ЮЖНО КАЗАХСТАНСАКЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ ФАРМАЦЕВТИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ 25 страница

— Даша бесспорно красива! — сказал я. — Но красива она нашей арийской красотой, я бы сказал вопреки, а не потому...

— Ты прав, но как ей это объяснить? у Ивана мать была очень хороша. Даша — вылитая бабка.

— Мне хочется понять, почему при межнациональном и межрасовом смешении чаще всего получается гремучая смесь? — задал я вопрос местному всезнайке.

— Я могу тебе сказать только то, что мне известно, — забрался под одеяло Добран Глебыч. — Культура любого народа, если конечно, она с самого своего начала не аморальна, стремится поднять человека на более высокий уровень духовной эволюции. Благодаря её влиянию, общество, используя институт определенных правил, заставляет человека вести себя не по-скотски, а как положено — по-человечески. Постепенно из поколения в поколение такой вот контроль над поведением влияет на генофонд человека. Те гены, которые отвечали за низость, подлость, за людоедство и прочее перестают действовать, так сказать, засыпают. Но при межра- совом, реже межнациональном смешении, такие вот спящие гены иногда просыпаются. И человек, их носитель, становится невменяемым. У него проявляются потребности вести себя совершенно не так, как ведут себя его родители. Да, он энергичен, у него масса идей, но он больше склонен к негативу, чем к позитиву. Как правило, он цепляется за извращённые ценности. Ему они кажутся нормальными. Самые несчастные гибриды — это мулаты, смесь негров с индейцами. В зависимости от условий, их кидает то к одному, то к другому полюсу. Как правило, мулаты — крайне злобные и мстительные люди, от избытка энергии они очень страдают. Часто они обвиняют родителей в своём рождении. Потому что не в силах совладать со своими инстинктами. Я смотрю на Дашу и думаю, что когда-нибудь наступит время, и она, выброшенная из жизни, тоже обвинит своих родителей, что они её воспроизвели на свет божий. Иван и Маша многое от меня про её художества скрывают, но то, что до меня доходит, уму непостижимо: такие вот дела, Юра. Невесёлые. За ошибки родителей часто расплачиваются дети.

Всё было ясно. Больше я всезнайку философа ни о чём не спросил. Вскоре по дыханию я понял, что он спит.

«Значит, происходит «взрыв» уснувших генов. Плюс ко всему — влияние средств массовой дезинформации... Опять всё просто до банальности. Вот ещё один фактор, который тянет земной социум в бездну. Генетические гибриды между людьми нашей расы и архантропами, кого и мы считаем хищниками, оказывается, имеют неплохих союзников. Тоже гибридов, только других, в общем-то, иного порядка, А может, совсем не иного? — молнией пронзила меня догадка. — Всё то же самое? Так называемые уснувшие гены — это и есть звериные наследственные признаки архантропа. Копируя поведение чистокровных культуртрегеров, гибридные, смешанные с полуобезьяной расы посредством жёстких законов сумели нейтрализовать влияние звериного генного комплекса на поведение своих граждан. Но через межрасовое смешение он опять себя проявляет. Пусть не всегда, но очень часто. Наверняка Добран Глебыч всё это хорошо знает. Просто не стал вдаваться в подробности. Интересно, можно избавить земное человечество от звериного наследия? Полностью, чтобы не было никаких спящих генов и тому подобного? — задал я себе перед сном вопрос. — Не забыть бы завтра спросить об этом старейшину».

Когда я открыл глаза, Добрана Глебыча в комнате уже не было. Быстро приведя себя в порядок, я вышел во двор и увидел обоих мужчин занятых погрузкой коровьего навоза на специальные сани для снегохода.

— Что же вы про меня забыли? — обратился я к ним.

— Нам самим делать нечего, так что давай без обид! Но если хочешь помочь, то одевай свои пимы, садись на «буран» и вози всё это добро вон туда, — показал хозяин дома на гружённые сани. -, Отсюда в двух километрах моё картофельное поле. Я тебе его покажу.

Через несколько минут я был готов к работе.

