Стоматологический факультет, 2 курс 6 страница

Что ж, я надеюсь, что мы не ходим кругами.

Каждый день, как только лучики солнца начинают окрашивать небеса, мы ныряем от ветра в свои грубые укрытия, каждое из которых представляет собой не более чем двухсторонний лист на рейке.

Тут не к чему привязать колышки, так что мы растягиваем веревки рюкзаками и тарой с боеприпасами.

После установки лагеря, мы прерываемся на свои рационы, использую одну из малозаметных печек, что охотники на орков используют в джунглях.

Крошим рацион в слегка кипящую воду, получается сносный бульон.

Сняв перчатки, греем руки о тарелки.

С восходом солнца температура устойчиво растет, пока не становится жарко как в печке.

Никто не осмеливается снимать защитную экипировку, любой открытый всем ветрам участок плоти моментально истирается до мяса и покрывается волдырями.

Большую часть времени на нас затемненные защитные очки, которые спасают глаза от отраженного сияния возвышающихся гор и хребтов с каждой стороны.

Вчера мои щеки потрескались и начали кровоточить.

Всего четыре дня марша, а у меня уже начали выпадать брови.

Мы судорожно дремлем в своих лежанках, каждый вымотан тяжким переходом, но слишком не комфортно, чтобы найти утешение в забытье сна.

Никто даже не пытается выставить караул.

В раскаленном мареве и пыли видно едва ли метров на двадцать.

Никто нас не ищет, да и если бы искали, им нужно было бы выйти прямо на нас, чтобы обнаружить.

Лучше провести это время отдыхая, накапливая крохотные резервы энергии для следующего ночного марш-броска, ближе к полудню наши тела начинают медленно оттаивать.

Постоянные изменения температуры разрушают экипировку.

Я всецело уверен, что дуло моего лазгана искривилось и теперь смотрит слегка направо.

Но в любом случае, вряд ли он теперь пригоден для стрельбы, так как песок забил линзы и механизмы оружия.

Я взял на себя обязанность напоминать всем и каждому, чтобы они чистили и проверяли свое оружие перед сном, так что если случится беда, то мы хотя бы сможем отстреливаться.

Когда приходит время сворачивать лагерь, мы практически вкапываемся.

Пыль и пепел собираются вокруг наших укрытий и покрывают толстым слоем рюкзаки.

В умирающем дневном свете каждый из нас по несколько минут откапывает свои засыпанные боеприпасы или запасные ботинки.

СЕМЬ ДНЕЙ и каждый из нас вот-вот упадет. Я настолько измотан, что сражаюсь за каждый шаг, каждой толикой своего тела, всю свою концентрацию я вкладываю в следующий шаг.

В завываниях ветра слышу голоса, но я знаю, что они не настоящие: я смог бы хоть что-то услышать за ветром и за своим толстым капюшоном если бы человек стоял рядом со мной и орал мне в ухо.

Пустоши превратились в волнистое буйство зеленого и оранжевого, темно красного и черного пепла.

Шнурки моих ботинок разъело коррозийной пылью, а на плаще в некоторых местах появились дыры.

Мое лицо сгорело, из глаз постоянно текут слезы, а в глотки словно запихнули раскаленные добела иглы.

Даже снять ребризер и сделать глоток воды - непосильная задача.

Нам нужно пытаться не вдыхать окутавшие нас токсичные испарения.

Проходим озеро нефти, горящее зеленым пламенем.

В центре останки какой-то искореженной машинерии.

В промозглой ночи это жар воспринимается как благо, так что мы стоим некоторое время, наплевав на то, что на фоне пламени нас может быть видно.

Тут некому нас заметить.

Тут вообще ничего и никого нет.

Ну, или я так считаю.

На восьмой рассвет мы уже почти готовы разбить лагерь, когда во тьме в пятидесяти метрах перед нами вырисовываются мерцающие фигуры.

Мне почудилось, что у меня снова галлюцинации, но вскоре они обретают плоть в виде группы людей, едущих на спинах странных животных.

Несмотря на нашу изнуренность и оцепенелость мыслей, мы моментально реагируем.

Я скидываю на землю свою рюкзак и тут же падаю рядом с лазганом наготове.

Впереди и справа Эразм несется вперед вместе с боеприпасами для тяжелого стаббера Брауни.

У Полковника в руках болт-пистолет и он машет им Кин-Драггу и Кейту, чтобы они обошли слева.

