К ему подобным, для него и для его_жены)___________________________________________________ !

Меняется звуковой облик отдельных слов и морфем, их фонемный состав, их

ударение: например, др.-русск. феврарь превратилось ь февраль (см. § 45, 1); Пушкин

произносил музыка, словари середины XIX в. дают музыка и музыка, а сейчас мы

говорим только музыка. Меняются правила дистрибуции фонем, что затрагивает уже

не отдельные слова, а целые их классы; так, в древнерусском языке существовали

сочетания гы, кы, хы, а в современном русском языке такие сочетания внутри слова не

допускаются (за исключением некоторых недавно заимствованных слов вроде акын),

хотя и фонемы /g/, /k/, /x/, и фонема /ы/ продолжают существовать в русском языке.

Наблюдаются и более глубинные изменения: меняется набор фонем языка и система дифференциальных признаков, по которым фонемы противопоставляются друг другу. Так, в русском языке исчезли существовавшие в нем когда-то носовые гласные (и следовательно, ДП назальность у гласных), фонема, обозначавшаяся в древнерусских текстах буквой ™, и некоторые другие гласные фонемы. Зато превратились в отдельные фонемы палатализованные согласные, бывшие первоначально комбинаторными вариантами (и, соответственно, признак палатализованности превратился в ДП, очень важный для системы в целом).

Наконец, на протяжении длительных периодов меняются характер ударения и слоговая организация речевого потока и единиц языка. Так, от свободного словесного ударения общеславянской поры чешский и словацкий языки перешли к ударению, фиксированному на начальном, а польский к ударению, фиксированному на предпо­следнем слоге слова. Раннее развитие праславянского языка было связано с устранением закрытых слогов, унаследованных от общеиндоевропейской эпохи; все закрытые слоги тем или иным способом перестраивались в открытые, но в дальнейшем «закон открытого слога» стал нарушаться (уже в старославянском), и в современных славянских языках закрытый слог снова представляет собой нормальный (хотя и менее частотный) тип слога.

Изучением исторических изменений в звуковой стороне языка занимается историческая фонетика и историческая (диахроническая) фонология.

§ 245. Звуковые изменения, наблюдаемые в истории языков, можно подразделить на регулярные и спорадические.

Спорадические изменения бывают представлены лишь в отдельных словах или морфемах и объясняются какими-либо особыми условиями их функционирования. Так, слова семантически мало «весомые» и вместе с тем широко употребительные (стандартные обращения, формулы вежливости, приветствия при встрече и прощании) подвергаются особенно сильному фонетическому разрушению: они часто произносятся скороговоркой, небрежно, поскольку содержание их и так понятно. Поэтому старая английская формула прощания God be with you! 'Бог да будет с вами' превратилась в Good-bye 'До свиданья', а испанское почтительное обращение Vuestra Merced 'Ваша милость' в Usied 'Вы'. По-русски пишут здравствуйте, но произносят обычно здрасте или драсте (при быстром темпе даже драсть), а вводное слово говорит, вставляемое в цитируемую чужую речь, превращается в грит и даже г-т [gt]. Более или менее спорадический характер носят и некоторые диссимиляции (приведенные выше феврарь^ февраль), метатезы (перестановки) вроде укр. ведмiдь из медв™дь, ли-товск. kepti 'печь, жарить' из более старого *pekti (ср. наше пеку) и т. п. Хотя за такими изменениями, конечно, стоят определенные общие тенденции, связанные с механизмом произношения (см. §45, 75), эти тенденции проявляются от случая к случаю, «поражая» только отдельные лексические единицы.

Гораздо важнее, конечно, изменения регулярные, проявляющиеся по отношению к определенной фонетической позиции или фонологической единице во всех или почти всех случаях, когда такая позиция или единица наличествует в языке, независимо от того, в каких конкретно словах и формах она встречается. Именно при наличии такого регулярного изменения и говорят о звуковом (фонетическом) законе.

Так, замена упомянутых выше древнерусских сочетаний гы, кы, хы современными ги, ки, хи подходит под понятие звукового закона, поскольку она коснулась всех слов с такими сочетаниями, не оставив исключений. Вместо гыб(ь)нути, богыни, кыплти, Кыевъ, хитрость, хыщ(ь)никъ, ногы, рукы и т. д. мы везде имеем гибнуть, богиня, кипеть, Киев, хитрость, хищник, ноги, руки. Сочетания /gы/, /kы/, /хы/ возможны теперь только в недавних заимствованиях, главным образом из тюркских языков, и на границе слов, в том числе предлога к и последующего слова: к Ире /k:ыr'i/.

