Обыкновенное волшебство

"Мне нравится сводить на DAT при помощи моего 20-битного конвертера Apogee AD1000, но когда я получил 24-битный, то он звучал лучше. Он звучал более гладко и реалистично, особенно в среднечастотном диапазоне, например у вокала. И я был очень сильно удивлен, когда услышал это в первый раз. Но как то раз у нас было бета-тестирование конвертера Apogee PSX100. Какието люди из этой компании пришли к нам и записали один и тот же материал в 96kHz через PSX100 и в 48kHz через AD8000, для того чтобы сравнить их. Разница была не очень большой, так что я не уверен, что частота дискретизации и разрядность оказывают такое уж сильное влияние. Однако, я сейчас тоже начну сводить в 96kHz - этого требует бизнес (Клирмоунтейн работает над новым альбом американского рокера Эдвина Маккаина). Но я не думаю, что это действительно важный шаг - только в некоторых вещах будет заметен выигрыш."

End Function

 

 

4. Копируем эту формулы в клетках H16 и I16 вниз до 25 строки.

5. В файле Excel выбираем «Вставка» – «Диаграммы» – «Точечная с гладкими кривыми и маркерами»

6. По табличным данным построим диаграмму двух зависимостей для значений выражения.

Обыкновенное волшебство

Свернув в неприметный дворик в самом начале лондонской Флит-стрит, можно обнаружить в этом дворике темную деревянную дверь, над которой болтается круглая вывеска: «Старый чеширский сыр — перестроен в 1667 году».

Здесь работает Гарри. Заглянув в подходящее время, вы без труда обнаружите его: он носится туда-сюда по скрипучему деревянному полу, мимо темных дубовых скамей и столов, частенько натыкаясь на их углы и дребезжа посудой («Ой! Простите, мэм!»). Чаще всего это случается потому, что утром он забывает надеть очки — так спешит шлепнуть по будильнику, чтобы тот заткнулся, и натянуть чистую футболку. И он никогда не успевает заскочить за очками домой — после того как проводит всю первую половину дня в Университете, близоруко щурясь и корябая в конспектах какую-то чушь. Впрочем, он врезается в столы не настолько часто, чтобы это всерьез разозлило начальницу, — та обычно ограничивается парой строгих взглядов.

Гарри обычно работает в общем зале, где в свое время, бывало, обедал за самым большим столом Чарльз Диккенс, а еще раньше столовался Сэмюел Джонсон — так часто, что у него здесь даже был собственный стул, а много позже появился еще и портрет на стене. Напротив этого исторического стола располагается целый ряд столиков поменьше, заметно менее популярных среди туристов. Впрочем, в таком историческом заведении, как «Чеширский сыр», «менее популярные» — понятие весьма относительное. Даже у самого редко посещаемого стола в углу есть свои завсегдатаи: вот как тот старик, который всегда сидит на дальней от входа скамье. Как и большинство постоянных посетителей, он — человек привычки: неизменно заказывает «Деревенский обед» (5,75 фунтов), или суп дня (3,5 фунта), или просто чай (1,55 фунта).

Он никогда не делает заказов больше чем на пять-шесть фунтов и не слишком щедр на чаевые, но Гарри это совсем не расстраивает. Зато старик не оставляет после себя крошек и плевков, которые Гарри пришлось бы вытирать, и сливается с окружающей обстановкой, тихо попивая чай за своим столиком, — костлявые пальцы обхватывают чашку, черные пряди волос свисают на лицо. Чаще всего Гарри его вообще не замечает — пока не приходит время забрать пустую тарелку.

* * *

Но однажды Гарри его все-таки заметил. Старик читал за обедом — ничего необычного в этом не было, но в тот день Гарри не забыл дома очки и тут же понял, что это за книжка, — только взглянув на обложку. «Евгений Онегин» — его задание по литературе к завтрашнему дню, которое он не выполнил, потому что не сумел достать книгу. Гарри не осмелился беспокоить клиента, но надеялся, что тот просидит в своем углу до четырех: у Гарри в это время заканчивалась смена, и он смог бы выйти за стариком на улицу и попросить книгу там.

Старик неторопливо листал страницы и потягивал чай — так что к тому времени, когда он направился к выходу, Гарри смог проследовать за ним через подворотню на Флит-стрит. Он и не думал, что достать эту книгу будет так сложно: завтра последний срок сдачи работы, а в библиотеке не осталось ни одного экземпляра — сколько он ни спрашивал; к тому же он поистратился, так что вариант покупки книги тоже отпадал. Гарри совсем отчаялся. Отчаяние вело его за посетителем и даже готово было подтолкнуть к тому, чтобы остановить старика прямо посреди улицы.

«Ужас, до чего неловко, — думал Гарри. — Какого черта я должен просить об одолжении у совершенно незнакомого мне человека?» Он шел за незнакомцем и перебирал в голове всевозможные варианты просьб и объяснений — но все они звучали совершенно дико. И вот он все шел, и все думал, и так глубоко погрузился в отчаяние и замешательство, что даже не заметил толком, что уже очутился в парке Линкольн Инн Филдз и шагает по покрытой опавшими листьями тропинке, петляющей между оголившими ветви деревьями. Тут человек, за которым он шел, неожиданно уселся на скамейку, достал из кармана книжку и явно собрался продолжить чтение. Гарри уставился на него, все еще не зная толком, что сказать. «Неужели я столько за ним прошел?..»

— Гм… Здравствуйте. Э… Я тут увидел книгу и подумал… — Гарри сглотнул. — Можно мне ее у вас попросить? Пожалуйста! Не насовсем — только на время. Ненадолго. Я верну — обещаю! Просто она нужна мне для занятия, а в библиотеке все разобрали.

Мужчина приподнял бровь. Слова Гарри явно не произвели на него впечатления. Впервые глядя на него при свете солнца, подаренного на прощание ноябрем, Гарри понял, что заблуждался относительно возраста — он явно моложе: не старик, а человек средних лет.

— Возможно, стоит поискать в другой библиотеке? — строго спросил он.

— Э… — Гарри отвел взгляд. Это ему даже в голову не пришло.

— Эссе нужно написать к завтрашнему дню, я правильно понимаю?

Вот козел! Гарри ненавидел людей, которые словно бы читали его мысли, — особенно издеваясь при этом. Но книга была ему очень нужна.

— Да. Вам необязательно… Может быть, вы просто расскажете мне, чем там все заканчивается…

Уголки губ незнакомца чуть дрогнули.

— Нет.

— …и я больше не буду к вам приставать. — Гарри сморгнул. — Что? Почему нет?

— Я не позволю, чтобы мои мысли об «Онегине» были торопливо втиснуты в убогую студенческую работу.

Гарри прищурился. Незнакомец ответил сердитым взглядом. Даже его нос, похожий на клюв, казался оскорбленным, резче выделившись на лице.

— Вы литературу преподаете, да?

— Вовсе нет. Не делайте таких допущений лишь на основании того, что я в состоянии распознать безответственное поведение и читаю классическую литературу.

— Гм… Простите.

— Извинения принимаются. И не литературу, а химию. Бывший профессор.

«Ха! — Гарри в душе усмехнулся. — Я угадал — учитель, хоть и бывший. И редкостный урод, чем бы ни зарабатывал сейчас на жизнь. Наверняка его уволили из-за того, что заваливал по полкласса в каждом семестре». Но вслух он ничего не сказал — только кивнул и выдал понимающее «А!». Лучше не нарываться.

Мужчина больше не смотрел на него, полностью погрузившись в чтение.

— Э… Простите, что побеспокоил. Ну, я пойду тогда.

Гарри сделал три шага по шуршащей листьями тропинке и вдруг услышал:

— Подождите!

«Неужели сердце смягчилось? Если у него вообще есть сердце», — подумал он.

— Я дочитал. Можете взять.

Гарри осторожно приблизился и взял книгу, подсознательно ожидая подвоха, как будто книга — или человек — сейчас вцепится в него или сделает еще какую-нибудь гадость. Он даже почувствовал странное разочарование, когда ничего подобного не случилось.

— Мой адрес указан сзади на форзаце. Надеюсь, вы вернете книгу, когда напишете эссе.

Мужчина взглянул на него. «Да нет, он вообще не старый, — подумал Гарри. — Чуть больше сорока». Морщин на лице почти не было — только глубокие тени под глазами.