Лори и Фенн уже несутся вправо.

Охебс укрылся за своим рюкзаком в паре метров от меня позади и слева.

Он уложил свой лазган на рюкзак и прильнул к прицелу очками.

Наездники замечают нас и останавливаются.

Один из них выезжает вперед, вытягивая винтовку из ножен, висящих рядом с ногой.

Шестиногое существо, на котором он сидит, покрыто длинным, косматым мехом и имеет остроконечную морду меж массивных плеч.

Широкие перепончатые ноги ступают по пепельной поверхности не проваливаясь, оно вертит головой из стороны в сторону и постоянно фыркает.

На морде не видно глаз или ушей.

А сам наездник с головы до пят укутан в рваное тряпье.

Кроме этого, на нем тяжелая черная одежда и через грудь крест-накрест два патронташа.

Его ноги защищены длинной стеганной юбкой, разделяющей у паха, под ней плотные брюки.

Из под шарфа, намотанного на лицо, блестят линзы защитных очков, но самого лица не видно.

Он едет вперед одной рукой целясь из своего ружья, а другой держась за поводья зверя.

Он останавливается примерно в пятнадцати метрах от меня, бросает взгляд влево и вправо.

Целюсь лазганом прямо ему в грудь, палец замер на спусковом крючке.

Теряю мгновение, дабы стряхнуть грязь с наглазников, затем снова целюсь.

Справа раздается звук выстрелов запинающегося автогана, а в бурлящей пыли видны дульные вспышки.

Полковник немедленно поднимает пистолет, но я нажимаю на спусковой крючок первым.

Как и Охебс.

Два лазерных луча попадают в наездника почти одновременно: мой выстрел взрывает какой-то патрон на бандольере, а второй прошивает его правое плечо.

Зверюга подает назад, когда Брауни открывает огонь.

Рев тяжелого стаббера прорывается сквозь вой ветра, и два следующих всадника вылетают из седел.

Раздается еще выстрелы автогана справа, им вторит треск лазганов.

Внезапно все мой чувства обостряются.

Делаю несколько выстрелов в групку наездников, пока те разворачивают своих зверей, чтобы сбежать.

Попадаю одному из жеребцов в бок, и тот дико дергается, практически сваливая своего всадника, после чего оба исчезают во мраке.

Мы стреляем им вслед, совершенно не понимаю, попали или нет.

Передний всадник упал на шею своего скакна, который тупо стоял на месте, пока Полковник не всадил болт ему в череп.

Он завалился на бок, подняв при этом облако пепла и пыли.

Брауни дает еще пару очередей, после чего все снова замолкает, ну, за исключением свиста ветра.

Справа раздаются еще несколько выстрелов, и мне кажется, что я слышу крик, хотя не уверен.

Ждем, на случай, если они перегруппируются и предпримут еще одну атаку.

Проходит минута, затем другая, и еще одна, но мы все равно сидим на месте.

После дня монотонного топанья, внезапная деятельность разгоняет кровь по телу, я практически подергиваюсь от нахлынувшей энергии.

Напрягаю все силы, дабы остаться спокойным.

Мы все оборачиваемся, кода справа появляются что-то тянущие меж собой две фигуры.

Нас отпускает, когда мы видим, что это Фенн и Лори возвращаются с трофеем. Вместе с Охебсом, Фенном, Брауни и Спужем все еще настороже, мы собираемся вокруг мертвого наездника.

Он выглядит точно так же, как и все остальные убитые: закутан в слои и слои одежд.

Кейт стягивает с головы всадника шарф, открывая изъеденное всеми ветрами лицо, кожа загрубелая и толстая.

Губы усеяны струпьями и фурункулами, а зубы представляют собой черные пеньки.

Лори на некоторое время снимает ребризер, чтобы заговорить, пытаясь при этом не слишком часто вдыхать.

- Их было четверо, они пытались обойти нас сзади, - произносит она, делаю паузу, дабы вдохнуть из ребризера, - одного из них заметил Фенн и открыл огонь.

Полковник кивает, затем снимает свою маску.

- Кочевники, - произносит он, - их может быть больше. Нам нужно уходить, пока они не вернулись. А днем выставить дозор.

Я киваю, когда он поворачивается ко мне в ожидании подтверждения.

Спрятав пистолет в кобуру, он машет нам двигаться дальше.

