ДETCTBО

 

Али сбил меня с ног, но я не выпустила из рук спелого красного яблока, которым только что меня угостил повар-пакистанец. Лицо Али исказилось от ярости, когда он увидел, как я откусываю от яблока большие куски и, почти не жуя, жадно глотаю. Отказав брату в утверждении его мужского превосходства, я совершила тяжелый проступок и прекрасно знала, что последствия этого мне придется ощутить на себе в самом ближайшем будущем. Али быстро пнул меня раза два ногой и бегом помчался к египтянину Омару, шоферу нашего отца. Мы с сестрами боялись Омара почти так же, как отца или Али. Омар с братом скрылись в дверях виллы, оставив меня в одиночестве готовиться к тому, чтобы встретить общий гнев мужчин нашего дома.

Не прошло и минуты, как Омар, а за ним и Али вихрем вынеслись во двор. Я знала, что мне с ними не совладать, так как, несмотря на юный возраст, уже имела возможность убедиться в своем бессилии перед ними. Мне давно уже дали понять, что любое желание Али должно быть исполнено, и все же я проглотила последний кусок яблока и победно посмотрела на брата.

Не обращая внимания на отчаянное сопротивление. Омар сгреб меня в охапку и отнес в кабинет отца. Отец с неохотой оторвался от большой черной книги, лежащей перед ним на столе, и с раздражением взглянул на одну из своих нежеланных дочерей, затем протянул руки к своему бесценному сокровищу – старшему сыну.

Мне было приказано молчать, чтобы ничто не мешало отцу выслушать жалобы Али. Охваченная желанием заслужить любовь и одобрение отца, я почувствовала прилив смелости. Невзирая на приказание, я выпалила всю правду о случившемся. Отец с братом лишились дара речи от такой моей наглости – в нашей стране люди не привыкли, чтобы женщины высказывали свое мнение, их удел – подчинение. Когда-то гордые бедуинские женщины забыли о том огне, что в былые времена горел в их сердцах; на их место пришли покорные существа, не знающие, что такое сопротивление.

Услышав звук собственного голоса, я почувствовала, как желудок мой свело от страха. У меня подкосились ноги, когда я увидела, как отец встает из своего кресла и заносит руку для удара. Впрочем, самого удара я не почувствовала, так как к тому моменту потеряла сознание.

В качестве наказания Али отдали все мои игрушки, а чтобы я лучше поняла, кто хозяин в доме, отец присудил Али исключительное право накладывать пищу в мою тарелку. Брат в полной мере насладился этой ролью, потчуя меня крошечными порциями и выбирая самые плохие кусочки мяса. Каждый вечер мне приходилось отправляться спать голодной, так как Али поставил охранника у моей двери, чтобы я не могла попросить еды у матери или сестер. Особенно нравилось ему приходить ко мне1 в комнату посреди ночи и дразнить дымящимися тарелками, на которых лежали жареные цыплята с рисом.

В конце концов Али наскучила эта пытка, но с тех самых пор, хотя брату было всего девять лет, он стал моим заклятым врагом.

Мне тогда было всего семь, но именно после случая с яблоком я стала понимать, что я всего лишь женщина в мире мужчин, не обремененных здравым смыслом. Я видела сломленный дух своих сестер и матери, но все же не теряла оптимизма и. никогда не сомневалась, что наступит день, когда справедливость восторжествует. Из-за этого своего убеждения я всегда была основным возмутителем спокойствия в нашей семье.

Впрочем, в детстве были не только черные дни. Самые счастливые часы я проводила дома, в обществе своей двоюродной бабушки – тетки моей матери. Она была вдовой, уже слишком старой, чтобы представлять интерес для мужчин. Теперь она наслаждалась жизнью и развлекала меня историями из своей молодости, когда племена бедуинов вовсю воевали друг с другом. Она была свидетельницей образования нашего государства и завораживала нас рассказами о доблести короля Абдула Азиза и его соратников. Сидя со скрещенными ногами на бесценных восточных коврах, мы с сестрами жевали финики и миндальные пирожные и слушали о великих победах наших соплеменников. Тетушка внушила мне чувство гордости за мою семью, когда рассказывала о храбрости аль-Саудов.