§ 246. Звуковой закон не имеет того универсального характера (в смысле «независимости от места, и времени»), какой присущ законам естественных наук. Напротив, он сугубо историчен, действителен в конкретно-исторических рамках определенного языка или диалекта определенной эпохи. Уже, например, в ближайшем родственном русскому языку украинском замены /kы/ и т. д. на /k'i/ не было (старые /ы/ и /i/ совпали здесь в одном гласном). Да и в русском языке этот звуковой закон действовал лишь в течение определенного периода. Именно поэтому слова, содержащие заднеязычный согласный перед /ы/, но вошедшие в русский язык позже, уже не подпадают под действие этого закона.

Пока звуковой закон действует, он является живым. Примером может служить русское «аканье», т, е. замена в литературном русском языке и в большинстве говоров (кроме «окающих») /о/ ударного слога на /а/ (фонетически [Ã] или [ъ]) в безударном. Этот закон проявляется на каждом шагу в живом чередовании /o/~ /а/, он охватывает и новые слова, входящие в язык, в частности заимствования: ср. /mat: or/, /tr:aktar/ и т. д.¹ Закономерное исключение составляют односложные неударенные в предложении слова, сохраняющие /о/, например союзы но, то...то и междометие ого ^г.

Г 1 В более редких иностранных словах вроде боа, колье, де-факто и в именах собственных вроде!

[Флобер, Палермо произнесение безударного /о/, предписываемое орфоэпической нормой, служит]
] именно признаком их «чуждости», неполной освоенности. ]

] ² В этих случаях само сохранение /о/ должно рассматриваться как слабая степень ударенности, ]

] реализуемая качественным, тембровым ударением (см. §77). ]

После того как звуковой закон, перестав действовать, перешел в разряд исторических, в языке остаются его результаты, порожденные им сдвиги звучания, созданные им чередования фонем и т. д.

§ 247. Регулярные звуковые изменения можно подразделить на (позиционно или комбинаторно) обусловленные и фронтальные (традиционный термин «спонтанные»).

1. Примеры обусловленных изменений — упомянутые выше явления: замена /o/ на /а/ в безударном слоге, обнаруживаемая при сравнении древнерусских и современных форм (изменение, обусловленное позиционно) и переход /ы/ в /i/ после /g/, /k/, /x/, сопровождающийся смягчением этих согласных (изменение, обусловленное комбинаторно). Вне указанных условий «старое качество» сохранялось: в ударном слоге /o/ не переходило в /а/, вне сочетания с предшествующим заднеязычным /ы/ не изменялось в /i/. Другой пример, относящийся к более древней эпохе,— так называемая первая палатализация — общеславянский переход заднеязычных в шипящие перед гласными переднего ряда: ср., например, русск. четыре с равнознач­ным литовск. keturi. В других позициях заднеязычные сохранялись: ср. русск. корова, кривой соответственно с литовск. karve и kreivas (те же значения).

2. Пример фронтального изменения — утрата носовых гласных в русском и в большинстве других славянских языков. Эти гласные отражены старославянскими памятниками, в которых они обозначались особыми буквами: носовой заднего ряда (в транскрипции o или o) — «юсом большим» (@), а носовой переднего ряда (e или e) — «юсом малым» (#), например д @ бъ 'дуб', р @ ка 'рука', нес @ 'несу', п # ть 'пять', ж # ти 'жать'. Теперь эти гласные сохранились (хотя в измененной фонетической реализации и с рядом перегруппировок) в польском. Во всех остальных славянских языках носовые гласные изменились в неносовые, причем превращение это произошло во всех фонетических позициях, почему мы и называем его фронтальным. При таком, можно сказать, глобальном характере процесса ничто не указывает на его возможные причины, процесс кажется «самопроизвольным» (отсюда старый термин «спонтанное изменение»).