Он вертит головой то влево, то вправо, словно ожидает увидеть других всадников.

Пепел уже засыпал их тела, и к тому времени когда мы собрались и выдвинулись колонной по одному, единственное что свидетельствует об их существовании - несколько темных насыпей.

Когда мы уходим в бурлящую пыль, ветром приносит далекий навязчивый крик.

Это сигнал, в этом не может быть сомнений. Покрепче сжав оружие, мы нервно оглядываемся вокруг и отчаливаем.

СЛЕДУЮЩИЕ две ночи мы идем изо всех сил.

В конце концов, когда приближается рассвет десятого дня, на горизонте к северу видно что-то темное.

Дневной солнечный свет застает нас в тени нависающего утеса, красным пятном взлетающего на сотни метров над дюнами.

Больше мы кочевников не видели, хотя изредка одному из нас по очереди чудилось, что он видел очертания вдалеке, спереди или сзади нас.

У изножья утеса находим небольшое отверстие наполовину забитое песком и пылью, прокапываемся внутрь.

Обнаруживаем просторную пещеру, в ней можно стоять в полный рост, а в ширину она около двадцати метров.

Пока остальные разбивают лагерь, Полковник просит меня и Охебса подойти к нему.

Выйдя из пещеры, мы бредем вокруг утеса, по тот не уходит к горному хребту, по которому мы лезем вверх.

Даже учитывая толстую подошву и перчатки на руках, подниматься не так-то легко, но в конечном счете мы взбираемся.

Отсюда видно на несколько километров над туманом из пыли, поднятым ветрами в пустошах ниже.

И вот оттуда замечаем проходящее примерно в двадцати километрах от нас шоссе Гадес-Херон. Оно прорезает пустоши, стоя на высоких стоблах, подобно серой тесьме на оранжево-красном фоне.

А чуть восточнее в дюнах и холмах раскинулась кузня Авернис, над ней висит черно-маслянистое облако сажи.

Она похожа на кузню Инфернус, только менее разгромленную.

Дымовые трубы сотни метров высотой пронзают темное облако, высокую и огромную, плоскую с боков конструкцию в центре, окружают лучащиеся жаром купола факторий-храмов Механикус.

Больше отсюда ничего невозможно разглядеть.

Дымящиеся останки гарганта - семьдесят метров разорванных металлических плит и торчащих пушечных стволов - покоятся в паре километров от комплекса.

Вокруг него все роится движением.

Из-за облака пыли невозможно что-либо рассмотреть детально, но это явно орки.

Вспышки света из кузни через несколько секунд дополняются гремящим, отдаленным буханьем тяжелых орудий.

Охебс указывает на западную часть кузни, и вот там мы замечаем затененные очертания двух боевых титанов, судя по размерам, полагаю, что это "Владыки Войны".

Они стоят и наблюдают за индустриальным комплексом.

Словно огромные стражи высотой в шестьдесят метров, они неподвижны, их огромные плазменные реакторы на холостом ходу, а здоровенные орудия молчаливы.

Перед ближайшим титаном по шоссе едет колонна транспорта, танки и личные машины.

По сравнению с бронированными титанами, они выглядят как игрушечные, они все меньше по размерам, чем его голова.

Могу себе представить, как экипаж стоит на своих постах и ожидает приказа обрушить разрушительную мощь своих боевых машин. Достав карту, Полковник дальше копается в кармане. На свет появляется короткий карандаш, тот делает несколько пометок на карте и передает ее Охебсу.

Заглядываю ему за плечо, пока он проводит маршрут под шоссе к западу Аверниса, вокруг края орочьих линий и затем к самому комплексу.

Полковник кивает, забирает карту и прячет ее.

Мы спускаемся с гряды и присоединяемся к остальным.

ВЕСЬ ДЕНЬ не спал, думая о кочевниках пепельных пустошей, что нашли нас и зная о том, что сражение предстоит очень скоро.

Нам слышны периодические взрывы.

Нам нужно проникнуть в Авернис, и сражение на самом деле может сыграть нам на руку.

Никто даже не посмотрит вслед отделению, несущемуся через заминированный комплекс - там и так повсюду солдатня.

Единственная проблема - самим бы не увязнуть в сражении.

Когда день переходит в ночь, темные небеса снова освещаются взрывами и дульными вспышками.

Мы идем по пустошам к Авернису.

