Глава 9. - Не трясись, за тобой не придут.

 

- Не трясись, за тобой не придут.

- Не придут? Откуда тебе знать?!

- Кому еще, как не мне?

Спокойный ироничный взгляд…

- Так ты… Ты к этому причастен?! Это все из-за тебя? Из-за тебя я потеряла работу?!

- Работу ты потеряла из-за себя. И если бы не я, ты была бы уже там же, где и твои коллеги. Вот и все мое вмешательство. Так или иначе, тебе давно следовало ее сменить, не находишь?

Теперь трясло не от страха, а от злости.

- Всегда добиваешься поставленных целей, не так ли?

Дэлл улыбнулся шире, однако тепла в глазах не прибавилось.

- Не всегда, лапочка. Но чаще всего да.

Лапочка!?

Что-то изменилось в нем еще этим утром, когда он мурлыкал на кухне, накрывая завтрак. А теперь он стоял посреди моей каморки, напугав до смерти стуком в дверь без предварительного звонка, и улыбался. Улыбался так, будто в него вселился демон – зверь, в чьей голове сформировался хитроумный план, о котором мне предстояло узнать лишь тогда, когда тот окажется приведен в исполнение.

Здоровый холодно сверкающий глазами мужик со зловещей обманчиво-ласковой улыбкой на губах – это не снеговик с гирляндой под новый год за окном. С чего такая смена настроения? Уверенность, агрессия, вызов, но пока еще выжидательная позиция… бой начнется позже.

- Может, мне тебе в ноги упасть? – Бешено стучащее сердце все не желало униматься. Думала, они пришли… Конец. – Избавил бедную девочку от плохой работы и плохих ребят, и настало время отмахиваться от летящих в твою персону цветов?

- Ну, от всех плохих ребят не избавил - один, по крайней мере, еще остался.

Себя имеет в виду. Иронизирует. Хам!

- И чем мне теперь за квартиру платить? На что жить? Продукты покупать?

О, да! Он предусмотрел и это – ощущение исполняемого плана усилилось – ленивое движение, и на кухонный стол упала тугая пачка купюр, перетянутая лентой.

- Вот на это.

Мне бы поблагодарить, ручку облобызать, вот только не получалось – логика хлопнула дверью, оставив вместо себя беснующийся комок иррациональной ярости.

- Ах, да, конечно… - Прошептала я с оскалом, похожим на его собственный. Я – кукла, марионетка, не иначе. Все мои шаги можно предсказать, все реакции просчитать, доводы сломить еще до того, как они родятся. Он приехал сюда, зная весь сценарий наперед – каждый жест, каждое слово - и от подобной проницательности делалось муторно, и адекватное поведение перекрывали волны злости. Кулаки непроизвольно сжались – бой, так бой. – Да я их в унитаз спущу, на снежинки порежу, буду жечь по одной и заклинания читать…

Казалось, от елейной улыбки, прилипшей к моему лицу, треснет кожа.

- Да хоть потопчись сверху, мне плевать. Но испортишь – и будешь дурой.

Почти такая же елейная улыбка напротив и прищуренный холодный взгляд, мол, давай, поперечь мне – выстави себя еще большей идиоткой, покажи свою дурную гордость.

Я сдулась. Обреченно усмехнулась и покачала головой, не в силах поверить, как легко и играючи один человек может повернуть жизнь другого в нужном ему направлении. О, да, нужен великолепный ум и упорство, но субъект, стоящий напротив, казалось, состоял исключительно из этих качеств.

В груди клокотало бессилие и странная радость одновременно – да, осталась без работы, но прожить я смогу, деньги есть – с таким капиталом какое-то время не пропаду даже в Соларе, вот только как быть с фактом, что мной только что сманипулировали? Расчетливо и красиво. Изящным движением вывернули руки за спину.

Я посмотрела на стоящего передо мной человека в немом восхищении.

- Зачем тебе все это, Дэлл? Зачем было вмешиваться… зачем помогать?

Его взгляд не поменялся – остался прохладным и чуть ироничным, с примесью тайны.