§ 248. Формулировка любого звукового закона предполагает сравнение. В разных случаях используются три вида формулировок:

1. Звуковой переход предполагает сравнение диахроническое, т. е. сравнение
более раннего и более позднего состояния одного языка (или языка-предка и языка-
потомка) и записывается с помощью знаков > или < (острие в сторону более поздней
формы):

например, др.-русск. /кы/> соврем, русск. /k'i/, то же в отдельных словах (Кыевъ > Киев и т. д.) и в «обратной записи» (соврем. Киев < др.-русск. Кыевъ). Во многих случаях более раннее состояние не засвидетельствовано в памятниках и восстанавливается гипотетически, «под звездочкой»: праслав. *o > русск. /u/, или *dobъ > дуб и т. д. «Обратная запись» возможна в данном случае для слов (дуб < *dobъ), но общая формула «русск. /u/ < праслав. *o» была бы неполной, так как в русском языке есть и другое /u/, не происходящее из носового гласного, например в словах ухо, думать. Любой звуковой закон есть закон диахронический и должен быть сформулирован в конечном счете как переход. Но там, где переход реально не засвидетельствован в памятниках, его реконструкция опирается либо на звуковое соответствие (2), либо на чередование (3).

2. Звуковое соответствие устанавливается сравнением фактов двух разных
языков, если эти факты (чаще всего и сами языки) генетически связаны (о родстве
языков см. § 251 и след.). Обычно соответствие записывается знаком «равенства»: ст.-
сл. @ (или польск. a, а в определенных случаях e) = русск. /u/ (орф. у), или в отдельных
словах: ст.-сл. д @ бъ, р @ ка (польск. dab, reka) = русск. дуб, рука; литовск. k (перед

гласным переднего ряда) = слав. /c/ (литовск. keturi ·= русск. четыре, болг. четири и т. д.). Приведем еще пример соответствий в области согласных между германскими и другими индоевропейскими языками, в частности следующих:

негерманскне языки германские языки соответствия

русск- полный англ. full 'полный* и.-е. р = герм. f

русск. три, лат. ires '3' англ. three *3' и.-с. t = repM. /0/

др.-греч. kyon 'собака' англ. hound 'охотничья

собака', нем. Hund 'со- и.-е. к— герм, h

бака*
лат. labium 'губа' англ. Ир, нем. Lippe 'губа' и.-е. Ь=герм. р

русск. десять, лат. йИсёт англ. ten * 10* ^

*10' J- и.-е. d —герм. t

русск. еда, лат. tdo 'ем' англ. to eat 'есть')
лат. genu 'колено' нем. Knie 'колено' и.-е. g=repM. k

Факт соответствия, наблюдаемый при сравнении языков, позволяет реконструировать звуковой переход, имевший место в прошлом и недоступный непосредственному наблюдению. Именно так был выявлен в истории русского языка переход носовых гласных в неносовые, в ранней истории славянских языков «первая палатализация» заднеязычных, в ранней истории германских языков так называемое первое передвижение согласных (переход и.-е. /р/ > /f/ и т. д.).

3. Чередование наблюдается при синхроническом рассмотрении одного языка. Констатируя чередование, мы сравниваем различающиеся формы, сосуществующие в одном языке в одну и ту же эпоху. Знаки, служащие для записи чередования (~ и «>), хорошо известны из предшествующего изложения. Чередования возникают только в результате обусловленных изменений. При изменении фронтальном, когда «старое качество» не сохраняется ни в одной позиции, чередованию, естественно, нет места. Исходя из факта чередования (например, к оо ч в теку течение, х оо ш в грех прегрешение и т. д.) мы можем реконструировать переход, происходивший в прошлом (во взятом примере общеславянский переход заднеязычных в шипящие). Подобная реконструкция, опирающаяся на чередования, вообще на отношения внутри одного языка одной эпохи, называется внутренней.

§ 249. Пока звуковой закон является живым, возможны лишь отдельные отступления от него, объяснимые особыми условиями функционирования отдельных слов или разрядов слов (ср. исключения из закона аканья, § 246). Но после того как звуковой закон стал историческим, его результаты исторические чередования фонем и звуковые соответствия между языками уже ничем не «защищены» и могут подвергаться далеко идущим нарушениям и преобразованиям.

1. Во-первых, они нередко охватываются действием более поздних звуковых законов; происходит наложение новых процессов на результаты старых. Так, значительно позже, чем общеславянская «первая палатализация», произошел в русском языке переход в определенной позиции ударного /е/ в /o/: ср. /p'ic:os/, /z:oltыj/ вместо более старых форм с /е/ (отраженным орфографией). В результате шипящие, развившиеся когда-то перед /е/, /i/ и т.д. из заднеязычных, уже не стоят в подобных формах перед гласным переднего ряда. После первого, общегерманского передвижения согласных имело место второе передвижение, охватившее только верхненемецкие говоры, на базе которых позже сформировался немецкий литературный язык. В резуль­тате этого второго передвижения, например, общегерманское /t/ было заменено, в зависимости от позиции, либо аффрикатой (соврем, нем. /t ^s/ ), либо щелевым согласным (соврем, нем /s/, не чередующееся с /z/ и обозначаемое на письме обычно как B или ss): ср. нем. zehn '10', essen 'есть' (== англ. ten, eat) или нем. FuB 'нога' (== англ. foot 'нога'). Учитывая подобные «наслоения» звуковых законов, можно устанавливать

относительную хронологию звуковых изменений, т. е. их последовательность во времени относительно друг друга.

