Шикаять 12 страница

 

Он не предложил мне присесть, но я все-таки села. Я проехала через весь Лондон, чтобы повидать его, хотя сама не знала, для чего. Возможно, я припомнила, что он мне понравился, когда мы познакомились, и уцепилась за это. Я прокашлялась, а его лицо вдруг стало озадаченным.

 

– Вот что я скажу тебе, Элис, – сказал он. – Ты смущена тем, что без приглашения оказалась на моем пороге, и не знаешь, с чего начать. И я смущен тем, что не одет, как подобает всякому уважающему себя человеку, и что у меня страшное похмелье. Почему бы нам не пройти на кухню? Я покажу тебе, где яйца, ты сможешь взбить парочку для омлета и сварить кофе, пока я надену на себя что-нибудь. Потом расскажешь о цели своего прихода. Это ведь не просто визит вежливости, как я понимаю?

 

Я стояла в оцепенении.

 

– И не похоже, что в последние несколько недель ты что-то ела.

 

– Не часто, – призналась я.

 

– Тогда яйца?

 

– Яйца – это просто замечательно.

 

 

* * *

 

Я взбила в соуснике четыре яйца и поставила их на тихий огонь, постоянно помешивая. Омлет должен готовиться медленно и подаваться мягким, а не жестким, как резина. Даже я это знаю. Я приготовила кофе – слишком крепкий, однако, подумалось мне, мы оба вполне справимся с инъекцией кофеина – и поджарила четыре кусочка зачерствевшего хлеба. Когда Грег вошел на кухню, завтрак был на столе. Я поняла, что очень голодна, и подсоленные нежные яйца и сдобренные маслом тосты утешили и подкрепили меня. Мир перед глазами перестал плыть. Я запивала еду большими глотками горького кофе. Сидевший напротив меня Грег поглощал еду размеренно и с удовольствием, тщательно укладывая на тосты куски омлета и цепляя их на вилку небольшими квадратиками. В этом ощущалась странная коммуникабельность. Мы не разговаривали.

 

Когда его тарелка опустела, он отложил нож и вилку, отодвинул все от себя и выжидательно взглянул на меня. Я вобрала в себя воздух, улыбнулась и, к собственному ужасу, почувствовала у себя на щеках горячие слезы. Грег подал мне коробку с салфетками и стал ждать.

 

– Ты, должно быть, думаешь, что я сумасшедшая, – сказала я и высморкалась. – Мне кажется, ты сможешь помочь понять…

 

– Понять что?

 

– Полагаю, Адама.

 

– Ясно.

 

Он резко поднялся из-за стола:

 

– Пойдем погуляем.

 

– Я не захватила пальто. Оставила в офисе.

 

– Я найду тебе куртку.

 

Выйдя на улицу, мы быстрым шагом пошли вдоль оживленной дороги, ведущей к Шордитчу и дальше, к Темзе. Грег вдруг спустился на несколько ступеней вниз, и мы оказались на дорожке над каналом. Движение осталось позади, здесь было тихо, как в деревне. Все, казалось, способствовало разговору, но тут мне вспомнилась Тара. Не в этом ли канале было выловлено ее тело? Я не знала. Грег ходил так же быстро, как Адам, той же легкой походкой.

 

– Почему, чтобы задавать вопросы, из всех людей ты выбрала именно меня?

 

– Все произошло так быстро, – сказала я. – Я имею в виду меня и Адама. Я думала, что прошлое ничего не значит и что вообще ничего не имеет значения. Но все оказалось совсем не так.

 

Я замолчала. Я не могла поведать Грегу о всех своих страхах. Он был человеком, которому Адам спас жизнь. Он был другом Адама, своего рода другом. Я смотрела на воду. Она была неподвижной. Вода в каналах не течет, как в реках. Мне хотелось поговорить об Адели, о Франсуазе, о Таре. Вместо этого я спросила:

 

– Как ты относишься к тому, что все считают Адама героем, а тебя злодеем?

 

– Злодеем? – переспросил он. – Я считал, что был просто трусом, слабаком, персонажем Элиши Кука-младшего.

 

– Кого?

 

– Он был актером, который играл трусов и слабаков.

 

– Прости, я не хотела…

 

– Я не против того, чтобы люди относились к нему как к герою, потому что он и был героем. В тот день он показал небывалую смелость, силу духа, спокойствие. – Он искоса взглянул на меня. – Это то, что ты хотела услышать? Что касается всего остального, то я не уверен, что хотел бы обсуждать с тобой, что чувствую по поводу своей несостоятельности. С женой героя и все такое.