* * *

В полночь строчки начали расплываться перед глазами, и Гарри поймал себя на том, что читает одну и ту же строфу пятый раз. Тогда он просто проглядел текст до конца, небрежно перелистывая страницы, и дошел до адреса, написанного выцветшими чернилами. Буквы были узкими и заостренными. Поверх адреса было выведено: «Мистер Северус Снейп». «Северус? Ну и имечко! — подумал Гарри. — Бедолага! Это ведь не его вина, что родители у него были помешаны на римлянах. Да и нос ему явно для комплекта достался…»

* * *

Через три дня Гарри отправился разыскивать квартиру Северуса. Ему еще никогда не доводилось забираться так далеко на север района Камден Лок Маркет, и он петлял целый час по лабиринту улиц, пока наконец не нашел нужную. Она шла параллельно железнодорожным путям, отходившим от вокзала Кингс-Кросс, и заканчивалась многоквартирным кирпичным домом, очень старым на вид. Гарри поднялся по грязной гулкой лестнице, ловя отголоски доносящихся из-за закрытых дверей разговоров и скандалов (говорили и кричали не только по-английски — были слышны то ли польские, то ли русские фразы) и вдыхая спертый запах застарелого сигаретного дыма. На третьем этаже он поперхнулся и отогнал от себя здоровенную моль — она так яростно трепыхалась у него перед носом, что он еще секунд десять чихал и отплевывался от пыли с ее крыльев. И вот наконец Гарри увидел на двери нужный номер — и обрадовался, что не нужно подниматься дальше по узкой лестнице. Постучав в дверь, он почувствовал себя жутко неловко: растрепанный, в заношенных кроссовках и свитере с истертыми, слишком короткими рукавами… «Хоть бы его дома не оказалось! — подумал Гарри. — Тогда я смог бы просто вложить в книгу записку с благодарностью и сунуть ее в почтовый ящик». Он готов был пнуть себя за то, что не подумал об этом раньше. Может, еще не поздно так поступить?..

Но было уже поздно — дверь со скрипом отворилась.

— Что вам нужно?

Гарри моргнул и заслонился «Онегиным» как щитом, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь царящую в квартире темноту. К счастью, перед ним стоял тот же мужчина, которого он видел в «Чеширском сыре» и Линкольн Инн Филдз. Гарри неловко повертел книгу в руках, а потом перевернул вверх обложкой — на всякий случай.

— Вот. Ваша книга.

— Понятно. — Голос казался слегка удивленным. «Он что, не верил, что я верну?» — подумал Гарри, молча протягивая книгу. Но мужчина ее не взял — вместо этого он выглянул на лестницу, прислушиваясь к шагам и громким, визгливым голосам, доносящимся сверху и быстро приближающимся. Нахмурившись, он шагнул назад.

— Проходите.

Гарри заколебался и тоже посмотрел наверх.

— Что? Что там такое?

— Скорее! — настойчиво произнес Северус. И вот Гарри уже был в квартире — дверь захлопнулась за ним с громким стуком, от которого он вздрогнул.

— Старые сплетницы, — пробормотал Северус в качестве объяснения — или извинения. Гарри молча моргнул. У него никогда не было проблем с соседями. Дама, живущая слева, разве что иногда награждала его сердитым взглядом, если он громко включал телевизор поздно вечером, а молодожены из квартиры справа слишком увлеченно вопили друг на друга, чтобы обращать внимание на Гарри. Похоже, у соседей Северуса было слишком много свободного времени… Или он просто параноик — что гораздо более вероятно.

Северус Снейп провел Гарри по узкому коридору в темную комнату, полную книг и свечей на полу, а оттуда — на кухню. Гарри словно оказался в совершенно другом мире — намного старше того, в котором он жил. Промчался поезд — и Гарри услышал, как в оконной раме задребезжали стекла. Старенький, обшарпанный кухонный стол был весь завален бумагами, испещренными красными пометками. На кухне вкусно пахло: в кастрюле на плите тушилось какое-то рагу. На краю стола стояла полная тарелка этого рагу, рядом лежала поварешка. Гарри шумно втянул воздух, пытаясь определить, что это за блюдо.

Северус, потерянно стоявший посреди кухни, при этом звуке с легкой улыбкой приподнял бровь.

— Проголодались?

Что это еще за вопрос?

— Э…

— Вы вообще ели сегодня что-нибудь? Вот, держите. — Он достал еще одну тарелку и положил в нее рагу.

— Да что вы! Не нужно!

— Ерунда. Для меня этого более чем достаточно. Теперь моя очередь предлагать вам еду.

Он смахнул в сторону бумаги и вытащил из-под шаткого стола второй стул. Ну, раз он все это выставляет в таком свете… Гарри не смог отказаться от навязанного гостеприимства. Было бы неудобно отвергнуть предложение, которое, как он понимал, Северус повторять не будет. Он сел. Рагу было отвратительным: перетушенным, безвкусным и недосоленным, да и специй в нем явно не хватало. Но Гарри решил, что сказать об этом было бы грубостью. Кроме того, он действительно был голоден. Северус сидел напротив и ел гораздо медленнее, параллельно внося какие-то исправления в лежавший перед ним лист бумаги. Они не разговаривали. Гарри чувствовал неловкость, но спрашивать о чем-нибудь Северуса было бы еще более неловко.

И все-таки он спросил, указывая на бумаги:

— Что это? Для школы?

— Для публикации. Статьи, — ответил Северус, не поднимая взгляда. — Я состою в редакциях нескольких исследовательских журналов.

После еды Северус отнес «Онегина» в освещенную свечами комнату и поставил на полку высокого стеллажа. Гарри последовал за ним. Комната выглядела так, словно Северус ограбил библиотеку. Там стояли диван, стул с кожаной обивкой и еще, кажется, кровать — нечто, похожее на ее спинку, выглядывало из-за ряда книжных полок. Все остальное пространство было занято книгами, газетами и журналами.

— Ого! — выдохнул Гарри, застыв в дверном проеме и ошеломленно озираясь. Больше всего его потрясли свечи — они стояли везде, посреди царящего беспорядка, и явно горели уже много часов. «Интересно, как это он квартиру до сих пор не спалил?»

Северус, видимо, неверно истолковал восклицание Гарри — судя по тому, что выражение его лица смягчилось и во взгляде, который он бросил на Гарри, мелькнул оттенок гордости. Гарри заметил этот взгляд и, чтобы подыграть Северусу, осторожно прошел по заставленной свечами комнате к забитым книгами стеллажам. Он оглядел полки и легко провел пальцами по корешкам толстых томов, выхватывая взглядом некоторые названия. Похоже, книги были расставлены как попало: «Терминология неорганической химии» стояла прямо над «Балладой Реддингской тюрьмы» Оскара Уайлда.

Когда Гарри был препровожден к выходу, он приостановился на пороге. Казалось неправильным вот так взять и уйти, ничего не сказав. Ведь он сдал свое эссе вовремя, да и рагу было не таким уж ужасным на вкус. Если бы Северус работал или учился вместе с ним в Университете, выразить свою благодарность было бы гораздо легче.

— Спасибо, — в конце концов пробормотал Гарри. И быстро добавил, пока не передумал: – А можно вас как-нибудь пивом угостить?

— Нет, спасибо. — Северус явно был удивлен. — Я не пью, — добавил он, слегка поморщившись — так же, как морщился Гарри, когда кто-нибудь предлагал ему прикурить и он отвечал: «Спасибо, я бросил».

— А. Я тоже. — Гарри пожал плечами. — Во всяком случае, не часто. — Больше ему было нечего сказать.

— Подождите, — остановил его Северус. — Как вас зовут?

Гарри протянул руку и представился.

Рукопожатие Северуса было крепким и уверенным: он коротко встряхнул руку Гарри и тут же отпустил.

— Гарри, — повторил он, и почему-то это обычное имя в его устах прозвучало официально и серьезно. Точно так же учитель английского в начальной школе выговаривал: «Мис-тер Поттер».

— Можете заходить еще — если захотите взять почитать другие книги.

И Гарри пришел.

* * *

Гарри был таким же обыкновенным, как и его имя. Короткие черные волосы, постоянно торчащие в разные стороны, за стеклами очков — пытливые глаза, слишком светлые для его цвета кожи. Восторженность и неловкость, внезапные улыбки и неуемное, не доводящее до добра любопытство... Северус был уверен, что Гарри никогда не вернется.