2. Во-вторых, картина соответствий нарушается позднейшими
заимствованнями. Так, в русском языке слово вензель заимствовано из польского и
содержит сочетание /en/, отражающее в нарушение нормальных соответствий
польское e слова wezeЙ 'узел, связка' (нормальное старое соответствие польскому e в
русском узел). Также при нормальном соответствии лат. pes (род. п. pedis) 'нога' ==
англ. foot в англ. pedestrian 'пешеход' ученом заимствовании из латыни согласные
корня не подверглись передвижению. В ряде случаев нарушение соответствий дает
возможность опознать заимствования. Так, русск. князь, ст.-cл. кън зь, сербскохорв.
кнeз с тем же значением, словацк. knaz 'священник' и т. д. при сопоставлении с англ.
king 'король', нем. Konig с тем же значением, др.-верхненем. kuning и т. д.
обнаруживает отклонение от нормальных соответствий согласных ¹ и, следовательно,
представляет собой заимствование, относящееся к эпохе после общегерманского
передвижения согласных (по-видимому, это слово заимствовано праславянским из
прагерманского или из готского). Если приблизительно известно время возможных
контактов между теми или иными народами, заимствования с нарушениями обычных
соответствий могут пролить свет уже и на абсолютную хронологию звуковых
изменений. Так, фонема латинского языка, обозначавшаяся на письме буквой с, в
классической латыни звучала как заднеязычный согласный [k]. В современных
романских языках в тех

Г 1 Нормально слав. /k/=герм. /h/ (например, ковать соответствует нем. hauen 'бить, рубить'), а i
|герм. /k/=слав. /g/ (нем. kahl 'лысый' соответствует нашему голый, англ. cow и нем. Kuh 'корова' — др.- j
|русск. говядо, ср. говядина). ________________________________________________________________ |

случаях, когда за этой фонемой следовали гласные переднего ряда (и дифтонг

ае, «стягивавшийся» в [е]), мы находим переднеязычные аффрикаты или щелевые;

например, лат. caelum или coelum 'небо* соответствуют ит. ci'elo /cj:elo/, фр. ciel /sjEl/,

исп. cielo /Ti:elo/ с тем же значением. Таким образом, здесь произошел процесс,

несколько напоминающий «первую палатализацию» славянских языков. Но когда он

имел место? Лат. Caesar (имя собственное, а затем нарицательное 'император') было

заимствовано рядом языков, и в частности, дало в готском kaisar и в немецком Kaiser

'император'. Эти германские формы своим начальным согласным и нестяженным

дифтонгом отражают звучание имени Caesar, каким оно было в момент заимствования.

Поскольку германцы не могли заимствовать это слово раньше I в. до и. э. (Юлий

Цезарь жил с 100 до 44 г. до н. э.), ясно, что стяжение дифтонга и палатализация

латинского /k/ произошли после этого срока. На основании ряда других данных

устанавливают, что стяжение дифтонга распространилось около III в. н. э., а

палатализация /k/ начиная с V в.

3. В-третьих, как мы знаем, даже живые, а тем более исторические чередования
фонем могут нарушаться или, напротив, распространяться по аналогии (см. § 67). Так,
чередования /k/ оо /c/, /g/ oo /z/ в пеку — печешь, могу ~ можешь устраняются (точнее

заменяются другим чередованием) в диалектных формах пекёшь, м³гешь, а в глаголе ткать формы с /k'/ вместо /c/ стали литературными. Здесь действовала

пропорция (запишем в транскрипции, но без указания ударений): ___________________

В украинском языке, где нет чередования непалатализованного согласного в 1-м л. с палатализованным во 2-м и следующих лицах (ср. укр. иду, идеш с твердым /d/), устранение чередования /k/ оо /c/ пошло в другом направлении, и мы имеем в современном языке печу, печеш (а также и можу, можеш). С другой стороны, от недавних заимствований из западноевропейских языков пиджак, фрак, блок в русском

языке образуются пиджачный, фрачный, блочный, и чередование /k/ Ґ /c/ оказывается перенесенным в морфемы, которых в праславянском не было.

