Письмо 1-е

Тетя Бриджит. Сесилла почти не помнила, как она выглядит, но аромат ее дешевого парфюма навсегда врезался в память. Женщина обнимала ее и что-то шептала на ухо. Вероятно, выражала сожаление. А может, и нет.

Все было как в тумане.

Слишком много незнакомых людей вокруг. Бизнес партнеры отца, какие-то родственники, которых малышка видела впервые в жизни.

Кто все эти люди и почему они считают своим долгом подарить ей шоколадку? Неужели это каким-то образом восполнит потерю?

Конечно же, нет. Во всяком случае, смягчит.

К концу дня у Сесиллы на постели образовалась целая гора из всевозможных сладостей. Как это противно! Хотелось собрать их все и выбросить из окна. К ней относятся как к ребенку. По сути, она и есть всего лишь ребенок.

 

Джека Холлмана положили рядом с женой. Он, без сомнения, хотел этого. Он так ее любил! Если бы Элизабет сразу пришла к нему и все рассказала. Возможно, Сесилла не осталась бы совсем одна. Первое время было бы сложно пережить, но время залечивает любые раны.

Они бы переехали, начали бы новую жизнь. Когда-нибудь обида бы прошла, и их дом вновь наполнила бы радость.

Джек никогда бы ее не бросил. Никогда!

Но всему этому не суждено было сбыться.

 

- Их вера была недостаточно крепка, - сказала Бриджит, потягивая мартини.

- Вы думаете? – спросил Малрой, старший брат Джека. – Глупо полагать, что вера может уберечь от всех несчастий.

- О, нет. Вера не должна уберегать, она дает силу духа, чтобы преодолевать беды.

- И вести к спасению души, - добавил мужчина.

- Здесь я, пожалуй, с вами соглашусь, Малрой, - одобрительно кивнула Бриджит. – Надеюсь, сестра вела правильную жизнь. Если так, то ей точно откроются врата Рая. Хотя, из всей нашей семьи она единственная была вольнодумкой. Кто знает?

Бриджит налила еще бокал. Смириться с потерей нелегко и хоть она часто осуждала сестру, тем не менее, любила больше, чем смела себе признаться.

- И Джек?

- Я буду молиться за него.

- А Сесилла? Что с ней?

- Она поедет со мной. Я выращу ее так, как вырастили меня. Она не должна платить за грехи родителей. Я о ней позабочусь.

- У вас большое сердце, - радостно улыбнулся Малрой.

Он не хотел брать на себя ношу ответственности за племянницу. Его жена настаивала на ее удочерении, но кто позаботится о Сесилле лучше, чем Бриджит? Малрой готов поклясться, что эта женщина воспитает девочку как подобает.

В строгости и благодетели.

Бедный ребенок!

 

Вещи собраны. Пора уезжать. Бриджит позволила племяннице последний раз покачаться на качелях на заднем дворе. Потом Сесилла прошлась по комнатам. Дом. Он так опустел. Сесилла провела рукой по каменной столешнице. Она стала причиной смерти отца. Будь она трижды проклята!

Они сели в машину. Бриджит завела мотор и выехала со двора.

Сесилла обернулась. Дом, который она так любила, становился все призрачнее, пока, наконец, совсем не скрылся за очередным поворотом.

Это было единственно место, где Сесилла чувствовала себя в безопасности. По ее щекам текли слезы.

- Тебя ждет новый дом, - успокаивала ее Бриджит. – Тебе понравится.

- Не сомневаюсь, - ответила Сесилла.

Никому не было дела до нее. Никто, кого Элизабет называла друзьями, не пришел поддержать Сесиллу.

Только Миранда Бэлл заметила отъезжающий «Форд».

На ее лице сияла злорадная ухмылка.

 

 

Письмо 1-е

 

Пишу к тебе несколько слов, любезный друг, — с границы Северного Царства. До сих пор поездка моя была благополучна; мы с быстротою молнии пролетели сквозь Гималайский туннель, но в Каспийском туннеле были остановлены неожиданным препятствием: ты, верно, слышал об огромном аеролите, недавно пролетевшем чрез южное полушарие; этот аеролит упал невдалеке от Каспийского туннеля и засыпал дорогу. Мы должны были выйти из электрохода и с смирением пробираться просто пешком между грудами метеорического железа; в это время на море была буря; седой Каспий ревел над нашими головами и каждую минуту, кажется, готов был на нас рухнуться; действительно, если бы аеролит упал несколькими саженями далее, то туннель бы непременно прорвался и сердитое море отомстило бы человеку его дерзкую смелость; но, однакож, на этот раз человеческое искусство выдержало натиск дикой природы; за несколько шагов нас ожидал в туннеле новый электроход, великолепно освещенный гальваническими фонарями и в одно мгновение ока Ерзерумские башни промелькнули мимо нас.

Теперь, — теперь слушай и ужасайся! я сажусь в русский гальваностат! — увидев эти воздушные корабли, признаюсь, я забыл и увещания деда Орлия, и собственную опасность,— и все наши понятия об этом предмете.

Воля твоя — летать по воздуху есть врожденное чувство человеку. Конечно, наше правительство поступило основательно, запретив плавание по воздуху; в состоянии нашего просвещения еще рано было нам и помышлять об этом; несчастные случаи, стоившие жизни десяткам тысяч людей, доказывают необходимость решительной меры, принятой нашим правительством. Но в России совсем другое; если бы ты видел, с какою усмешкою русские выслушали мои опасения, мои вопросы о предосторожностях... они меня не понимали! они так верят в силу науки и в собственную бодрость духа, что для них летать по воздуху то же, что нам ездить по железной дороге. Впрочем, русские имеют право смеяться над нами; каждым гальваностатом управляет особый профессор; весьма тонкие многосложные снаряды показывают перемену в слоях воздуха и предупреждают направление ветра. Весьма немногие из русских подвержены воздушной болезни; при крепости их сложения они в самых верхних слоях атмосферы почти не чувствуют ни стеснения в груди, ни напора крови — может быть, тут многое значит привычка.

Однако я не могу от тебя скрыть, что и здесь распространилось большое беспокойство. На воздушной станции я застал русского министра гальваностатики вместе с министром астрономии; вокруг них толпилось множество ученых, они осматривали почтовые гальваностаты и аэростаты, приводили в действие разные инструменты и снаряды — тревога была написана на всех лицах.

Дело в том, любезный друг, что падение Галлеевой кометы[7] на Землю, или, если хочешь, соединение ее с Землею, кажется делом решенным; приблизительно назначает время падения нынешним годом,— но ни точного времени, ни места падения, по разным соображениям, определить нельзя.

С. Пбург. 4 Янв. 4338-го.