 

– Это совсем не так, Грег.

 

– Думаю, что именно так. И именно поэтому ты нашла меня сегодня утром в пижаме, мучающимся от похмелья. Но я одного не понимаю, и это меня мучает. Что сам Адам говорит об этом?

 

Я собралась с духом.

 

– Видимо, Адам считает, что в экспедиции находились люди, которым было не место на склоне Чунгават.

 

Из груди Грега вырвался смех, который перешел в рокочущий кашель.

 

– Он может сколько угодно повторять это, – сказал он, прокашлявшись. – Кэрри Фрэнк, дерматолог, была неплохой туристкой, но никогда до того не ходила в горы. Она даже не знала, как надевать «кошки». И помню, что я предостерегал Томми Бенна, когда тот неправильно крепил страховку. Он чуть не сорвался. Он тогда не ответил, и я вспомнил, что он не понимает по-английски. Ни слова. Боже, что он творил с нами! Мне пришлось скатиться к нему, чтобы переукрепить его карабин. Но я считал, что справлюсь со всем, что придумал совершенно безопасную систему. Она не сработала, и погибли пять доверившихся мне людей. – Я притронулась к его руке. Но Грег продолжал говорить. – Когда подошла развязка, Адам оказался героем, а я нет. Ты сама себя не понимаешь. Присоединяйся к клубу.

 

– Но мне страшно.

 

– Присоединяйся к клубу, Элис, – повторил он, выдавив едва заметную усмешку.

 

Вдруг в самом неподходящем месте на другом берегу канала показался маленький сад, где виднелись клумбы красных и фиолетовых тюльпанов.

 

– Тебя пугает что-то конкретное? – наконец спросил он.

 

– Полагаю, все это связано с его прошлым. Все оно так смутно.

 

– И так заполнено женщинами, – добавил Грег.

 

– Да.

 

– Да, тебе непросто.

 

Мы присели на берегу.

 

– Он рассказывает о Франсуазе?

 

– Нет.

 

– У меня с ней был роман, ты же знаешь. – Говоря это, он не смотрел на меня, и у меня возникло ощущение, что прежде он никогда не произносил этого вслух. Для меня это стало ударом, совершенно неожиданным ударом.

 

– Роман с Франсуазой? Нет. Нет, я не знала. Боже, Грег, а Адам знал?

 

Грег ответил не сразу. Потом он сказал:

 

– Все началось в экспедиции. Она была забавная. Очень красивая.

 

– Да, все о ней так говорят.

 

– Между ней и Адамом все было кончено. Она сама сказала об этом Адаму, когда мы приехали в Непал. С нее было достаточно его измен.

 

– Она решила с ним расстаться?

 

– Разве Адам тебе не рассказывал?

 

– Нет, – медленно произнесла я. – Он ничего об этом не рассказывал.

 

– Ему было непросто смириться с тем, что его отвергли.

 

– Давай без околичностей, – сказала я. – Франсуаза разорвала длительную связь с Адамом, и спустя несколько дней у тебя с ней начался роман?

 

– Да. А потом, раз уж тебе хочется, чтобы я сказал это для тебя, через несколько недель она погибла в горах, так как я обгадился со своими размеченными шнурами маршрутами, а Адам спас меня, своего друга, который украл у него женщину.

 

Я пыталась придумать что-нибудь, что могло бы его утешить, но отказалась от этой затеи.

 

– Мне нужно возвращаться.

 

– Послушай, Грег, Адам знал о вас с Франсуазой?

 

– Тогда мы не стали говорить ему. Мы считали, что это может вызвать разлад. Ведь он тоже не вел жизнь затворника. А потом… – Фраза повисла в воздухе.

 

– Он никогда не упоминал об этом?

 

– Нет. Ты не собираешься обсуждать это с ним?

 

– Нет.

 

«Ни это, ни что другое, – подумала я. – Мы давно миновали этап рассказов».

 

– Можешь не сдерживаться на мой счет. Это больше не имеет значения.

 

Мы повернули назад, и я отдала ему куртку.

 

– Я здесь сяду на автобус, – сказала я. – Спасибо, Грег.

 

– Я ничего такого не сделал.

 

Поддавшись порыву, я обняла его за шею и поцеловала в губы, ощутив его колючую бороду.

