Радикальная история растений, психоактивных веществ и человеческой эволюции 6 страницаДля разумного и пользующегося языком вида, как мы, например, переживание экстаза воспринимается не как простое удовольствие, а скорее как нечто невероятно интенсивное и сложное. Он связан с самой природой нас самих и нашей реальности, с языком, с нашим собственным образом. В таком случае вполне естественно, что он оказался в центре шаманских подходов к существованию. Как отмечал Мирча Элиаде, шаманизм и экстаз – это, по сути, одно и то же. Этот шаманский комплекс, – пишет он, – очень стар: его находят целиком или частично у австралийцев, у архаичных народов Северной и Южной Америки, в полярных регионах и т.д. Существенный и определяющий элемент шаманизма – экстаз; шаман – специалист в священном, способный покидать тело и предпринимать космические путешествия «в духе» (в трансе). «Одержимость» духами, хотя и наблюдаемая в шаманстве великое множество раз, не является каким-то первостепенным и существенным элементом. Она указывает скорее на феномен вырождения, ибо высшая цель шамана – оставить тело и подняться на Небо или спуститься в Ад, а не позволить себе быть «одержимым» ими[29]. Гордон Уоссон добавляет по поводу экстаза следующее. В трансе своем шаман уходит в дальний путь – в место ушедших предков, в нижний мир или туда, где обитают боги; и эта страна чудес, смею я утверждать, как раз там, куда доставляют нас галлюциногены. Они – врата к экстазу. Сам по себе экстаз ни приятен, ни неприятен. Блаженство или паника, в которые он ввергает, для экстаза не существенны. Когда вы в состоянии экстаза, сама душа ваша как бы вырывается из тела и уходит. Кто направляет полет ее: вы, ваше подсознание или какая-то высшая сила? Может, это тьма кромешная, но ты видишь и слышишь яснее, чем когда-либо прежде. Ты наконец лицом к лицу с Конечной Истиной: таково неодолимое впечатление (или иллюзия), что охватывает тебя. Ты можешь посетить Ад, Елисейские поля асфоделий, пустыню Гоби или просторы Арктики. Ты познаешь благоговение, познаешь блаженство и страх, и даже ужас. Каждый переживает экстаз по-своему, и никогда это не бывает одинаково. Экстаз – самая суть шаманизма. Неофит из большого мира связывает грибы в первую очередь с видениями, но для тех, кому знаком индейский шаманский язык, грибы через шамана «говорят». Гриб – это Слово: es habla, как сказал мне Аурелио. Гриб дарует курандеро то, что греки называли логосом, арии – ваком, веды – кавьей. Поэтическую потенцию, как подытожил Луи Рену. Божественное откровение поэзии – дар энтеогена. Экзегет – толкователь текстов, искусный лишь в анатомировании сути лежащих перед ним стихов, конечно же, необходим, и его тонкие наблюдения заслуживают нашего внимания, но, если он не одарен кавьей, ему следует быть осторожным в обсуждении высших форм поэзии. Он анатомирует стихи, но не знает экстаза, который является душой стихов[30]. ШАМАНИЗМ Заявляя, что религия родилась, когда гоминиды столкнулись с галлюциногенными алкалоидами, Уоссон явно не разделял взглядов Мирчи Элиаде. Элиаде считал «наркотический» шаманизм своего рода упадочничеством. Он полагает, что если те или иные индивиды не в состоянии достичь экстаза без снадобий, то их культура, вероятно, пребывает в состоянии упадка. Употребление слова «наркотический» – термина, обычно предназначаемого для обозначения усыпляющих средств, – в описании этой формы шаманизма отдает некоторой ботанической и фармакологической наивностью. Точка зрения Уоссона, которую я разделяю, как раз противоположная: присутствие галлюциногена показывает, что шаманизм подлинен и жив; поздняя упадочническая фаза шаманизма характеризуется отработанными ритуалами, разного рода испытаниями и опорой на патологические личности. Там, где эти феномены являются главными, шаманизм явно на пути к тому, чтобы стать просто «религией»[31]. Во всей своей полноте шаманизм не просто религия, а некое динамичное вступление в связь со всем живым на планете. Если, как говорилось ранее, галлюциногены действуют в естественной среде как несущие весть молекулы, экзоферомоны, то такие отношения между приматами и галлюциногенными растениями означают передачу