Тем большим было его удивление, когда через три дня он услышал робкий стук в дверь и, открыв ее, увидел улыбающегося до ушей Гарри. Еще сильнее Северуса удивил обрушившийся на него нескончаемый поток вопросов. «И что бы ему не обратить свое любопытство на более полезные вещи? — размышлял Северус. — На учебу или чтение, например. Уж я-то точно не заслуживаю столь пристального внимания».

— Так вы живете один, да? — спросил Гарри, осматривая квартиру Северуса. Вообще-то, квартирой это можно было назвать с натяжкой — так, однокомнатная клетушка. Единственная комната была разделена на две книжными стеллажами; к ней примыкали крошечная ванная и узкий коридор, ведущий на кухню.

— Да.

— А семья?

— Никого нет. Оставалась только мать — она умерла прошлой весной.

Гарри, вздрогнув, смущенно и сочувствующе посмотрел на него.

— Извините.

— Да ничего.

Северус чаще вспоминал не похороны, а тот день, когда ему сообщили о ее смерти, — как он сидел вечером в пустом кабинете химии, с опущенной на руки головой. И другой день, через неделю, — когда он покинул этот кабинет навсегда. Дверь захлопнулась за его спиной, и он пошел по пустынному в тот поздний час коридору, не оглядываясь… Заявление об увольнении он послал по почте, но до сих пор не знал, получила ли его администрация, — ответа он так и не дождался. Ему самому это казалось странным, но он совершенно не скучал по школе. После стольких лет преподавания даже сейчас, проведя много месяцев вне школьных стен, Северус вспоминал о ней с презрением.

— Какой она была? — спросил Гарри.

— Говорят, что я похож на нее. Она хотела, чтобы я стал учителем. — В памяти возникла яркая картинка: ему пять лет, какая-то его дальняя родственница: тетка, или кузина, или еще кто-то, – склонилась над ним, воркует и пытается задобрить сладостями. «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, пусечка?» Северус ненавидел сладости и терпеть не мог, когда взрослые считали, что с детьми обязательно нужно сюсюкать. «Учителем», — тут же ответила за него мама. Она никогда даже слышать не желала ни о чем другом.

— Ну да, вы же преподавали химию, правильно? — усмехнулся мальчишка. — А я химию в школе терпеть не мог. Все эти лабораторки… И учитель у нас был мерзкий.

— А где ты учился? — спросил Северус. Оставалось только надеяться, что Гарри не был в числе банды хулиганов, отморозков и лоботрясов, каждый год неизменно сменявших друг друга за задними партами в его кабинете. Это было бы слишком неловко.

— Центр Святого Брутуса для неисправимо преступных подростков, — сказал Гарри — и хихикнул, когда Северус недоверчиво приподнял бровь. — Вообще-то нет, но так говорили мои дядя с тетей. Мне это название даже вроде как понравилось — вот я и стал тоже так говорить.

— У тебя странное чувство юмора, — сухо заметил Северус.

— Ага, точно. — Гарри просиял. Северусу даже пришлось восстановить в памяти предыдущую фразу и убедиться в том, что он действительно сказал «странное», а не отвесил случайно Гарри комплимент.

— А твои родители?.. — спросил он, пытаясь увести разговор в сторону от своей биографии.

— Умерли в автомобильной катастрофе, когда я был маленький. — Гарри пожал плечами. — Я их совсем не помню. Я вырос в тетиной семье, а потом переехал жить сюда.

— Хм-м… — Северус решил больше не распространяться на тему сиротства Гарри. «Надеюсь, он проявит ответную деликатность и не будет расспрашивать о моей семье, — подумал он. — Впрочем, я, наверное, вообще зря волнуюсь. Гарри уже удовлетворил свое любопытство — и очень скоро навсегда исчезнет из моей жизни». Его удивило, насколько неприятной оказалась мысль о том, что Гарри уйдет. Он попытался отмахнуться от нее, как от назойливой мухи. «Почему это вообще должно меня волновать? — спросил он себя. — Что общего у нас с Гарри? Абсолютно ничего, если не считать нелюбви к урокам химии».

* * *

«Так, значит, у Северуса тоже нет семьи, как и у меня, — думал Гарри. — Дурсли ведь не считаются семьей — я даже ни разу не бывал в Суррее с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Да, в общем, семья — это ведь и не важно… Кому она нужна, если есть друзья? Друзья в тысячу раз лучше — ведь их сам выбираешь, а семья… Когда твоя семья — такие засранцы, как Дурсли... Ну уж нет, хватит — я наелся этим досыта. — Гарри, сидевший по-турецки на полу в комнате Северуса, с улыбкой оглянулся на разложенные вокруг пыльные стопки книг. — Тетя Петуния, может, и считается моей семьей, но она бы точно не разрешила мне так обращаться с ее вещами. А дядя Вернон! Да ни за что на свете он не сказал бы, что я могу в любой момент вернуться к нему домой и читать все, что мне захочется».

Гарри вытащил из стопки томик сонетов Шекспира и принялся его листать, бормоча под нос строчки, на которые падал взгляд.

— «В твоей груди я слышу все сердца…»(прим.1) Хм… «Прекрасным не считался черный цвет…» Пф-ф. «И черной проволокой вьется прядь…» Ой, нет, только не это!

Ему нужно было подобрать что-то для чтения вслух на завтрашнем занятии. Гарри перелистнул еще несколько страниц и уже готов был отложить Шекспира в сторону, когда заметил в дверном проеме Северуса — тот стоял и смотрел на него со страдальческим выражением на лице.

— Дай. Мне. Это. — Северус пересек разделяющее их расстояние в три широких шага и, взмахнув рукой, выхватил у Гарри книжку. Гарри вздрогнул и тут же выпустил ее, гадая про себя, что же он натворил и можно ли это исправить.

Губы Северуса тронула улыбка, хоть он и наградил Гарри слегка раздраженным взглядом. «Все в порядке, — подумал Гарри. — Может, он и не вышвырнет меня отсюда — во всяком случае, не в этот раз».

Северус шагнул назад, оглядывая книгу с облегчением, — словно только что спас семейный альбом от вооруженного цветными карандашами трехлетки. Затем пролистал ее и начал читать. Голос его был глубоким, темные глаза мерцали.

«Ее глаза на звезды не похожи…»

Гарри очень скоро понял, что «читать» — это слабо сказано. Северус вкладывал в каждую строчку сердце и душу, вдыхая жизнь в архаичные слова. Учитель по литературе всегда призывал их к тому, чтобы они «чувствовали поэзию», но Гарри до сих пор просто не понимал, что это значит. Ему пришло в голову, что Северус очень правильно подобрал сонет — действительно подходящий для его голоса. Слова звучали цинично и веско, обличая всех этих поэтов, писавших романтическую дребедень, — так, словно он на самом деле пережил все то, что они могли видеть только в мечтах.

Гарри и не представлял себе, что можно добиться такого сильного воздействия обыкновенными словами и фразами: ведь он их и сам читал, хоть и прекрасно понимал, что произнести вслух так, как Северус, не сможет никогда. Все, что он мог, — это слушать и внимать бархатному тембру Северуса, пока тот не дошел до заключительных строк. «И все ж она уступит тем едва ли… — сколько страсти было в его голосе! Северус на секунду оторвал взгляд от книги и приподнял уголки губ, увидев, как реагирует на его чтение благодарная аудитория. — Кого в сравненьях пышных оболгали».

В ушах у Гарри зазвенела тишина. Он не мог выговорить ни слова — и все смотрел на Северуса, не в силах отвести взгляд. «Да что это со мной?! — думал он. — Ну почему каждый раз, когда мне уже кажется, что я знаю его, он берет и вытворяет что-нибудь этакое — совершенно сногсшибательное!»

Северус захлопнул книгу и с триумфальным взмахом руки протянул ее Гарри.

Гарри молча моргал.

— Ух! – выдавил он наконец. — Вот бы ты вел у нас литературу! Ты уверен, что преподавал химию?

— Преподавал я химию, — самодовольно усмехнулся Северус. — Но читаю я литературу.

Гарри немного сдвинул стопку книг, лежавших у него на коленях, и они вдруг посыпались на пол, забивая нос запахом пыли, старой бумаги и чернил. Гарри глубоко вдохнул, пытаясь сказать в ответ что-то важное — насчет того, что Северусу исключительно хорошо удается читать эту самую литературу, — но вместо этого глотнул слишком много пыли и дважды чихнул.