Идем медленнее, чем обычно, дабы неожиданно не вляпаться во что-нибудь.

Я сам, Лори и Фенн регулярно отходим вперед, чтобы разведать вражеские позиции, но за первый час таковых не обнаруживаем.

Шум от орочьей атаки теперь громче, они сражаются всего в паре километров от нас.

Начинаем забирать на запад, подальше от веселья поле боя.

Когда подходим ближе, то замечаем свет фар от машин, движущихся по шоссе.

Это танки и транспорт снабжения, который перебросили с других фронтов для усиления Аверниса.

Между огромными распорками проходим под самим шоссе, перебираемся через насыпи из мусора и остовы машин.

Столбы из рокрита выщерблены и в них полно дырок от пуль. Свидетельством разыгравшейся битвы за контроль над дорогой, во все стороны слева и справа растянулись искореженные останки сражавшихся.

Сквозь рокот проносящихся выше машин раздается странный шум: звук раздираемого металла, и падение вывернутых из дороги камней на груду щебня.

Во тьме происходит какое-то необычное шевеление.

Возможно это просто пустынные крысы или одинокие мусорщики промышляют среди останков войны.

Чем бы оно ни было, оно не показывается нам на глаза.

Когда мы проходим беспорядочно нагроможденные обломки, то быстро осматриваем местность за нами - но там никого нет.

В двух километрах впереди к востоку стоят внешние здания комплекса-кузни.

Из крыш выступают дымовые трубы, выбрасывающие пламя, свет от кузни и печей бьет из разбитых окон и разрушенных дверей.

На фоне ревущих реактивных двигателей и трассеров, пронзающих ночное небо, мы проникаем в Авернис, пробираясь через ломанный решетчатый забор, окружающий оставшиеся без окон здания предместий.

Пробираемся через дальнюю стену и спрыгиваем во внутренний двор.

На замерзшей до камня земле урывками дымят кучи теплого шлака, подсвеченные вспышками противовоздушных орудий на крыше ближайшего здания кузни.

У входа в кузню стоит караулка, мы огибаем ее, держась теней, после чего идем вдоль окружающего ограждения.

Когда мимо проходит отделение пехотинцев Стального Легиона, следуя за своей "Химерой", ныряем в тени.

Справа от нас оживает прожектор, его луч света бьет в небеса и отражается от них.

К нему присоединяются другие, и вскоре десяток пятен яркого света крест-накрест полосуют ночное небо, периодически подсвечивая силуэты огромных бомбардировщиков орков.

Пока мы пробираемся через забор, в небо с визгом улетают разрывные и трассеры.

Но бомбардировщики не атакуют, они исчезают из вида, поскольку направляются на восток, к улью Херон.

Полковник показывает налево, и мы спешим туда, огибаем брошенные баррикады из мешков с песком и пустующими пулеметными гнездами, и спешим в сам Авернис, окруженный портальными мостиками над дремлющими огневыми позициями.

Перед нами взрывается отклонившийся от траектории снаряд и обрушивает кирпичную стену надворной постройки.

На приводимой в движение паром машине появляются пожарные, и мы отходим в сторону, держимся другого маршрута, чтобы попасть к нашей цели.

Полковник неуклонно ведет нас на северо-восток, окольными путями, дабы избежать контакта с силами обороны.

Примерно в полукилометре внутри Аверниса чадит очистительный завод, его трубы и башни сливаются на фоне темного неба, а трубы и резервуары теперь представляют собой темную мешанину скрученного металла и разорванного феррокрита.

- Вот и оно, - говорит Полковник, его голос приглушен ребризером. Он машет мне первым идти внутрь.

Что-то хрустит под ногой, и опустив взгляд вниз, я вижу полусгнивший череп орка.

Рядом лежат другие останки, как чужаков, так и людей, теперь очевидно, что завод несколько раз переходил из рук в руки.

На развороченную сеть подвесных проходов ненадежно опираются скрученные, похожие на шпили, насосные башни.

Полковник ведет нас к ним, жестами показывая, что нам нужно внутрь разрушенного здания.

Проходя мимо, замечаем, как в пустых, потрескавшихся дисплеях отражаются наши лица.

Мимо перевернутых кресел, избегая растрескавшихся плит и валяющихся на полу кружек, мы идем дальше.

Оказываемся наверху у спиральной лестницы, уходящей в глубины Аверниса.