— Это у нас разминка перед завтраком, — засмеялся Добран Глебыч. — Через час и мы управимся, и Маша завтрак сготовит. Пока я цеплял свой снегоход к груженым санкам, Иван Фёдорьгч выкатил свой «буран» за калитку, и наши «бураны» один за другим понеслись по деревенской улице. Через несколько минут мы выкатились за черту домов и оказались на картофельном поле.

— Вот моя деляна, — показал новый знакомый на границу участка.

— А куда высыпать всё это хозяйство? — спросил я его.

— Куда хочешь. Я потом раскидаю.

С этими словами дядя Ваня погнал свой снегоход назад к дому. Я не торопясь выгрузил сани и, развернув «буран», поехал по следу помора. Когда я подрулил к избе Фёдорыча, меня ждали ещё одни доверху гружённые сани.

«Лихо придумано! — отметил я про себя. — Эдак, через час вся работа закончится...»

Когда я подъезжал к участку с гружёнными санями, то увидел, что на поле меня кто-то ждёт. Рядом с тем местом, где я разворачивался, стоял с самодельными нартами снегоход, и на нём сидело трое здоровенных парней. Когда я притормозил, парни, как по команде, встали и, увязая в снегу, стали меня окружать. Вглядевшись в их угрюмые лица, я понял, что дело — швах! У парней намерения не из хороших. Спрыгнув с «бурана», я оглянулся. Недалеко от меня, воткнутая в навоз, стояла моя лопата.

«Нормально, оружие подходящее», — отметил я.

Но тут я разглядел, что у всех парней в руках по увесистой берёзовой палке.

— Так вы, оказывается, ко всему и трусы! Трое на одного и ещё с палками!!! Не хорошо! — окинул я взглядом троицу.

— Ты в... рот замолчи! Вместо сёмги и угря ты сейчас коровий навоз у нас жрать будешь! — размахивая палкой, стал подступать ко мне коренастый очевидно самый решительный и сильный.

— Может, вы мне объясните, за что? — попытался я остановить нападающего. — Вы же меня впервой видите! — перешёл я на местный жаргон.

— Ты, гнида, у Добрана жируешь? К девкам его прикатил! Мы тебя сейчас поставим, как надо, и покажем им, кто ты есть на самом деле! Жри навоз, курва!!! Или убьем тебя тута и навозом засыплем!

Боковым зрением я увидел, что у одного из нападавших в руках «мыльница». Похоже, парни не шутили. Мгновенно развернувшись, я схватил в руки свою лопату и тут же, не задерживаясь, изо всех сил огрел ею между глаз коренастого. Не глядя на рухнувшего камнем парня, я прыгнул к другому и вонзил ему черенок точно в пах. Схватившись за промежность, парень, вопя не своим голосом, стал кататься по снегу. В этот момент на меня обрушилась дубинка третьего. Удар пришёлся мне вскользь по щеке и плечу. Каким-то чудом мне удалось увести в сторону от дубья голову. Это-то меня и спасло. В ярости, не думая о последствиях, я тут же вонзил острие лопаты, замахнувшегося для нанесения второго удара, в лицо нападавшего. Лопата рассекла щёку, заодно и нос. Брызнула кровь. Парень с воплем покатился по снегу. Инстинкт заставил меня мгновенно оглянуться. К месту побоища, увязая в снегу, бежали ещё трое. Я крутанул ушибленным плечом. Рука повиновалась. Наклонившись, я подобрал оружие нападавших — две крепкие берёзовые палки.

— Ну, господа поморы, теперь посмотрим, кто кого, — выскочил я из снега на утоптанную бураницу.

В этот момент троица оказалась совсем рядом.

— Ты что с ними сделал? — заорал на меня самый рослый.

— Выживут! — огрызнулся я.

И, оказавшись рядом с подбежавшим, тут же обрушил на него свою палку. Шапка полетела в сторону, вылетела из рук и его дубинка. А сам парень, завалившись на бок, схватился обеими руками за голову.

— Не симулируй! — пнул я его для порядка. — Не так сильно я тебя ударил, как ты здесь корчишься.

