ВСТУПЛЕНИЕ 2 страница

настроения, не было даже полного освещения, как полагается на "всамделишнем"

спектакле. Вместо тысячной толпы, которая чудилась мне со сцены, я увидел в

партере всего человек двадцать. Для кого же я старался? Впрочем, скоро мне

удалось утешить себя: "Пусть зрители сегодняшнего спектакля

малочисленны.-сказал я себе,-но они знатоки искусства: Торцов, Рахманов,

видные артисты нашего театра. Вот кто мне хлопал! Я не променяю их жидких

аплодисментов на бурные овации тысячной толпы..."

 

Выбрав в партере место, которое было хорошо видно Торцову и Рахманову,

я сел. в надежде, что они подзовут меня и скажут что-нибудь приятное!

 

Дали свет рампы. Занавес раздвинулся, и тотчас же с лестницы,

приставленной к декорации, точно слетела вниз ученица Малолеткова. Она упала

на пол, забилась и крикнула: "Спасите!" - таким душу раздирающим криком, что

я похолодел. Затем она стала что-то говорить. но так быстро, что ничего

нельзя было понять. Потом вдруг, забыв роль, остановилась на полуслове.

закрыла руками лицо и ринулась за кулисы, откуда послышались ободрявшие и

увещевавшие ее глухие голоса. Занавес задвинулся, но у меня в ушах еще

зиучал ее крик: "Спасите!" Что значит талант! Чтобы его почувствовать,

достаточно выхода и одного слова.

 

Торцов, как мне показалось, был сильно наэлектризован. "Да ведь и со

мной произошло то же, что с Малолетковой,- рассуждал я,- одна фраза: "Крови,

Яго, крови!"-и зрители были в моей власти".

 

Сейчас, когда пишутся эти строки, я не сомневаюсь в своем будущем.

Однако такая уверенность не мешает мне сознавать, что того большого успеха,

который я приписал себе, пожалуй, и не было. А все же где-то в глубине души

вера в себя трубит победу.

 

. СЦЕНИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО И СЦЕНИЧЕСКОЕ РЕМЕСЛО

 

 

.....................19......г.

 

Сегодня мы собрались, чтобы выслушать замечания Торцова о нашей игре на

показном спектакле. Аркадий Николаевич говорил:

 

- В искусстве прежде всего надо уметь видеть и понимать прекрасное.

Поэтому в первую очередь вспомним и отметим положительные моменты показа.

Таких моментов было только два: первый, когда Малолеткова скатилась с

лестницы с отчаянным криком "спасите!", а второй был у Названова, в сцене

"Крови, Яго, крови!". В обоих случаях как вы, игравшие, так и мы,

смотревшие, всем существом отдались тому, что происходило на подмостках,

замерли и зажили одним, общим для всех волнением.

 

Эти удачные моменты, взятые отдельно от целого, можно признать

искусством переживания, которое культивируется в нашем театре и изучается

здесь, в его школе.

 

- Что же это за искусство переживания? - заинтересовался я.

 

- Вы его познали на собственном опыте. Вот и расскажите нам, как эти

моменты подлинно творческого состояния ощущались вами.

 

- Ничего не знаю и не помню,- говорил я, одурманенный похвалой

Торцова.- Знаю только, что это были незабываемые мгновения, что только так я

хочу играть и что такому искусству я готов отдать всего себя...

 

Пришлось замолчать, иначе брызнули бы слезы.

 

- Как?! Вы не помните своего внутреннего метания в поисках чего-то

страшного? Вы не помните, что ваши руки, глаза и все ваше существо

готовились куда-то ринуться и что-то схватить? Вы не помните, как вы кусали

губы и едва сдерживали слезы?-допытывался Аркадий Николаевич.

 

- Вот теперь, когда мне рассказали о том, что было, я как будто начинаю

вспоминать свои ощущения,- признался я.

 

- А без меня вы не смогли бы этого понять?

 

- Нет, не смог бы.

 

- Значит, вы действовали подсознательно?

 

- Не знаю, может быть. А это хорошо или плохо?

 

- Очень хороню, если подсознание повело вас по верному пути, и плохо,

если оно ошиблось. Но на показном спектакле оно вас не подвело, и то, что вы

нам дали в эти несколько удачных минут, было превосходно, лучше всего, что

только можно пожелать.

 

- Правда? - переспросил я, задыхаясь от счастья.