— Всегда знал, что ты чихать хотел на Великую Литературу, — фыркнул Северус. — Несносный мальчишка.

И он разразился целой речью о том, как такие вот невежды, гордые своим наплевательским отношением, порочат и очерняют светлое имя литературы.

«Его послушать — так речь идет чуть ли не об охоте на ведьм», — подумал Гарри, перестав вслушиваться в смысл монолога Северуса. Вместо этого он повторял про себя слова, которыми Северус к нему обратился. «Несносный мальчишка». Это звучало… почти ласково.

В итоге Гарри решил выбрать для занятия в Университете отрывок из Чосера. Он понимал, что ему никогда не удастся сравниться с Северусом в чтении Шекспира.

* * *

Завести в своем доме приблудившегося студента оказалось чревато б о льшими проблемами, чем предполагал Северус. Гарри все время приносил грязь с улицы, забывал варежки или шапку, которые Северус постоянно находил в самых неожиданных местах и молча протягивал через порог, когда Гарри бегом поднимался за ними по лестнице. Каждый раз после ухода Гарри Северус недовольным взглядом окидывал созданный им беспорядок в книгах и бумагах, но никогда не отчитывал за это, когда тот появлялся на пороге в следующий раз. Северус очень скоро понял, что у него не получится сделать из Гарри тонкого ценителя литературы. Гарри любил читать, но, кроме заданий по литературе, читал только то, что ему нравилось: от сказок братьев Гримм до комиксов в газетах и графиков в редактируемых Северусом статьях. Все остальное вызывало у него зевоту. Через неделю или две Северус полностью отказался от попыток заполнить пробелы в образовании Гарри и просто слушал его болтовню: о прошедшем дне, посетителях «Чеширского сыра», лекциях в Университете. Гарри всегда было о чем рассказать, а Северус неожиданно понял, что с удовольствием его слушает.

Было очень странно обнаружить, что чья-то болтовня не вызывает желания положить этому человеку в чай мышьяк. Это стоило того, чтобы периодически раскладывать по местам разбросанные вещи и время от времени заваривать чай (не доливая в него яду).

* * *

Гарри торопливо шел привычной дорогой — от станции метро к дому Северуса. Он поднял воротник и пригнул голову, надеясь, что ушам станет хоть немного теплее. Ледяной ветер определенно пытался превратить его в сосульку. Гарри в стотысячный раз пожалел, что бросил курить. Он бросил тоскливый взгляд на рекламу сигарет в витрине винного магазина, сунул руки поглубже в карманы и, поморщившись от ветра, пошел дальше. Чтобы не думать о холоде, он попытался представить чашку горячего чаю, которую получит сразу же, как только окажется у Северуса. Они в последнее время много разговаривали за чаем. Северус заваривал очень темный чай насыщенно-теплого цвета — такой темный, что Гарри видел в чашке свое отражение. Северус обычно обхватывал чашку руками и погружался в ее слабое тепло — так, что его глаза светлели, приобретая теплый чайный оттенок.

С надеждой подумав о том, что Северус, должно быть, уже поставил чайник на плиту, Гарри ускорил шаг. Скоро он придет — и ему больше не будет холодно. При одной мысли об этом по всему телу разлилось приятное тепло, словно он уже выпил горячего чаю, сидя вместе с Северусом за шатким столом в приятной тишине его кухни. Когда Гарри был у Северуса, ему всегда было о чем поговорить — и чем заняться.

* * *

— Так партия закончится в два хода: шахом и матом.

— Отлично, — пробормотал Гарри, внимательно глядя на доску.

— А это будет стоить тебе ферзя.

— Ты опять! — повысил голос Гарри, еле-еле удерживаясь от того, чтобы со злости не смахнуть с доски все фигуры.

— Что? — Этот мерзавец изображал из себя воплощенное спокойствие.

— Пытаешься прочесть мои мысли! Прекрати!

— Это совсем несложно: у тебя такие выразительные глаза, — протянул Северус и съел своим слоном пешку Гарри.

— А. — Гарри опустил взгляд и принялся протирать рукавом очки, пытаясь скрыть смущение. «Сосредоточься! — приказал он себе. — Это ведь совсем несложно!» Но фигуры на доске обескураживали его: каждый раз, как только он думал, что сделал правильный ход, они словно немного смещались — и это полностью опрокидывало его стратегию. Прищурившись, он попытался вспомнить, когда это произошло в последний раз.

— Э, погоди-ка! Вот этот слон — разве он не там стоял?

— Какой такой слон? — Голос Северуса был нарочито скучающим и невозмутимым, что только удвоило подозрения Гарри.

— Вот этот! — Гарри ткнул в фигуру, которая должна была стоять рядом с королем.

— Он съел твою ладью три хода назад.

Гарри наморщил лоб и попытался вспомнить.

— Нет, не съел!

— Съел!

— Да ни хрена!

Северус скептически приподнял бровь:

— Я не виноват в том, что ты не запоминаешь ходы.

— Ой, да ладно! Ты смухлевал! В шахматах! Не могу поверить! Ладно еще в картах, но в шахматах! Как ты мог?!

Он думал, что Северус начнет все отрицать или разозлится, но тот только усмехнулся:

— Докажи!

Вот ублюдок!

— Ну все! Начнем сначала.

— Ладно. — Северус, нахмурившись, взглянул на часы. — Только скажи честно — ведь ты хотел сдвинуть мою пешку на клетку назад, когда она дошла до края доски, а?

Гарри возмущенно уставился на него. Он ненавидел, когда Северус угадывал мысли. То ли у него это действительно хорошо получалось, то ли у Гарри и впрямь все было на лбу написано.

— Но ведь я этого не сделал, так? — пробурчал он, заново расставляя фигуры.

* * *

На висевших в углу часах было десять минут второго, когда Гарри добился наконец своей первой ничьи. Он зевнул, потянулся, повертел затекшей шеей, и тут до него дошло, что уже очень поздно.

— О черт, у меня же завтра первая пара в восемь!

— Какая жалость, — протянул Северус. Он все еще выглядел обиженным — с тех самых пор, как ему не удалось настоять на своей версии исхода предыдущей партии. — Надеюсь, ты успеешь на последний поезд метро. А на улице жутко холодно и дождь идет. Тебе стоило бы носить с собой зонтик… Я, конечно, мог бы одолжить тебе свой — но я не даю вещи людям, которые обвиняют меня в жульничестве.

У Гарри действительно не было с собой зонтика. И даже теплое пальто он сегодня не надел. Но в данный момент его это не беспокоило — он был занят другим: отчаянно проклинал про себя Северуса за ослиное упрямство и детское стремление всегда выигрывать.

Он продолжал ворчать даже после того, как свернулся калачиком на диване и положил голову на плоскую, бугристую подушку, укрывшись небрежно брошенным в его сторону серым шерстяным одеялом. Его отяжелевшие веки закрылись, а мысли — обо всех сегодняшних шахматных ходах, о ближайшем пути на метро до Университета, по которому он отправится отсюда завтра утром, — продолжали крутиться и путаться в голове.

Этой ночью Гарри постоянно просыпался. Он не привык к внезапному и резкому звуку проезжающих поездов, от которого звенели стекла и разбивалась вдребезги царящая в комнате тишина. На кухне все еще горел свет, и Гарри гадал, когда же Северус вообще умудряется спать. Иногда до него доносились шуршание газеты и тихие, осторожные шаги: то в кухне, то в коридоре. Один раз Гарри спросонья показалось, что Северус подошел к двери в комнату, но, открыв глаза, он никого не обнаружил. Свет на кухне по-прежнему горел, отбрасывая на пол тусклый желтый прямоугольник. Гарри не хотел засыпать, не дождавшись, когда же Северус выключит свет и угомонится — чем бы он там ни занимался. Но когда он в следующий раз открыл глаза, было уже утро, а кровать Северуса, стоявшая в углу за книжными стеллажами, выглядела такой же пустой и нетронутой, как вечером. «Ага, теперь все понятно, — подумал Гарри. — Он робот. Сует по ночам три пальца в розетку на кухне — и подзаряжает свои аккумуляторы».