— Ребята! Да он ненормальный! Его из ружья брать надо! Иначе всем нам «крышка»! — заорал самый молодой и трусливый, обращаясь к идущим по буранице местным подонкам. Я подсчитал, их было уже пятеро.

«Откуда они все берутся? Вроде никого не было. И вот на тебе — появилось целое войско!»

Услышав голос трусливого, парни остановились

— Если хоть один из вас пойдёт за стволом, я убью их всех,

— показал я на корчившихся в разных позах неудачников. — Этим вот двум нужна срочна медицинская помощь, — показал я на рассечённого лопатой и держащегося за промежность.- Подойдите, положите их на нарты и драпайте до медпункта. А ты давай, вставай и покажи своим пример, — пнул я снова испуганного симулянта. — Вы меня поняли?

— Поняли! — раздались голоса молодых придурков. — Тебе тоже надо в больницу. У тебя вона вся щека в крови! — раздался участливый голос трусливого.

Я молча отстегнул груженые нарты, завёл «буран» и поехал назад к дому. Левая рука еле повиновалась, кровь с рассеченной щеки залила полу телогрейки.

«Прав был Добран Глебыч, поморские парни на самом деле бешеные, — рассуждал я про себя. — Надо же, как налетели! Днём! Интересно, как они узнали, что моя персона в посёлке? Кто-то увидел, как я вожу навоз? Но как они поняли, что это именно я? Неужто это дело рук Дашуньки? Конечно, это она, больше некому. Кого-то эта стервочка предупредила».

Не успел я въехать в деревню, как навстречу мне выскочил из-за поворота снегоход Добрана Глебыча. Увидев меня всего залитого кровью, старейшина бросился ко мне.

— Ты как? — в глазах у него было бешенство.

— Как видишь, живой! — засмеялся я. — То, что щека рассечена, сам виноват — пропустил!

— Сколько их было? — лицо у Добрана Глебыча стало холодным и суровым.

— Сначала трое, потом ещё трое. А потом прибежало пятеро! И все с палками.

— Сукины дети! — взревел ужасным буйволом князь- старейшина. — Я же их там всех похороню!

— Стой-стой! — вцепился я в него. — Поедем домой! Им досталось так, что меня могут и того...

— Что того?

— Арестовать за нанесение тяжких телесных.

— Так всё-таки ты в долгу не остался! Тогда молодец! — хлопнул меня по здоровому плечу поморский Илья-Муро- мец. — Тогда давай скорее домой. Иначе кровью истечёшь. А насчёт ареста не беспокойся. Наши люди «сор из избы не вынесут». Если что участковый и узнает — не беда. Он тоже из нашенских. Тем более ты защищался. И их было полдеревни. Пускай теперь эти хлопцы ко мне летом попробуют нагрянуть! Всех в Мезень поскидываю! Будут у меня мокрыми курицами прощения просить.

— У тебя-то почему? — удивился я.

— Да потому, что они, напав на тебя, меня оскорбили. Ты же мой друг и гость. Понял?!

— Понял, — кивнул я, заводя «буран».

Когда мы подъехали к избе Ивана Фёдорыча, он и его жена о случившемся уже знали.

— Боже мой! — увидев меня, запричитала тётя Маша. — Что они с тобой сделали! Боже мой, кровищи-то сколько!! Скорее в медпункт и наложить швы, иначе будет шрам.

— Никакого шрама не будет! — успокоил я её.

— Пустяки — царапина. К тому же в медпункте сейчас очередь! — засмеялся Добран Глебыч.

— Очередь? — нарисовалась вдруг в проёме двери Дашунь- ка. — Что ещё за очередь?

— Твоих ухарей, девочка из ада, вот он, — показал на меня старейшина, — так отделал, что шить-зашивать их там будут до вечера. Поняла? Как бегала их на него зюкать, так сходи- ка до медпункта и полюбуйся, что с ними стало. Додумались, одиннадцать человек на безоружного, все с палками в руках. Это твоя затея?! Скажи мне, твоя? Отец мне уже сообщил, что твоя. Была б моя воля, оторвал бы тебе сейчас голову и не пожалел! — лицо Добрана Глебыча вдруг стало сосредоточенным и гневным.