§ 250. Открытие звуковых законов сыграло громадную роль в развитии нашей науки и сделало возможным начиная с XIX в. серьезное сравнительно-историческое изучение языков. Понятие звукового закона сложилось до возникновения учения о фонеме, до выработки сознательного функционального подхода к языку и к его истории. Но современный, функциональный, фонологический подход позволяет глубже понять природу исторических звуковых изменений и по-новому осмыслить проблему звуковых законов. Так, например, стало ясно, что обусловленное звуковое изменение (см. § 247, 1) само по себе еще не ведет к появлению новой фонемы и может остаться «внутрифонемным». Если возникает новая фонема, то это связано не с большей степенью отдаления нового звучания от старого (ведь мы знаем, что диапазон вариантов фонемы может быть очень широким), а только с характером функционирования данной единицы: если бы шипящие, возникшие из заднеязычных, встречались в праславянском только в позиции перед гласным переднего ряда, они оставались бы всего лишь комбинаторными вариантами заднеязычных. Но рядом с ними очень рано появились [z], [c], [s] из другого источника— из сочетаний (gj], [zj], [kj], [xj], [sj]. Эти сочетания и соответственно возникшие из них шипящие могли находиться и перед гласными заднего ряда (например, кожа <. * kozja, первоначально 'козья шкура', сеча, суша, ноша — старые образования с суффиксом -j-). Тем самым все [z], [c], [s] праславянского языка в любых позициях получили статус самостоятельных фонем /z/, /c/, /s/.

ГЛАВА VI

СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ И ТИПОЛОГИЧЕСКОЕ ЯЗЫКОВЕДЕНИЕ

1. МАТЕРИАЛЬНОЕ СХОДСТВО И РОДСТВО ЯЗЫКОВ. СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЯЗЫКОВЕДЕНИЕ

§251. Выше мы не раз встречались с понятием родства языков. Теперь рассмотрим это понятие подробнее. Родство языков проявляется в их систематическом материальном сходстве, т. е. в сходстве (точнее, в связанности закономерными звуковыми соответствиями, см. § 248, 2) того материала, из которого (оставляя в стороне позднейшие заимствования) построены в этих языках экспоненты морфем и слов, тождественных или близких по значению.

Например, русское числительное три по звучанию сходно с литовск. trys, лат. tras, исп. tres, фр. trois, др.- греч. trкis, др.-инд. trбyas, хеттск. tri, англ. three, нем. drei — все с тем же значением. Согласные в этих словах отчасти просто совпадают, отчасти же не совпадают, но все равно объединяются межъязыковыми звуковыми соответствиями, регулярно повторяющимися и в других словах и морфемах. Так, соответствие русск. /t/ = англ. /T/ == нем. /d/ повторяется еще в тонкий— англ. thin 'тонкий, худощавый' — нем. dьnn 'тонкий'; в треск, трещать ~ англ. thrash, thresh 'бить, молотить' — нем. dreschen 'молотить'; в тянуть — англ. thong 'ремень, плеть' — нем. dehnen 'тянуть' и др. Значения сравниваемых слов или морфем могут быть тождественными, как в примере с числительным '3', или же исторически выводимыми одно из другого, как в последних примерах.

Аналогично и в грамматических морфемах: окончание 1-го л. ед. ч. в русских формах ем, дам материально сходно с окончанием др.-инд. bharomi 'несу', др.-греч. eimi 'я есмь', лат. sum, готск. im, англ. I am с тем же значением.

Когда материальное сходство проявляется в таких словах, как мяукать, кукушка, т. е. в звукоподражательных словах (или корнях) нескольких разных языков, это представляется более или менее естественным, обусловленным самой природой соответствующей вещи. В какой-то мере естественным, продиктованным природой может быть и материальное сходство в разных языках слов, восходящих к детскому neifcry, и некоторых междометий. Но за пределами перечисленных групп лексики вопрос о «естественных» причинах материального сходства решается отрицательно: в большинстве случаев между содержанием языкового знака и материальным составом его экспонента в принципе отсутствует «естественная», самой природой предуказанная связь (см.

§ 34, 4). Ясно, что в «природе» числа '3' нет ничего такого, что могло бы заставить обозначать это число именно сочетанием «переднеязычный шумный + дрожащий + гласный» (т. е. сочетанием типа русск. три, англ. fhree и т. д.). И действительно, в других языках число '3' обозначается совершенно несхожими комбинациями звуков, например в финском kolme, в турецк. ьз /Yc/, в кит. sдn и т. д. Равным образом и в «природе» 1-го л. ед. ч. нет ничего такого, что могло бы заставить выражать это грамматическое значение звуком [m] или сочетанием звуков [mi]. Чем же может объясняться материальное сходство между разными языками в этих и в других подобных случаях?

