Шикаять 13 страница

 

«Был неважный день?» – прочла я. Это были каракули, написанные рукой Адама черными чернилами. На следующей строчке еще. «Был неважный день, Адам?» Потом: «Тяжелый день, Адам? Прими ванну». Наконец, в самом низу было написано знакомыми прописными буквами: «ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ».

 

Слова были написаны одно за другим, словно в детской прописи: «ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ».

 

Потом: «АДАМ АДАМ АДАМ АДАМ АДАМ АДАМ АДАМ».

 

И, наконец, – «ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ, АДАМ? ПРИМИ ВАННУ».

 

Не может быть, чтобы я сошла с ума. Не может быть, чтобы у меня была мания преследования. Я вновь и вновь старалась собраться с мыслями, чтобы придумать всему разумное убедительное объяснение. Наверное, Адам просто бездумно водил рукой, обдумывая полученную записку, повторяя написанные в ней слова. Но на бумаге было совсем другое. Это не было бессмысленным упражнением. Адам имитировал почерк прежних записок – записок Тары, – пока не добился сходства, чтобы уничтожить связь между ними и Тарой. Теперь я все поняла. Я знала о Шерпе, знала обо всем. Я знала то, о чем догадывалась уже давно. Единственную правду, которая была для меня невыносимой.

 

Я взяла конверт. Руки не дрожали. Я спрятала его в ящик комода, где хранилось мое нижнее белье, вместе с письмом Адели, потом вернулась к кровати и уложила назад в коробки все, что я оттуда вытащила. Я затолкала коробки обратно под кровать и даже затерла на ковре оставленные ими следы.

 

На лестнице послышались шаги, и я неторопливо прошла в кухню. Он вошел и стал наблюдать за моей работой. Я поцеловала его в губы и крепко обняла.

 

– Весенняя уборка, – сказала я, мой голос прозвучал как ни в чем не бывало.

 

Он ответил на мой поцелуй и посмотрел в глаза. Я не моргнула и не отвела взгляд.

 

 

Глава 35

 

 

Адам догадался. Или что-то заподозрил, потому что не отходил от меня ни на шаг, не выпускал из поля зрения. Со стороны могло показаться, что все было, как в начале нашего знакомства, когда для нас обоих разлука была физически невыносима. На самом же деле это больше напоминало добросовестного врача, который не может ни на минуту выпустить из поля зрения эмоционально неустойчивую пациентку из боязни, что она способна причинить себе вред.

 

Было бы преувеличением сказать, что Адам следовал за мной повсюду. Он не провожал меня на работу и не встречал каждый день. Он не звонил мне постоянно. Однако мне было достаточно, чтобы понимать – продолжение моего частного расследования становится рискованным. Он находился где-то рядом, и я была уверена, что временами он рядом, а я его не замечаю. Раз или два, идя по улице, я оглядывалась, так как чувствовала, что за мной наблюдают, или мне казалось, что кто-то мелькнул неподалеку, но я никогда не видела его. Однако он вполне мог там быть. Так или иначе, это не имело значения. У меня было такое чувство, что я знаю все, что нужно. Все уже в моей голове. Просто надо это обдумать. Разложить события по полочкам.

 

Грег собирался лететь на несколько месяцев в Штаты, и в субботу накануне его отлета друзья устроили для него прощальную вечеринку. Почти весь день шел дождь, и мы с Адамом не вылезали из постели почти до полудня. Потом Адам неожиданно поспешно оделся и сказал, что ему нужно уйти на пару часов. Он сделал мне чай, крепко поцеловал в губы и ушел. Я лежала в кровати и заставляла себя думать обо всем – спокойно, пункт за пунктом, словно Адам был проблемой, которую я должна была решить. Все факты были налицо, просто их нужно расставить в правильном порядке. Я лежала под одеялом, вслушивалась в шум дождя по крыше, в звуки машин, рассекавших лужи, и думала до тех пор, пока не заболело сердце.

