот Ланселот перестал крутить колеса и осторожно кончиками пальцев извлек из кармана заветную капсулу. Только бы не выронить! Он открыл Ванде рот и затолкал капсулу под язык, после чего снова принялся крутить колеса. Через минуту он почувствовал, как Ванда содрогнулась у него на груди и громко застонала. Только бы не умерла, подумал он. Потом она вдруг подняла голову и поглядела ему в лицо абсолютно ясными глазами.

— Ланс? А почему это ты опять меня везешь? Я вполне могу идти своими ногами.

— У-фф! — от избытка чувств Ланселот поцеловал Ванду между глаз. — Жерар, готовьтесь к последней остановке перед финишем — Ванда очнулась! — Почему "очнулась"?

— Потому, что ты очень крепко спала. А сейчас ты встанешь с коляски и побежишь своими ножками к финишу. Смотри, вон он!

— Это что? Финиш? Я, значит, спала без задних ног, а вы меня все везли и везли?

— Ванда, оставь все эти глупости и сосредоточься. Жерар, тормози!

Жерар и Тридцатьпятик стали, Ланселот поставил коляску на тормоз.

— Ванда, — сказал Жерар, подходя к девушке и беря ее за руку, — ты сейчас побежишь через финиш. Если тебе вдруг станет плохо, закружится голова и ты станешь терять сознание — положи под язык вот эту капсулу. Она тебя сделает здоровой на пять минут — но только на пять минут! Запомнила?

— Запомнила, — кивнула Ванда и протянула руку. — Если все получится, я найду Ингу и вместе с ней буду…

— Потом, это все потом! — Ланселот зама хал на нее своими лапами.

— Беги, Ванда! Вперед, к финишу! — Жерар повернул ее лицом к синим воротам и подтолкнул в спину. И Ванда побежала. — Пошли за ней!

— Стойте, ребята! — сказал Ланселот. — Давайте дадим шанс слепому, который идет за нами.

— Какой шанс, какому еще слепому? Ты что, рехнулся, Ланс? Ты подумал о том, что если мы его сейчас пропустим вперед, он может обогнать нашу Ванду перед самым финишем, и тогда мы уже ничего не сможем исправить? У Ванды — рак! Допустим, Месс уберет у нее половину раковых клеток, а что это даст? Облегчение на полгода? Пошли, Тридцатьпятик! Ланселот отпустил тормоз.

Они бежали и одновременно напря-женно следили за Вандой, шедшей к финишу ровным легким шагом. Когда синяя лента оказалась шагах в двадцати перед нею, девушка вдруг пошатнулась и остановилась. Остановились и друзья, напряженно за нею наблюдая. Она подняла руку и поднесла ее ко рту, постояла еще с минуту неподвижно, не обращая внимания на рев балконов, а потом снова легко побежала вперед, пересекла финиш и пробежала еще несколько шагов, волоча за собой синюю ленту. Фанфары и голос в громкоговорителе:

— Первым синий финиш прошел номер тридцать один. Это Ванда Ковальски, и сейчас она получит полное исцеление! Слава Мессии!

— Слава Мессу! — дружным эхом отозвались балконы.

Жерар и Тридцатьпятик двинулись к финишу. Ланселот чуть приотстал от друзей и оглянулся. Слепой увеличил скорость и бежал теперь изо всех сил, отталкиваясь от бетонных плит двумя палками сразу. Зато шедший почти сразу за ним второй паломник в синей куртке остановился, безнадежно взмахнул руками, схватился за грудь, закашлялся и опустился на дорогу. Ланселот наклонился, дернул сетку под коляской — банки из нее высыпались и покатились вниз по дороге.

— Жерар, Тридцатьпятик, стойте! Я потерял наши банки! — крикнул Ланселот.

Жерар на бегу оглянулся и, увидев приключившуюся беду, побежал назад — подбирать банки. За ним развернулся и бросился ловить катящиеся вниз цилиндрики Тридцатьпятик. Поставив коляску на тормоз, Ланселот смотрел, как слепой паломник прошел финиш и бежал дальше, все так же отчаянно размахивая своими палками, но к нему подбежали служители и остановили его. Мимо Ланселота, кашляя на ходу красными ошметками, проковылял второй паломник в синем. Он тоже прошел финиш и свалился сразу за ним.

Побросав банки в сетку, Жерар и Тридцатьпятик ухватились за спинку Ланселотовой коляски и помчали ее к финишу. Никем уже не замечаемые, они прошли его и пошли дальше, не оглядываясь на то, что происходило на синем финише.

— Только не говори мне, что ты это сделал нарочно, Ланс! Только вот этого ты мне не говори! — прорычал Жерар.

— Успокойся, не скажу, — ответил ему Ланселот.