Если материальное сходство обнаруживается в одном-двух словах или корнях (незвукоподражательных, немеждометных и не восходящих к детскому лепету) или же в

 

территориальное распространение языковых явлений как в диалектах одного языка, так и в родственных и неродственных географически смежных языках.

Исследование черт структурного сходства независимо от их территориального распространения и, в частности, структурного сходства языков неродственных, географически далеких и исторически между собой не связанных составляет задачу типологического языковедения, или лингвистической типологии,— учения о типах языковой структуры. Лингвистическая типология может строиться на основе самых разных структурных признаков — фонологических, морфологических, синтаксических, семантических и т. д.

§ 261. Для фонологической типологии самый существенный признак — характер основной фонологической единицы языка. Там, где в качестве такой единицы выступает фонема, мы говорим о языках «фонемного строя» (к этому типу принадлежит большин­ство языков мира). Там же, где основной фонологической единицей оказывается слог (силлабема) или финаль и инициаль слога, мы говорим о языках «слогового строя» (см. § 70). Другая важная черта — просодическая характеристика слога и слова: тональные, или политонические, языки противопоставляются монотоническим (см. § 83), языки со свободным словесным ударением — языкам с разными типами фиксированного и палуфиксированного ударения (см. §80) и таким, в которых словесного ударения практически нет или оно является лишь потенциальным (см. § 82). Далее языки различаются по использованию тех или иных дифференциальных фонологических при­знаков: «слоговые» языки — по характеру инициалей и финалей слога, а «фонемные» — по степени разработанности и богатства фонемного инвентаря и специально репертуара гласных и согласных фонем и по относительной частоте употребления тех и других в тексте. Примером языков с богатой системой гласных могут служить французский (16 гласных и 20 согласных фонем), а также английский, немецкий, шведский; примером языков, в системе которых мало гласных,— русский (6 гласных и 35 согласных), польский, арабский. В большинстве языков согласные преобладают над гласными в потоке речи, однако есть языки с обратным соотношением. Так, финский язык имеет всего 8 гласных фонем, но в финском тексте гласные преобладают над согласными в пропорции 100: 96.

§ 262. Наиболее разработанной является морфологическая типология, учитывающая ряд признаков. Из них самыми важными являются: 1) общая степень сложности морфологической структуры слова и 2) типы грамматических морфем, используемых в данном языке, в частности в качестве аффиксов. Оба признака факти­чески фигурируют уже в типологических построениях XIX в., а в современном языковедении их принято выражать количественными показателями, так называемыми типологическими индексами. Метод индексов был предложен американским лингвистом Дж. Гринбергом, а затем усовершенствован в трудах ученых разных стран ¹.

§ 263. Общая степень сложности морфологической структуры слова может быть

выражена количеством морфов, приходящимся в среднем на одну словоформу. Это так

M называемый индекс синтетичности, вычисляемый по формуле, где M — количество

W

морфов в отрезке текста на данном языке, a W (от англ. word) — количество речевых

слов (словоупотреблений) в этом же отрезке. Разумеется, для подсчета нужно брать

естественные и более или менее типичные тексты на соответствующем языке (обычно

берутся тексты длиной не менее 100 словоупотреблений). Теоретически мыслимым

нижним пределом для индекса синтетичности является 1: при такой величине индекса

количество морфов равно количеству словоупотреблений, т. е. каждая словоформа

является одноморфемной. В действительности нет ни одного языка, в котором каждое

слово всегда совпадало бы с морфемой, поэтому при достаточной длине текста величина

индекса синтетичности всегда будет выше единицы. Наиболее низкую величину Гринберг

получил для вьетнамского: 1,06 (т.е. на 100 слов 106 морфов). Для английского он

получил цифру 1,68, для санскрита 2,59, для одного из эскимосских языков 3,72. Для русского языка, по подсчетам разных авторов, получены цифры от 2,33 до 2,45.

Языки с величиной индекса ниже 2 (помимо вьетнамского и английского, китайский, персидский, итальянский, немецкий, датский и др.) называют аналитическими, с величиной индекса от 2 до 3 (помимо русского и санскрита, древнегреческий, латынь, литовский, старославянский, чешский, польский, якутский, суахили и др.) синтетическими и с величиной индекса выше 3 (помимо эскимосских, некоторые другие палеоазиатские, америндейские, некоторые кавказские языки) полисинтетическими.