— Мама! — замяукала красотка. — Он, ваш друг, меня обижает! Я же ему ничего дурного не сделала! Скажи ему что- нибудь!

— Пошла вон, дрянь! Добран Глебыч прав. Такие, как ты, не имеют права на жизнь!

Когда Дашунька исчезла, Мария Семёновна закрыла ладонями своё лицо и беззвучно заплакала. Женщину от рыданий всю трясло. Растерянный старейшина побежал за Иваном Фёдоровичем, а я направился в ещё тёплую баню, чтобы умыться и осмотреть распухшее плечо. Когда я вернулся из бани, то увидел, что за столом вместе с Добраном Глебычем и дядей Ваней меня ждёт местный участковый.

«Вот и всё, большой привет! Чего доброго, наручники наденут. Рвать их, как это делает Добран, я не умею», — размышлял я над своим положением, садясь напротив участкового.

Разбитая щека опухла и горела. Сильно ныло плечо, и я приготовился к неминуемому аресту. Но к моему удивлению никакого допроса местный «Аниськин» мне не учинил. Он внимательно посмотрел на меня, а потом, улыбнувшись, спросил:

— Скажи-ка, Юра, как это ты четырёх наших ухарей уложил в одну кучу? Я с ними порой справиться не могу, но тебе это удалось!

— А что с тем, кому я лопатой в лицо? — задал я мучающий менявопрос.

— Ничего, залатают и всё пройдёт! Он тебе за шрам благодарен будет. Ты же знаешь, шрамы мужчину украшают. А тот второй, которому... Тоже ничего, жить будет и детей нормальных родит! Он уже скачет. Кстати, за тебя горой, ты ему чертовски понравился. Так ответишь ты мне на мой вопрос или нет?

— Да я не знаю, что сказать! Как мог, так и защищался.

— Лопатой, да?! Классное оружие!

— Одного палкой по голове пришлось...

— Я ему ещё одну шишку на голове поставлю, теперь от себя. Этот придурок — мой сын!

— Сын?! — открыл я рот.

— Да, сын! Здоровый, силы много, а ума нет. Так что объявляю тебе благодарность в деле перевоспитания местной молодёжи. Я взял с парней слово, чтобы сегодня с мировой. Парни они, в общем-то, неплохие. Все хорошие работники и рыбаки. Только неженатые и ватажатся. А то, что произошло, им хорошим уроком послужит.

— А что им от меня было надо? — поинтересовался я.

— Это ты у них сам спросишь. Всё, давай по рукам, мне пора. Рад был с тобой познакомиться!

И Добран, и дядя Ваня пошли провожать участкового. В доме на какое-то время наступила тишина. И вдруг до моего слуха донеслось чьё-то всхлипывание.

«Неужели Мария Семёновна всё ещё плачет? — подумал я. — Надо бы её успокоить».

Поднявшись со своего места, я приоткрыл дверь в соседнюю комнату и остолбенел. На диване, содрогаясь от плача, лежала лицом вниз Дашенька.

«Ну и дела! — закрыл я дверь в комнату. — От чего она рыдает? От досады, что меня не пришибли, или от того, что до неё что-то дошло? Время покажет, — подумал я про себя.

— Если стерва может так искренне плакать, значит, она в глубине своей души всё ещё человек».

Не успел я зайти к себе в комнату, как услышал разговор возвращающихся мужчин и голос Марии Семёновны, зовущей нас всех к завтраку.

Когда мы уселись за стол, Добран Глебыч, взглянув на меня и улыбнувшись своей лучистой улыбкой, сказал:

— Видишь, сколько у тебя сразу стало в деревне друзей? Всё Данила Ефремыч. Был бы другой участковый, могло сложиться совсем иначе. Парни придут с мировой, так что поможешь Марии Семёновне организовать что-нибудь на стол.