 

– Береги себя, – сказала я.

 

– Адам – счастливчик.

 

– Всегда считала, что я должна была быть счастливой женщиной.

 

 

Глава 33

 

 

Иногда у меня создавалось впечатление, что когда я была с Адамом, то настолько теряла голову, что оказывалась не в состоянии реально смотреть на него, не говоря уже о том, чтобы оценивать или анализировать его поступки. Были секс, сон, обрывочные разговоры, еда и иногда попытки что-то организовать, но и это все происходило впопыхах, словно мы старались успеть, пока лодка не пошла ко дну, пока пожар не поглотит дом вместе с нами. Я просто сначала отдалась этому беспомощно, с благодарностью за то, что можно отделаться от мыслей, от болтовни, от ответственности. Единственная возможность рационально оценивать его представлялась опосредованно, через суждения о нем других людей. Этот видимый издалека Адам мог приносить облегчение и пользу, как снимок солнца, на который можно смотреть прямо, чтобы таким образом узнать об этом предмете на небе, который жжет тебя сверху, но недоступен для прямого наблюдения.

 

Когда я вернулась после свидания с Грегом, Адам смотрел телевизор. Он курил и пил виски.

 

– Где ты была? – спросил он.

 

– На работе, – сказала я.

 

– Я звонил. Мне сказали, что ты ушла из офиса.

 

– Встреча, – неопределенно отозвалась я.

 

Когда лжешь, важно не давать лишней информации, на которой тебя можно поймать. Адам, обернувшись, посмотрел на меня, но ничего не сказал. Что-то было не так с этим его движением, словно оно было чуть замедленное или немного слишком быстрое. Он мог быть слегка пьян. Он переключал каналы, посмотрев программу несколько минут, включал другую, спустя несколько минут переходил на другой канал.

 

Я вспомнила о журнале, взятом у Билла Левенсона.

 

– Ты видел это? – спросила я, взяв его в руки. – Тут есть о тебе.

 

Он на мгновение обернулся, но не произнес ни слова. Я во всех подробностях знала историю про катастрофу на склоне Чунгават, но мне хотелось прочесть о ней в свете того, что мне стало известно об Адаме, Франсуазе и Греге, чтобы понять, не прозвучат ли факты как-то по-другому. Поэтому я пристроилась за кухонным столом и принялась нетерпеливо листать страницы с рекламой кроссовок, парфюмерии, тренажеров, итальянских костюмов, страницы, заполненные всякими мужскими вещами. Потом нашла что искала – большую, бросающуюся в глаза статью, озаглавленную «Зона смерти: мечты и несчастье на высоте 28 000 футов».

 

Статья была больше и полнее, чем статья Джоанны. Автор, Энтони Каплан, побеседовал со всеми оставшимися в живых членами экспедиции, включая, увидела я с забившимся сердцем, и самого Адама. Почему он не рассказал мне об этом? Должно быть, это был один из тех длительных телефонных разговоров или одна из встреч в баре, которые занимали значительную часть его времени на протяжении последних месяца-двух.

 

– Я и не знала, что ты беседовал с этим журналистом, – проговорила я, стараясь, чтобы тон был достаточно беззаботным.

 

– Как его зовут? – спросил Адам, вновь наполняя свой стакан.

 

– Энтони Каплан.

 

Адам сделал глоток, потом другой и слегка поморщился.

 

– Этот парень просто сопляк, – бросил он.

 

Я почувствовала себя обманутой. Это вполне обычное дело, когда знаешь какие-то тривиальные, бытовые факты из жизни друга или коллеги, но ничего из того, чем живут их пылкие души. Что касается Адама, этим ограничивалось все, что мне было о нем известно. Его воображение, фантазии, мечты, однако, лишь случайные фрагменты того, чем он на самом деле занимался изо дня в день. Я изголодалась по любой информации об Адаме, о его способности тащить на себе снаряжение других, когда они начинали ползти, едва дыша в разреженном воздухе. Все говорили о его внимательности, благоразумии, его ясном уме.