' ~ См ™ Гринберг" Дж~Квантитативный" подход" к "морфологической""типологии"языков""Новое ";в
лингвистике. М-,_1963. Вып._3. С_60—94; Квантитативная типол о гия язык ов Аз ии и Афр ики. Л., 1982. _____

С качественной стороны аналитические языки характеризуются тенденцией к раздельному (аналитическому) выражению лексических и грамматических значений (см. § 180): лексические значения выражаются знаменательными словами, чаще всего не содержащими в себе никаких грамматических морфем, а грамматические значения — главным образом служебными словами и порядком слов. В ряде аналитических языков сильно развиты тоновые противопоставления (см. § 83, 164). Аффиксы используются в малой степени, а в некоторых аналитических языках, так называемых изолирующих (вьетнамском, кхмерском, древнекитайском), их почти вовсе нет. Встречающиеся в этих языках неодноморфемные слова, как правило, являются сложными (обычно

 

себе никаких показателей синтаксической связи с другими словами в предложении, оно

 

висты, подчеркивая роль порядка слов в изолирующих языках, называют их «позиционными».

Синтетические языки с качественной стороны характеризуются тенденцией к синтезированию, объединению в рамках одной словоформы лексической (иногда ряда лексических) и одной или нескольких грамматических морфем. Эти языки, следовательно, довольно широко пользуются аффиксами. В еще большей мере нанизывание в одном слове ряда аффиксов типично для полисинтетических языков. Общее обозначение для обеих групп аффиксальные языки. Для всех этих языков характерно высокое развитие формообразования, наличие богато разветвленных, сложных формообразовательных парадигм, построенных как ряды синтетических (иногда отчасти и аналитических) форм. В некоторых полисинтетических языках, кроме того, в более или менее широких масштабах используется инкорпорация. По этому признаку, характеризующему уже не столько структуру слова, сколько структуру синтаксических единиц, подобные языки называют «инкорпорирующими» (примеры см. в § 204).

§ 264. Синтетические и полисинтетические языки разбивают на группы и по
признаку преимущественного использования различных типов аффиксальных морфем.
Так, разным является в разных языках удельный вес словообразовательных и
формообразовательных аффиксов. Разными являются и позиционные характеристики
аффиксов. Есть языки, для которых типичны префиксы (например, языки банту), if такие,
в которых преобладают постфиксы (тюркские, большинство финно-угорских). Все эти
различия могут быть выражены соответствующими индексами (например,
указывающими количество морфов данного позиционного или функционального класса,
разделенное на количество словоупотреблений в том же тексте). В рамках аффиксации,
прежде всего формообразовательной, различают две противоположные тенденции
флективную (характеризующуюся наличием окончаний), или фузионную

(«сплавливающую»), и агглютинативную («склеивающую»). Первая ярко представлена в русском и многих других индоевропейских языках (флективные языки), вторая в финно-угорских, тюркских, грузинском, японском, корейском, суахили и др.

(агглютинативные языки). Важнейшие различия между этими тенденциями сводятся к следующему:

!~ 1 Раньше, выделяя эту группу языков, их называли «аморфными», т. е. «бесформенными» (что]
[неудачно, так как форма в языке не может быть сведена к аффиксации), или еще «корневыми»: их слова]
[содержат «голые корни»_или сочетания таких корней. ____________________________________________ ]

1. Флективная тенденция характеризуется постоянным совмещением в одном
формообразовательном аффиксе нескольких значений, принадлежащих различным
грамматическим категориям, закрепленностью аффикса за комплексом разнородных
граммем. Так, в русских падежных окончаниях всегда совмещены значения падежа и
числа, а у прилагательных еще и рода. В глагольных окончаниях значение лица или (в
прошедшем времени и сослагательном наклонении) рода совмещается со значением
числа, а также времени и наклонения; в суффиксах причастий значение залога со
значением времени. Это явление мы назовем синтетосем²ей (букв. «сложнозначностью»,
ср. др.-греч. synthetos 'составной, сложный')" Как видно из приведенных примеров,
синтетосемия особенно типична для окончаний.