В 1891 году семья моей матери сопровождала аль-Саудов в их бегстве из Эр-Рияда после поражения в битве с кланом Рашидов. Десять лет спустя члены семьи матери отправились вместе с Абдулом Азизом, чтобы вернуть землю предков. Брат моей тетки сражался бок о бок с Абдулом Азизом, что в конечном итоге привело к тому, что семьи породнились. Таким образом, была подготовлена сцена для появления на ней меня – принцессы дома аль-Саудов.

В годы моей юности семья наша была хотя и не слишком богатой, но находилась в числе привилегированных. Доходы от добычи нефти давали нам возможность хорошо питаться и пользоваться услугами квалифицированных докторов, что в те времена было величайшим благом.

Мы жили на большой вилле, сложенной из массивных каменных блоков, покрашенных белой краской. Каждый год песчаные бури превращали белые стены в кремовые, но отцовские рабы снова и снова делали их снежно белыми. Тридцатифутовые каменные стены, окружавшие наши земли, поддерживались в таком же состоянии. Дом, который я в детстве считала шикарной усадьбой, по нынешним саудовским меркам – не более чем скромное жилище.

В детстве родительский дом казался мне слишком большим, чтобы чувствовать себя в нем тепло и уютно: В длинных, широких коридорах было темно и страшно, а комнаты самых разнообразных форм и размеров позволяли спрятать любые семейные тайны. Отец с Али жили в мужской половине, которая находилась на втором этаже. Детское любопытство не давало мне покоя, и я иногда тайком пробиралась туда. Тяжелые красные бархатные портьеры закрывали верхние комнаты от палящего солнца. Проветривали там редко, и в воздухе стоял тяжелый запах виски и турецкого табака. Кинув быстрый взгляд на святая святых, я опрометью бросалась вниз, на женскую половину, занимавшую целое крыло виллы. Комната, которую я делила со своей сестрой Сарой, смотрела окнами на женский садик. Комната матери, окрашенная в яркий желтый цвет, была единственным светлым пятном во всем доме.

Слуги и рабы жили в. маленьких, душных комнатушках в отдельном домике у дальней стены сада. Хотя у нас на вилле повсюду стояли кондиционеры, жилище слуг было плохо приспособлено для жаркого климата нашей страны. Я помню, что иностранные служанки и шоферы сетовали на то, как жарко им приходится по ночам. Единственным их спасением от жары были маленькие электрические вентиляторы. Отец же ворчал, что если поставить слугам кондиционеры, то они будут спать целыми днями.

Из всех слуг только Омар спал в маленькой комнате на вилле. У входа в дом висел длинный золотой шнурок, соединенный с колокольчиком в комнате Омара. Когда Омар был нужен, его вызывали звонком. От звука колокольчика, который мог раздаться в любое время дня и ночи, Омар бегом мчался к дверям кабинета отца. Должна признать, что много раз, когда Омар отдыхал днем, а лучше среди ночи, я дергала за этот шнурок, а затем мчалась в свою комнату и притворялась спящей – этакое невинное дитя. Однажды за этим занятием меня застала мать. На ее лице появилось выражение разочарования недостойным поведением дочери. Она пребольно оттаскала меня за уши и пригрозила, что пожалуется отцу, однако так и не сдержала своего обещания.

Еще со времен моего деда нам принадлежала семья рабов-суданцев. Число наших рабов увеличивалось каждый раз, когда отец возвращался из своего ежегодного паломничества в Мекку – хаджжа, где он всегда покупал новых детей-рабов. Паломники из Судана и Нигерии, совершавшие хаджж, часто продавали своих детей богатым саудовцам, чтобы выручить денег на обратную дорогу. Попав однажды к отцу, рабы больше не перепродавались, как это было раньше с рабами в Соединенных Штатах. Они становились как бы частью нашей семьи и считали все дела отца своими. Дети рабов всегда играли вместе с нами, и никому не отдавалось предпочтение. В 1962 году, когда правительство освободило рабов, семья суданцев всерьез рыдала и умоляла моего отца, чтобы он позволил им остаться у пего. Они и по сей день живут там.

Отец прекрасно помнил нашего великого короля Абдула Азиза. Он говорил о нем так, как будто виделся с ним каждый день. Когда мне было восемь лет, я испытала сильное потрясение, узнав, что Абдул Азиз умер в 1953 году, за три года до моего рождения!