информации от одного вида к другому. Одомашнивание гоминидами крупного рогатого скота обернулось пользой для грибов, так как расширилась занимаемая ими ниша. Там, где растительные галлюциногены не встречаются, обновление культуры происходит очень медленно (если происходит вообще), но мы видим, что в присутствии галлюциногенов культура регулярно знакомилась со все более новой информацией, с новым сенсорным вводом и поведением и таким образом продвигалась ко все более и более высоким состояниям саморефлексии. Шаманы были авангардом этого творческого прогресса. Как же свойство растений быть катализатором сознания могло конкретно сыграть какую-то роль в возникновении культуры и религии? Каковым было влияние этого обычая, этого содействия пользующихся языком, мышлением, но находящихся в неординарных переживаниях гоминидов на естественный порядок? Я полагаю, что природные химические соединения действовали как феминизирующие агенты, которые смягчали и цивилизовывали эгоцентрические ценности охотника-одиночки свойственной женщинам заботой о воспитании детей и об общем выживании. Долгое и частое нахождение под действием психоделического опыта, прорыв «Совершенно Иного» на земной план, вызываемый галлюциногенным ритуальным экстазом, влияли на растворение той части психики, которую мы, современные люди, называем «эго». Где бы и когда бы функция «эго» ни начинала формироваться, она была для данной психики сродни известковому образованию или какой-то блокировке энергии. Потребление психоделических растений в контексте шаманской инициации растворяло, как растворяет и сегодня, как бы узлом завязанную структуру «эго» в недифференцированное чувство, именуемое в восточной философии термином «дао». Это растворение индивидуальной идентичности в дао является основной целью восточного мышления. Оно традиционно признавалось ключом к психологическому здоровью и гармонии как для группы, так и для индивида. Чтобы правильно оценить наше затруднительное положение, нам необходимо понять, что значила для нашей человеческой природы эта утрата дао, утрата коллективной связи с Землей. МОНОТЕИЗМ Мы, люди Запада, – наследники совершенно иного понимания мира. Утрата связи с дао означала, что психологическое развитие западной цивилизации стало заметно отличаться от восточной. Запад был устойчиво сосредоточен на «эго» и на боге «эго» – идеале монотеизма. Монотеизм является, по существу, проявлением стереотипа патологической личности, спроецированного на идеал Бога: стереотипа параноидального, собственнического, одержимого властью мужского «эго». Это не тот бог, какого вы пригласили бы на пикник в саду. Интересно и то, что этот западный идеал – единственная формулировка божества, которое нигде в теологическом мифе не соприкасается с женщиной. В Древнем Вавилоне ан был в паре со своей супругой Инаной; греческая религия приписывала Зевсу жену, множество других супруг и дочерей. Эти небесные пары типичны. Только у бога западной цивилизации нет ни матери, ни сестры, ни женщины-супруги, ни дочери. Индуизм и буддизм сохранили традиции технических методов экстаза, включающих, как это выражено в «Йога сутре» Патанжали, «светоносные травы», и ритуалы этих великих религий дают широкий простор для выражения и оценки женского начала. Печально, но западная цивилизация страдала длительным, упорным разрывом социосимбиотической связи с женским началом и тайнами жизни органической, которые можно познать через шаманское использование галлюциногенных растений. Современная религия на Западе – это какой-то набор социальных шаблонов или набор забот, сосредоточенных на особой моральной структуре и представлении о долге. Современная религия редко представляет собой какой-то опыт отстранения «эго». С 60-х годов распространение культов транса и танцев типа «диско» и «рэгги» являет собой неизбежное и здоровое противодействие той повсеместно умирающей форме религиозного выражения, которое принято в западной культуре и в культуре высокого технического уровня. Связь между рок-н-роллом и психоделиками – связь шаманская; транс, танец и опьянение возмещают формулу Архаичного и для проведения религиозных праздников, и для обеспечения возможности хорошо