Я молча кивнул. О Дашуньке за завтраком никто не вспомнил, как будто её и не существовало. До вечера было далеко, поэтому, найдя в небольшой библиотеке Ивана Фёдорыча томик стихов Некрасова, я уединился в нашей комнате, где с удовольствием стал их читать. Поэзия успокаивала и отвлекала от ненужных мыслей. Но как я ни старался забыть о том, что произошло сегодня утром, мне это не удавалось. Я никак не мог понять логики Даши.

«Зачем она натравила на меня местных? Что я ей сделал такого, чтобы так жестоко мне мстить? Скорее бы приехали родственники Добрана Глебыча и назад на хутор!»

Атмосфера, возникшая в доме, угнетала. Иван Фёдорыч занимался во дворе, а старейшина отправился в администрацию выяснить, когда надо ждать приезда в деревню «газушки» с пассажирами. Через полчаса он вернулся, и было слышно, что мужчины, о чём-то громко разговаривая, направились к дому.

«Не иначе что-то случилось! — подумал я, вставая со своего места. — Надо узнать.»

Войдя в прихожую, я лицом к лицу столкнулся с Добраном Глебычем. Князь-старейшина был возбуждён и, взглянув на меня, скороговоркой выпалил:

— Понимаешь, какое дело, возят людей на старье, вот и произошло. Рассыпалась «газушка» по дороге. Пассажиров до Палощелье на лошадях вывезли. Нашенские в сельсовете сегодня ночевали. Надобно за ними ехать самим. Ты сейчас не ездок, отдыхай и выздоравливай, у тебя сегодня ещё и гости... Мы с Иваном скатаемся. Так, что придётся тебе до нашего приезда домовничать и помогать по дому Марии.

— А когда вас ждать?

— Либо ночью, либо завтра утром. Расстояние не маленькое и выйдем мы не сразу, надо найти в деревне топливо.

«Ну что же, — подумал я. — Придётся ещё сутки находиться под одной крышей с местной достопримечательностью — Дашунькой. Она пока засела в своей комнате, но когда мужчины уедут, девочка из логова выберется и опять будет гоголем бродить по дому и прыскать ядом. Ничего, переживу, видал кое-что похуже!»

Я кивнул Добрану Глебычу и направился опять в свою комнату. Распухшее плечо давало о себе знать.

«Хоть бы успело немного подзажить, — думал я. — Иначе обратная дорога для меня покажется ой, какой длинной!»

Улегшись на кровать, я снова открыл томик Некрасова. С бензином Добрану Глебычу и хозяину дома повезло. В деревне они его нашли, может, купили, может, заняли. В подробности я не вдавался. Теперь оба помора собирались в дальнюю дорогу. В сани снегоходов они настелили сена, бросили три овчинных тулупа. Мария Семёновна собрала в дорогу какие- то продукты и термосы с горячим чаем. Когда все приготовления закончились, я зашёл на кухню, чтобы попрощаться с отъезжающими. Оба помора сидели за столом и пили чай.

— Садись с нами за компанию.' — показал глазами на стол Иван Фёдорыч.

— Что-то не хочется, — улыбнулся я. — Вы давайте хорошенько заправляйтесь. А мне предстоит домовничать...

— Ты вот что, — посмотрел внимательно, мне в глаза Добран Глебыч. - Попробуй пообщаться с Дашей. И запомни: человек может всё, с условием, если он этого захочет. Понимаешь, если он этого захочет! Надо сделать так, чтобы девчонка захотела измениться.

— Ты зря, Добран! Таким, как моя дочь, хоть кол на голове чеши, — вздохнул Иван Фёдорыч. — Она стервоза с раннего детства. Есть такая пословица: «Родится чёрт с лысинкой с лысинкой и подохнет».

— Была б дура, Ваня, я бы за неё не болел, — повернулся к другу Добран Глебыч. — Не в кого ей быть такой. И по твоей линии все люди как люди и по линии Маши, насколько я знаю, то же самое...

— Ладно, делайте, как знаете! — поднялся из-за стола расстроенный отец Даши. — Нам надо отчаливать, Глебыч, иначе назад поспеем разве что к утру.