 

- Да! Потому что лучше всего, когда актер весь захвачен пьесой Тогда

он, помимо воли, живет жизнью роли, не замечая, как чувствует, не думая о

том, что делает, и все квыходит само собой, подсознательно. Но, к сожалению,

таким творчеством мы не всегда умеем управлять.

 

- Получается, знаете ли, безвыходное положение:

 

нужно творить вдохновенно, но это умеет делать только подсознание, а

мы, изволите ли видеть, не владеем им. Извините, пожалуйста, где же выход? -

недоумевал и чуть иронизировал Говорков.

 

- К счастью, выход есть! - прервал его Аркадии Николаевич.-Он

заключается не в прямом, а в косвенном воздействии сознания на подсознание.

Дело в том. что в человеческой душе существуют некоторые стороны, которые

подчиняются сознанию и воле. Эти-то стороны способны воздействовать на наши

непроизвольные психические процессы.

 

Правда, это требует довольно сложной творческой работы, которая только

отчасти протекает под контролем н под непосредственным воздействием

сознания. В значительной части эта работа является подсознательной и

неипроизвольной. Она по силам лишь одной - самой искусной, самой геннальной,

самой тончайшей недосягаемой, чудодейственной художнице - нашей органической

природе. С ней не сравнится никакая самая изощренная актерская техника. Ей и

книги в руки! Такой взгляд и отношения к нашей артистической природе очень

типичны для искусства переживания.-говорил с жаром Торцов.

 

- А если природа закапризничает? - спросил кто-то.

 

- Надо уметь возбуждать и направлять ее. Для этого существуют особые

приемы психотехники, которые вам предстоит изучить. Их назначение в том,

чтоб сознательными, косвенными путями будить и вовлекать в творчество

подсознание. Недаром же одной из главных основ нашего искусства переживания

является принцип: "Подсознательное творчество природы через сознательную

психотехнику артиста". (Подсознательное - через сознательное, непроизвольное

- через произвольное.) Предоставим же все подсознательное волшебнице

природе, а сами обратимся к тому, что нам доступно,- к сознательным подходам

к творчеству и к сознательным приемам психотехники. Они прежде всего учат

нас, что когда в работу вступает подсознание надо уметь не мешать ему.

 

- Как странно, что подсознание нуждается в сознании! - удивился я.

 

- Мне это представляется нормальным,- говорил Аркадий Николаевич.-

Электричество, ветер, вода и другие непроизвольные силы природы требуют

знающего и умного инженера для подчинения их человеку. Наша подсознательная

творческая сила тоже не может обойтись без своего рода инженера-без

сознательной психотехники. Только тогда, когда артист поймет и почувствует,

что его внутренняя и внешняя жизнь на сцене, в окружающих условиях протекает

естественно и нормально, до предела натуральности, по всем законам

человеческой природы, глубокие тайники подсознания осторожно вскроются, и из

них выйдут не всегда понятные нам чувствования. Они на короткое или на более

продолжительное время овладеют нами и поведут туда, куда им повелит что-то

внутри. Не ведая этой правящей силы и не умея изучать ее, мы, на нашем

актерском языке, именуем ее просто "природой".

 

Но стоит нарушить нашу правильную органическую жизнь-перестать верно

творить на сцене,-и тотчас же щепетильное подсознание пугается насилия и

снова прячется в свои глубокие тайники. Чтоб этого не произошло, прежде

всего надо творить верно.

 

Таким образом, реализм и даже натурализм внутренней жизни артиста

необходим ему для возбуждения работы подсознания и порывов вдохновения.

 

- Значит в нашем искусстве нужно беспрерывное подсознательное

творчество,- вывел я заключение.

 

- Всегда творить подсознательно и вдохновенно нельзя, - заметил Аркадий

Николаевич,- таких гениев не существует. Поэтому наше искусство предписывает

нам лишь подготовлять почву для такого подлинного, подсознательного

творчества.

 

- Как же это делается?

 

- Прежде всего, надо творить сознательно и верно. Это создаст наилучшую

почву для зарождения подсознании и вдохновения.

 

- Почему же? - не понимал я.

 

- Потому что сознательное и верное рождает правду, а правда вызывает

веру, а если природа поверит тому, что происходит в человеке, она сама

примется за дело. Вслед за ней вступит подсознание и может явиться само

вдохновение.

 

- Что значит "верно" играть роль? - допытывался я.