провести время. Всемирный триумф западных ценностей означает, что мы, как вид, забрели в состояние затяжного невроза из-за отсутствия связи с бессознательным. Обретение доступа к бессознательному путем использования растительных галлюциногенов подтверждает нашу первоначальную связь с живой природой планеты. Наше отчуждение от природы и бессознательного закрепилось примерно две тысячи лет назад во времена перехода от эпохи Великого Бога Пана к эпохе Рыб, который завершился пресечением языческих мистерий и возникновением христианства. Происшедший в результате этого психологический сдвиг вверг европейскую цивилизацию в два тысячелетия религиозной мании и гонений, войн, материализма, и рационализма. Чудовищные силы научной индустриализации и мировой политики, зародившиеся в новые времена, были плодом нарушения симбиотических отношений с растениями, связывавших нас с природой с самых начальных туманных времен. Люди стали запуганными, обремененными чувством вины и одинокими. Родился человек экзистенциальный. Ужас бытия был той плацентой, которая сопровождала рождение христианства, окончательного культа владычества ничем не ограниченного мужского «эго». Отказ от растворяющих «эго» ритуалов с потреблением галлюциногенных растений позволил тому, что начиналось как стиль индивидуальной неприспособленности, стать руководящим имиджем всего социального организма. Изнутри контекста беспрепятственного роста ценностей владычества и истории, пересказанной с точки зрения владык, нам необходимо вновь обратить свое внимание на путь Архаичного, на путь растений, вызывающих видения, на путь Богини. ПАТОЛОГИЧЕСКИЙ МОНОТЕИЗМ Тенденция к единой целостности в психике, тенденция в какой-то степени инстинктивная, может тем не менее стать патологической, если ей следовать в контексте того, что растворение границ и открытие заново основы бытия невозможно. Монотеизм стал носителем модели владыки, Аполлоновской модели «я», солярной и завершенной в своем мужском выражении. В результате этой патологической модели, достоинство и сила эмоции и мира естественного были девальвированы и заменены нарциссической зачарованностью абстрактным и метафизическим. Эта позиция оказалась обоюдоострой. Она отдала науке объяснительную власть и правоспособность на нравственное банкротство. Культура владычества проявила замечательную способность претерпевать изменения в соответствии с изменениями уровней техники и коллективного самосознания. Монотеизм во всех своих проявлениях был и остается единственной наиболее устойчивой силой, сопротивляющейся пониманию первенства мира естественного. Монотеизм усиленно отрицает необходимость вернуться к такому стилю культуры, который периодически позволяет взглянуть на «эго» и его ценности с перспективы, достигаемой благодаря соприкосновению с растворяющим границы погружением в тайну Архаичного – тайну вызванного с помощью растения, а следовательно, ассоциируемого с материнским началом психоделического экстаза и той целостности, которую Джойс назвал «матрицей мамы – самой таинственной». СЕКСУАЛЬНОСТЬ В АРХАИЧНОМ Это не означает, что жизнь кочевого скотовода лишена забот. Несомненно, ревность и собственничество оставались у потребляющих грибы архаичных людей хотя бы как след иерархической организации в общественных формах протогоминидов. Наблюдение современных приматов – их игр во влияние и их крайне усиленной иерархической структуры – наводит на мысль, что общества протогоминидов, существовавшие до потребления грибов, вполне могли быть по стилю обществами владычества. Таким образом, мы, возможно, прожили не более чем недолгий период отказа от стиля владычества, недолгую склонность к истинно динамической и сознательной гармонии с природой, разойдясь с прошлым всех нас как приматов, и слишком скоро были раздавлены колесницей исторического процесса. С отказом от «африканского Рая», достигаемого через потребление гриба, мы лишь все больше и больше становились скотами в обращении друг с другом. Открытый и несобственнический подход к сексуальности является фундаментальным для обществ стиля партнерства. Но тенденция эта приводилась в синергию и закреплялась оргиастическим поведением, которое, несомненно, было