- Выпьешь со мной кофе?

Ах, какая нежная улыбка расцвела на лице! Заправский ловелас! Уверенный в себе котяра – раньше он таким не был. Захотелось немедленно сбить спесь.

- Нет.

- В уютной кофейне…

- Нет.

- В кабинке, на кожаных диванах. Кремовая шапка и два сердечка на ней…

Он издевается?

- Нет!

- В Нордейле… где за окном желтеет теплая осень…

Ну, нельзя же давить на больное... Мое очередное «нет» прозвучало вовсе не так уверенно, как бы мне того хотелось.

- А после кофе я покажу тебе свою лабораторию. Ты ведь хотела посмотреть, где я делаю «петарды»? Там интересно… И я никогда туда никого не приводил.

На последней фразе его губы изогнулись в чувственной улыбке.

Что же он делает, гад? Ведь намеренно плавит там, где тонко. Поглаживает невидимым пальцем по подбородку, подбирается ближе, практически соблазняет.

Провести еще один день в Нордейле? Не беспокоясь о деньгах, о работе, о Тони, вообще ни о чем?… В удовольствие погулять по незнакомому городу – как же хотелось увидеть его при свете дня. Выпить кофе, а после проникнуть в святая святых сильного жесткого мужчины… О, Боже… ведь я сейчас сдамся.

Даже сквозь полумрак комнаты я могла разглядеть победную улыбку, блеснувшую в серо-голубых глазах – «Да, я победил, и знаю об этом. Одевайся, лапочка…»

Перед тем, как выйти из дома, я спросила, не стоит ли позвонить Тони, предупредить, что завтра я не выйду на работу? На что получила короткий и емкий ответ: «Забудь, что это место вообще когда-либо существовало. Никаких звонков».

Ох, как скажешь, господин Раб. Как скажешь.

 

*****

 

И снова шорохом колес вынесло в сказку.

Что-то щелкнуло, и пропало вдруг ощущение дискомфорта; так случается, когда из приостановившихся шестеренок выскакивает застрявший камешек, и смазанные маслом диски возобновляют свой ход – легко и ровно, с ускорением.

На протяжении целого дня мы общались, как добрые друзья – ни о чем и обо всем. Тянулся за куском пиццы расплавленный сыр, звенел над входной дверью колокольчик, бегали за каблуками прохожих опавшие листья, привычно дразнил ноздри знакомый парфюм.

Ранний ужин, кофе, улицы Нордейла, утонувшие в закате.

- Хочешь посмотреть город?

- Хочу! Очень хочу…

- Тогда допивай. Прокатимся, пока еще светло.

- Все, готова.

И знакомая размеренная походка сильного мужчины, шагающего к машине. Теплый осенний ветер, запутавшийся в его волосах.

Слишком легко, слишком хорошо, непривычно здорово - оказывается, жизнь может быть такой.

Пусть сверкающий бок Неофара никогда не уйдет в прошлое, пусть каким-то образом я сделаюсь частью всего этого после того, как пройдут оставшиеся шесть дней.

Всего шесть дней до того момента, когда придется отдать нож и отпустить джина с русо-пепельными волосами на волю.

Что же случится после?

Не думать. Не думать…

 

*****

 

В «Кину» к взрывчатке относились, как к средству достижения определенной цели и использовали в основном для того, чтобы расчищать вход при завалах или обрушениях. Здесь же, в этой вытянутой по периметру комнате, находящейся глубоко под землей и в отдалении от дома, взрывчатка являлась фетишем. Не просто увлечением – страстью. Тем, с чем имели тонкую связь, красивый роман, к чему относились с уважением и трепетом.

И все то, что мне приходилось видеть до этого, не шло ни в какое сравнение с подземной лабораторией Дэлла. Несмотря на новейшую систему вентиляции, не позволяющей парам и газам скапливаться в помещении, воздух почти неуловимо пах воском, химикатами и испарениями аммиака.

Под потолком, заливая комнату комнату-бункер равномерным светом, горели белые лампы.