После смерти старого короля благополучие нашего королевства оказалось под угрозой, так как наследник Абдула Азиза, его старший сын Сауд, оказался начисто лишен качеств, необходимых лидеру государства. Со свойственной ему экстравагантностью он растрачивал государственные средства, вырученные за нефть, на строительство шикарных дворцов, покупку дорогих автомобилей и драгоценностей для своих жен. В результате этого бездумного расточительства страна оказалась на грани политического и экономического краха.

Вспоминаю случай, произошедший в 1963 году, когда мужчины королевской семьи собрались у нас в доме. В то время я была чрезвычайно любопытной семилетней девочкой. Шофер отца, Омар, с важным видом вышел в сад и сказал, что отец велит всем женщинам подняться наверх. Он махал на нас руками, словно изгоняя злых духов и, буквально, силой загнал всех на лестницу, а затем в маленькую комнату. Моя старшая сестра Сара умоляла мать разрешить ей спрятаться на балконе, чтобы хоть одним глазком взглянуть на тех, кто стоит у руля нашего государства. Хотя мы время от времени видели наших знатных родственников на разных семейных торжествах, но никогда нам не приходилось быть свидетелями событий, столь важных для всей нашей страны. Мы сгорали от любопытства, ведь каждая женщина с момента наступления у нее первых месячных не имеет больше возможности общаться с кем бы то ни было, кроме отца и братьев.

Жизнь наша была такой замкнутой и скучной, что даже мать наша жалела нас. В тот день и она не выдержала и вместе с нами из-за перил балкона подглядывала за тем, что происходило внизу, в большой гостиной, где собрались мужчины. Я, как самая младшая, держалась за материну юбку, а мать прижимала палец к моим губам. Если бы нас обнаружили, реакцию отца страшно было бы даже представить.

Мы с сестрами с восторгом смотрели на грандиозный парад братьев, сыновей, внуков и племянников покойного короля. Солидные мужчины в свободных белых одеждах собирались молча, с серьезным, даже торжественным видом. Осунувшееся лицо кронпринца Фейсала привлекло наше внимание. Как ни была я мала, все же я заметила, как он расстроен и озабочен. К 1963 году все жители Саудовской Аравии понимали, что принц Фейсал фактически управлял всей страной от имени некомпетентного и недалекого короля. Люди тихо роптали, считая, что король Сауд не более, чем символ монархии. Это было несправедливо по отношению к стране и принцу Фейсалу и не могло продолжаться бесконечно.

Принц Фейсал встал, повернувшись лицом к остальным. Обычно тихий голос принца прозвучал неожиданно громко, когда он попросил слова, чтобы высказаться о проблемах, во весь рост вставших перед семьей и государством. Он говорил о том, что трон, с таким трудом возвращенный семье, под угрозой. Он сказал, что простой народ устал от вызывающего поведения королевской семьи, склоняясь к тому, что клан аль-Саудов но оправдывает доверия и надо просить Аллаха, чтобы тот послал нового лидера.

Принц Фейсал сурово нахмурил брови, глядя на молодых принцев, когда обвинял их в том, что, забыв традиции бедуинов, они подвергли опасности трон. Он говорил, что сердце его наполняется печалью, когда он видит, что молодые члены королевской семьи не стремятся работать, предпочитая жить на доходы от продажи нефти. Он сделал длинную паузу, ожидая, что скажут его родственники и братья, а когда ответа не последовало, то заявил, что если бы он, Фейсал, стоял у рычагов контроля над нефтью, то поток денег, получаемых принцами, был бы перекрыт, и им пришлось бы искать себе занятие, чтобы обеспечить удовлетворение своих потребностей. Он кивнул своему брату Мохаммеду и со вздохом сел. Из своего укрытия на балконе я видела, как некоторые из моих молодых кузенов нервно заерзали. Хотя самый большой месячный доход принцев составлял не более десяти тысяч долларов, члены клана аль-Саудов изрядно обогатились за счет своих нефтяных скважин. Саудовская Аравия – большая страна, и большая часть собственности в ней принадлежит моей семье. Добавлю, что ни один контракт на строительство в нашей стране не заключается без того, чтобы часть прибыли не шла членам семьи аль-Саудов.