Полковник достает маленький фонарик из своего рюкзака и поджигает его спичкой. Затем, достав пистолет, ведет нас вниз.

Пять ярусов и мы выходим на еще одну площадку.

Полковник отходит от лестницы и ныряет через рухнувшую арку прохода.

Внутри мы оказываемся в комнате, полной труб и измерительных приборов, насосные механизмы уже давно стоят. Через всю комнату проходит одна единственная здоровенная труба, в два раза выше человека.

Рядом со стеной, куда она уходит, есть люк обслуживания.

Когда Охебс открывает его, то тот тревожно скрипит.

Посветив туда фонариком, Полковник осматривает внутренности темной трубы.

Ее борта в пене и осадках, а по дну струится тонкий ручеек блестящей, густой жидкости.

Воняет она очень резко, даже через защитное одеяние, глаза и губы щипет.

Полковник пригибается и перешагивает через люк в трубу, его ботинки глухо звенят по толстому, проржавевшему металлу.

Посветив фонариком влево, в сторону Херона, он машет нам идти за ним.

 

 

Глава тринадцатая.

В конце туннеля нет света.

ВОЗДУХ в трубе старый и застоявшийся, с липким привкусом нефти, но, однако чище, чем тот, которым мы дышали с момента прибытия на Армагеддон.

Мы поснимали ребризеры и разговариваем пока идем. Это помогает сломить монотонное вышагивание километр за километр, день за днем.

Идем за качающимся светом фонаря Полковника.

Примерно через километр, когда мы вышли за пределы Аверниса, трубопровод резко уходит вверх и выходит на поверхность пепельных пустошей.

Периодически он уходит то влево, то вправо или ныряет и поднимается над какими-то препятствиями.

Тут и там в попадаются повреждения от боев снаружи.

Нам приходится надевать ребризеры, когда мы проходим секции, в которых из разрывов сочится внешний свет.

Под ноги попадается пыль и пепел, задутый из пустошей.

В одном месте трубопровод настолько искорежен и разорван каким-то мощным взрывом, что нам приходится переползать скрученный металл.

Выйди из разрушенной трубы в пустоши, мы видим вздымающийся вдалеке Херон, примерно в тридцати километрах.

Шпили, высотой в тысячи метров, протыкают небеса, словно темное копьё, а их макушки утопают в низко висящих токсичных облаках.

Пламя вырывается из разрушенных остовов, и до сих пор видны признаки тяжелого сражения, когда артиллерийские батареи обстреливали нижние подступы.

Сам улей, будто гигантский сталагмит, возвышается над пустошами, утыканный при этом посадочными доками для шатлов и входами.

Даже издалека нам виден дым, исходящий из миллионов труб, он поднимается и зависает на верхних уровнях улья, добавляя смога, который затрудняет обзор его высоких башенок.

Контрфорсы, на которых располагались десятки тысяч бойниц, выдолблены и оцарапаны воронками и следами попадания снарядов.

Феррокрит изъеден тысячелетней эрозией и приобрел странные, текучие органические очертания.

В целом улей выглядит как огромный курган огненных муравьев, выросший из самого ядра планеты.

Все это напоминает мне Олимпию, мой родной дом, и не так давно произошедшую битву вокруг ульев на Ичаре-4, что так далек от этого места.

Через сотню метров труба продолжается, но я пользуюсь каждой секундой, чтобы впитать в себя темное величие Херона.

Мне представляются тысячи факторий, миллионы людей, работающих в кузнях и заводах, мастерских и гаражах.

Гул двигателей, лязг молотов резонирует во всем ульем - звуки моего детства.

Поколения живут и умирают дыша воздухом, который не обновлялся тысячелетиями, так и ни разу не попробовав воды, не переработанной из мочи живших до них пятиста прародителей.

Большинство ни разу в жизни не видели света, кроме как из светосфер.

А многие даже и не знают о существовании таких вещей.

И это может быть последний раз, когда я смотрю на этот улей во всем его великолепии, здоровый термитник человеческого усердия с собственной жизнью и собственной индивидуальностью.

Всего лишь через две недели его может не стать.

Он может повторить судьбу улья Гадес, превратиться в пустоши из воронок, в свидетельство орбитальной ярости Злобный десантников.

Эти миллионы душ, если не миллиарды, существуют в блаженном неведении относительно нависшей над ними угрозы.