— Отчаливать, так отчаливать, а ты вот что, — положил он на моё плечо свою руку. — Его, нашего Ивана Фёдоровича, не слушай, он на девчонке давно крест поставил. А я в душе в неё верю. И потом, видишь, у неё стресс. Это хорошо. Но сам к ней не подходи, жди, когда она сама к тебе пожалует.

— Ждите-ждите, пожалует она, сковородкой по голове! — покосился на нас хозяин дома. — Надежда юношей питает! Давай-ка Глебыч по коням!

Через несколько минут оба помора, вскочив на снегоходы и махнув на прощание, помчались по деревенской улице.

«Ничего себе задание — воспитывать Дашуньку! — посмотрел я им вслед. — Хоть бы у неё не возникло желания выяснять отношения».

Я на своём небольшом опыте хорошо знал, что такое общаться с подобными. Стервозность всегда замешана на глупости. Обычно чем стервознее, тем глупее.

«Какой ум увидел у Дашуньки Добран Глебыч? Была бы умной, не исковеркала бы своей жизни. Впрочем, почему исковеркала? Может, наоборот, всё у неё складывается так, как она хочет? А то, что торгует собой? Не беда, рынок есть рынок! Какая разница, чем торговать, если для человека главное в жизни зелёные? Сколько сейчас таких, наподобие Дашуньки? Красота человека превратилась в товар. Конечно, не сама по себе, но какое это имеет значение?»

Обуреваемый грустными мыслями я снова направился читать Некрасова. Поэзия немного отвлекала, к тому же не хотелось путаться под ногами у Марии Семёновны. Провалявшись на кровати около часа, возможно от пережитого утром, немного успокоившись, я задремал. Сквозь сон было слышно, как в соседнюю комнату, где сидела Дашунька, зашла Мария Семёновна. Очевидно, чтобы уговорить непутёвую дочку пойти позавтракать.

«Мать есть мать, — подумал я про себя. — Хоть какой ребёнок, но душа за него болит».

Проснулся я от голоса хозяйки:

— Юра, к тебе гости пожаловали! Давай-ка иди, встречай.

Вскочив с кровати, я выбежал в прихожую. В ней, переминаясь с ноги на ногу и застенчиво улыбаясь, стояли мои недавнишние «знакомые». У одного было перевязано лицо, но остальные выглядели вполне нормально.

— Ещё раз привет! — протянул я руку перевязанному. — У меня физиономия набок и у тебя, как после Куликовской битвы, по праву нам первым и знакомиться.

— Меня Пашей! — пожал мне руку парень.

— Ну а я Юрий. Вот мы и знаем друг друга.

П ознакомившись с остальными ребятами, я пригласил всех на кухню. И когда они, сняв с себя зимнюю одежду, все собрались за столом, я объявил, что у меня такая традиция: настоящие друзья появляются обычно после обоюдного мордобоя.

— После лопатобоя! — поморщился перевязанный Паша.

— Ты скажи спасибо, что он навоз кидал совковой, — заметил сидящий с ним рядом Миша. — Было бы хуже, окажись у него в руках вилы.

— Неужели ты бы в него и вилами саданул? — посмотрел на меня с интересом Сергей.

— Честно говоря, не знаю, — пожал я плечами. — На таких скоростях обычно не думаешь.

— Вот видишь, — толкнул локтем в бок Павла разговорчивый Миша. — Радуйся, что у него, — показал он на меня, — была в руках лопата. Да он ей мог и голову снять!

— Да бросьте вы о драке, — подал, наконец, голос сын местного участкового Андрей. — Давайте лучше о хорошем.

С этими словами он вытащил из-за пазухи две бутылки водки и с торжественным видом поставил их перед сидящими.

— Это за знакомство, и как говорит Юрий, за дружбу. Чтобы никаких драк и разборок в нашей деревне не было!

— Что-то вы много! — покосился я на бутылки. — Давайте так: одну на всех за победу добра, а вторую заберёте с собой, выпьете за наш отъезд. Завтра утром нам на хутор.