 

Была там и новая деталь. Еще один член экспедиции, дизайнер по интерьерам по имени Лора Типлер, рассказала Каплану, что по пути к базовому лагерю в течение нескольких дней делила с Адамом палатку. Видимо, Грег имел в виду именно это, когда говорил, что Адам после разрыва с Франсуазой не жил отшельником. Потом Адам спокойно перешел жить в другую палатку. Чтобы и там демонстрировать свои способности, это несомненно. Я была совсем не против. Все было по-взрослому, по взаимному согласию, без глубоких чувств с обеих сторон. Типлер рассказала Каплану, что голова Адама была явно занята чем-то другим, наверное, приготовлениями к восхождению, обдумыванием разных степеней риска и способностей различных членов экспедиции справиться с нагрузкой, но его тела для нее было достаточно. Сука! Она почти досконально поведала Каплану об этом эпизоде, ее рассказ был словно дополнительным материалом в брошюре. Но неужели он спал со всеми женщинами, которые ему встречались? Интересно, что бы он подумал, если бы и я вела столь же насыщенную половую жизнь?

 

– Двадцать вопросов, – сказала я. – Кто такая Лора Типлер?

 

Адам минуту подумал, потом хрипло рассмеялся:

 

– Чертово ярмо, вот кто.

 

– Ты жил с ней в одной палатке. Она так говорит.

 

– О чем ты, Элис? Что ты хочешь от меня услышать?

 

– Ничего. Просто я продолжаю узнавать разные вещи о тебе из журналов.

 

– Из этого дерьма ты обо мне ничего не узнаешь. – Он выглядел раздраженным. – Зачем ты носишься с этим? Чего ты всюду суешь нос?

 

– Я не сую нос, – устало проговорила я. – Я интересуюсь твоей жизнью.

 

Адам налил себе еще порцию.

 

– Я не хочу, чтобы ты интересовалась моей жизнью. Я хочу, чтобы ты интересовалась мной.

 

Я стала лихорадочно соображать. Узнал ли он что-то? Однако его внимание было снова приковано к телевизору, он опять перепрыгивал с канала на канал: щелк, щелк, щелк.

 

Я продолжала читать. Я надеялась и одновременно опасалась, что в статье будут и другие подробности о разрыве между Адамом и Франсуазой и о напряженности, которая могла возникнуть в их отношениях на склоне горы. Но Каплан только коротко упомянул о том, что они прежде были парочкой, и Франсуаза практически не появлялась в статье до того момента в конце, когда исчезла. У меня в голове неотступно крутилась мысль о том, что две женщины, которые отвергли Адама, погибли. Не могло ли быть так, что он не особенно старался спасти группу, где была Франсуаза, как было с остальными? Но это сразу же вступило в противоречие с напоминанием Каплана о том, что значило оказаться в горах во время бури. И Грег, и Клод Брессон были выведены из игры. Значение имело не то, что погибли пять человек, а то, что вообще кто-то остался в живых, и это стало возможно исключительно благодаря усилиям Адама, который вновь и вновь уходил в бурю. Но вопрос мучил меня, хотелось узнать, не этим ли объясняется то хладнокровие, с которым он вспоминает весь этот кошмар.

 

Адам, как обычно, говорил немного, но в одном месте Каплан спросил его, не двигала ли им великая романтическая традиция британских исследователей типа капитана Скотта. «Скотт погиб, – был ответ Адама. – И его люди с ним. Мой герой – Амундсен. Он добрался до Южного полюса, словно юрист, составивший юридический документ. Легко славно погубить людей, находящихся под твоей командой. Трудно сделать так, чтобы узлы были завязаны как надо, и привести людей назад».

 

Каплан перешел от цитирования к проблеме узлов, которые оказались ненадежными. Как он указал, жестокий парадокс трагедии заключался в том, что, по собственной идее Грега Маклафлина, после экспедиции не было никакой возможности избежать ответственности. Клод Брессон отвечал за маршрут, обозначенный веревкой красного цвета, Адам – желтого, а Грег взял на себя всю ответственность за обеспечение голубого маршрута, того, который должен был привести экспедицию от хребта Близнецы к седловине непосредственно под вершиной.

 

Все оказалось ужасно просто, но чтобы было еще проще, на подробной схеме показаны прохождение голубого маршрута по западному отрогу и то место в верхней точке, где он потерялся, из-за чего одна группа альпинистов отошла от маршрута и двинулась вниз по восточному отрогу навстречу своей гибели. Бедный Грег. Интересно, дошел ли до него этот новый вброс информации.

 

– Бедный Грег, – сказала я вслух.

 

– А?

 

– Я сказала «бедный Грег». Опять его вытащили на свет.

 

– Падальщики, – с горечью отозвался Адам.