Вот уже несколько долгих минут я рассматривала ее в молчаливом благоговении – кладовая подрывника, его нора – смертельно опасная лаборатория современного алхимика-киллера.

- Все так удалено, чтобы при случайном взрыве не пострадал дом? – мой голос гулко отразился от бетонных серых стен.

- Да.

Я осторожно двинулась вперед, приглядываясь к множеству предметов, лежащих на широком столе – емкости с поражающими элементами, огнешнуры, капсюли-детонаторы, похожие на аллюминевые губные помады, напильник, отодвинутый в сторону прибор для измерения напряжения, пустые стеклянные колбы, толстодонная ступка с мраморным пестиком, батарейки разных размеров и форм, змейки проводов. Провода-провода-провода… Некоторые предметы казались знакомыми, некоторые нет.

- А это что?

Я указала на разобранные элементы какого-то устройства в центре стола.

- Мина-ловушка.

Дэлл бесшумно следовал позади. Вероятно, следил, чтобы я не касалась лишнего. У меня же почти ежесекундно замирало дыхание – вот оно, настоящее, не игрушечное, не дилетантское! А настоящее профессиональное, холодное, жестокое, призванное не пугать хлопком игрушечного пистолета, а бить на поражение.

Мой взгляд соскользнул на коробку, доверху заполненную чем-то похожим на рубленные гвозди. Не успела я указать на нее пальцем, как мой провожатый пояснил.

- Шрапнельные элементы.

Я медленно втянула воздух.

Что же сделает с человеком начиненная ими бомба?

Да, это уже не шутки. И не «Кину».

- А это?

- Это устройство для вытапливания тротила из неразорвавшихся снарядов.

Никогда в жизни не видела…

Я медленно обошла стол по периметру. Вдоль стен тянулись металлические полки, на которых аккуратно, рассортированные в понятном одному Дэллу порядке стояли полиэтиленовые пакеты с порошками и тугие бумажные упаковки - магниевые и алюминиевые порошки, тетрил, тол, аммиачная, калийная селитра…

Немудрено, что он не водит сюда гостей.

Под полками, в углу, зловеще застыли баллоны с газом. Один – красный, второй синеватого оттенка.

- Это пропан, ацетилен? – Предположила я.

- Они самые.

Я молча покачала головой, все еще не в силах поверить, что он показал мне это место. Действительно – подрывник-профессионал. Не то, что бы я не верила…

Металлические баки с алюминиевой пудрой, мешки с селитрой; на всем предупреждающие желтые знаки с черными символами – «токсично», «огнеопасно», «легковоспламеняющиеся вещество», а то и вовсе черепа с костями без лишних слов.

Дэлл не торопил, не подгонял, а я все никак не могла заставить себя уйти – страшно и привлекательно – будто попал на запрещенный секретный объект, который хочется запечатлеть в памяти, чтобы потом говорить себе «я там был. Я видел». Запретный плод, недоступный взгляду большинства.

Сколько же здесь шнуров, детонаторов, зажигательных трубок! Залежи, не иначе. Взгляд хаотично соскальзывал со стеклянной сухой посуды на емкости с незнакомыми названиями: гремучая ртуть, азид свинца, тринитрорезорцинат свинца, тетразен – такие даже в трезвом виде не выговорить. Какие там мои петарды? Боже, кого я пыталась впечатлить?!

На короткое мгновенье вернулся стыд за тот вечер и за неосмотрительную браваду.

- А это… - Стараясь избавиться от смущения, я протянула руку к первому попавшемуся лежащему на столе продолговатому предмету, покрытому смазкой, но мою ладонь тут же накрыла мужская, а позади раздался вкрадчивый вопрос:

- Меган, какое первое правило подрывника?

Я застыла, чувствуя теплое дыхание на своей шее. Сердце неожиданно гулко ударилось о ребра. Казалось, в холодном помещении изо рта скоро пойдет пар, но телу вдруг стало жарко.

- Не трогать того, чего не знаешь.

Мой голос прозвучал хрипло.

- Правильно.