Принц Мохаммед, третий по старшинству из братьев, начал свое выступление, и из всего сказанного им мы смогли понять, что король Сауд сейчас настаивает на возвращении абсолютной власти, которой он был лишен в 1958 году. По слухам, он сейчас находился где-то вне города, настраивая народ против своего брата Фейсала. Это было испытание для семьи аль-Саудов, которая была всегда в глазах народа неподвержешюй междоусобным распрям.

Я вспомнила, как отец рассказывал о том, почему Мохаммеду было отказано в наследовании трона. Старый король предупреждал, что если Мохаммеду дать власть, то слишком много народу погибнет, так как всем хорошо известен его бешеный нрав.

Мое внимание снова сосредоточилось на том, что происходило на собрании. Принц Мохаммед сказал, что в опасности находится сам институт монархии, и предложил рассмотреть возможность насильственного отстранения от власти короля с тем, чтобы посадить на трон принца Фейсала. Фейсал так громко охнул, что Мохаммед удивленно умолк. Фейсал заговорил тихо, со слезами на глазах. Он рассказал, что когда любимый отец его лежал на смертном одре, то взял с пего клятву никогда не пытаться отнять власть у брата. Поэтому, по словам принца, ни при каких обстоятельствах он не намерен нарушать слово, хотя бы брат и полностью разорил страну. Если целью встречи является рассмотрение возможности свержения короля Сауда, то он, Фейсал, немедленно покидает этот дом.

Собравшиеся начали оживленно обсуждать создавшееся положение и наконец пришли к общему решению. Они постановили, что Мохаммед, старший после Фейсала, должен попытаться договориться с королем, убедить его добровольно передать трои брату. Мы видели с балкона, как мужчины вертят в руках маленькие чашечки с кофе. Все они высказывались за то, что следует помнить желание отца, который хотел, чтобы все сыновья Абдула Азиза поддерживали друг друга против остального мира. Затем началась традиционная церемония прощания, и члены королевской семьи покинули зал заседаний так же молча, как и вошли туда. Тогда я еще не вполне понимала, что эта встреча ознаменовала собой конец правления моего дяди, короля Сауда. События шли своим чередом, и вскоре все наши соплеменники должны были с грустью примириться с тем, что сыновьям Абдула Азиза пришлось изгнать одного из своих братьев прочь. В конце концов дядя Сауд настолько отчаялся, что послал своему брату, принцу Фейсалу, угрожающее письмо. Это окончательно решило его судьбу, так как считалось немыслимым, чтобы один брат посмел оскорбить другого. По неписанному закону бедуинов, брат не может восстать против брата.

Тяжелый кризис разразился в нашей семье, а значит, и во всей стране. Позже мы узнали, что революция, на которую так рассчитывал дядя Сауд, была предотвращена умелыми действиями кронпринца Фейсала. Он ушел в тень и позволил своим братьям совместно с религиозными лидерами выбрать наиболее приемлемый курс развития для нашей молодой страны.

Поступив таким образом, он успокоил многих недовольных и испуганных грядущими переменами.

Вскоре мы узнали об отречении короля Сауда от престола. Об этом нам сообщила его жена, так как отец наш в тот момент отсутствовал. Одна из наших любимых теток, которая была замужем за королем Саудом, примчалась к нам, вся дрожа от возбуждения. Я была поражена, когда она откинула с лица чадру, не обращая внимания на слуг-мужчин, стоявших неподалеку. Она приехала из дворца Насрийя, который был построен королем Саудом в пустыне, как еще одно напоминание о том, что за деньги можно иметь все. Теперь я думаю, что дворец был одним из показателей того, что не все ладно в нашем королевстве.

Мы с сестрами сгрудились около матери, а тетка совершенно утратила над собой контроль и громко выкрикивала обвинения в адрес нашей семьи. Особенно доставалось кронпринцу Фейсалу, которого она обвиняла в том, что именно он виноват в безвыходном положении, в котором оказался ее муж. Она заявила нам, что братья короля устроили заговор с целью отнять трон у того, кого отец их избрал своим преемником. Она кричала, что совет духовенства – улема, прибыл сегодня утром в полном составе во дворец и заявил ее мужу, что тот должен отречься от престола.