 

Я вновь и вновь прокручивала в уме события на склоне Чунгават, бурю, высотную болезнь Грега и Клода Брессона, сверхъестественную удачу Адама, который вывел альпинистов вниз по хребту Близнецы, потерю маршрутного шнура и последовавший за этим ошибочный, катастрофический выбор направления пятью альпинистами: Франсуазой Коле, Питом Папуортом, Кэролайн Фрэнк, Алексисом Хартуняном и Томасом Бенном. Франсуазой Коле, которая незадолго до этого порвала с Адамом и у которой возник роман с Грегом…

 

Адель Бланшар порвала с Адамом. Как реагировал бы Адам, которого я знаю, на то, что его бросили? Он пожелал бы ей умереть – и вот она исчезла. Франсуаза Коле порвала с Адамом. Он пожелал бы ей умереть – и она погибла в горах. Это не означало, что он убил ее. Если хочешь, чтобы кто-то умер, и это случилось, означает ли это, что ты ответственен, даже если не ты стал причиной гибели? Я снова и снова возвращалась к этой мысли. Что, если он не очень старался ее спасти? Но ведь, как говорят все остальные, он сделал больше, чем мог сделать в тех обстоятельствах любой другой. Что, если он поставил ее группу последней в список, спасая жизни других людей? Делает ли это его хоть в какой-то степени ответственным за ее смерть и смерть других членов экспедиции? Но кто-то же должен был определить очередность. Например, Клауса нельзя винить в смертях – он был не в состоянии спасти даже самого себя, не говоря уже о том, чтобы принять решение, в каком порядке спасать остальных. Полная чушь. Как бы там ни было, Адам не мог знать о приближении бури.

 

И все-таки что-то было, и это напоминало крошечную занозу, которая так мала, что не можешь определить, то ли она на поверхности кожи, то ли где-то глубоко, однако это не дает покоя. Может, дело в какой-то технической детали, но эксперты не упоминали ничего подобного. Единственная подходящая техническая деталь заключалась в том, что закрепленный маршрутный трос Грега отвязался в самом опасном месте, но это событие в равной степени сказалось на всех группах. Лишь по случайности именно группа Франсуазы выбрала не тот маршрут спуска. Что-то не давало мне покоя. Почему я не могу прекратить думать об этом?

 

Я сдалась. Долго стояла под душем, надела на себя какие-то джинсы, одну из рубашек Адама и приготовила тост. Я не успела его съесть, так как на входе зазвонил звонок. Я никого не ждала и уж точно никого не хотела видеть, поэтому сначала даже не пошла открывать дверь. Но звонок зазвонил снова – на этот раз настойчивее, – и я сбежала по лестнице вниз.

 

За дверью под большим черным зонтом стояла женщина среднего возраста. Она была довольно полной, с короткими седеющими волосами, морщины лучились вокруг ее глаз и двумя глубокими складками спускались от носа к уголкам рта. Мне сразу же показалось, что она выглядит печальной. Никогда прежде я ее не видела.

 

– Да? – сказала я.

 

– Адам Таллис? – спросила она. Она говорила с сильным акцентом.

 

– Мне жаль, но сейчас его нет дома.

 

У нее на лице появилось озадаченное выражение.

 

– Нет дома, – повторила я медленно, наблюдая за ее лицом и резким движением плеч. – Могу я чем-нибудь вам помочь?

 

Она покачала головой, потом приложила руку к обтянутой плащом груди.

 

– Ингрид Бенн, – назвалась она. – Я жена Томаса Бенна. – Мне пришлось напрячься, чтобы понять ее, а от нее, казалось, произносимые слова требовали больших усилий. – Простите, мой английский нет… – Она сделала беспомощный жест. – Я хочу говорить с Адамом Таллисом.

 

Тогда я распахнула дверь.

 

– Входите, – пригласила я. – Входите, пожалуйста. – Я взяла у нее зонт и сложила его, стряхнув капли дождя. Она вошла внутрь, и я захлопнула за ней дверь.

 

Теперь я вспомнила, что несколько недель назад она писала Адаму и Грегу, спрашивая, нельзя ли ей приехать и поговорить о смерти мужа. Она сидела за кухонным столом в своем красивом удобном костюме, изящных ботинках, держала в руках чашку чая, но не пила. Женщина беспомощно смотрела на меня, словно я могла ей что-то ответить, хотя она, как и Томас, практически не говорила по-английски, а я совсем не знала немецкого языка.

 

– Мне очень жаль, – сказала я. – Вашего мужа. Мне в самом деле очень жаль.

 

Она кивнула и расплакалась. Слезы струились по ее щекам, но она не вытирала их, словно не замечая этого горестного водопада. Было что-то особо впечатляющее в ее молчаливом, несдерживаемом горе. Она не пыталась ему противостоять, а позволяла захлестывать себя. Я подала ей салфетку, и она держала ее в руке, словно не представляя, как ей пользоваться.