Стоять спиной, когда он так близко, да еще и держит за руку – слишком интимно. Я быстро развернулась, и оказалась в не менее интимном положении – к нему лицом. Пальцы Дэлла так и не выпустили мое запястье из рук, лишь позволили ему провернуться.

От нахлынувшей нервозности – слишком часто за этот день Дэлл оказывался близко (слишком близко) – я отступила в сторону, практически сбежала, как крыса с тонущего корабля и шумно втянула воздух.

Его пальцы позволили моей руке выскользнуть; в глазах застыла ироничная усмешка – что же ты опасаешься того, чего хочешь сама?

Но Дэлл не стал озвучивать этого вслух. Вместо этого какое-то время изучал меня, затем склонил голову вбок и задумчиво произнес.

- Странные у тебя интересы, Меган.

Чтобы избежать прямого взгляда, я смущенно огляделась вокруг и усмехнулась.

- Думаешь, девушка не может быть… такой?

Он не торопился с ответом. Стоял, сложив руки на груди – человек, принадлежащий этому месту – убийца, собирающий чью-то смерть воедино из шнуров и тротила – серьезный, сильный, по-своему страшный. Сколько людей знали о том, какой он на самом деле? Великолепная физическая оболочка, душа в запекшихся шрамах и смертельно опасная профессия. Зачем он, все же, решился показать мне лабораторию? Еще один шаг навстречу, на несколько сантиметров приоткрывшаяся дверь.

- Думаю, может быть. Но все равно странно.

Пальцы заледенели, а в ушах стучала кровь.

Почему не уходит ощущение, что этим вечером что-то произойдет? То, чего я так ждала и чего опасалась. Откуда чувство, что остались лишь считанные минуты до того, как Дэлл шагнет навстречу и уже не выпустит мое запястье из рук?

По телу вновь прошла дрожь.

- Все, ты осмотрелась? Выключаю свет?

- Да.

- Хорошо. Выходи. Я верну на место ловушку.

Проходя мимо двери, я боязливо покосилась на агрегат, испускающий в потолок тонкий красный луч.

 

Весь вечер он наблюдал за мной поверх тонкой кромки стакана с виски. Не помнилось ничего: ни то, что было съедено или выпито, ни беседа, которая осторожно, словно ручеек вокруг скалы, вилась на безопасную тему – только глаза. Глаза-глаза-глаза – казалось, они заполнили собой всю центральную фокусную точку моего мира.

Он доливает мне в стакан сока – взгляд. Прикуривает сигарету – взгляд. Слушает мой сбивчивый ответ на вопрос, который я ни услышать, ни осознать не успела, – взгляд. Закрой я глаза, и там, опять же, останется все тот же изучающий обманчиво-ровный Взгляд – прилипший ко мне, проникший внутрь, туда, откуда уже не вытравить.

Странно привычной сделалась чужая кухня и даже незнакомый Нордейл за окном. Где-то очень далеко, на другом уровне, все равно что в другом мире, осталась старая жизнь – убогая каморка, помятая от долгого сидения, кровать с пропитавшимся страхом покрывалом… Где-то там, в шкафу, на темной полке среди вещей покоился нож, а рядом с ним подоткнутая под старые джинсы тугая пачка выданных на выживание денег. Но все это – обозримое будущее, готовое нагрянуть через шесть дней, а пока… Пока мнимый покой и бурлящая от непонятного предвкушения кровь.

Как именно? Когда? И что послужит первым шагом - невидимым сигналом к действию?

К этому времени Дэлл уже успел повторно осмотреть мои ладони и порез на груди; спасибо, не стал в этот раз просить снять кружевной бюстгальтер: все чинно, деловито, почти без интереса. Почти. И теперь, допив виски, он сидел за кухонным столом и крутил в руках тугой оранжевый апельсин, взятый из керамической вазы в центре стола. Кожура поддавалась сильным пальцам легко. Сначала отслоилась там, где остался на кожице пупок от стебелька, некогда соединявшего плод с деревом, потом оголились и бока - по кухне расплылся терпкий цитрусовый аромат. Когда Дэлл начал делить фрукт на дольки, я незаметно поморщилась и отвернулась.