 

- Это значит: в условиях жизни роли и в полной аналогии с ней

правильно, логично, последовательно, по-человечески мыслить, хотеть,

стремиться, действовать, стоя на подмостках сцены. Лишь только артист

добьется этого, он приблизится к роли и начнет одинаково с нею чувствовать.

 

На нашем языке это называется: переживать роль. Этот процесс и слово,

его определяющее, получают в нашем искусстве совершенно исключительное,

первенствующее значение.

 

Переживание помогает артисту выполнять основную цель сценического

искусства, которая заключается е создании "жизни человеческого духа" роли и

в передаче этой жизни на сцене в художественной форме.

 

Как видите, наша главная задача не только в том, чтоб изображать жизнь

роли в ее внешнем проявлении, но главным образом а том, чтобы создавать на

сцене внутреннюю жизнь изображаемого лица и всей пьесы, приспособляя к этой

чужой жизни свои собственные человеческие чувства, отдавая ей все

органические элементы собственной души.

 

Запомните однажды и навсегда, что этой главной, основной целью нашего

искусства вы должны руководиться во все моменты творчества и вашей жизни на

сцене. Вот почему мы прежде всего думаем о внутренней стороне роли, то есть

о ее психической жизни, создающейся с помощью внутреннего процесса

переживания. Он является главным моментом творчества и первой заботой

артиста. Надо переживать роль, то есть испытывать аналогичные с ней чувства,

каждый раз и при каждом ее повторении.

 

"Каждый великий актер должен чувствовать и действительно чувствует то,

что он изображает,- говорит старик Томмазо Сальвини, лучший представитель

этого направления.

 

- Я нахожу даже, что он не только обязан испытывать это волнение раз

или два, пока он изучает свою роль, но в большей или меньшей степени при

каждом исполнении ее в первый или в тысячный раз..." - прочел Аркадий

Николаевич по подброшенной ему Иваном Платоновичем статье Томмазо Сальвини

(его ответ Коклену).- Так же понимает искусство актера и наш театр.

 

.....................19......г.

 

Под влиянием долгих споров с Пашей Шустовым я при первом удобном случае

сказал Аркадию Николаевичу:

 

- Не понимаю, как можно научить человека правильно переживать и

чувствовать, если ему самому не "чувствуется" и не переживается"!

 

- Как вы полагаете: можно научить себя или другого заинтересоваться

ролью и тем, что в ней существенно?-спросил меня Аркадий Николаевич.

 

- Допустим, что-да, хотя это и не легко.-ответил я.

 

- Можно намечать в ней интересные и важные цели, искать правильный

подход к ней, возбуждать в себе верные стремления, выполнять соответствующие

действия?

 

- Можно.-согласился я опять.

 

- Попробуйте-ка проделать, но только непременно искренне, добросовестно

и до конца, такую работу: оставаясь при этом холодным, безучастным. Вам это

не удастся. Вы непременно заволнуетесь и начнете чувствовать себя в

положении действующего лица пьесы, переживать свои, но аналогичные с ним

чувствования. Проработайте таким образом всю роль, и тогда окажется. что

каждый момент вашей жизни на сцене будет вызывать соответствующее

переживание. Непрерывный ряд таких моментов создаст сплошную линию

переживания роли, "жизнь ее человеческого духа". Вот именно такое, вполне

сознательное состояние артиста на сцене, в атмосфере подлинной внутренней

правды, лучше всего возбуждает чувство и является наиболее благотворной

почвой для краткого или для более продолжительного оживления работы

подсознания и для порывов вдохновения.

 

- Из всего сказанного я понял, что изучение нашего искусства сводится к

освоению психотехники переживания. Переживание же помогает нам выполнить

огненную цель творчества - создание "жизни человеческого духа" роли,-пытался

сделать вывод Шустов,

 

- Цель нашего искусства не только создание "жизни человеческого духа"

роли, но также и внешняя передача ее в художественной форме, - поправил

Шустова Торцов, - Поэтому актер должен не только внутренне переживать роль,

но и внешне воплощать пережитое. При этом заметьте, что зависимость внешней

передачи от внутреннего переживания особенно сильна именно в нашем

направлении искусства. Для того чтобы отражать тончайшую и часто

подсознательную жизнь, необходимо обладать исключительно отзывчивым н

превосходно разработанным голосовым и телесным аппаратом. Голос и тело

должны с огромной чуткостью и непосредственностью, мгновенно и точно

передавать тончайшие, почти неуловимые внутренние чувствования. Вот почему

артист нашего толка должен гораздо больше, чем в других направлениях

искусства, позаботиться не только о внутреннем аппарате, создающем процесс

переживания, но и о внешнем, телесном аппарате, верно передающем результаты

творческой работы чувства,- его внешнюю форму воплощения.