 

– Почему? – наконец проговорила она. – Почему? Томми говорит… – Она попыталась подобрать слово, но оставила это занятие.

 

– Мне жаль, – очень медленно сказала я. – Адама нет дома.

 

Казалось, что это не имело особого значения. Она достала сигарету, я пододвинула ей блюдце. И она курила, рыдала и говорила на ломаном английском и немецком. Я просто сидела и смотрела в ее большие печальные карие глаза, пожимала плечами, кивала. Потом она постепенно затихла, и мы несколько минут молчали. Встречалась ли она уже с Грегом? Возникшая в голове картинка, как они сидят вместе, не показалась особенно трогательной. Журнал «Гай», открытый на статье о трагедии, лежал на столе, Ингрид увидела его и подтянула к себе. Она увидела групповую фотографию экспедиции и коснулась лица своего погибшего мужа. Взглянула на меня, и у нее на лице появилась тень улыбки.

 

– Томас, – едва слышно проговорила она.

 

Она перевернула страницу и посмотрела на рисунок горы, на котором было показано расположение маршрутных тросов. Она принялась тыкать в них пальцем.

 

– Томми говорит, прекрасно, он говорит. Нет проблем. Затем она перешла на немецкий, и я утратила нить, пока не услышала знакомое слово, повторенное несколько раз.

 

– Да, – сказала я. – Help, помогите. – Ингрид выглядела озадаченной. Я вздохнула. – Помогите, – медленно сказала я. – Последнее слово Томаса. Help.

 

– Нет-нет, – настойчиво проговорила она. – Gelb.

 

– Help.

 

– Нет-нет. Gelb. – Она показала на журнал. – Rot – вот. Blau – вот. И gelb.

 

Я смущенно посмотрела на нее:

 

– Rot, э-э, красный, да? A blau…

 

– Голубой.

 

– Agelb…

 

Она осмотрелась вокруг и указала на подушку на диване.

 

– Желтый, – сказала я.

 

– Да, желтый.

 

Я невольно рассмеялась по поводу этой путаницы, Ингрид тоже печально улыбнулась. И тут у меня в голове словно что-то провернулось; последняя цифра в комбинации замка с щелчком встала на место. Двери распахнулись. Желтый. Gelb. Да. Он не стал бы, умирая, говорить на английском, так? Конечно, нет. Во всяком случае, не Томас – человек, который был помехой для экспедиции из-за незнания английского языка. Его последнее слово означало цвет. Почему? Что он пытался этим сказать? На улице не прекращался дождь. Потом я снова улыбнулась. Как я могла быть такой дурой?

 

– Пожалуйста. – Она во все глаза смотрела на меня.

 

– Миссис Бенн, – сказала я. – Ингрид. Мне очень жаль.

 

– Да.

 

– Думаю, вам нужно идти.

 

– Идти?

 

– Да.

 

– Но…

 

– Адам не в состоянии вам помочь.

 

– Но…

 

– Возвращайтесь домой, к детям, – сказала я. Я не знала, есть ли у нее дети, но мне она казалась матерью, немного похожей на мою мать.

 

Она послушно встала и взяла свой плащ.

 

– Мне очень жаль, – повторила я, вложила ей в руку зонт, и она ушла.

 

 

* * *

 

Когда мы приехали, Грег был пьян. Он слишком бурно обнял меня, потом Адама. Была та же старая компания: Дэниел, Дебора, Клаус, другие альпинисты. Мне пришла в голову мысль, что они похожи на солдат, приехавших домой в отпуск, которые встречаются избранной компанией, так как осознают – гражданским не понять, через что им пришлось пройти. Это промежуточное место и промежуточное время, которое нужно переждать, прежде чем вернуться к настоящей жизни, полной крайнего напряжения и опасностей. Мне было интересно узнать – уже не в первый раз, – что они думают обо мне. Может, я для них просто прихоть вроде тех мимолетных безумных интрижек у отпускных солдат времен Второй мировой?

 

Атмосфера была по-настоящему веселой. Если Адам казался немного не в своей тарелке, то это могло быть плодом моей сверхчувствительности, и в скором времени он был вовлечен в общий разговор. Но по поводу Грега не было никаких сомнений: он выглядел ужасно. Он кочевал от группы к группе, однако говорил мало и все время наполнял свой стакан. Через какое-то время я оказалась одна рядом с ним.