частью религии африканской Богини-гриба. Групповая сексуальная активность в малом племени охотников-собирателей и групповые переживания с галлюциногенами растворяли границы и различия между людьми и обеспечивали открытую и неструктурированную сексуальность, естественно являвшуюся одной из сторон жизни кочевого племени. (Это вовсе не значит, что современные грибные ритуалы – это оргии, невзирая на то что, возможно, какая-то жадная до сенсаций часть публики предпочитает так думать.) ИБОГАИН СРЕДИ ФАНГОВ Культы бвити в Западной Африке, обсуждавшиеся в третьей главе, дают поучительный пример: потребление одного галлюциногенного растения, содержащего индол, обеспечивает не только визионерский экстаз, но также и то, что потребляющие его называют «открытой сердечностью». Это качество – заботливое отношение к другим – объясняет, по мнению многих, внутреннюю сплоченность общества фангов и способность бвитистов фангов противостоять внедрению коммерсантов и миссионеров в целостность их культуры: Ни бвитисты, ни фанги не считают, что могут искоренить ритуальный грех, или зло в мире. Эта несостоятельность означает, что люди должны торжествовать. Хорошее и дурное всегда рядом. Фанги, например, нередко говорили миссионерам: «У нас два сердца – хорошее и плохое» Пер вые миссионеры, узнав об этом противоречии, проповедовали евангелие с обещанием «единосердечности» в христианстве. Но фанги там этого не находили. Для многих христианское «единосердечие» было заужением их «я». Несмотря на то, что бвити превозносят «единосердечие», это как раз то самое единосердечие, которое сплавлено из потока многих качеств, перетекающих из одного состояния в другое. Это доброта, обретаемая в присутствии недоброты, высокое, обретаемое в присутствии низкого. Это – то или иное возникающее качество, возбуждаемое в присутствии своей противоположности[32]. Парадоксально, но ибогаин – индольный галлюциноген, ответственный за фармакологическое действие растения бвити (Tabernanthe iboga), широко признается и как средство воздействия на прочность брачных уз (вопреки таким установкам фангов, как легкий развод), и как афродизиак. Быть может, это одно из немногих растений среди десятков других, объявляемых афродизиаками, которое действительно представляет собой то, что рекламируется[33]. Большинство прочих кандидатов на такое наименование фактически являются всего лишь стимуляторами, которые могут вызывать общее возбуждение и длительную эрекцию. Ибогаин как бы действительно меняет, углубляет и усиливает те психологические механизмы, которые кроются за сексуальным импульсом: человек испытывает одновременно ощущение отрешенности и вовлеченности, открывающей возможность участия. Тем не менее в ситуациях, где сексуальная активность не является санкционированной и уместной, ибогаин не вызывает ни сексуального возбуждения, ни даже самой возможности такового. В этих ситуациях он действует во многом подобно тому, как действует аяхуаска у ее традиционных потребителей, то есть как растворяющий все границы визионерский галлюциноген. Здесь мы видим еще один пример исследования, ожидающего только изменения общественного мнения, для своего осуществления. Если воздействие ибогаина при половых расстройствах будет соответствовать тому, что говорят в народе, то дальнейшие исследования могут быть особенно многообещающими. Сильнодействующие растения, меняющие наше отношение к сексуальности, наше видение себя и мира, являются особой сферой компетенции людей, которых мы привыкли считать примитивными. Это всего лишь еще одно доказательство того, до какой степени неосознанно усвоенная позиция владычества обкрадывает нас, лишая участия в более просторном и богатом мире эроса и духа. По легко угадываемым причинам, общества владычества, пришедшие на смену обществам партнерства, пылко подавляли не столько групповую сексуальную активность, сколько религию гриба-галлюциногена. Групповая сексуальная активность без растворения «эго» владыки помогала наиболее одержимым «эго» мужчинам добиться власти и подняться в иерархии общества, поскольку господство над другими в конечном счете включает в себя и господство сексуальное. Это объясняет