И они обречены просто потому, что бессмысленно пытаться их спасти.

Так было всегда, и так должно быть в Империуме, где не считаются с миллионами или миллиардами жизней.

Конечно, такие числа поражают. Но что волнует Императора всевидящего на Золотом Троне Терры, если миллиарды душ умирают вот так, сдерживая на планетах тьму?

Но это просто капля в море, среди миллионов океанов.

Армагеддон должен выстоять.

Я задерживаюсь на пару секунд, пока остальные лезут обратно в трубу.

Я не могу позволить Херону погибнуть.

Если он падет, тоже самое произойдет и с ульем Геди на Олимпе.

Не важно, что будет со мной, или что со мной случится, я всегда был уверен, что Геди будет жить дальше, и будет столь же стар как и сам Империум, что он переживает войны, нищету, восстания и перевороты.

Люди меняются, к власти приходят то одни, то другие, но Геди всегда остается Геди.

А теперь это может оказаться прахом.

Возможно, даже в эту секунду он представляет собой погребальный костер из трех миллиардов, разожженный орками или эльдарами, или тау, или предателями Бездонного Хаоса.

А может, его уничтожили солдаты Империума.

Но если Херон устоит, тогда и Геди сможет, и тогда частичка меня будет жить вечно.

ПОСЛЕ дней пути пара километров ничего не значит. Трубопровод резко уходит вниз и направляется в скальное основание под пепельными пустошами к подулью Херона.

Мы решаем остановиться на несколько часов для отдыха, прежде чем приложить все усилия для исполнения нашей цели.

Тут внизу тишина, даже ветер не свистит в трубе, чтобы сломить молчание.

Закрываю глаза, но сон так и не идет.

Услышав царапанье, я открываю глаза и вижу, что Брауни скребет ножом свою лысину, убирая несуществующую щетину.

Сажусь, он оборачивается и смотрит на меня.

На темном лица белеют глаза, и они пялятся на меня из темноты.

Встав, он обходит спящего Фенна и садится рядом со мной.

- Почти на месте, - говорит он почти шепотом, чтобы не разбудить остальных.

Я киваю, но не понимаю, хочется ли мне разговаривать или нет.
- Как ты думаешь, как долго мы будем искать его?

- Сложно сказать, - я пожимаю плечами, - там целые полки Гвардии ищут его уже почти год и ни разу не видели, ну или так думает Фенн.

- Ну и как тогда мы найдем его? - нахмурившись, спрашивает он. - Мы можем бродить там неделями, месяцами, даже годами.

- Ничего подобного, - отвечаю я, и он внимательно смотрит на меня.

- Откуда ты знаешь? Что ты слышал?

- У Полковника всегда есть план, - говорю я, - и я ставлю на то, что он уже знает, где фон Страб, а если нет, то точно знает, как отследить его вовремя.

- Ты, кажется, в этом уверен, - говорит он.

- Опыт, - через секунду отвечаю я, - Полковник никогда не проигрывал.

- Я вообще ничего о нем раньше не слышал, пока он не появился в башне заключенных, - молвит Брауни, глядя на спящего Шеффера.

Полковник лежит на спине, устроив голову на свой рюкзак.

Его плащ натянут под самый подбородок наподобие одеяла. Его можно принять за труп, если бы его грудь неглубоко не поднималась и не опускалась.

- Если он такой герой, то наверняка кто-нибудь знал бы его, или хотя бы, откуда он появился?

- Ты когда-нибудь слышал о Тифон Прим? - спрашиваю я, наклоняясь поближе.

Он качает головой.
- А как насчет Ложной Надежды? Крагмира? Избавления?

- Неа, никогда о них не слышал, - отвечает Брауни, - а что?

- В том-то и дело, - говорю я, - ты ничего не слышал о Полковнике, потому что он этого не хотел. Вообще кто-нибудь знает, где он конкретно побывал? Что он сделал? Ну, может быть только инквизитор Ориель и парочка его таинственных друзей. Может быть, Магистр войны или маршал сектора. Но я не слышал о нем от других. Насколько я знаю, он может оказаться сыном Высшего Лорда Терры, или даже внебрачным отпрыском раба-гладиатора. Мы некогда даже считали, что он демон в обличье человека.

Брауни ржет, после нервно смотрит на остальных.

- Это уже перебор, да? - спрашивает он.

- Я видел, как ему оторвало руку плазменным выстрелом, - говорю я.