 

– Я не ощущаю себя по-настоящему частью клуба, – смущенно проговорила я.

 

– Я тоже, – сказал Грег. – Слушай. Дождь закончился. Пойдем, я покажу тебе сад Фила и Марджори.

 

Вечеринка проходила в доме их давнего общего приятеля по экспедициям в горы, который после колледжа забросил это дело и стал работать в Сити. Пока его друзья продолжали, словно бродяги, кочевать по миру, зарабатывая то тут, то там, ища спонсоров, Фил обзавелся этим большим красивым домом, расположенным сразу за Лэдброк-гроув. Мы вышли во двор. Трава была мокрой, и я почувствовала, что ноги у меня замерзли и промокли, хотя на улице было приятно. Мы прошли к низкой стене в дальней части сада и стали смотреть на дом на другой стороне. Я обернулась. В окне на первом этаже я увидела Адама, стоявшего в группе других людей. Раз или два он бросил взгляд на нас. Мы с Грегом отсалютовали ему своими стаканами. Он ответил тем же.

 

– Мне это нравится, – сказала я. – Мне нравится знать, что сегодня вечером светлее, чем вчера, а завтрашний вечер будет светлее, чем сегодняшний.

 

– Если бы Адам не стоял там и не смотрел на нас, то у меня было бы такое чувство, словно я целую тебя, Элис, – сказал Грег. – В том смысле, что я как будто тебя целую, но если бы Адам не подсматривал, то я обязательно поцеловал бы.

 

– Тогда я рада, что он стоит там, Грег, – сказала я. – Посмотри-ка сюда. – Я поднесла руку к его лицу, демонстрируя обручальное кольцо. – Доверие, верность навсегда и так далее.

 

– Прости, я понимаю. – Грег снова помрачнел. – Ты знаешь о «Титанике»?

 

– Слышала, – с легкой улыбкой ответила я, понимая, что стою с совершенно пьяным Грегом.

 

– Знаешь?.. – Он помолчал. – Ты знаешь, что ни один из офицеров, выживших на «Титанике», никогда не получил под командование судно?

 

– Нет, этого я не знала.

 

– Невезение, понимаешь ли. Ошибка в расчетах. Что касается капитана, то ему повезло – он ушел на дно с судном. Это капитанам и положено делать. Знаешь, зачем я еду в Штаты?

 

– Лазить по горам?

 

– Нет, Элис, – чересчур живо отозвался он. – Нет. Я еду ликвидировать компанию. Вот так. Финита. Линия, начертанная на песке. Буду искать другое направление деятельности. По крайней мере капитан Ахав утащил с собой на дно кита. Люди, о которых я должен был заботиться, погибли, это моя вина, и со мной все кончено.

 

– Грег, – сказала я, – ты не конченый человек. Я имею в виду, что это была не твоя вина.

 

– О чем ты говоришь? – спросил он.

 

Я посмотрела по сторонам. Адам был по-прежнему наверху. Обезумевшему, теперь еще и пьяному, я должна была все рассказать Грегу, прежде чем он уедет. Я просто обязана была сделать это для него. Возможно, у меня больше никогда не будет такого шанса. «Быть может, – думала я, – я найду в Греге союзника и не буду чувствовать себя такой одинокой, если расскажу ему». Во мне жила сумасшедшая надежда, что он стряхнет с себя это пьяное слезливое настроение и придет ко мне на выручку.

 

– Ты читал книгу Клауса? – спросила я.

 

– Нет, – сказал он, поднося к губам стакан с водкой.

 

– Не нужно, – остановила я его. – Не пей больше. Я хочу, чтобы ты сосредоточился на том, что я сейчас скажу. Тебе должно быть известно, что, когда пропавшую партию на Чунгават доставили в лагерь, один из ее членов был еще жив. Ты помнишь, кто именно?

 

Лицо Грега закаменело и стало мрачнее тучи.

 

– Я в тот момент был не совсем в сознании. Это был Питер Папуорт, разве нет? Он просил о помощи, бедняга. О помощи, которую я не сумел оказать.

 

– Нет, – сказала я. – Это ошибка Клауса. То был не Папуорт. То был Томас Бенн.