Северуса на кухне не было, зато на столе лежали хлеб с маслом и стоял горячий кофейник. Когда Гарри уже собрался уходить, он засомневался, стоит ли ему просто захлопнуть дверь или сначала выяснить, где же Северус. И тут он услышал, как Северус говорит с кем-то на лестнице — несколькими пролетами выше. У его собеседницы был высокий, визгливый голос, и разговаривали они то ли по-польски, то ли по-русски. Гарри хотел было подняться и спросить, откуда Северус знает этот язык так хорошо, что может бегло на нем говорить, но взглянул на часы и бросился вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки. Он явился в Университет как раз к концу первой пары и заработал от преподавателя взгляд еще почище того, которым наградил его Северус на прошлой неделе, когда он случайно опрокинул стопку газет.

* * *

Гарри показалось, что он увидел знакомую черную спину, сворачивающую из проулка на многолюдную Флит-стрит. Северус уходил! «Вот знал же, что надо было прийти на работу пораньше!» — отчаянно подумал Гарри и, не обращая внимания на красный свет, выскочил на дорогу прямо перед приближающимся грузовиком. Водитель рассерженно загудел, но Гарри к этому моменту уже почти перебрался на другую сторону и бешено вертел головой, пытаясь снова углядеть в толпе черное пальто и черные волосы. Куда же он делся?!

Чья-то рука ухватила его за плечо и вытащила с проезжей части на тротуар.

— Идиот! — прошипел Северус ему в ухо. — О чем ты думал вообще?!

— Привет! — расплылся в глупой улыбке Гарри. — Я тоже рад тебя видеть.

Он одернул куртку и попытался сделать вид, что ничего необычного не произошло — словно он имел обыкновение каждое утро перебегать дорогу перед носом у мчащихся машин.

Северус хмыкнул.

— Как ты? — все еще сурово спросил он. — Помимо подвигов на поприще схваток с грузовиками?

Гарри прыснул и покатился со смеху; сквозь сердитую маску на лице Северуса проступила еле заметная ухмылка.

— Хорошо. — Гарри одарил Северуса широкой улыбкой. — А сейчас так и вообще отлично.

Северус слегка дернул бровью.

— Ну… вот и ладно.

— Ой, слушай… — Гарри внезапно опомнился, взглянув на большие часы, висевшие на соседнем доме. — У меня смена через три минуты начинается. Так жалко…

На лице Северуса появилось равнодушное выражение.

— Конечно. Иди.

— Мне правда жалко! — повторил Гарри. «Надо было пораньше появиться! — расстроенно подумал он. — Тогда бы я смог присесть к нему, пока он ест, и спросить про русский или польский или еще про что-нибудь… Он бы не возражал».

И тут Северус спросил:

— Во сколько ты заканчиваешь работать?

Гарри улыбнулся:

— В пять.

— Ну, если у тебя нет никаких планов…

— Супер! — воскликнул Гарри. — Увидимся, значит.

Они договорились. И на работу Гарри опоздал всего на минуту — видимо, ему это засчитали как приход вовремя. А может, его спасла от разборок с начальницей блаженная улыбка, которой он так и светился?..

* * *

Мост Ватерлоо был всего в пяти минутах ходьбы. Именно туда Гарри и потащил Северуса: по Флит-стрит, мимо витрин Стренда — и на набережную. Было холодно и ветрено, он продрог до костей; огни на мосту, слишком яркие на фоне черного неба, слепили глаза. Но вода, и раскинувшееся внизу темное пространство, и потрясающее ощущение глубины — все это по-прежнему было с ним. Как и захватывающее дух наваждение, которое всегда накрывало Гарри, когда он останавливался на краю: казалось, что, если он перегнется через парапет и соскользнет вниз, — он будет падать и падать, и лететь сквозь воздух, и никогда не коснется темной поверхности воды. От этого острого чувства каждый раз бурлила кровь, и, видимо, именно потому это место так нравилось Гарри. Днем ли, ночью ли он приходил сюда — оно всегда выглядело по-разному. Сейчас здесь было темно и таинственно; от черной воды тянуло холодом, желтые блики танцевали на волнах, и по всей реке были рассыпаны отражения городских огней. Перила парапета слегка вибрировали от проезжающих мимо машин, и Гарри думал, что, если бы ему каким-то образом удалось забраться под мост, он мог бы услышать эхо волн.

— Здорово, правда? — Он расплылся в широкой улыбке. — А днем здесь еще лучше. Хочешь, вернемся сюда завтра? Или я приду к тебе.

Северус задумчиво разглядывал свои сложенные на перилах руки.

— Гарри, неужели тебе больше нечем заняться? Я не хочу отнимать у тебя все свободное время.

— Чем заняться?

— Да чем угодно — чем занимаются твои ровесники. Гулять с друзьями. Встречаться с девушкой.

— У меня сейчас нет девушки. — Гарри пожал плечами и посмотрел на показавшийся из-за облаков тоненький серп луны. — Последняя бросила меня после второго свидания.

— Понятно.

— Они всегда так. — Гарри взмахнул руками, обрисовав в воздухе какие-то неясные очертания. — Второе свидание — и бац! Или бросают, или требуют определенности — и после этого бросают. Понимаешь?

Северус покачал головой:

— Не совсем.

— А, — сказал Гарри. Добавить что-либо к этому «А» было очень сложно — хоть Северус и не смотрел на него, уставившись в воду. Иногда добиться чего-то от Северуса бывало так же тяжело, как попытаться разглядеть глубины Темзы сквозь ее поверхность. Гарри постарался собрать разбежавшиеся мысли и попробовал еще раз, нерешительно пробормотав:

— Ты когда-нибудь относился к кому-нибудь серьезно?

Северус смерил его взглядом:

—- Я практически всегда ко всем отношусь серьезно.

Гарри фыркнул:

— Ты ведь прекрасно понял, о чем я!

Ему показалось, что он увидел лукавую усмешку, но было слишком темно, чтобы быть в этом уверенным.

— Возможно… Я только не понимаю, с чего ты вдруг этим так заинтересовался.

Гарри пожал плечами:

— Да так… Мне вот никогда не везло. А тебе?

Северус так неопределенно мотнул головой, что это можно было принять и за «да», и за «нет».

Гарри попробовал догадаться:

— Тоже нет?

— Нет… Не настолько, чтобы успеть выяснить все тонкости взятых на себя обязательств.

«Понимаю, — подумал Гарри. — Мне их тоже не разу не довелось выяснить».

— Иногда я думаю, что со мной что-то не так, — сказал он. — Что дело в очках, или в моей одежде, или в том, как я разговариваю, или в том, что я неуклюжий, или еще в чем-нибудь…

Когда Северус заговорил, его голос был тихим и низким, на лицо падала тень от свисавших по бокам прядей длинных черных волос:

— Гарри, если ты начнешь менять себя, пытаясь прогнуться под окружающий мир, ты уже не сможешь остановиться. Ты хорош таким, какой ты есть. И если кто-то не желает этого видеть — это его проблемы.

Гарри слушал, завороженный густым и глубоким голосом Северуса. В его голове снова зазвучали строки Шекспира, и он подумал о ледяной темной воде под ними и обо всех пустынных и темных местах на земле — о том, как их можно было бы заполнить одним только звуком этого голоса…

— Что? — искоса взглянул Северус.

Гарри подскочил. Ох, пожалуй, не стоило ему так таращиться.

— Нет… ничего. Просто… это лучший совет, который мне когда-либо давали. Спасибо!

Северус приподнял бровь.

— Но кое-что ты действительно можешь изменить, — проговорил он осторожно.

— Что?

— Постараться лучше есть и больше спать. Ты выглядишь усталым.

Гарри засмеялся, подумав, что, должно быть, выглядит сегодня просто ужасно, раз даже Северус это заметил.

* * *

Перед началом сессии Гарри в течение трех дней не вылезал из дома. К вечеру вторника он понял, что если прочтет еще хоть страницу этой бредятины, то вышвырнет все учебники в окно с десятого этажа. Или выбросится сам. В среду он отправился к Северусу — на час раньше чем обычно.

Северус выглядел встревоженным.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного. — Гарри пожал плечами. — А почему ты спрашиваешь?

— Да так. — Северус покачал головой. — Входи.

Гарри кивнул. Он чувствовал себя неловко из-за того, что не пришел в понедельник, как обычно. Северус взглянул на него, прищурившись. Гарри моргнул. Он очень надеялся, что Северус не заметит его покрасневших глаз и глубоких теней под ними.

— Что происходит?

— Да ничего! — взорвался Гарри. — Все классно! — Тут он сообразил, что, должно быть, выставляет себя полным кретином, и добавил, стараясь говорить спокойно и степенно: — В шахматы сыграем?