Брауни смотрит на руки Полковника, сложенные на груди, словно у трупа, ожидающего, когда его уложат в гроб.

- По мне, так с ними все в порядке, - говорит он, - так ты утверждаешь, что он не человек?

- Да не слушай его, - вклинивается слева от меня Лори, перекатываясь на бок.

- Полковник такой же человек, как и мы с тобой.

Брауни не может удержаться и украдкой смотрит на нее.

Он явно разглядывает ее алебастровую кожу и снежно-белые волосы.

- А что? - говорит он. - В словах Кейджа есть смысл.

Лори одаривает меня внимательным, тяжелым взглядом и я отворачиваюсь, задумавшись о том, что он знает.

Что Ориель рассказывал ей обо мне? И что насчет Охебса? Ориель знал, или подозревал, что я псайкер. Он озвучил свои опасения кому-нибудь еще?

Лори стучит пальцем себе по макушке, и мое сердце замирает.

- Кейдж слегка не в себе, не так ли, Кейдж? - спрашивает он.

Я одариваю ее хмурым взглядом.
- У него тут немного не хватает, вырезали на последнем задании.

- И как это связано с Полковником? - спрашиваю я, повышая голос. - Ты же сама думала, что с ним что-то не так.

В желтом свете фонаря над нами вырисовывается тень.

Мы поднимаем глаза - там Полковник, его лицо в тени.

Он поворачивает голову, чтобы взглянуть на каждого из нас, его глаза - едва видимые щелочки.

Левой рукой он снимает перчатку с правой и протягивает ее вперед.

Я ожидал увидеть металл или аугметику, но там загрубелая и морщинистая кожа, запястье поросло маленькими волосами.

Он наклоняется вперед и машет рукой перед моим лицом.

- Они отрастили мне новую, - говорит он, склоняясь еще ниже.

- Кто? - спрашивает Брауни и вздрагивает, когда Полковник обращает свой взор на него.

- Техножрецы, конечно же, - отвечает он, снова натягивая перчатку, - три недели беспрестанной боли, когда растет кость, новая плоть сращивается со старой, а кожа твердеет под светом специальных ламп.

- Вы никогда об этом не упоминали, - говорю я, и Полковник выпрямляется.

- А с чего бы? - спрашивает он. - Ты можешь бояться и ненавидеть Инквизицию, но они могущественные союзники и у них есть свои методы.

Новая рука это не быстро, но все же не так долго, как когда они восстанавливали мою спину, после того как ее перемолол танк.

Он снова наклоняется вперед, его лицо в считанных сантиметрах от моего.

- Ты думаешь я родился с этими глазами, Кейдж? - спрашивает он, от его шепота по спине бегут мурашки. - Они даже глаза могут вырастить, ты знал об этом?

Но эти от донора.

- И кто им был? - пересохщим голосом спрашивает Лори, при этом пристально глядя на Полковника.

Ее рука непроизвольно касается моей.

- Еретик, который согрешил против Бога-Машины, - вещает Шеффер, - теперь он безмозглый сервитор, которому не нужны глаза, чтобы следить за возмущениями плазмы в реакторе боевого корабля.

- Гребануться можно, - говорю я, качая головой, - а что еще они сделали с вами?

Он озадачено смотрит на меня.

- Может это и звучит как наказание, - говорит Полковник.

Я вижу как позади него проснулись остальные и теперь внимательно слушают.

Эразм так выпятил глаза, что кажется будто они вот-вот взорвутся.

- Это не мера наказания, это дар. Во мне поддерживают жизнь уже в течении шести поколений, это примерно триста лет.

Три века на службе Императора - три века почитания.

- Вы три века обманываете смерть и не знаете ничего кроме войны? - спрашивает Лори, чем заслуживает горький смех Полковника.

- Жизнь - это война, Лори, вы об этом знаете лучше всех, - молвит он, - я не был создан для сражений как вы, но в своей мудрости Император даровал мне редкий талант, встречающийся не так часто.

Я никогда не проигрываю, и пока я жив, никогда не проиграю.

- О чем это он, когда говорит, что вы были созданы для сражений? - спрашивает Брауни, глядя на Лори. - Что это значит?

Лори не отвечает, только кривится Полковнику.

- В чем дело, Лори? - спрашивает Шеффер. - Тут нечего стыдиться и нечего скрывать.