 

В статье Каплана фактически не было ничего отличного, даже в расстановке акцентов, от того, что я прочла в статье Джоанны и – в более личностной интерпретации – в книге Клауса. Я еще раз перечитала статью, пытаясь найти хоть какое-то отличие. Все, что я обнаружила, было тривиальной поправкой. В книге Клауса альпинистом, которого нашли на следующее утро едва живым и бормотавшим лишь одно слово «помогите», был Пит Папуорт. Каплан сопоставил свидетельства всех очевидцев и установил, насколько этому можно было доверять, что Папуорт погиб накануне ночью, а тем человеком был немец, Томас Бенн, которого нашли умирающим. Кроме этой детали, изложение событий в обоих случаях полностью совпадало.

 

Я подошла и присела на подлокотник кресла, в котором находился Адам, и потеребила ему волосы. Он передал мне свой стакан, я немного отпила и вернула Адаму.

 

– Ты остался на ней, Адам?

 

– Где?

 

– На Чунгават. Ты возвращаешься к ней в мыслях снова и снова? Думаешь, могло ли быть иначе, можно ли было спасти погибших или о том, что сам мог погибнуть?

 

– Нет, ни о чем таком я не думаю.

 

– А я думаю.

 

Адам подался вперед и резким тычком выключил телевизор. В комнате внезапно сделалось очень тихо и стал слышен шум с улицы, где-то пролетел самолет.

 

– С какой, черт побери, стати?

 

– Женщина, которую ты любил, погибла в горах. Эта мысль преследует меня.

 

Глаза Адама сузились. Он отставил стакан, встал и взял мое лицо в ладони. Они были большими и очень сильными. Я почувствовала, что он мог бы без труда свернуть мне шею, если бы захотел. Он смотрел мне прямо в глаза. Может, он пытался заглянуть мне в душу?

 

– Ты женщина, которую я люблю, – сказал он, не сводя с меня глаз. – Ты женщина, которой я верю.

 

 

Глава 34

 

 

– Вас Билл Левенсон. – Клаудиа протянула мне трубку с сочувственным выражением лица, словно передавала меня в руки палачу.

 

Я, скорчив гримасу, взяла трубку:

 

– Алло, это Элис.

 

– Хорошо, Элис. – Для человека, готового меня четвертовать, его голос звучал доброжелательно. – Вы в деле.

 

– Что? – Я выпучила глаза на Клаудиу, которая торчала у дверей в ожидании, когда мое лицо горестно сморщится.

 

– Вы в деле, – повторил он. – Займитесь этим. «Дрэг-спираль» четвертой модели, это ваше детище.

 

– Но…

 

– Вы ведь не передумали, правда, Элис?

 

– Вовсе нет.

 

Я вообще не могла ни о чем думать. А «Дрэг-спираль» была последним, о чем я вспоминала в последние два дня. Даже теперь я едва могла собраться с силами, чтобы постараться изобразить заинтересованность в голосе.

 

– Тогда начинайте делать все, что нужно. Составьте список своих потребностей и план работы и пошлите мне по электронной почте. Я подобрал несколько светлых голов, все готовы к работе. Так что я перепасовал мяч вам, Элис. Обработайте его как следует.

 

– Прекрасно, – сказала я. Если ему хотелось услышать в моем голосе волнение или благодарность, то его ждало разочарование. – А что будет с Майком, Джованной и другими?

 

– Оставьте это веселенькое дельце мне.

 

– Ах.

 

– Отлично, Элис. Я уверен, вы преуспеете с «Дрэг-спиралью IV».

 

Я ушла с работы позже обычного, чтобы не пришлось встречаться с Майком. Потом, сказала я себе, я вытащу его куда-нибудь, и мы вместе напьемся, обругаем высокое начальство, его грязные махинации, словно они нас совершенно не касаются. Но не сейчас. Мне и без того было о чем тревожиться, и заботиться о Майке я могла лишь в условной форме. Та часть моей жизни временно отступила на второй план. Я расчесала волосы, завязала их на затылке в узел, взяла наполненный доверху лоток с входящей корреспонденцией и сбросила все содержимое в корзину для бумаг.

 

Клаус ждал меня у вращающихся дверей, он жевал пончик и читал вчерашнюю газету, которую, завидев меня, поспешно свернул.

 

– Элис! – расцеловал меня в обе щеки, потом изучающе оглядел. – Ты выглядишь немного уставшей. У тебя все в порядке?