— На пятерых один пузырь?! — удивился Серёжа.

— На четверых, — поправил я его. — Мне нельзя.

— Так ты тоже старовер?! А мы-то думали, что идём в гости к сибиряку! — разочаровано посмотрели на меня молодые поморы.

— Я не старообрядец и вообще не христианин. Потому мне и нельзя.

— Так ты атеист?

— Что-то в этом роде, — поморщился я.

— А что делаешь у наших староверов?

— Учусь уму-разуму. Сказки и былины записываю...

— Так ты из учёных! Из интеллигентов... Тогда понятно...

— вздохнул разочаровано Паша. — А зачем ты Ивану Фёдо- рычу помогал скотный двор чистить? Он что, не понимает, что ты... — замялся немногословный Егор.

— Что я из научных работников? Ну и что из того? Мне думается, любая работа у нас в почёте. Или я что-то не так говорю?

— Всё так! — распечатал бутылку Миша. — Всё так! Значит, ты парень простой, хоть и научный.

В этот момент на кухне появилась хозяйка дома. Она поставила на стол нарезанное сало, ломтики копчёной ветчины и ломоть местного душистого хлеба.

— Вот, что Бог послал! — улыбнулась Мария Семёновна сидящим. — Сейчас я ещё за рыбой схожу...

— Да ничего больше и не надо! — запротестовали парни. — Мы не кишку набивать, а пообщаться. Лучше садитесь с нами.

— У меня дела, ребята, так, что извините, — отклонила приглашение мама Дашеньки. — Вы тут решайте свои проблемы, у вас своё, а у меня своё...

С этими словами хозяйка отправилась в соседнюю комнату.

— Ну что, тебе наливать или нет? — покосился на меня Егорка, разливая водку.

— Самую малость, — улыбнулся я. — Чисто символически, чтобы вас не обидеть.

— Хорошо! Сверкнул глазами Миша, значит, ты всё-таки не сектант.

— Я и не сектант, и не интеллигент.

— Тогда мистер «X», — пробасил Павел. — Что же выпьем за мистера «X»!

— Ну а я за вас! — поднял я свою рюмку.

После первого тоста парни стали несколько сговорчивее:

— Мы глупость спороли, — повернулся ко мне Паша. — Поверили, что ты собрался нашенских девок из хутора того

— в Сибирь увезти. Вроде как ты за ними прикатил... Так что нас извиняй! Захотели тебя пугнуть хорошенько. Обе Светки, ты сам, наверное, понял, девахи, каких мало. И нам они любы. Почитай, когда сестры у своих, мы каждое воскресенье на хуторе у Добрана. Они нам вроде как родные... А тут ты!

— А Даша вам что, не нравится? По виду она девушка хоть куда?

— Вот именно, хоть куда! — вздохнул Егор. — Вся деревня об это знает. А так не хуже сестёр, хоть на выставку! Она нам и рассказала о тебе. Понятно?

— Я это знаю. Давайте вот о чём. О будущем: если кто из вас попадёт за Урал, милости прошу! Буду только рад. Мой адрес возьмёте у Добрана Глебыча, но могу вам и сейчас его дать.

— Не надо! — засмеялись молодые поморы. — Вряд ли мы куда из наших мест подадимся. Армию мы давно отслужили, и учёба позади.

— Тогда, пожалуйста, извините меня, за моё такое нетактичное поведение! Не понял я, что вы меня попугать решили. Думал, хотите убить. Вот и дрался с вами насмерть! — оглядел я замолчавшую компанию.

— Скажи, Юрий, — нарушил затянувшуюся паузу Серёжа.

— У вас все такие шарахнутые в Сибири? Просите прощение у тех, кто вас чуть на тот свет не спровадил? Ты вёл себя, как надо... так что давай забудем! Мы теперь друзья, и никаких извинений! Это мы его у тебя должны спрашивать.

Вскоре бутылка закончилась, и парни засобирались домой. Было видно, что они довольны встречей. И на самом деле в деревне у меня появились надёжные товарищи.