 

На эту работу оказывает большое влияние подсознание. И в области

воплощения с подсознанием не сравнится самая искусная актерская техника,

хотя последняя самонадеянно и претендует на превосходство.

 

Я намекнул вам на последних двух уроках, в самых общих чертах, в чем

заключается наше искусство переживания,-закончил Аркадий Николаевич.

 

Мы верим и крепко знаем по опыту, что только такое сценическое

нскусство, насыщенное живыми, органическими переживаниями человека-артиста,

может художественно передать все неуловимые оттенки и всю глубину внутренней

жизни роли. Только такое искусство может полностью захватить зрителя,

заставить его не просто понять, но главным образом пережить все

совершающееся на сцене, обогатить его внутренний опыт, оставить в нем не

стирающиеся от времени следы. Но кроме того - и это тоже чрезвычайно важно -

главные основы творчества и законы органической природы, на которых зиждется

наше искусство, ограждают артистов от вывиха. Кто знает, с какими

режиссерами и в каких театрах нам предстоит работать. Далеко не везде и не

все руководятся при творчестве требованиями самой природы. В большинстве

случаев последние грубо насилуются, а это всегда толкает артиста на вывихи.

Если вы будете твердо знать границы подлинного искусства и органические

законы творческой природы, то вы не заблудитесь и будете разбираться в своих

ошибках, будете иметь возможность исправлять их. Без крепких же основ,

которые может дать вам искусство переживания. руководящееся законами

артистической природы, вы заблудитесь, запутаетесь и потеряете критерии. Вот

почему я считаю обязательным для всех без исключения артистов всех

направлений изучение основ нашего искусства переживания. С этого каждый

артист должен начинать школьную работу.

 

- Да, да, это как раз то, к чему я всей душой стремлюсь! -воскликнул я,

окрыленный.- И как я рад, что мне удалось, хоть частично, выполнить на

показном спектакле главную цель нашего искусства переживания.

 

- Не увлекайтесь преждевременно, - охладил мой пыл Торцов. - Иначе вам

придется испытать впоследствии горчайшее разочарование. Не смешивайте

подлинное искусство переживания с тем, что было показано вами во всей сцене

на показном спектакле,

 

- А что же мною было показано? - вопрошал я, точно преступник перед

приговором.

 

- Я уже говорил, что во всей сыгранной вами большой сцене было лишь

несколько счастливых минут подлинного переживания, сроднившего вас с нашим

искусством. Я воспользовался ими, чтоб иллюстрировать на примере как вам,

так и другим ученикам основы нашего направления искусства, о которых мы

говорим теперь. Что же касается всей сцены Отелло и Яго, то ее никак нельзя

признать искусством переживания.

 

- А чем же ее можно признать?

 

- Так называемой "игрой нутром",- определил Аркадий Николаевич.

 

- Это что же такое - спросил я. теряя под собой почву.

 

- При таком исполнении,- продолжал Торцов.- отдельные моменты вдруг,

неожиданно поднимаются на большую художественную высоту и потрясают

зрителей. В эти минуты артист переживает или творит по вдохновению, в

порядке импровизации. Но чувствуете ли вы себя способным и достаточно

сильным духовно и физически, чтобы сыграть все пять огромных актов "Отелло"

с тем же подъемом, с каким вы случайно сыграли на показном спектакле одну

коротенькую сценку - "Крови, Яго, крови"?

 

- Не знаю...

 

- А я так наверное знаю, что такая задача непосильна даже артисту с

исключительным темпераментом и к тому же с огромной физической силой! -

ответил за меня Аркадий Николаевич. - Нужна еще, в помощь природе, хорошо

разработанная психотехника. Но у вас еще всего этого нет, точно так же, как

и у артистов нутра, которые не признают техники. Они, как и вы, полагаются

на одно вдохновение. Если же последнее не приходит, то им и вам нечем

заполнить пробелы в игре, пустые, не пережитые места роли. Отсюда-долгие

периоды нервного упадка при исполнении роли, полное художественное бессилие

и наивный дилетантский наигрыш. В эти моменты ваше исполнение роли, как у

всякого актера нутра, становилось безжизненным, ходульным и вымученным. Так,

ковыляя, моменты подъема чередовались с наигрышем. Вот какое сценическое

исполнение называется на нашем актерском языке игрой нутра.