 

– Ну что ж, – сказал Грег. – Тогда мы все были не в лучшей форме. Отсиживались внизу.

 

– Что было главной чертой Бенна?

 

– Он был дерьмовый альпинист.

 

– Нет, ты ведь сам говорил. Он ни слова не говорил по-английски.

 

– Ну и что?

 

– Help. Help. Помогите. Вот что все услышали от него, умирающего, впадавшего в кому. Хорошенькое время, чтобы вдруг начать говорить по-английски.

 

Грег пожал плечами:

 

– Возможно, он сказал это по-немецки.

 

– По-немецки будет hilfe. Звучит совсем непохоже.

 

– Может быть, это был кто-нибудь другой.

 

– Это не был никто другой. В журнальной статье три человека цитируют его последние слова. Два американца и один австралиец.

 

– Так почему они сообщили, что слышали это?

 

– Они сообщили это, потому что ожидали от него услышать именно это слово. Но я сомневаюсь, что он произнес именно его.

 

– Что же, по-твоему, он сказал?

 

Я огляделась. Адам по-прежнему оставался в доме. Я махнула ему рукой.

 

– Думаю, что он сказал gelb.

 

– Gelb? Что, черт возьми, это значит?

 

– Это «желтый» по-немецки.

 

– Желтый? За каким дьяволом ему вспоминать о желтом цвете, находясь при смерти? Может, у него были галлюцинации?

 

– Нет. Я полагаю, что он думал о том, что его убило.

 

– Что ты имеешь в виду?

 

– Цвет маршрутного шнура, по которому двигалась его группа вниз по хребту Близнецы. Не по той стороне хребта Близнецы. По желтому тросу.

 

Грег начал было говорить, потом замолк. Я наблюдала, как до него медленно доходит смысл сказанного мной.

 

– Но ведь маршрутный шнур, который вел вниз по хребту Близнецы, был голубым! Это мой маршрут. Они пошли не по той стороне хребта из-за того, что веревку снесло с маршрута. Потому что я плохо закрепил ее.

 

– Не думаю, – сказала я. – Мне кажется, два верхних крюка на твоей линии вырвало потому, что кто-то этому помог. И я думаю, что Франсуаза, Питер, Кэрри, Томас и еще один… как его звали?

 

– Алексис, – пробормотал Грег.

 

– Все они пошли по другому отрогу, потому что их туда вел маршрутный шнур. Желтый шнур.

 

Грег выглядел сбитым с толку, больным.

 

– Как туда мог попасть желтый шнур?

 

– Его натянули, чтобы увести группу в другом направлении.

 

– Но кто?

 

Я обернулась и еще раз посмотрела на окно. Адам взглянул вниз на нас, потом снова повернулся к женщине, с которой беседовал.

 

– Могла произойти ошибка, – сказал Грег.

 

– Никакой ошибки быть не могло, – медленно проговорила я.

 

Повисла долгая, долгая тишина. Несколько раз Грег поднимал на меня глаза, потом опять отводил взгляд в сторону. Он вдруг опустился на влажную землю под куст, который качнулся, и на нас посыпались капли воды. Он сотрясался в судорогах и беспомощно всхлипывал.

 

– Грег, – прошипела я, – соберись же.

 

Он рыдал и рыдал.

 

– Я не могу. Не могу.

 

Я наклонилась, схватила его и встряхнула.

 

– Грег, Грег. – Я заставила его подняться на ноги. Его лицо было красным и все в слезах. – Ты должен мне помочь, Грег. У меня больше никого нет. Я одна.

 

– Я не могу. Не могу. Проклятый ублюдок. Я не могу. Где моя выпивка?

 

– Ты выплеснул ее.

 

– Мне нужно выпить.

 

– Нет.

 

– Мне нужно выпить.

 

Грег неверным шагом прошел через сад в дом. Я минуту подождала. От учащенного дыхания вздымалась грудь. Потребовалось несколько минут, чтобы немного успокоиться. Теперь я должна была вернуться в дом и выглядеть так, словно ничего не произошло. В ту минуту, как я вступила на порог кухни на цокольном этаже, раздался страшный грохот, потом наверху послышались крики, звон разбивающегося стекла. Я побежала по каменным ступеням наверх. В передней был полный разгром, по полу катались дерущиеся люди. Мебель была перевернута, шторы сорваны. Раздавались крики и стоны. Сначала я не могла даже разобрать, кто участвует в свалке, потом увидела Грега, которого оттаскивали от другого человека. Это был Адам, он зажимал руками лицо. Я подбежала к нему.