Я была потрясена этой сценой – настолько непривычно это выглядело в нашей семье. Однако открытое противостояние не в нашей природе – мы вежливо и спокойно выслушиваем собеседника, во всем соглашаясь с ним, а затем пытаемся разрешить все проблемы втайне. Поэтому когда наша тетушка, красивая женщина с роскошными длинными черными волосами, начала на наших глазах рвать их, а потом сорвала с себя жемчужное ожерелье и швырнула его наземь, я поняла, что дело нешуточное. В конце концов матери с трудом удалось ее успокоить и заставить войти в дом, чтобы выпить чашку чая. Мы с сестрами собрались у закрытых дверей, пытаясь расслышать, о чем они там шепчутся. Я отшвырнула ногой большой клок волос, валявшийся на земле, и принялась собирать разбросанные жемчужины. Я набрала их полные пригоршни и положила в вазу, стоявшую на полу в зале.

Наконец появилась мать, ведя за руку плачущую тетку. Она проводила ее к ожидавшему черному «мерседесу». Мы все стояли и смотрели, как машина тронулась с места, увозя безутешную королевскую жену. Больше мы никогда ее не видели, так как она отправилась с дядей Саудом в изгнание. Мать немедленно собрала нас и сказала, что мы не должны плохо думать о дяде Фейсале. Она объяснила нам, что тетушка так резко отзывалась о нем потому, что любит своего мужа, доброго и щедрого человека, который, к сожалению, не способен правильно управлять страной. Она высказала уверенность в том, что дядя Фейсал приведет нашу страну к миру и процветанию, а для этого ему пришлось сместить человека, не оправдавшего доверия семьи. Хотя, по западным меркам, моя мать была необразованной женщиной, в житейской мудрости ей нельзя было отказать.

 

СЕМЬЯ

 

Иффат, жена короля Фейсала, которая была дружна с моей матерью, убедила ее, что нужно дать дочерям образование, несмотря на сопротивление мужа. В течение многих лет отец отказывался даже обсуждать эту возможность. Пятеро моих старших сестер не получили никакого образования. Все, что они знали – это Коран, выученный ими наизусть с помощью частного учителя, приходившего к нам в дом. Шесть раз в неделю по два часа в день они повторяли слова Корана за учительницей-египтянкой Фатимой, суровой женщиной лет сорока пяти. Однажды она попросила у моих родителей разрешения обучить сестер основам истории и математики, но отец ответил решительным отказом, и только слова пророка Магомета продолжали звучать каждый вечер в нашем доме.

Однако проходили годы, и отец не мог не видеть, что во многих семьях королевского дома стали позволять своим дочерям учиться. Когда доходы от добычи нефти стали расти с каждым годом, большинству саудовских женщин, за исключением крестьянок и женщин из полудиких бедуинских племен, не надо больше было работать, и безделье и скука стали почти национальным бедствием. Самые богатые люди в Саудовской Аравии – это члены королевской семьи, однако благосостояние народа выросло настолько, что не осталось ни одной семьи коренных саудовцев, которая не могла бы позволить себе иметь слуг.

Любым детям необходимо иметь какое-то занятие, и мы с сестрами изнывали от безделья, сидя по своим комнатам или гуляя в женском садике. Делать было нечего и некуда было пойти, потому что во времена моего детства в городе не было даже зоопарка.

Мать настолько устала от общества пятерых живых, непоседливых девочек, что в конце концов решила, что школа займет нас и даст ей возможность перевести дух. Они с теткой Иффат вынудили отца уступить, что тот сделал с большой неохотой. Вот как случилось, что пятеро младших дочерей в семье, включая Сару и меня, вступили в новую эру, связанную с образованием женщины в Саудовской Аравии.

Наш первый школьный класс был расположен в доме одного из наших родственников. Семь семей клана аль-Саудов объединились и наняли учительствовать молодую женщину из Абу-Даби, арабского города в соседних Эмиратах. В классе нас было немного, всего шестнадцать девочек, а обучали нас по популярной тогда групповой методике, называемой Кутаб. Каждый день, от субботы до четверга, мы собирались ровно в девять утра в доме нашего кузена, а заканчивали свои занятия в два часа пополудни.

Именно тогда Сара, моя любимая сестра, обнаружила свои блестящие способности. Она соображала гораздо быстрее девочек, которые были вдвое старше ее. Учительница даже спросила Сару, не училась ли она уже где-нибудь, и только пораженно покачала головой, узнав, что Сара никогда ничему не училась.