— Когда выберусь с хутора, обязательно вас увижу, — пообещал я на прощание. — Жизнь большая и случайных встреч не бывает.

Когда парни ушли, я помог хозяйке убрать со стола и побрёл к себе в комнату.

«С виду парни — загляденье! — вспомнил я своих гостей.

— Крепкие, красивые, добрые! Совсем не злые! Но что же произошло? Как смогла эта соплюха их так настроить? Владеет девочка искусством убеждения! Я собрался увезти с собой обеих Свет? Это надо было придумать! Скорее всего, тут доведена до абсурда шутка Добрана. Но откуда у этой дряни ко мне такая ненависть? Что я ей сделал? Может, спросить?»

Но тут я вспомнил строгий наказ старейшины: самому к Дашуньке не подходить. Надо дождаться, когда она сама изволит пообщаться.

«Но изволит ли? Вот в чём вопрос. Значит, надо ждать и надеяться, — сказал я себе, включая настольную лампу на тумбочке.

Сбросив с себя одежду и забравшись в кровать, я снова взял в руки томик Некрасова и углубился в чтение. Через несколько минут я услышал, как из своей комнаты, подгоняемая матерью, выбралась на кухню Дашунька. Очевидно, Мария Семёновна уговорила дочку сходить поужинать. Уши улавливали тихий разговор двух женщин.

«Интересно, о чём они? — думал я. — Может, мать опять читает дочери душеспасительную лекцию? Зря она это делает. Словами тут не помочь. Правильно сказал Добран, человек только тогда и может ступить на путь своего духовного подъёма, если он этого захочет сам. Насильно его не заставишь».

Через час в доме всё, наконец, стихло. Очевидно, хозяйка отправилась «на боковую», хоть не было ещё и десяти.

«А Дашунька что? Наверняка она не спит. Поговорить бы с ней. Хотя бы из интереса, что она скажет?»

Но я отогнал навязчивые мысли. Идти к ней — всё испортить.

«Не удастся поговорить, значит, не удастся. Наверное, так надо, — успокоил я себя. — Там «наверху» лучше понимают ситуацию».

Прошёл ещё час. И до меня стало доходить, что Дашунька девочка-кремень.

«Ждать, что она придёт и раскается, бесполезно! Надо просто о ней забыть. Дочитать книжку и спокойно уснуть».

 

 

Неудавшаяся ведьма

Н

о только я пришёл к такому выводу, как внезапно неслышно открылась дверь и в комнату бесшумно вошла Дашенька. На плечах девушки был длинный тёплый трёхцветный домашний халат, а на ногах украшенные мехом тёплые зимние тапочки. Она стояла в нерешительности, рассматривая меня своими большими глазами, и молчала. Я тоже несколько секунд держал паузу, потом сказал:

— Ты, наверное, пришла пожелать мне спокойной ночи? И тебе я того желаю.

— Не за этим я пришла, — руки ночной посетительницы сцепились в замок, и она стала заламывать себе пальцы. — Не за этим! — на глазах у Дашеньки блеснули слёзы. — Я очень виновата перед тобой! Очень! И хочу попросить у тебя прощения.

— Тебе не у меня надо просить извинения, а у парней, которых ты на меня натравила. Им досталось больше, чем мне.

— У них я просить не буду, они, как и все в их возрасте

— тупые животные. Так им и надо. Не будут верить. Они же знают, кто я!

От слов девушки я вздрогнул.

«Ничего себе самооценка! — пронеслось в голове. — Да ты, голубушка, в жестоком кризисе!»

— Знаешь, Даша, как говорится, в ногах правды нет! Давай проходи и садись. Я вижу, тебе не спится, и мне тоже. Думаю, нам есть о чём побеседовать.

Ещё раз, взглянув на меня, девушка нехотя вошла в комнату и тихо опустилась в кресло.

— У меня вот какой вопрос к тебе, Даша, — окинул я её взглядом. — Что такого я тебе сделал? Неужели я тебя как-то обидел? Откуда у тебя ко мне такая ненависть? Зачем нужно было говорить парням то, чего нет, и толкать их на некрасивый поступок?