Северус приподнял бровь и не сдвинулся с места, перегораживая входную дверь.

— Просто сессия, — сдался Гарри. — Ничего такого. — Он надеялся, что теперь с этим будет покончено.

И зря. Северус нахмурился:

— Ничего такого? Ты же должен сидеть дома, с конспектами и учебниками. Ты занимался?

«Да меня уже тошнит от занятий!» Гарри поморщился.

— Не сегодня. Остался всего один экзамен.

— Какой? Литература? Ты знаешь, какие книги для него нужны? Давай поищем, есть ли они у меня. Если нет…

— Слушай, да все нормально. У меня с собой учебник. Просто… — Он хотел сказать: «Просто прекрати так волноваться», но осекся. Ведь вообще-то это было очень мило — то, что Северус так волнуется. Гарри поправил ремень сумки на плече и протиснулся в квартиру, пока Северус не передумал и не решил все-таки выставить его вон.

«Я просто присяду и закрою на секунду глаза, — убеждал себя Гарри, плюхаясь на диван, пока Северус искал книги, которые могли бы ему пригодиться. — Ну, на пару минут», — уточнил он, глядя на такие знакомые книжные полки, залитые светом расставленных повсюду свечей.

Очнулся он от осторожного толчка в плечо. С кухни доносился сильный запах кофе, на часах было четыре. Спросонья он влил в себя две чашки обжигающе горячего и горького кофе, после чего Северус всучил ему сумку с книгами и отправил домой, строго наказав позаниматься перед экзаменом.

Гарри поразился тому, как хорошо все запоминается, когда занимаешься на рассвете. Один их вопросов на экзамене был о сонетах Шекспира. Гарри выбрал сто тридцатый и написал о нем на полстраницы больше, чем требовалось.

* * *

Рождество Гарри встретил в одиночестве. К Дурслям он совершенно точно не хотел ехать, а с Северусом они об этом не говорили — но у того могли быть другие планы, другие друзья… Гарри решил не навязываться. Ни с кем другим на Рождество встречаться он не хотел, так что провел праздник один в своей квартире, как и обычно — с того момента, как ему исполнилось шестнадцать и он приехал в Лондон. Вот только в этом году ему казалось это неправильным.

На Рождество ему приснился Северус.

Во сне он был в черном одеянии — как викарий или священник. У него было перо, которым он что-то выводил в свитке пергамента. Это напомнило Гарри о средневековых монахах, которые годами переписывали старинные тексты узким, заостренным почерком — кстати, как раз таким, как у Северуса.

Северус поднял глаза и уставился на Гарри. Смотрел он долго и молча, и Гарри не мог отвести взгляд от этих черных глаз.

— Что? — в конце концов спросил он. — У меня что-то на лице?

Северус сухо улыбнулся — этой своей кривой полуулыбкой, которая ни на чьем другом лице вообще не показалась бы улыбкой.

— Такие выразительные глаза, — прошептал он.

Гарри заметил, что губы Северуса вообще не двигались, но при этом тихий голос совершенно отчетливо прозвучал в его сознании.

Гарри проснулся, задыхаясь. Сердце билось как сумасшедшее — словно после ночного кошмара или сна совсем другого рода… Впрочем, возбуждения он не чувствовал — только ошеломление от яркости и странности видения. Глубокий голос Северуса эхом отдавался в голове — гораздо четче, чем если бы Северус прошептал ему эти слова на ухо. Гарри долго не мог уснуть. В конце концов он встал, облокотился на подоконник и выглянул наружу: он всегда так делал во время редких приступов бессонницы. Внизу шумели машины. Жилой комплекс Амптилл-сквер, в котором он жил, располагался совсем недалеко от центра. Это были три высокие башни из серого бетона с яркими полосами под крышей: синей, желтой и красной, — последние два года Гарри обитал в башне с красной полосой.

Гарри всегда думал, что с ним, в общем, все в порядке. Он встречался с девушками, которые бросали его после нескольких свиданий, время от времени болтал с симпатичной веснушчатой соседкой — конечно, у него никогда не было шансов на успех, но Джинни по доброте душевной сверкала улыбкой и не посылала его куда подальше.

Но все это было до того, как он познакомился с Северусом. Ему казалось, что Северус что-то с ним сделал — каким-то образом подействовал на него: словом ли, взглядом, явлением ли во сне… И теперь Гарри чувствовал себя совсем другим человеком, и с ним начало твориться что-то очень странное. Время от времени, когда Северус смотрел на него — черными глазами на резко очерченном лице, — Гарри казалось, будто он слышит где-то на задворках сознания глубокий голос, нашептывающий что-то безумное и страстное, говорящий слова, которые он был пока не в состоянии понять.

* * *

Иногда Гарри думал, может ли Северус читать по его глазам будущее — как цыганка предсказывает судьбу по ладони. Ему не хотелось представлять себе Северуса одиноким, как монах из его сна, и он думал о нем как о цыгане, обитающем в мире, где девушки с глазами и волосами такими же черными, как у Северуса, носят цветастые юбки и сияющие монисто и танцуют вокруг костров под зажигательные гитарные ритмы и душераздирающие романсы. В мире, где Гарри сможет сколько угодно прокручивать в голове музыку голоса Северуса и где никто не обратит внимания на его растущий интерес к сорокалетнему мужчине. В мире, где карточные фокусы так искусны, что кажутся настоящими чудесами, и где волшебство — такое же обыкновенное явление, как любовь.

* * *

На второй день Рождества Гарри пришлось выйти на работу — отрабатывать дни, которые он пропустил за время сессии. Он так и не успел отоспаться за выходные и ужасно ворчал из-за того, что нужно было вставать в такую рань. Утро было тоскливым и ветреным. Гарри пришлось пропустить завтрак — времени хватило только на то, чтобы побриться и выудить из сваленной на полу кучи чистую футболку.

Около одиннадцати он заметил в пустом зале Северуса — тот сидел в своем привычном уголке у камина, под полкой, на которой стояла большая салатница с изображенным на ней улыбающимся львом огненно-красной расцветки.

Гарри тут же почувствовал, что день определенно задался. Он поспешил принести Северусу заказанный кофе, старательно добавив в него сахар и сливки (Гарри знал, что, в отличие от чая, черный кофе Северус не любил).

Гарри устроил себе перерыв пораньше. Он подсел в уголок к Северусу и съел наконец свой поздний завтрак под одобрительным взглядом улыбающегося льва. Его широкая, обнажающая клыки улыбка всегда поднимала Гарри настроение, хотя сегодня, в компании Северуса, оно и так было хоть куда.

— Ну, — проговорил Гарри с набитым ртом. — Как Рождество?

— Как всегда, — пожал плечами Северус.

— Ой, да ладно! Расскажи, куда ходил, с кем встречался?

— Я был дома.

— Один? — Гарри неожиданно почувствовал себя полным кретином из-за того, что даже не предложил Северусу провести Рождество вместе.

Северус приподнял бровь.

— Конечно.

Вот придурок!

— Так что ж ты мне не сказал! Я бы пришел!

— Не смеши меня. Очевидно, что у тебя были другие планы. — Северус, сощурившись, сконцентрировал все свое внимание на обычной белой кружке, которую держал в руках.

— Вообще-то нет, не было, — признался Гарри. — Слушай, на Новый год… Я могу прийти в семь. Как ты насчет китайской еды? — выдал он на одном дыхании.

Северус долго молчал — видимо, пытался понять, что Гарри только что сказал. Гарри уже подумал, не стоит ли ему повторить, когда Северус наконец произнес:

— Меня это устраивает.

— Отлично! — воскликнул Гарри. — Просто идеально! — Он обменялся победной ухмылкой со львом на салатнице. Гарри не был уверен — но ему показалось, что на лице Северуса мелькнула улыбка, прежде чем он скрыл ее, склонившись над полной кружкой кофе.

— И в следующий раз, когда принесешь мне кофе, убедись, пожалуйста, в том, что он горячий. Или хотя бы теплый.

— Что? — Гарри моргнул. — О, черт! — Он опустил голову, пытаясь спрятать лицо, ставшее почти одного цвета с львиной мордой. — Я идиот. Погоди — сейчас принесу тебе другую.

Гарри потянулся к кружке и, дотронувшись до ее ручки, неожиданно соприкоснулся с пальцами Северуса. Рука того тут же отдернулась испуганной, готовой упорхнуть птицей. «Мог бы и догадаться, что он не любит, когда его трогают», — подумал Гарри, заметив, как на лице Северуса сквозь привычную сдержанность на мгновение проступило что-то неуловимое.