 

– Ты проклятый ублюдок, – кричал Грег. – Ублюдок! – Он, как сумасшедший, выбежал из комнаты. Дверь на улицу громко хлопнула. Он ушел.

 

На лицах у всех находившихся в комнате читалось недоверие. Я взглянула на Адама. У него на скуле была глубокая царапина. Глаз уже заплывал. Он смотрел на меня.

 

– Ах, Адам! – вскрикнула я и бросилась к нему.

 

– В чем дело? – послышался чей-то голос. Это была Дебора. – Элис, вы с ним разговаривали. Что на него нашло?

 

Я оглядела лица друзей, коллег, товарищей Адама, все ждали, сбитые с толку, рассерженные внезапным нападением. Я пожала плечами.

 

– Он был пьян, – сказала я. – Видно, у него произошел душевный надлом. До него наконец дошло все сразу. – И повернулась к Адаму. – Дай я промою тебе рану, любовь моя.

 

 

Глава 36

 

 

Этот бассейн был таким же, как те, куда я ходила в детстве, – выложенный зеленой плиткой, со старыми заплатками и пучочками волос, плавающими возле дна; надписи, требующие не бегать, не нырять, не курить и не шалить, порванные флаги, свисающие под моргающими лампами дневного освещения, мрачные кабинки. В общей раздевалке можно было увидеть женщин всех форм и размеров. Это напоминало картинку из детской книжки, иллюстрирующую разнообразие человеческих типов: обвисшие зады; покрытые сеткой вен, обвисшие груди; ребра, которые легко пересчитать, и костлявые плечи. Прежде чем надевать купальник, я взглянула на себя в тусклое зеркало и опять с тревогой заметила, что выгляжу очень нездоровой. Почему раньше я не обращала на это внимания? Потом натянула шапочку я плавательные очки, которые оказались настолько тесными, что у меня выпучились глаза, и прошла к бассейну. Пятьдесят раз туда и обратно – столько я собиралась проплыть.

 

Я не плавала уже несколько месяцев. В ногах, которыми я по-лягушачьи отталкивалась в брассе или била, когда плыла кролем, ощущалась тяжесть. Грудь болела. Вода забралась под очки и щипала глаза. Плывший на спине мужчина, который вращал руками, словно циркулярная пила, больно ударил меня по животу и на меня же накричал. Я плавала, считая про себя, и смотрела на зеленую воду сквозь очки. Это было скучно: туда – сюда, туда – сюда. Теперь я вспомнила, почему бросила занятия плаванием. Но примерно через двадцать раз я начала входить в ритм, который стал действовать почти успокаивающе. Вместо того чтобы отдуваться и считать, я стала думать. Уже не лихорадочно, а неспешно. Я понимала, что нахожусь в страшной опасности и что никто не придет мне на помощь. Грег был моим последним шансом. Теперь я могла рассчитывать только на себя. С каждым гребком я ощущала ломоту в мышцах рук.

 

Это могло показаться абсурдом, но я все же была спокойна. Предоставленная самой себе, я в первый раз за многие месяцы чувствовала, что опять стала собой. После всех этих страстей, ярости, страха, головокружительной бесконтрольности я снова могла здраво мыслить, будто вышла из лихорадочного забытья. Я была Элис Лаудон. Я потерялась и вот теперь нашлась. Сорок два, сорок три, сорок четыре. Неторопливо двигаясь в бассейне и избегая плывущих кролем мужчин, я выработала план. Припухлости у меня на плечах стали спадать.

 

В раздевалке я быстро растерлась полотенцем, аккуратно, чтобы не замочить одежду, оделась и подкрасилась перед зеркалом. Рядом со мной еще одна посетительница бассейна подводила глаза. Мы улыбнулись друг другу – две женщины, вооружавшиеся против внешнего мира. Я высушила феном волосы и гладко зачесала назад, чтобы на лицо не упала ни одна прядка. В скором времени я собиралась их остричь, стать новой Элис. Адаму нравились мои волосы: он иногда зарывался в них, словно тонул. Это было, казалось, так давно – вся эта восторженная изматывающая тьма. Я подстригу их у парикмахера, чтобы не таскать с собой эту вызывающую, возбуждающую желание тяжесть.