Агглютинативная тенденция, напротив, характеризуется гаплосемией («простозначностью», ср. др.-греч. haploos 'простой'), закрепленностью каждого формообразовательного аффикса только за одной граммемой и отсюда нанизыванием аффиксов для выражения сочетания разнородных граммем. Так, в турецк. dallarda 'на ветках' постфикс -lar- выражает значение множественного числа, а второй постфикс -da- - значение местного падежа (ср. местн. п. ед. ч. dalda 'на ветке', где число выражено нулевым аффиксом, а падеж тем же постфиксом -da, и другие падежи множественного числа, где после -lar- стоят иные падежные постфиксы, например дат. п. dallara 'веткам'). Гаплосемичные формообразовательные аффиксы агглютинативных языков обычно не называют «окончаниями». Иногда их обозначают термином «прилепы».

2. Флективная тенденция характеризуется омосем²ей формообразовательных
аффиксов, наличием ряда параллельных аффиксов для передачи одного и того же
значения или комплекса значений. И эта особенность прежде всего касается окончаний,
отчасти также и. суффиксов (примеры см. в § 166). Соответственно многообразию парал­
лельных аффиксов в рамках одной части речи выделяются формальные разряды
деклинационные и конъюгационные классы и подклассы (см. § 146).

I ¹ Синтетосемйю можно также~назвать~«одновре"менной многозначностью»,"отграничивая ее~уточнение"м]
[«одновременная» от о ]

Агглютинативная тенденция, напротив, характеризуется отсутствием омосемии формообразовательных аффиксов, стандартностью аффиксов, т. е. закрепленностью за каждой граммемой только одного монопольно обслуживающего ее аффикса, и соответст­венно отсутствием параллельных формальных разрядов, т. е. одинаковостью склонения всех существительных, одинаковостью спряжения всех глаголов, одинаковостью образования степеней сравнения у всех слов, способных их иметь, и т. д. Экспонентное варьирование аффиксов нередко имеет место, но оно носит совершенно регулярный характер в соответствии с законами фонемных чередований. Так, в турецком языке

постфикс множественного числа -lar

-ler оформляет множественное число всех без исключения существительных, а также 3-е л. мн. ч. местоимений и глаголов. Это монопольный (кроме двух первых лиц) показатель множественности. Подобным же образом постфикс местного падежа -da или (по законам «гармонии гласных» и ассимиляции согласных) -de, -ta, -te оформляет местный падеж всех существительных и местоимений. Такими же монопольными показателями являются здесь и постфиксы всех других падежей.

3. Флективная тенденция характеризуется случаями взаимного наложения
экспонентов морфем, явлениями переразложения, опрощения, поглощения целых морфем
или отдельных частей их сегментных экспонентов соседними морфемами (см. § 242), а
также широким использованием чередований в качестве «симульфиксов» (см. § 161). К
приведенным выше примерам прибавим здесь такие, которые иллюстрируют поглощение

формообразовательных аффиксов: доисторические славянские формы * leg-ti и * pek-ti превратились в лечь, печь, где аффикс инфинитива поглощен корнем, но одновременно вызывает в его последнем согласном историческое чередование; окончания русских прилагательных образовались из сочетаний именного падежного окончания и местоимения в том же падеже (белого < б™ла его и т. д.). Агглютинативная тенденция, напротив, характеризуется четкостью границ морфемных сегментов, для нее малотипичны явления опрощения и переразложения, как и использование «симульфиксов».

4. Наблюдается различие в использовании нулевых аффиксов: в языках, в которых
преобладает флективная тенденция, нулевые аффиксы используются как в семантически
исходных формах (например, в русском языке в им. п. ед. ч.), так и в формах
семантически вторичных (например, в род. п. мн. ч. вроде рук, сапог); в языках, где
сильна агглютинативная тенденция, нулевые аффиксы обычно встречаются только в
семантически исходных формах, для таких форм наиболее типичными показателями
являются именно нулевые аффиксы.

5. Основа слова или группы форм в языках флективного типа часто
несамостоятельна, т. е. не может быть употреблена в качестве одной из словоформ этого
слова. Таково, например, положение многих глагольных основ в русском языке: виде-,
терпе-, зва-, бушева- и т. д. не существуют как словоформы. В агглютинативных языках
основа без аффиксов представляет собой нормальный тип слова и обычно выступает как
семантически исходная словоформа; создается впечатление, что аффиксы косвенных
форм присоединяются здесь не к основе, а прямо к исходной словоформе. Ср. турецк.
dal 'ветка' и формы dalda, dallarda и др. (см. п. 1).

В результате всех перечисленных особенностей в агглютинативных языках не только формообразующие основы слов, но и аффиксы — «прилепы», исп