— Доешь сначала. — Теперь в его взгляде читалась мягкая улыбка. — Я никуда не тороплюсь.

И Гарри остался доедать — тем более что его перерыв уже подходил к концу. Северус испарился еще до того, как Гарри принес ему счет. Он оставил на столе деньги — ровно столько, сколько был должен, без чаевых (впрочем, Гарри их и не ждал). Гарри подобрал монеты и начал считать часы до Нового года.

* * *

Когда Гарри вернулся на кухню, коллега, заметив его отсутствующую улыбку и взъерошенные волосы, фыркнул и, проходя мимо, толкнул Гарри локтем.

— Повезло наконец, а, приятель?

— Нет! — воскликнул Гарри. — Ничего подобного!

Действительно, ничего подобного, подумал он. Просто увидел Северуса за завтраком, и увидит его снова на Новый год, а еще экзамены закончились, и жизнь прекрасна, и вообще — не все же должно крутиться вокруг девушек!

— Ну да, ну да, — ухмыльнулся коллега. — Кто она?

— Да я серьезно! — настаивал Гарри. — Никто.

Но он не мог с такой же легкостью врать себе. Дело было в Северусе: в его голосе и в его глазах, которые снились Гарри, и еще в том, что Гарри каждый раз при виде Северуса то улыбался, как идиот, то терялся и не мог выполнять простейшие задания. Отрицать это просто не имело смысла.

* * *

И все же этот пустячный вопрос не оставлял Гарри в покое целый день, как он ни пытался отогнать его от себя. И чем больше Гарри об этом думал, тем гаже ему становилось.

«Что же это значит — я голубой, что ли? — мрачно размышлял он. — Не может быть! Мне ведь никогда не нравились парни! Да и вообще — это ж каким надо быть тупицей, чтобы за столько лет не понять, что ты гомик? И что дальше? Однажды я проснусь и с какого-то перепугу обнаружу, что превратился в чокнутого пидора? Еще парочка таких снов — и кто знает, чем все это обернется…»

Улыбка Гарри испарилась под бременем таких невеселых мыслей. Дождавшись конца смены, он не пошел ни домой, ни к Северусу (правда, о последнем варианте он старался даже не думать), а завис в пабе.

«Все со мной в порядке, — думал он. — Просто я в последнее время жутко много работал. Ничего страшного, пинта-другая — и все будет хорошо».

* * *

Гарри подул на пенную шапку и отхлебнул из своей… четвертой? пятой? Какая это уже была по счету пинта? Да пошло оно все в жопу! О-о-о, нет, только не в жопу, — тут же поправился он. На хер. Он прищурился. Определенно, надо бы протереть очки — а то все вокруг начало слегка расплываться. Ну и плевать. Он фыркнул, сделал еще один приличный глоток и нахмурился. «Все классно. Классно. Просто пью пивко. В пабе. Как все мужики. Нормальные мужики. Смотрю футбол по телику и оттягиваюсь по полной. Как, блин, нормальный мужик».

Хотя…

Оттягиваться что-то не получалось… Вот дерьмо! «И даже не в том дело, что я тут один сижу», — подумал Гарри, оглядываясь. В пабе многие пили в одиночку. И тем не менее явно получали удовольствие — радостно кричали или возмущенно свистели по ходу игры. И когда это футбол успел стать таким отвратительно скучным?.. Вот зараза! Гарри пришел к окончательному выводу и с грохотом поставил пустую кружку на стойку. «Я могу пить здесь до полной отключки — и все равно, очнувшись, буду хотеть к нему. Все футбольные матчи в мире не заменят одной-единственной шахматной партии с этим старым мухлевальщиком — а ведь я НЕ голубой, и это, блин, он и только он во всем виноват!»

Тут бармен объявил, что разливает по последней, — и Гарри со всей очевидностью понял, что пора уходить. Он неуклюже — гораздо более неуклюже, чем обычно, — слез, с трудом распутав ноги, с высокой барной табуретки и вывалился из паба на улицу. Его глаза сверкали пьяной решимостью.

* * *

БУМ! БУМ! БУМ! Он колотил кулаком по знакомой двери — щепки так и летели во все стороны. Наконец послышался щелчок замка, и в проеме появился Северус. Худющий старый засранец, одетый во что-то длинное и серое — о, да это же ночная рубашка. Ну просто вылитый Крошка, мать его, Вилли-Винки!(прим.2) Из груди Гарри вырвался смех — больше похожий, как он с ужасом понял, на рыдание.

На носатом лице отразилась тревога.

— Гарри! С тобой все в порядке?

«Да какое там, к черту, в порядке, — пронеслось в голове Гарри. — Ведь это он-то все и подстроил!» Гарри перевалился через порог и, схватив Северуса за плечи, невнятно промычал:

— Ш-што ты смной с-сделал?

Черные глаза округлились, Северус попытался было отскочить — но Гарри держал его крепко — так, что даже чувствовал выступающие плечевые суставы.

— Ты не в себе… — Северус говорил спокойно, но Гарри был сыт по горло этим спокойствием — он был сыт по горло вообще всем.

— Урод! — выплюнул Гарри. — Это ты во всем виноват!

— Пусти, Гарри! Да в чем дело?

— В чем дело? — заорал Гарри. — Да много в чем! — Он отпустил Северуса — ему нужно было освободить руки, чтобы размахивать ими, подчеркивая каждое слово. — Как только я с тобой познакомился — все стало не так. То, как ты говоришь со мной. То, как ты смотришь на меня. То, что я постоянно думаю о тебе. То, что ты все время торчишь в моих снах. А сейчас еще стоишь тут — сама невинность — и делаешь вид, что ни черта не понимаешь. Что ты со мной сделал? Боже! Я хочу тебя, ублюдок, а ведь я не должен тебя хотеть! Откровенного педрилу из меня пытаешься сделать? Не выйдет!

Воцарилась мертвая тишина. Северус смотрел на Гарри в упор.

— И это все, что тебя беспокоит? — наконец сухо спросил он.

Его тон был настолько невозмутимым — после только что отгремевших обвинений, — что стал для Гарри глотком здравого смысла, слегка проясняющим царивший в голове туман.

— Все? — откликнулся он — уже гораздо тише: ярость и пьяное лихачество начали потихоньку испаряться. — А что, этого мало?

— Боишься, что внезапно станешь манерным и томным, начнешь носить розовые кофточки с кружевами? — сухо и язвительно спросил Северус, давая понять, как смехотворно нелепы опасения Гарри. Затем продолжил более мягко и серьезно: — Послушай, Гарри, я хоть раз заставлял тебя делать что-нибудь против твоей воли?

От этого вопроса Гарри съежился. И почувствовал себя очень виноватым.

— Я… Н-не… не знаю.

И снова на лице Северуса появилась эта полуулыбка — та самая, которую Гарри видел во сне. Северус шагнул ближе и спросил необыкновенно низким голосом — у большинства людей так никогда бы не получилось:

— Скажи, Гарри, я когда-нибудь производил на тебя впечатление откровенного педрилы?

О-о-о, этот голос, мгновенно проникающий в голову (и в головку)! Его не затмит и не заглушит никакой алкоголь. Гарри почувствовал растущее напряжение в штанах и понял, что, если попытается сейчас что-то сказать, ничего, кроме «и-и», у него изо рта не вырвется. Поэтому он только молча сглотнул и помотал головой.

— Хорошо. Потому что ты прав.

Твою мать! От нахлынувшего смятения Гарри буквально сплющило. «Он, оказывается, даже не извращенец! Я все понял неправильно! И выставил себя полным придурком!»

Но Северус придвинулся еще ближе — Гарри поднял взгляд и замер, позабыв даже о своем замешательстве. Его ухо обдало теплым дыханием, когда Северус шепнул: «И тем не менее…» — и мягко провел руками по груди Гарри, завершая начатое предложение без слов.

— Понимаешь? — пробормотал он — на таком расстоянии этот низкий, глубокий голос звучал еще лучше. От прикосновения губ к уху вся кожа Гарри покрылась мурашками, а эти руки… ох, то, что они делали с ним, было так хорошо: вот они уже оказались под рубашкой, гладили кожу и… он и не знал, что у него такие чувствительные соски!

— Да, — выдохнул Гарри. — Обожееще!