- Хочешь?

- Нет.

Ответила слишком поспешно. Он заметил.

- Ты не любишь апельсины?

- Нет.

Соскользнуть бы с темы…

- По вкусу не нравятся?

- Раньше нравились.

- А теперь?

Прицепился… Почему мы говорим об апельсинах? Какая разница – раньше, сейчас? Зачем эта вдумчивость и вкрадчивость?

- А теперь нет.

- Почему?

Солгать? Увильнуть? Или ответить правду? Для него – обычный разговор, для меня – холодная мерзкая лужа, в которую не хочется наступать. Уж лучше правду. С такими, как Дэлл, всегда лучше правду, иначе потом будет хуже…

- Тот торт был украшен апельсинами. С тех пор и не люблю.

Все. Выдала. Добавлять ничего не стала - итак все ясно. Избавилась от тайны и от дальнейших назойливых расспросов.

Резкий аромат дразнил ноздри, вызывая рвотные спазмы памяти. Перед глазами всплыли оранжевые дольки, залитые в желе: они выглядели такими блестящими, гладкими, аппетитными. Несколько секунд я любовалась ими, предвкушая скорое пиршество для вкусовых рецепторов, пока кремовая конструкция не разлетелась ошметками по всему офису. Обидно. Сколько раз страдали мои бедные ладони? В тот день тяга к цитрусовым потерялась полностью, как отрубило. Отличный день рождения, полный сюрпризов.

Задумавшись, я не заметила, как Дэлл поднялся из-за стола, прихватил с собой тарелку и подошел ко мне. Ровно попросил:

- Сядь на стол. И раздвинь ноги.

- Что?!

Я почти поперхнулась от неожиданности.

- Просто сделай, что я сказал.

- Сесть куда, прямо на кухонный стол?!

- Да.

Сумасшедший? Зачем просить о таких вещах? Еще и ноги раздвинуть?!... Дэлл встретил взгляд моих глаз, круглых, как блюдца, предельно спокойно, словно питон, не распознающий слова, ориентирующийся лишь по жестам, мимике и исходящей от жертвы ауре. Какое-то время мы смотрели друг на друга под тихое жужжание холодильника и тиканье часов: я - подозрительно сощурив глаза и с гулко бьющимся сердцем, он – ожидая действий.

Сглотнув, я неохотно подчинилась. Поднялась со стула и неуклюже, ощущая себя предельно странно, села на стол. Затем медленно, после длинной неловкой паузы раздвинула колени в стороны. Хорошо, что в джинсах.

- Шире.

Спрашивать «зачем» не имело смысла: не ответит.

Апельсиновый дух, исходящий от тарелки, сделался почти невыносимым. Стол скрипнул. Мои колени разошлись в стороны, и я тут же ощутила себя голой, беззащитной и уязвимой. К чему эти странные просьбы, звучащие, как мягкие приказы? Какой смысл в сидении одетой на кухонном столе и…

Додумать не получилось: Дэлл одной рукой отодвинул стул и шагнул прямо ко мне. Подошел вплотную, настолько близко, что еще несколько сантиметров, и его бедра прижались бы к моим. Практически устроился между ног. В полном смятении я смотрела, как он неторопливо взял с тарелки ломтик апельсина и поднес к моему рту.

- Съешь.

Сердце стучало галопом; роем вспугнутых ос заметались мысли. Я помотала головой.

- Так надо. Съешь.

- Не хочу.

Едва удержалась, чтобы не отодвинуться назад, не заползти с ногами на стол.

- Пожалуйста.

И снова это слово, произнесенное магически-мягким голосом, и обволакивающий взгляд. Я перевела взгляд на кусочек фрукта, застывший вблизи моих губ, на секунду закрыла глаза (зачем я подчиняюсь!), выдохнула и нехотя открыла рот. На язык легла покрытая тонкой кожицей цитрусовая мякоть. Сдерживая дрожь, я жевала ее медленно, стараясь не думать, зачем делаю это.