Нашей учительнице повезло в жизни, так как отец ее оказался человеком передовых взглядов и, не пожалев средств, отправил ее учиться в Англию. У этой девушки от рождения была изуродована ступня и, не найдя никого, кто захотел бы взять ее в жены, она выбрала для себя путь свободы и независимости. Она с улыбкой говорила нам, что изуродованную ногу ей послал Аллах с тем, чтобы она смогла избежать событий, пагубно влияющих на многие женские души. Хотя девушка и жила в доме нашего кузена (в Саудовской Аравии по-прежнему немыслимо, чтобы женщина жила одна), но она получала заработную плату, и сама распоряжалась своей жизнью.

Мне она нравилась за то, что была доброй и терпеливой женщиной и никогда не ругала меня за невыполненное домашнее задание. В отличие от Сары, я оказалась не слишком прилежной ученицей и была счастлива, что учительница не выказывает разочарования от моих промахов. Меня гораздо больше интересовало рисование, чем математика, а молитвам я предпочитала пение. Сара иногда щипала меня, когда я невнимательно слушала учительницу, но мои громкие крики и возмущение вели к тому, что урок оказывался под угрозой, и она оставила свои попытки. Воистину, учительница оправдывала имя, данное ей двадцать семь лет назад при рождении. Ее звали Сакина, что по-арабски означает «спокойствие».

Мисс Сакина говорила нашей матери, что у нее еще в жизни не было такой блестящей ученицы, как Сара. Когда же я подскочила с места и крикнула: «А как насчет меня?», учительница помедлила, прежде чем ответить. Затем она улыбнулась и сказала:

– Что касается. Султаны, то я уверена, она станет знаменитой!

Тем вечером за ужином мать с гордостью передала отцу слова учительницы о Саре. Видимо польщенный, тот улыбнулся дочери. Мать засияла от удовольствия, но отец быстро остудил ее пыл, ехидно спросив, как это случилось, что дочь, вышедшая из ее чрева, оказалась способной к восприятию знаний. Не относил он на счет матери и Али, который учился с блеском и был первым в своем классе в городской средней школе. Безусловно, он считал интеллектуальные достижения своих детей исключительно своей заслугой.

Даже и по сей день я вздрагиваю от жалости, когда вижу, как мои старшие сестры пытаются совершить какое-либо простейшее арифметическое действие, вроде сложения или умножения, и испытываю чувство глубокой благодарности к своей тетушке Иффат, благодаря которой изменилась жизнь стольких саудовских женщин.

Когда летом 1932 года – дядя Фейсал пут шествовал по Турции, то влюбился там в незаурядную молодую женщину по имени Иффат аль Тунайяп. Услышав, что молодой саудовский принц приехал в Константинополь, юная Иффат вместе с матерью обратилась к нему с вопросом о собственности, принадлежавшей ее покойному отцу. (Тунайяпы по происхождению саудовцы, но, когда паша страна была в составе Османской империи, переехали в Турцию). Пораженный красотой Иффат, Фейсал пригласил их с матерью в Саудовскую Аравию, чтобы на месте разобраться в интересующем их вопросе. В результате он не только помог Иффат вернуть собственность отца, но и женился на ней. Позже он говорил, что это было самое мудрое решение в его жизни. Мать рассказывала мне, что Фейсал, как одержимый, менял женщин, пока не встретил Иффат.

Во время правления дяди Фейсала Иффат все свои силы положила на то, чтобы саудовские женщины обрели возможность получить образование. Если бы не она, наши женщины и по сей день не знали бы, что такое классная комната. Я восхищалась ее энергией и решительностью и заявляла всем, что хочу быть похожей на тетю Иффат. У нее даже хватило смелости нанять няню-англичанку для своих детей, хотя Фейсал и считал это слишком рискованным поступком.

Как ни грустно, говорить об этом, но многие из наших кузенов не выдержали испытания несметным богатством, свалившимся на их головы. Моя мать часто говорила, что бедуины смогли выжить в суровых условиях пустыни, но золотой дождь способны пережить немногие. Обычаи отцов, искренне веривших в то, что скромность украшает человека, оказались не по нраву молодому поколению аль-Саудов. Мне кажется, что большинство людей нашего поколения разложилось именно из-за того, что жизнь их проходит без каких-либо проблем, а большие деньги лишили их амбиций и желаний, ради которых стоило бы трудиться. То, что монархия Саудовской Аравии настолько ослабла за последние годы, в немалой степени явилось следствием страсти молодых отпрысков королевского дома к экстравагантности и расточительности. Я часто со страхом думаю, что лучшие времена нашей истории позади, и мы, подобно многим до нас, вступаем в период упадка.