 

– Что ты здесь делаешь?

 

К его чести, у него на лице появилось смущенное выражение.

 

– Адам попросил, чтобы я проводил тебя домой. Он беспокоился о тебе.

 

– Со мной все в порядке. Ты понапрасну тратишь время.

 

Он взял меня под руку:

 

– Для меня это удовольствие. Мне все равно нечего делать. Можешь у себя угостить меня чашкой чая.

 

Я заколебалась, демонстрируя нежелание.

 

– Я дал слово Адаму, – сказал Клаус и потащил меня к станции подземки.

 

– Мне хочется прогуляться.

 

– Пешком? Отсюда?

 

Это начало раздражать.

 

– Со мной все в порядке, и я хочу идти домой пешком. Ты со мной?

 

– Адам всегда говорит, что ты упрямая.

 

– На улице весна. Посмотри на небо. Мы могли бы пройтись через Вест-Энд и Гайд-парк. Или проваливай, тогда я пойду одна.

 

– Ты победила, как всегда.

 

– А чем же таким занят Адам, что не мог прийти сам, чтобы составить мне компанию? – спросила я, когда мы переходили через улицу в том самом месте, где я впервые увидела Адама, а он меня.

 

– Кажется, он собирался встретиться с каким-то оператором или еще с кем-то, кто может принять участие в экспедиции.

 

– Ты видел статейку о Чунгават в журнале «Гай»?

 

– Я беседовал с Капланом по телефону. Он мне показался профессионалом.

 

– Он не пишет ничего особо нового.

 

– Так он мне и сказал.

 

– Кроме одного. Ты говорил, что тот человек, который пережил ночь, был найден умирающим и все звал на помощь, был Пит Папуорт, а Каплан пишет, что на самом деле это был Томас Бенн.

 

– Немец? – Клаус нахмурился, будто пытался вспомнить, потом улыбнулся. – Должно быть, Каплан прав. Я был тогда не вполне…

 

– И еще у тебя ничего не было о том, что Лора Типлер делила с Адамом палатку.

 

Он как-то странно посмотрел на меня, не меняя темпа ходьбы.

 

– Это мне казалось копанием в чужих делах.

 

– Какой она была?

 

У Клауса на лице появилось слегка недовольное выражение, словно я нарушила некое неписаное правило. Потом он заговорил:

 

– Это было до того, как он познакомился с тобой, Элис.

 

– Знаю. Поэтому мне нельзя ничего о ней спрашивать? – Он промолчал. – Или о Франсуазе? Или о любой из них? – Я прикусила язык. – Прости. Я не собиралась говорить об этом в таком тоне.

 

– Дебби говорила, что ты немного зациклилась на этих вещах.

 

– Правда? Она тоже с ним как-то флиртовала. – Мой голос звучал неестественно пискляво. Я сама себя начинала тревожить.

 

– Боже, Элис.

 

– Может, нам не стоит идти пешком. Пожалуй, возьму такси до дома. Я чувствую себя уставшей.

 

Не говоря ни слова, Клаус вышел на проезжую часть и махнул проезжавшей мимо черной машине. Он помог мне сесть в такси, затем, несмотря на мои протесты, сел сам.

 

– Прости, – сказала я снова.

 

Некоторое время мы ехали в неловкой тишине, пока такси пробиралось вперед в вечернем потоке машин.

 

– У тебя нет причин ревновать, – наконец проговорил он.

 

– Я не ревную. Я устала, и меня мутит от секретов и тайн, и еще от получения информации об Адаме из статеек в газетах или из случайных фразочек, которые у кого-нибудь бездумно вылетают. Такое чувство, что постоянно ожидаешь засады. Никогда не знаешь, с какой стороны ждать очередного сюрприза.

 

– Как я слышал, – возразил Клаус, – не то чтобы эти сюрпризы появляются сами. Скорее, это ты копаешься, стараясь их выудить. – Он положил свою теплую загрубевшую ладонь мне на руку. – Верь ему, – сказал он. – Перестань себя мучить.

 

Я рассмеялась, но смех перешел в судорожные рыдания.

 

– Прости, – еще раз проговорила я. – Обычно я так себя не веду.

 

– Видимо, тебе нужна помощь, – отозвался Клаус.

 

Его слова меня поразили.

 

– Думаешь, я схожу с ума? Ты так думаешь?