сохранение оргий и групповой сексуальной активности во многих мистериальных религиях, в празднествах Диониса и римских сатурналиях и повсеместно в язычестве значительное время спустя после того, как сердце языческого мира перестало биться. Однако озабоченность владык установлением четкой мужской линии отцовства перевесила в конце концов все прочие соображения. И тогда владычество «эго» достигло окончательного преимущества. В ходе безжалостного искоренения христианством всего неортодоксального оргии были признаны гибельными действиями, выходящими за всякие рамки (то есть растворяющими их), каковыми они и являются, и соответственно были запрещены. РАЗЛИЧИЯ Некоторые важные отличия вырисовываются из сравнения основанного на «эго» общества владычества и пластичного, психологически раскованного общества партнерства. В модели партнерства значительно ослаблено собственническое отношение мужчин к женщинам, которое является главной стороной модели владычества. Менее явственно выступает и склонность женщин стремиться к длительному сохранению парных союзов с мужчинами в погоне за обеспеченностью и высоким положением в обществе. Организация семьи не жесткая и не иерархичная. Детей воспитывает обширное семейство родных и двоюродных братьев и сестер, дядей и теток, а также бывших и настоящих сексуальных партнеров их родителей. В таком окружении у ребенка существует множество разного рода отношений и большое разнообразие ролевых моделей. Групповые ценности обычно не находятся в противоречии с ценностями индивида, с ценностями его или ее партнеров и детей. Поощряется сексуальное экспериментирование молодежи. Пары могут закрепляться по множеству причин, связанных с ними самими и с благосостоянием группы; такое закрепление может быть пожизненным, но необязательно. Сексуальность редко бывает табу в таких обществах и становится табу лишь в результате контакта с ценностями общества владычества. В обществе владычества мужчины склонны предпочитать сексуальных партнерш, которые молоды, здоровы и способны произвести многочисленное потомство. А стратегия женщины в таком обществе часто заключается в образовании союза с мужчиной старше нее, который, распоряжаясь ресурсами группы (пищей, землей или другими женщинами), может гарантировать, что престиж женщины не упадет, когда она станет старше и выйдет из возраста деторождения. В идеальном партнерском обществе более старшие мужчины могут иметь сексуальные отношения с молодыми женщинами, но без какой-либо угрозы для отношений, сложившихся с женщинами постарше; женщинам, однако, не нужно искать через покровительство мужчин старше себя гарантии благополучного рождения детей. Эта ситуация возникла, поскольку власть не находилась исключительно в руках мужчин в возрасте и сильных. Власть скорее распределялась между мужчинами и женщинами всех возрастных групп. Власть окончательная, высшая, в таких обществах была властью творить и хранить жизнь, и, таким образом, естественно, была женской – властью Великой Богини. Джин Бейкер Миллер отмечала, что так называемая потребность влиять на других и править ими с психологической точки зрения является вовсе не чувством силы, а чувством бессилия. Видя разницу между «властью для себя и властью над другими», она пишет: «В основополагающем смысле чем выше развитие каждого индивида, тем на большее он способен, тем более эффективен и тем менее нуждается в ограничении других»[34]. Партнерские общества не просто заменяли патриархат матриархатом; подобные представления слишком ограничены и завязаны на пол. Подлинное отличие существует здесь между обществом, основанном на партнерстве с ролевыми отношениями определяющимися с возрастом, уровнем способностей и мастерством, и обществом, в котором владычество иерархии поддерживается за счет полного выражения и общественного использования индивидов внутри группы. В ситуации партнерства отсутствие понятий, основанных на собственности и раздутом «эго», делало ревность и собственничество менее проблематичными. Враждебное, как правило, отношение общества владычества к сексуальному выражению, можно проследить до его истоков – до того ужаса, какой ощущает «эго» владыки в любой ситуации, когда его границы рушатся, даже в ситуации самой приятной и естественной. Представление французов об оргазме как о «малой смерти» (petit mort) в совершенстве передает весь этот страх и всю ту прелесть, какие несет в себе растворяющий всякие границы оргазм для культуры владычества. 