 

Критика моих недостатков Аркадием Николаевичем произвела на меня

сильное впечатление. Она не только огорчила, но и испугала. Я впал в

прострацию и не слушал того, что говорил дальше Торцов.

 

.....................19......г.

 

Опять мы выслушивали замечания Аркадия Николаевича о нашей игре на

показном спектакле.

 

Войдя в класс, он обратился к Паше Шустову:

 

- Вы тоже дали нам на показе несколько интересных моментов подлинного

искусства, но только не искусства переживания, а, как это ни странно,

искусства представления.

 

- Представления?!-очень удивился Шустов.

 

- Что же это за искусство?-спрашивали ученики.

 

- Это второе направление искусства, а в чем оно заключается, пусть

объяснит вам тот, кто его показал в нескольких удачных моментах на

спектакле.

 

- Шустов! Вспомните, как создавалась у вас роль Яго,- предложил Торцов

Паше.

 

- Зная кое-что от дяди о технике нашего искусства, я подошел прямо к

внутреннему содержанию роли и долго разбирался в нем,-точно оправдывался

Шустов.

 

- Дядя помогал? -осведомился Аркадий Николаевич.

 

- Немного. Дома, как мне казалось, я достиг подлинного переживания.

Иногда и на репетициях я чувствовал отдельные места роли. Поэтому мне

непонятно, при чем тут искусство представления.- продолжал оправдываться

Паша.

 

- В этом искусстве тоже переживают свою роль, один или несколько

раз-дома или на репетициях. Наличие самого главного процесса - переживания -

и позволяет считать второе направление подлинным искусством.

 

- Как же в этом направлении переживают роль? Так же, как и в нашем? -

спросил я.

 

- Совершенно так же, но цель там-иная. Можно переживать роль каждый

раз, как у нас, в нашем искусстве. Но можно пережить роль только однажды или

несколько раз, для того чтобы заметить внешнюю форму естественного

проявления чувства, а заметив ее, научиться повторять эту форму механически

с помощью приученных мышц. Это представление роли.

 

Таким образом, в этом направлении искусства процесс переживания не

является главным моментом творчества, а лишь одним из подготовительных

этапов для дальнейшей артистической работы. Эта работа заключается в искании

внешней художественной формы сценического создания, наглядно объясняющей его

внутреннее содержание. При таких поисках артист прежде всего обращается к

себе самому и стремится подлинно почувствовать - пережить жизнь

изображаемого им лица. Но, повторяю, он позволяет себе делать это не на

спектакле, не во время самого публичного творчества, а лишь у себя дома или

на репетиции.

 

- Но Шустов позволил себе это сделать на самом показном спектакле!

Значит, это было искусство переживания,-заступился я.

 

Кто-то поддержал меня, говоря, что у Паши среди неверно сыгранной роли

было вкраплено несколько моментов подлинного переживания, достойных нашего

искусства.

 

- Нет,-протестовал Аркадии Николаевич.-В нашем искусстве переживания

каждый момент исполнения роли каждый раз должен быть заново пережит и заново

воплощен.

 

В нашем искусстве многое делается в порядке импровизации на одну и ту

же тему, прочно зафиксированную. Такое творчество дает свежесть и

непосредственность исполнению. Это сказалось в нескольких удачных мометах

игры Названова. Но у Шустова этой свежести и импровизации в чувстаовании

роли я не заметил. Напротив, он восхитил меня в нескольких местах четкостью,

артистичностью. Но... во всей его игре чувствовался холодок, и это заставило

меня заподозрить, что у него уже есть раз и навсегда установленные формы

игры, не дающие места импровизацин и лишающие игру свежести и

непосредственности. Тем не менее я чувствовал все время, что оригинал, с

которого искусно повторялись копии, был хорош, верен, что он говорил о

подлинной живой "жизни человеческого духа" роли. Этот отзвук когда-то

бывшего процесса переживания сделал в отдельных моментах игру,

представление, подлинным искусством.

 

- Откуда же у меня. у родного племянника Шустова, искусство

представления?!