Он просто дурел от потрясающе прекрасных прикосновений — медленных и дразнящих… Коленки Гарри подогнулись, и он уткнулся лицом в покрытое щетиной горло, прижался к твердой груди, в которой вибрировал голос, с каждым словом все больше сводивший его с ума.

— Если уж я за все эти годы не превратился в неженку и слабака…(прим.3) — Северус продемонстрировал, что он вовсе не слабак, одним сильным и ловким движением кисти скользнув по плоскому животу Гарри — в его свободно болтающиеся на поясе штаны и трусы. — И у тебя все будет прекрасно. — Теплые и сильные пальцы, сомкнувшись в кольцо вокруг ноющего затвердевшего члена, держали его так правильно. — Просто прекрасно.

Все и так было хорошо, но с каждым движением, каждым прикосновением становилось еще лучше: острее, яростнее… Северус знал все секреты: как скользить, и двигать, и крутить, — и да, да, да — в его руках у Гарри все будет не просто прекрасно. У него все будет идеально. Просто. Охренительно. Идеально.

* * *

Северус сидел у дивана, глядя на довольно улыбающегося во сне Гарри. Мысли то и дело уводили его от этого соблазнительного зрелища и переносили на несколько лет назад, в другой вечер. Он тогда жил один — как и сейчас. Мать была еще жива, и он занимался преподаванием, которое презирал и считал бесполезным. Из-за этого он пил — слишком много и слишком часто.

«Гарри не стоит этим злоупотреблять, — думал он. — Мне это не принесло ничего хорошего…» В тот вечер он заплетающейся походкой возвращался домой из паба «Конец света», в который ходил тогда постоянно. Паб располагался на Камден Хай стрит, над ночным клубом «На том свете». Северус, как всегда, иронически ухмыльнулся, увидев зеркальное отражение названия паба в окнах напротив — оно в полной мере подводило итог его жизни на тот момент. Вывалившись на проезжую часть, он пошел по ней куда глаза глядят, — и это чуть не стало фатальной ошибкой. Какая-то машина резко выскочила из-за угла, а Северус был слишком пьян, чтобы вовремя ее заметить. Только счастливая случайность позволила ему не влететь головой в лобовое стекло. Водитель загудел, резко крутанул руль и снова исчез за поворотом, а Северус остался у тротуара — одинокий и до дрожи перепуганный.

Это событие мгновенно его отрезвило — и не только в буквальном смысле. Под влиянием момента он отдал все оставшиеся на выпивку деньги бездомному на ближайшей станции метро. Тот улыбнулся ему как любимому сыну и в благодарность всучил стеклянный шарик. Шарик был голубым, оттенка метилена. Каким-то образом это напомнило Северусу о тех областях химии, которые не вызывали у него раздражения: исследованиях, написании научных работ — обо всем, что не было связано с учениками-отморозками. Поэтому Северус сохранил его — и с тех пор часто вертел в руках во время особо острых приступов нервозности и одиночества. Этот шарик был чем-то, что можно было взять в руки, кроме денег и ключей; он хорошо отвлекал от желания выйти из дома и отправиться в паб.

Северус очнулся от воспоминаний и, подоткнув под Гарри одеяло, улегся в свою постель. Он долго не мог заснуть, молча слушая тихое сопение Гарри в темноте. Впервые мысли о метиленово-голубом шарике не могли удержать от опасения, что он совершил ужасную ошибку. Первый раз в жизни Северусу так нестерпимо хотелось поддаться искушению и дать волю рукам — и он уже поддался, не устояв перед яркими глазами Гарри, его переживаниями, смятением и возбуждением.

* * *

Гарри проснулся, гадая, кого же он умудрился разозлить до такой степени, что ему в рот засунули грязный носок и всю ночь колотили по голове. Было бы здорово врезать этому кому-то в ответ, но вот беда — он совершенно не мог пошевелиться. С трудом разлепив глаза, он подождал немного, пока окружающие его предметы не обрели четкие очертания — и тогда маячившее перед ним темное пятно превратилось в Северуса — тот протягивал ему на раскрытой ладони очки и какие-то красные таблетки. О, эти руки… Воспоминание о прошлой ночи обрушилось на Гарри внезапно, и на какое-то мгновение ему показалось, что его мозг взорвется. Но мозг не взорвался. Он только отяжелел, разбух и начал давить на череп, в дополнение к бешено колотившемуся сердцу.

— Что случилось? — Гарри неловким движением нацепил очки и, моргая, затуманенно взглянул на Северуса. — Я почти ничего не помню…

Он поморщился от падавшего из окна света и от всей души понадеялся на то, что его не поразит молния за такое бесстыжее вранье, а еще больше — на то, что Северус не заметит его пылающих щек.

Губы Северуса изогнулись в усмешке.

— Да не о чем, в общем-то, и вспоминать. Я буду тебе очень признателен, если в будущем ты изберешь несколько более ранний час для того, чтобы колотить в мою дверь под воздействием пьяных инстинктов.

— Прости! — простонал Гарри. — Я сам не знал, что делаю. Наверное, думал, что иду домой… Э… А мы можем сделать вид, что последней ночи вообще не было?..

На резко очерченном лице Северуса на мгновение мелькнула тень, но тут же исчезла, сменившись бесстрастным и скучающим выражением. Он протянул Гарри стакан воды и таблетки и, дождавшись, пока тот их проглотит и запьет, выгнул бровь и протянул:

— Какой еще последней ночи?

Головная боль испарилась через полчаса после того, как Гарри ушел от Северуса, но это облегчение показалось ему незаслуженным.

* * *

На следующий день Северус услышал знакомый стук в дверь, но не открыл. Он напряженно застыл в кресле, до синяков впиваясь в плечи пальцами скрещенных рук. Гарри выкрикнул его имя — раз, второй, третий. Затем постучал еще раз — и наконец сдался. «Надеюсь, он решил, что меня нет дома», — подумал Северус, слушая удаляющиеся по лестнице шаги, пока их не заглушил проходивший поезд.

«Так легче, — думал Северус, — все равно рано или поздно Гарри ушел бы. Не было еще никого, кто терпел бы мое общество, не имея на это корыстных мотивов. У Гарри вроде бы их нет… Но он заслуживает лучшего — человека, у которого хватило бы смелости наутро рассказать правду о том, что случилось ночью… В любом случае, я слишком стар для него. У нас ничего бы не получилось. Он еще почти ребенок — студент, совсем ненамного старше тех остолопов, с которыми я воевал в школе столько лет… В нем нет ничего особенного… А может быть, и есть, — тут же одернул он себя. — В любом случае — у него, в отличие от меня, еще вся жизнь впереди. И я сомневаюсь, что в этой жизни есть место для меня. Но смогу ли я положить конец этим нелепым встречам?..»

* * *

Гарри уже в сотый раз думал, почему же Северуса вчера не оказалось дома. Мгновенное облегчение, которое он испытал, не застав дома Северуса, сменилось тревожными гаданиями о том, что же могло произойти, — и мысли эти продолжали терзать его до сих пор. «А что, если Северус больше не хочет иметь со мной ничего общего?.. — думал Гарри. — Наутро он так легко отмахнулся от всего, что произошло ночью… Хотя как я могу винить его после того, как так жутко на него наорал? О чем, к чертовой матери, я вообще думал?!»

Он вошел в общий зал «Чеширского сыра», кинул взгляд на столик в углу — и замер. Северус барабанил пальцами по поверхности стола. Красный лев над его головой, как всегда, развязно ухмылялся. Гарри провел рукой по взъерошенным волосам и неуверенно сказал:

— Привет?..

Северус в ответ поднял бровь. Он выглядел еще более недовольным, чем обычно по утрам — даже если считать ужасное прошлое утро.

— Хорошо бы, кофе на этот раз был горячим.

Гарри улыбнулся — еще шире, чем лев.

* * *

Последнее утро уходящего года Северус начал с того, что перебрал книги на полках и сдвинул в угол газеты. Затем он сполоснул и поставил на кухонный стол посуду и столовые приборы — извлек по такому случаю из дальнего угла буфета праздничный сервиз, купленный в свое время матерью. Он и сам не понимал, зачем накрывает на стол, — ведь наверняка дело кончится тем, что Гарри плюхнет на стол коробки с китайской едой и станет есть ее палочками прямо из этих коробок.

«Дурак! – корил он самого себя. – Не стоит к этому привыкать … Очень скоро Гар