Зачем позволяю делать с собой это.

Апельсиновый вкус вызвал ворох ненужных воспоминаний – болезненных, неприятных. Куски крема на руках и боль… хохот коллег.

Забыть. Не помнить! Дожевать и сглотнуть!

Все. Я сделала это. Противно, но пережить можно. Не рассыпалась. Вот только… зачем?

- Молодец.

Теперь Дэлл смотрел тепло, почти ласково, как на дикого звереныша, который наконец-то начал одомашниваться. А затем наклонился – я не успела даже отреагировать – и поцеловал. Секунда, резкий стук собственного сердца, и его губы накрыли мои. Большой палец мягко надавил на подбородок, заставляя мой рот приоткрыться, и его дыхание смешалось с моим. Нежно, сладко, будто награждая за послушание. В тот момент, когда его язык проник внутрь, я забыла и об апельсинах, и о торте, и неприятных воспоминаниях. Остался лишь жар его кожи и нежность губ. Голова поплыла… Горячий торс, крепкая мужская шея, короткий ежик волос на затылке. Неужели моя рука уже зарылась в них?...

Когда Дэлл прервал поцелуй, я едва не застонала. Сдержалась, только прикусила губу, сожалея, что ее лишили тепла прикосновений.

- А теперь еще раз…

Голос прозвучал хрипло, хитро блеснули в полумраке глаза. Очередная апельсиновая долька оказалась у губ.

- Что ты делаешь?... Дэлл, зачем?

- Не спрашивай. Делай.

Он вновь нежно надавил на подбородок, положил ее на мой язык, дождался, пока прожую, а затем снова поцеловал. Я не успевала опомниться. На этот раз поцелуй более страстный, более мужской, более требовательный. Но все еще ласкающий, скручивающий мучительно нежные спирали в животе.

- И еще одну.

Я сжевала следующую с такой скоростью, будто от этого зависела моя жизнь. Плевать, сколько будет апельсинов, лишь бы поцелуи не прерывались, лишь бы жар все усиливался, лишь бы не разрывалась в конце эта связь… Я царапала его плечи, таяла от крепости спины под пальцами, зарывалась ими в волосы… Апельсин… и снова его язык, снова мужские губы, твердые бедра, вдавленные в промежность. Еще апельсин, и еще больше страсти - испить, почувствовать его язык внутри, легко прикусить за губу, прижаться к широкой груди, обвить за шею…

- Вот видишь?

Поцелуй вновь оборвался. И сразу стало холодно. Почти болезненно одиноко. Все мое существо тянулось навстречу, не желая разъединяться.

- Что?

Дыхание никак не удавалось выровнять. Горел подбородок, потертый о жесткую щетину.

- Ты все съела.

Он знал, что я хотела большего, и мне было вовсе не до того, съела я все или нет, и улыбался. Подушечка большого пальца нежно провела по нижней губе.

- Это называется подмена ассоциаций, Мег. Теперь, глядя на апельсины, ты будешь думать о другом.

Я уставилась на пустую тарелку, словно голодный пес. Неужели они, правда, закончились? А поцеловать еще?... Неужели все? Только не все! Нет! Неужели это была только игра – восстанавливающий психологический тренинг? Впору было заскулить: низ живота пульсировал от прилившей крови, меж моих бедер все еще покоились мужские, хотелось следовать за ласкающим губы пальцем хоть на край света…

Как сказать, что я хочу еще? Дальше… больше… глубже, хочу всего! До конца!

- Это все? Только урок? Мы… мы… не продолжим?

- А ты бы хотела продолжить?

- Да, – (Зачем признаюсь? Унижаюсь… выпрашиваю) Но не сдержалась и добавила. - Очень…

Вновь почти рабыня, вымаливающая у господина толику ласки.

Серо-голубые глаза напротив плавили жаром, плавили так, что налитый возбуждением воздух почти потрескивал. Казалось, несколько секунд Дэлл боролся с дьяволом внутри себя. Затем прикрыл глаза и прошептал:

- Ты ведь пожалеешь об этом…

В груди на секунду кольнуло, но боль тут же скрылась, оставив после себя тягучий растворяющийся след.