Большая часть моего детства прошла в поездках с родителями по разным городам нашей страны. Кровь кочевников-бедуинов дает о себе знать в каждом саудовце, и как только мы возвращались из одной поездки, то сразу же начинали строить планы на следующую. Хотя у нас теперь и нет овец, которых надо пасти, ноги сами несут нас туда, где можно увидеть зеленый луг.

В Эр-Рияде расположена штаб-квартира нашего правительства, однако мало кто из аль-Саудов любит город; все они, не переставая, ворчат о том, как в городе тесно и тоскливо. Они говорят, что здесь слишком жарко и сухо, что религиозные лидеры воспринимают себя слишком уж всерьез, а ночи в городе слишком холодны. Большинство семей всегда предпочитали жить в Джидде или Эт-Таифе. Джидда, с ее древним портом, была более открытой для всего нового и современного, а морской воздух позволял дышать полной грудью.

Обычно мы жили в Джидде с декабря по февраль, затем возвращались в Эр-Рияд, где проводили март, апрель и май. Жаркие летние месяцы наша семья проводила в гористой местности Эт-Таифа, после чего мы снова возвращались в Эр-Рияд на октябрь и ноябрь. Ну и конечно же, рамадан, длящийся в течение месяца, и две недели хаджжа мы проводили в нашем священном городе, Мекке.

В 1962 году, когда мне исполнилось двенадцать лет, отец был уже очень богатым человеком, однако, несмотря на все свое богатство, он оставался наименее экстравагантным из всех аль-Саудов. И все же он построил для каждой из своих четырех жен по дворцу: в Эр-Рияде, Джидде, Эт-Таифе и Испании. Все четыре дворца были совершенно одинаковыми, вплоть до мебели и расцветки ковров. Отец ненавидел перемены и хотел, чтобы в любом из четырех дворцов можно было чувствовать себя так, как будто и не выходил из дому. Я помню, как он говорил матери, чтобы та покупала любых предметов по четыре штуки, хотя бы это даже детское белье. Отцу не хотелось, чтобы семья утруждала себя упаковыванием чемоданов перед каждой из многочисленных поездок. Мне всегда казалось сверхъестественным, что, когда я входила в свою комнату в Джидде или Эт-Таифе, она оказывалась точно такой же, как и моя комната в Эр-Рияде, с той же одеждой, висящей в тех же шкафах. Книги и игрушки покупались мне тоже в четырех экземплярах, для каждого из четырех дворцов.

Мать моя редко возражала отцу, но и она не выдержала, когда отец купил четыре одинаковых красных «порше» для моего брата Али, которому в ту пору было всего четырнадцать. Она сказала отцу, что стыдно так бездумно растрачивать деньги, когда в мире столько людей голодает. Однако, если речь шла об Али, отец не считался с расходами.

Когда Али исполнилось всего девять лет, он получил в подарок свои первые наручные часы – золотой «ролекс». Я была ужасно раздосадована этим, так как долго упрашивала отца, чтобы он купил мне на золотом рынке толстый браслет, который очень мне понравился, однако на все просьбы я получила категорический отказ. Когда шла вторая неделя счастливого обладания золотыми часами, я заметила, что Али забыл их на столике рядом с бассейном. Вне себя от ревности, я взяла камень и разбила часы вдребезги.

Это был как раз тот случай, когда мой проступок не был раскрыт, и я с огромным наслаждением наблюдала, как отец бранит Али за то, что тот небрежно относится к принадлежащим ему вещам. Но конечно же, через пару недель Али получил еще одни часы, и моя обида разгорелась с новой силой.