6 Анги с сестрой и другими девочками-родственницами толпились у входа в храм. Покрывало из воловьей кожи, обычно скрывающее от глаз внутренность храма, было снято. Было время празднества, прославляющего щедрость Великой Богини. Выдающиеся женщины городка с пропитанными жиром волосами и серовато-голубым церемониальным пеплом на грудях и бедрах стояли на коленях вокруг украшенного гирляндами, застывшего в экстазе образа Богини и пели. Она сияла возлежащая, опираясь на рог, осыпанная охапками цветов и подношений из сосновых орешков. В мерцающем свете множества ламп юные наблюдательницы никогда еще так явственно не видели, что это не сама Богиня во всем богатстве своего образа – беременная, восстающая и впадающая в сон, – а деревянная статуя с вкраплениями тонкого обсидиана, которым город был так знаменит, и покрытая слоями красящего вещества и жира до такой степени, что она сияла тем же блеском черного дерева, что и кожа у людей города. В небольшом открытом пространстве у ног Богини три шаманки высшего – самого тайного – порядка медленно танцевали в костюмах ястребов, и их завораживающие тени смешивались с такими же ястребами, изображенными на побеленных стенах. К завершению танца из стенной ниши принесли богато расписанные деревянные сосуды с крышками и освободили от покрывал из крашеной плетеной ткани. Все присутствующие, даже наши маленькие девчонки-наблюдательницы у входа, знали, что внутри – гриб, то есть Та, у которой Множество Имен. И причастие это показали и распределили для поедания среди присутствующих женщин. Для девочек это была редкая привилегия быть незамеченными и таким образом лицезреть таинственную Мать Урожая – то был поистине знак их возвышения на уровень женщины. Каждая знала, что пройдет немного лет и она займет свое место посвящаемой в ритуал, который они сейчас видели, но не понимали. Хотя Анги было всего восемь, а сестре Слинге шесть лет, Анги знала: то, что видят они, никогда не видел ни один мужчина города. Мистерии мужчин были иные, тоже тайные, тоже такие, о которых не говорят. ТАССИЛЬСКОЕ ПЛАТО Археологическое доказательство этих умозрительных идей можно обнаружить в пустыне Сахара на юге Алжира, в районе под названием плато Тассилин-Аджер. Причудливое геологическое образование – плато – похоже на лабиринт. Это обширная, сильно изъеденная эрозией местность вертикальных обнажении каменной породы, рассеченной ветром на множество узких перпендикулярных коридоров. Аэрофотосъемка дает жуткое впечатление покинутого города (илл. 2).
Илл. 2. Аэрофотоснимок района Тамрит, Тин-Беджадж, плато Тассилин-Аджер. Из книги Анри Лота «В поисках фресок Тассили» (New York: E. P. Dutton, 1959), Рис. 71, С. 184-185. Наскальная живопись в Тассилин-Аджер датируется периодом от позднего неолита до каких-нибудь двух тысяч лет назад. Здесь самые ранние известные изображения шаманов с большим количеством скота. Шаманы танцуют с грибами, зажатыми в кулак и произрастающими у них из тела (илл. 3). В одном из образцов они изображены радостно бегущими в окружении геометрических фигур своих галлюцинаций[35] (илл. 4). Эти доказательства, запечатленные на скалах, представляются неопровержимыми.
Илл. 3. Грибной шаман с пчелиным лицом из Тассилин-Аджер. Рисунок Кэт Харрисон Маккенны. Из книги О.Т. Осса и О.Н. Эрика «Псилоцибин: руководство для выращивающих магический гриб». С. 71. Оригинал приведен в книге Жана-Доминйка Лажу «Наскальная живопись Тассили» (New York: Wold Publishing, 1963) С. 71.