- Да, возможно. Но не сегодня.

И когда глаза напротив распахнулись, я поняла, что в этот вечер Дэлл уже не остановится.

 

Казалось, дальше существовало две Меган: та, что, прижатая к стене, царапала мужскую спину в порыве страсти и захлебывалась в эмоциях, и другая - неосязаемая оболочка-разум, парившая отдельно, что наблюдала за происходящем с нежной грустью в глазах. Не шах и не мат, нет, только начало, но уже ничто не станет таким, как прежде.

Весь мир стал Дэллом – его жадными до поцелуев губами, его жесткими и нежными руками, его глазами, будто подернутыми дымкой безумия, прорвавшегося на поверхность желания. Будто гейзер, настойчиво бурливший в глубине, прорубился, наконец, через скалы и нашел выход наружу – вырвался на волю с шипением и брызгами.

Одежда отлетала в стороны, как ненужный лишний элемент между телами. Руки искали доступ к каждому сантиметру горячей обнаженной кожи, а взгляды к сердцу. Хочу в тебя… Глубже… Внутрь, в душу, насовсем…

Зубы покусывали шею, клеймили, с неслышным рыком впивались в иллюзорный загривок, пальцы сминали волосы, сжимали, тянули, заставляли склониться в подчинении, уступить сладкому натиску, признать поражение и тем самым обрести большее…

Разум-оболочка наблюдала за мужчиной, перенесшим женщину – нежную, сделавшуюся похотливой, растаявшей под ласками - от стены на кровать. Наблюдала за тем, как тот нетерпеливо расстегнул молнию на джинсах, лег сверху, какое-то время просто держал ее в объятьях, стараясь не нырнуть в омут с горы, как все же не выдержал и со стоном погрузился туда, куда, сам того не зная, мечтал попасть… Нет, не в сочащееся соками тело – в душу. В разум, в мысли, в чувства…

Вздрогнули, дернулись, как у жертвы, пойманной в капкан, стройные ноги, раздался стон, и полуобнаженные мужские ягодицы со сползшими джинсами задвигались ритмично и глубоко: то застывая, пока тело пропускало через себя чувство обладания, то вновь поршнем, бетонной сваей опускаясь на завоеванную женщину…

Ткань простыни трещала под судорожно сжимающимися пальцами, стоны ловились губами, нежно терлись друг о друга щеки – одна небритая, другая мягкая, почти шелковая. Толчок, удар, наполнение, нежность и ощущение обреченности в глазах, прижатые к матрасу запястья, и ощущение свершающегося факта…

Подрагивала стоящая у кровати тумба, а по ней медленно, будто пытаясь ретироваться от смущающего откровенного зрелища, шаг за шагом скользил назад будильник.

 

Стал ли Дэлл моим?

На какой-то момент он стал моим больше, чем чьим-либо еще, и пока этого было достаточно. Восьмой час утра, белесый свет, пробивающийся сквозь шторы спальни, тяжелая мужская рука на обнаженном животе и глубокое, размеренное дыхание у самого уха, шевелящее спутавшиеся от пота волоски. Явь, сделавшаяся сказкой.

Вспомнилась гладкая стена, холодившая спину и зад накануне вечером, и натиск горячего тела, ладони, сжимающие лицо, и жадные ищущие губы. А потом ощущение наполненности… как хорошо, до идиотизма хорошо, когда он внутри…

Я закрыла глаза.

Сегодня будильник не зазвонит – его никто не заводил.

Не нужно на работу, к Тони, не нужно торопиться в Солар. Как странно, но как хорошо. Пусть будет завтрак без спешки, запах кофе, новые разговоры, ощущение тепла, а следом и новый день.

А пока - теплая рука, покрытая светлыми волосками, которую можно погладить, осторожно коснуться пальцем, провести сверху вниз…

И он не проснется. Потому что он устал.