 

– Нет, Элис, может, будет полезно поговорить обо всем этом с кем-нибудь посторонним. Послушай. Адам мой приятель, но я знаю, каким упрямым выродком он может быть. Если у тебя проблемы, попроси помощи, чтобы в них разобраться.

 

– Наверное, ты прав. – Я откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Я ощущала страшную усталость и жуткую тоску. – Наверное, я вела себя как дура.

 

– Временами мы все бываем дураками, – сказал он. Казалось, он немного успокоился, увидев мою неожиданную уступчивость.

 

Когда такси затормозило, я не стала предлагать Клаусу чашку чаю, на которую он напрашивался, и он в свою очередь, как мне показалось, был не против такого развития событий. Он торопливо обнял меня перед дверью и быстро пошел вниз по улице, полы пальто развевались на ветру. Я устало поднялась по ступеням, подавленная и с чувством стыда за свое поведение. Прошла в ванную комнату, посмотрела на себя в зеркало, и мне не понравилось то, что я там увидела. Потом я осмотрела квартиру, которая пребывала в том же состоянии, в каком я оставила ее утром. В раковине лежали несколько дней не мытые тарелки, ящики комода были выдвинуты, на столе стояли открытые банки с медом и вареньем, на разделочной доске черствел хлеб, у двери приткнулись два наполненных мусором пакета, на линолеуме виднелись крошки и засохшая грязь. В гостиной повсюду стояли грязные кружки, на полу вместе с пустыми бутылками из-под виски и вина валялись газеты и журналы. В банке из-под варенья съежился побуревший букетик нарциссов. Ковер, казалось, не пылесосили несколько недель. Вдруг вспомнилось, что мы также несколько недель не занимались стиркой и не меняли постельное белье.

 

– Черт, – с отвращением пробормотала я. – Я сама и все вокруг похоже на дерьмо. Точно.

 

Я засучила рукава и принялась за кухню. Мне нужно было вернуть свою жизнь. С каждой протертой поверхностью я чувствовала себя все лучше. Я вымыла посуду, собрала и выкинула всю засохшую и испортившуюся еду, свечные огарки, все полученные по почте рекламные проспекты, промыла пол с горячей мыльной водой. Я подобрала все пустые бутылки и старые газеты и выбросила их прочь, даже не делая перерывов на то, чтобы прочесть новости недельной давности. Выбросила я и мисочку Шерпы, стараясь не вспоминать, каким я видела его в последний раз. Я сняла с постели белье и свалила в угол, приготовив таким образом для прачечной. Я расставила парами обувь, книжки сложила в ровные стопки, оттерла желтизну в ванной и известковые пятна с душа. Полотенца тоже бросила в приготовленную для стирки кучу.

 

Потом я приготовила себе чашку чая и принялась за картонные коробки, сложенные под нашей кроватью, в которые мы с Адамом по обыкновению сбрасывали все, что не нужно, но что пока не хотелось выбрасывать. Сначала я думала просто вынести их на улицу и поставить возле мусорного контейнера, даже не разбирая. Однако мне попался на глаза клочок бумаги, на котором был нацарапан рабочий телефон Полин. Его не следовало выкидывать. Я начала рыться в старых счетах, новых счетах, открытках, еще не прочитанных научных журналах, фотостатах материалов по «Дрэг-спирали», клочках бумаги, на которых я оставляла Адаму записки или Адам мне. «Вернусь в полночь; не засыпай», – прочла я, и от слез защипало глаза. Пустые конверты. Нераспечатанные конверты, адресованные владельцу квартиры. Я отнесла их на письменный стол в углу комнаты и начала раскладывать в три стопки. Одна на выброс, с другой разобраться тут же, третью положить назад в коробку. Одна из стопок развалилась, несколько бумажек упали за стол. Я попыталась просунуть за ними руку, но пространство оказалось слишком узким. Я было подумала оставить их там, но нет – я была полна решимости убрать в квартире все. Даже невидимые пылинки. Поэтому я с большим трудом отодвинула стол от стены и достала бумажки. Конечно, там были и другие вещи, которые обычно заваливаются за столы: сморщенная кожура от яблока, обрезок бумаги, колпачок от ручки, порванный старый конверт. Я взглянула на конверт, чтобы решить, можно ли его сразу выбросить. Он был адресован Адаму. Я перевернула его другой стороной и тут же, словно меня с силой ударили в живот, задохнулась.