 

Я не сразу пошла на работу, а отправилась в расположенный неподалеку от бассейна итальянский ресторан, где заказала бокал красного вина, бутылку газированной воды и салат из морепродуктов с чесночным хлебом. Потом вытащила лист писчей бумаги, которую купила утром, и ручку. В верхней части листа я написала крупными буквами: «ДЛЯ ТОГО, КОГО ЭТО МОЖЕТ ЗАИНТЕРЕСОВАТЬ» – и дважды подчеркнула. Принесли мое вино, и я стала пить его мелкими глотками. Сейчас мне нужна была ясная голова. «Если меня найдут мертвой, – написала я, – или я бесследно исчезну, это будет означать, что я убита моим мужем, Адамом Таллисом».

 

Принесли салат из морепродуктов и чесночный хлеб, официант по своей инициативе намолол на огромной мельнице черного перца и обильно посыпал им мою еду. Я подцепила похожий на резинку кружок кальмара и отправила его в рот, прожевала и запила.

 

Я изложила все, что мне было известно, убористым почерком и в самой убедительной форме, на какую была способна. Я объяснила смерть Адели, отметив, что ее последнее письмо к Адаму, написанное непосредственно перед исчезновением, находится у меня в ящике комода под нижним бельем. Потом я рассказала о сестре Адели, Таре, которая преследовала Адама и была выловлена в канале в восточном Лондоне. Я даже описала убийство Шерпы. Странно, но именно смерть кота, а не женщин заставила меня ясно осознать размеры опасности, грозящей лично мне. Я вспомнила его, лежавшего в ванне с распоротым животом. Внутри у меня все сжалось. Я откусила кусочек хрустящего хлеба и сделала глоток вина, чтобы успокоить нервы. Потом проанализировала то, что случилось в горах с Франсуазой. Я рассказала о том, как Франсуаза отвергла Адама, о совершенно безопасной системе Грега, о предсмертных словах немца. Максимально подробно восстановила схему из журнала со всеми указательными стрелками и пунктирными линиями. Написала адрес Грега и сообщила, что все, что я здесь пишу, он может подтвердить.

 

На отдельном листе я в общих словах составила завещание. Я оставляла все деньги родителям, драгоценности – ребенку Полин, если это будет девочка, или самой Полин, если у нее родится мальчик. Я оставляла Джейку две свои картины и брату – мои немногочисленные книги. Вот так. Мне особо и нечего было завещать. Я подумала о тех, кто наследует мое имущество, правда, как-то отстраненно. Ког-да я вспомнила свою жизнь с Джейком, то не ощутила никакого сожаления. Просто все казалось очень далеким – другой мир, другая я. И мне не хотелось возвращаться в прежний мир даже сейчас. Я не знала, чего хочу. Я была не в состоянии смотреть вперед, в будущее – может, потому, что не смела этого делать. Я оказалась заперта в страшном настоящем, и теперь существовали только шаги наугад, на ощупь, когда пробираешься сквозь опасность. Мне не хотелось умирать.

 

Я свернула документы, запечатала в конверт и положила в сумочку. Потом покончила с ленчем, неспешно пережевывая еду, и допила вино. Затем я заказала кусок лимонного пирога, который оказался довольно жирным и терпким, и двойной эспрессо. Расплатившись, я достала свой новый мобильник, позвонила Клаудии и сообщила, что задерживаюсь и буду в офисе только через час. Если позвонит Адам, пусть скажет ему, что у меня встреча. Выйдя из ресторана, поймала такси.

 

У Сильвии была встреча с клиентом, и ее помощница сказала, что она будет очень занята весь остаток дня.

 

– Передайте ей, пожалуйста, что это Элис по совершенно неотложному делу и что мне понадобится всего несколько минут.

 

Я подождала в холле, просматривая прошлогодние дамские журналы с рецептами – как похудеть, как добиться множественных оргазмов и как испечь морковный торт. Минут через двадцать из кабинета Сильвии вышла женщина с красными глазами, а я вошла.

 

– Элис. – Она обняла меня, потом немного отстранилась. – Ты стала ужасно костлявой. Прости, что заставила тебя ждать. Я вынуждена была с самого ленча сидеть с истеричной разведенкой.