Мать часто говорила со мной о моей ненависти к старшему брату. Мудрая женщина, она прекрасно видела, какой огонь горит в моих глазах, когда я покорно склоняла голову, не в силах противостоять. Меня, как младшего ребенка в семье, мать и сестры очень любили и всячески со мною нянчились. Оглядываясь в прошлое, мне трудно отрицать, что я была более чем разбалованным ребенком. Я была довольно маленькой для своего возраста, в отличие от сестер, которые рано развились и были намного крупнее меня, поэтому в детстве ко мне все относились, как к маленькой, несмышленой девочке. Все сестры мои были очень тихими и вели себя степенно, как и подобает саудовским принцессам, я же росла шумной и неуправляемой, нисколько не заботясь о своем королевском происхождении. Как же я, должно быть, испытывала их терпение! Однако и сейчас любая из моих сестер бросится на мою защиту при первых признаках опасности.

Но так ко мне относилась только женская часть нашей семьи. Для отца я была всего лишь последним звеном в длинной цепи разочарований. Как следствие, я на протяжении всего своего детства пыталась привлечь его внимание, хотя бы оно и выражалось в наказаниях и ругани. Мне казалось, что если отец будет замечать меня почаще, то увидит, в конце концов, что я достойна его любви не меньше, чем Али. Результатом же явилось то, что безразличие отца переросло в открытую неприязнь.

Моя мать безропотно принимала тот факт, что на земле, где мы живем, нет места для взаимопонимания между полами. Я же была еще ребенком, и мне предстояло самой понять это.

Оглядываясь назад, не могу не признать, что в характере Али, наряду с плохими чертами, присутствовали и хорошие, однако было в нем то, что я не могла принять ни при каких обстоятельствах – Али был жестоким. Я часто видела, как он издевался над сыном нашего садовника, мальчиком-инвалидом. У бедного ребенка были длинные руки и крошечные, короткие ножки. Очень часто, когда к Али приходили его школьные друзья, он вызывал бедного Сади и требовал, чтобы тот показал всем свою «обезьянью походку», Али никогда не замечал выражения муки на лице Сади или слез, катившихся по его щекам.

Когда Али обнаруживал, что одна из наших кошек окотилась, то всегда прятал котят от матери и с наслаждением наблюдал, как бедное животное ищет своих детей. Никто в нашей семье не смел остановить его, так как отец считал, что Али не делает ничего дурного.

Однажды, после длинной, сердечной беседы с матерью, я помолилась Аллаху, чтобы тот внушил мне чувство любви к брату, и решила попробовать вести себя с Али «по-саудовски», вместо того чтобы без конца ссориться с ним. Кроме того, мать убедила меня, что Аллаху неугодно, когда дети живут в ссоре друг с другом, а для нас это был один из самых серьезных аргументов. Поверив матери, я решила, что если буду себя вести скромно и ровно с Али, то наши отношения обязательно наладятся.

Моих благих намерений хватило меньше чем на неделю, причиной же явился очередной безобразный поступок Али. Некоторое время назад мы с сестрами нашли маленького щенка, который, по-видимому, потерял свою мать. Он был худым, жалким и скулил от голода. Вне себя от возбуждения мы начали собирать свои кукольные бутылочки и подогревать в них молоко. Мы с сестрами кормили его по очереди, и вскоре наш щенок стал веселым и толстым. Мы одевали его в какие-то одежки и даже учили сидеть в кукольной коляске.

Хотя это и правда, что мусульмане не очень любят собак, среди них не много найдется людей, способных обидеть детеныша, независимо от того, собака это, кошка или кто еще. Даже наша мать, правоверная мусульманка, улыбалась при виде нашего песика.

Однажды днем мы катали нашего Базема, что по-арабски означает «смеющееся лицо», в коляске по двору. Али оказался неподалеку со своими друзьями. Увидев, что они тоже восхищаются нашим щенком, брат решил, что собака должна принадлежать ему. Мы с сестрами кричали и отчаянно боролись, когда Али попытался отнять у нас Базема. Отец услышал шум и вышел во двор. Когда Али сказал ему, что хочет этого щенка, отец немедленно велел отдать его брату. Никакие слезы и просьбы не могли поколебать нашего отца – Али захотел щенка, Али должен получить его.

Слезы лились градом у всех сестер, когда Али небрежно взял щенка под мышку и пошел прочь со двора. Возможность полюбить брата была навсегда потеряна для меня, а ненависть разгорелась с новой силой, когда мне сказали, что Али вскоре устал от писка Базема и, поехав кататься с друзьями, выбросил щенка из окна автомобиля на полном ходу.