 

- Давайте разбираться, и для этого рассказывайте дальше, как вы

работали над Яго, - предложил Торцов Шустову.

 

- Чтоб проверить, как у меня внешне передается переживание, я обратился

к помощи зеркала,- вспоминал Паша.

 

- Это опасно, но вместе с тем и типично для искусства представления.

Имейте в виду, что зеркалом надо пользоваться осторожно. Оно приучает

артиста смотреть не внутрь себя, а вне себя.

 

- Тем не менее зеркало помогло увидеть и понять. как у меня внешне

передаются чувствования,- оправдывался Паша.

 

- Ваши собственные чувствования или же подделанные чувствования роли?

 

- Мои собственные, но пригодные для Яго.

 

- Таким образом, при работе с зеркалом вас интересовала не столько

самая внешность и манеры, а главном образом то, как у вас физически

отражались переживаемые внутри чувствования, "жизнь человеческого духа"

роли? - допытывался Аркадий Николаевич.

 

- Именно, именно.

 

- Это тоже типично для искусства представления. И именно потому, что

оно искусство, ему нужна сценическая форма, перевоплощая не только внешность

роли, но главным образом внутреннюю линию ее - "жизнь человеческого духа".

 

- Помню, что в некоторых местах я был доволен собой, когда увидел

правильное отражение того, что чувствовал. - продолжал вспоминать Паша.

 

- Что же, вы зафиксировали однажды и навсегда эти приемы выражения

чувства?

 

- Они сами зафиксировались от частого повторения.

 

- В конце концов у вас выработалась определенная внешняя форма

сценической интерпретации для удачных мест роли, и вы хорошо овладели

техникой воплощения их?

 

- По-видимому, да.

 

- И вы пользовались этой формой каждый раз, при каждом повторении

творчества дома и на репетициях? -экзаменовал Торцов.

 

- Должно быть, по привычке,- признал Паша.

 

- Теперь скажите еще: появлялась ли эта раз установленная форма сама

собой, каждый раз от внутреннего переживания, или же она, однажды родившись,

навсегда застывши, повторялась механически, без всякого участии чувства?

 

- Мне казалось, что я переживал каждый раз.

 

- Нет, на показном спектакле это не доходило до зрителей. В искусстве

представления делают то же, что делали и вы: стараются вызвать и подметить в

себе самом типичные человеческие черты, передающие внутреннюю жизнь роли.

Создав для каждой из них, однажды и навсегда, наилучшую форму, артист учится

естественно воплощать ее механически, без всякого участия своего чувства и

момент своего публичного выступления. Это достигается с помощью приученных

мышц тела, с помощью голоса, интонации, всей виртуозной техники и приемов

всего искусства, с помощью бесконечных повторений. Мускульная память у таких

артистов от.искусства представления развита до крайности.

 

Привыкнув к механическому воспроизведению роли, артист повторяет свою

работу без затраты нервных и душенных сил. Последняя считается не только

ненужной, но даже и вредной при публичном творчестве, так всякое волнение

нарушает самообладание артиста и изменяет рисунок и форму, раз навсегда

зафиксированные. Неясность же в форме и неуверенность ее передачи вредят

впечатлению.

 

Все это в той или иной мере относится к отмечаемым местам вашего

исполнения Яго.

 

Теперь вспомните, что происходило при дальнейшей вашей работе.

 

- Другие места роли и самый образ Яго не удовлетворяли меня. В этом я

убедился также с помощью зеркала, - вспоминал Шустов.- Ища в своей памяти

подходящую модель, я вспомнил об одном знакомом, не имеющем отношения к моей

роли, но, как мне казалось. хорошо олицетворяющем хитрость, злость и

коварство.

 

- И вы стали коситься на него, приспособлять себя к нему?

 

- Да.

 

- Что же вы делали с вашими воспоминаниями?

 

- По правде говоря, я просто копировал внешние манеры знакомого,-

признался Паша.- Я мысленно видел его рядом с собой. Он ходил, стоял, сидел,

а я косился на него и повторял все, что он делал.

 

- Это была большая ошибка! В этот момент вы изменили искусству

представления и перешли на простое передразнивание, на копировку, на

имитацию, которые не имеют никакого отношения к творчеству.

 

- А что же я должен был делать, чтобы привить к Яго случайно, извне

взятый образ?

 

- Вы должны были бы пропустить через себя новый материал, оживить его