Илл. 4. Бегущие грибы из Тассили. Рисунок Кэт Харрисон Маккенны. Из книги О.Т. Осса и О.Н. Эрика «Псилоцибин: руководство для выращивающих магический гриб», С. 6. Оригинал приведен в книге Жана-Доминика Лажу «Наскальная живопись Тассили». С. 72-73. Изображения, сходные с тассильскими, встречаются в доколумбийских перуанских тканях. На такой ткани шаманы держат какие-то предметы, которые могут быть грибами, а могут быть и какими-то инструментами для резки. Изображения на фресках Тассили не вызывают сомнения. В Матален-Амазар и Тин-Тазарифе в Тассили у танцующих шаманов в руках явно грибы, они же прорастают у них из тела. Скотоводческие племена, создавшие живопись Тассили, перемещались из Африки в течение долгого периода времени примерно от 20 до 7 тысяч лет назад. Туда, куда они уходили, вместе с ними уходил и их пастушеский образ жизни[36]. В тот период Красное море долгое время было окружено сушей. Пониженный уровень моря означает, что Аравийский башмак упирался в Африканский континент. Мостки суши по обе стороны Красного моря использовались некоторыми из этих африканских пастушеских племен для того, чтобы выйти к Полумесяцу Плодородия и в Малую Азию, где они смешивались с уже находившимися там популяциями охотников-собирателей. Скотоводческий образ жизни вполне установился вблизи древнего Ближнего Востока примерно 12 тысяч лет назад. Эти пастушеские племена несли с собой культ крупного рогатого скота и Великой Богини. Доказательством того, что такой культ у них существовал, служат наскальные изображения в Тассилин-Аджер, относящиеся к периоду, который ученые назвали Круглоголовым. Период этот назван из-за стиля изображения человеческой фигуры на этих рисунках – стиля, нигде более неизвестного. КРУГЛОГОЛОВАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ Считается, что Круглоголовый период начался очень давно и, вероятно, закончился к седьмому тысячелетию до н.э. Анри Лот определяет продолжительность Круглоголового периода в несколько тысячелетий, относя его начало к истокам девятого тысячелетия. То, что Великая Богиня была составной частью мировоззрения художников Круглоголового стиля, не оставляет никакого сомнения. На одном из рисунков из Инаоуанрхата в Тассили изображен чудесный образ танцующей женщины (илл. 5). С распростертыми руками и горизонтально вытянутыми рогами с обеих сторон головы она является воплощением Великой Рогатой Богини. Открывшие ее считают, что у нее есть связь с Египетской Великой Богиней Исидой, мифической защитницей культивирования зерна.
Илл. 5. На рисунке позднего Круглоголового периода из Инаоуанрхат в Тассили изображен чудесный образ танцующей Рогатой Богини. Из книги Анри Лота «В поисках фресок Тасилли», Л. 35 (обор.), С. 88. Этот впечатляющий образ выдвигает на первый план одну из многих проблем, связанных с тассильскими находками. Если многие изображения Круглоголового периода сделаны в то время, когда, как видно из стратиграфии Нильской долины, она была почти пустынной, то почему же они обнаруживают несомненное египетское влияние, что касается содержания и стиля? Тут напрашивается вполне логический вывод: мотивы и стилистические задумки, которые мы связываем с Древним Египтом, были сначала занесены в Египет обитателями Западной Пустыни. Если это верно, то данное предположение указывает на Центральную Сахару как на источник, из которого впоследствии возникла высокая цивилизация преддинастического Египта. РАЙ НАЙДЕН? Тассилин-Аджер за 12 тысяч лет до н.э. вполне мог быть тем раем, утрата которого породила один из самых настойчивых и горьких мотивов нашей мифологии – ностальгию по Раю, идею утраченного Золотого века изобилия, партнерства и социальной гармонии. Речь идет о том, что возникновение языка, общества партнерства и сложных религиозных идей могло произойти недалеко от той зоны, где в изобилующих дичью, усеянных грибами лугопастбищных угодьях и саванне тропической и субтропической Африки появились люди. Там возникло и процветало общество партнерства, там культура охотников-собирателей постепенно уступала дорогу одомашниванию животных и растений. В этой среде произошла встреча с содержащими псилоцибин грибами, началось их потребление и обожествление. Язык, поэзия, ритуал и мысль возникли из мглы ума гоминидов. Эдем не был мифом. Для доисторических народов, населяющих высокое плато Тассилин-Аджер, Эдем был домом. Конец этой истории вполне может быть началом нашей. Разве это просто совпадение, что в начале своеобразного кодового источника западной цивилизации – в «Книге Бытия» – мы читаем рассказ о первом в истории потреблении психоактивного средства.
|
