Глава 14. Леви

 

Когда я запер заднюю дверь, уже стемнело, и кухня освещалась лишь тусклым светом лампы. Как только я повернулся к восточному крылу, как двери столовой распахнулись, и мимо меня пролетела злющая Пикси. Она, задев меня плечом, бросилась к раковине.

— Вау, — повернулся я. — Кто же тебя так разозлил?

— Мэтт, — ответила она сквозь стиснутые зубы, пока мыла руки.

Затем она вытащила из холодильника овощи, схватила острый нож и начала кромсать грибы.

— Мэтт. — Все мои защитные инстинкты незамедлительно пришли в боевую готовность. — Чем? Что он сделал?

Я его убью. Если он причинил ей вред, то я его убью.

— Он сказал, что любит меня! — она раскинула руки в стороны. Острый нож в ее руке заблестел в свете огней лампы.

Я, приподняв бровь, ждал продолжения, потому что уверен — причина ее расстройства не в этом. Но она не собиралась выкладывать подробности.

Я начал:

— И?..

— И... — она невесело засмеялась, возвращаясь к уничтожению грибов. — Именно в тот момент, когда мне казалось, что я делаю успехи на пути к «нормальной» жизни, а не — займусь-сексом-хоть-с кем-то-кроме-пьяного-Бэнджи или просто уеду-из-этого-провинциального-угнетающего-места-в-котором-прожила-всю-жизнь, Мэтт подходит ко мне и говорит, что влюблен в меня. И все безвозвратно портит! — она начала работать ножом еще более яростно.

У Пикси не было секса ни с кем, кроме Бэнджи? Я возмутительно доволен этой новостью.

— Ну, кто так делает? — продолжила она. — Кто говорит о любви к тому, кого совсем не знает? Он знает, что когда мне было девять, у меня была черепашка? Нет. — Чик, чик, чик. — Может, он в курсе, что моя мать — воплощение зла? Нет. — Чик, чик, чик. — Дьявол, да пять часов назад он не знал, что у меня волосы кудрявые! Он ничего обо мне не знает. Но он хочет, чтобы я полетела знакомиться с его родителями, потому что любит меня! Нет! Просто нет! — Чик, чик, чик.

Пикси была близка всего с одним парнем, и то однажды. Почему меня так обрадовал этот факт?

— И знаешь, что еще? — она яростно указала на меня ножом. — Я не капитан Хук. Если уж на то пошло, я Динь-Динь^[11], — она вернулась к своему бешеному кромсанию. — Динь-Динь!

Динь-Динь? Черт. Мне нужно быть более внимательным.

— Он просто сумасшедший, — сказала она. Чик, чик, чик. — Поэтому у меня не было иного выбора, кроме как порвать с ним.

Я покосился на нее:

— Он сказал, что любит тебя... и потому ты с ним порвала?

— Аха, — подтвердила она, подчеркивая эту «х».

— Почему?

— Потому что Мэтт меня не любит. Потому что все это вранье. Он. Я. Все. Вранье.

— Откуда тебе знать, что не любит?

— Просто потому.

— Почему потому?

Она всплеснула руками и прокричала:

— Потому что любовь — это не то, что нужно озвучивать, — ее лицо засияло фанатичным блеском. — Ты просто знаешь о ней, и все. Это непроизносимое чувство. Скромное, тихое и неизменное... — она вернулась к нарезке грибов, немного успокоившись. — По-моему, нельзя просто сказать, что любишь кого-то и думать, что это правда. Из этого ничего не выйдет. Настоящая любовь не нуждается в объявлениях или признаниях. Настоящая любовь просто... есть. Понимаешь?

Мое горло сжалось, потому что я знал. Боже, я понимал, о чем она говорит. Я знал, как больно просто смотреть на нее.

— Так что, — она сглотнула, — Мэтт меня не любит, и я его не люблю. Что возвращает меня к тому, откуда я начала, а точнее к пустоте. И я просто. — Чик. — Чертовски. — Чик. — Задолбалась. — Чик. — Существовать в пустоте. И никто этого не понимает. Никто!

Я смотрел прямо на нее, желая стереть боль из этих больших зеленых глаз, взирающих на грибную экзекуцию. Она выглядела так же, как я чувствовал себя на протяжении многих дней. Больным. Закостеневшим. Отчаявшимся.

— Я понимаю, — произнес я тихо.

Она прекратила резать и подняла глаза.

Я поджал губы.

— Мне известно абсолютно все о пустоте.

Мы встретились глазами в тусклом свете ламп, обмениваясь по-прежнему болезненными ощущениями. Как мы до этого дошли?

Возможно, официально мы и являлись взрослыми, но в последнее время чувствовали себя такими же беспомощными, как дети. Потерянными и напуганными.

Если бы здесь были мои родители, они бы знали, что делать. Как помочь Пикси. Как привести в чувства меня. Они всегда могли найти выход из трудной ситуации. Но, поскольку, они не стремились задержаться в этом месте, мы были вынуждены справляться со всем самостоятельно. И потерпели неудачу.

Пикси посмотрела на меня долгим взглядом:

— Я знаю, — сказала она еле слышным шепотом, трепещущим в воздухе и скользящим по моей коже

Она посмотрела на меня с тоской и, черт меня возьми, если это не все, чего я хотел от этого мира.

Я опустил глаза на ее губы, шею, руки. Каждый мой инстинкт кричал о том, чтобы я ее коснулся. Чтобы сократил расстояние между нами и обнял ее, оберегая. Чтобы оградил ее ото всех невзгод и печалей. От всего, что ощущал я.

Но этому не суждено случиться. Нам не быть вместе.

Мы не смели шевельнуться, но реальность просачивалась, неотвратимо и уверенно. Тот момент растворился в полумраке кухни. Печаль, наполнившая помещение, словно живое существо, подобно смертельной болезни, дыхнула на наши разбитые сердца. И мы не знали, как это исправить.

Нам нужно было соблюдать дистанцию — безболезненную и безопасную.

Пикси прочистила горло, вымыла руки и вышла. Я дважды проверил дверь, чтобы убедиться, что она ее за собой заперла. Наши пути разошлись.