ПСИХОТЕРАПИЯ И ИЗЛЕЧЕНИЕ ОБЕЗЬЯН

Следующим закономерным шагом наших исследований был поиск способов излечения депрессивного состояния наших животных.

Поскольку депрессия у наших обезьян вызывалась в основ­ном различными социальными воздействиями, то в первую оче­редь нас интересовала возможность лечения депрессии с помо­щью воздействий также социального характера.

Как уже говорилось, изолянты (животные, перенесшие изо­ляцию), выпущенные в клетку к сверстникам, подвергались же­стоким нападениям. Естественно, что дальнейшее улучшение их психического состояния было почти невозможно. Однако мы заметили, что состояние изолянта несколько улучшалось, если какой-либо другой обезьяне удавалось вступить с ним в кон­такт. Даже некоторые «безмамные мамы» постепенно уступали настойчивым попыткам своих детей вступить с ними в контакт, и, к нашему великому удивлению, эти самки обычно проявляли вполне нормальные материнские чувства к следующему своему детенышу. Тогда мы попробовали подсаживать изолянтов к по­догреваемым искусственным матерям, и изолянты постепенно научились контактировать с безопасными для них суррогатами и значительно реже впадали в характерное для них состояние депрессии. А когда таких животных рассаживали затем в клет­ки по двое, у них уже наблюдались некоторые зачатки основ­ных видов социального взаимодействия.

Эти данные убедили нас в том, что общение, контакт с дру­гими особями могут значительно улучшать состояние изолянтов — все зависит от того, какой вид общения будет использован. Об­думывая методику лечения обезьяньей депрессии, мы пришли к выводу, что наилучшим «лекарем» в этой ситуации была бы та­кая обезьяна, которая могла бы вызвать у изолянта желание до­пустить предлагаемый ему контакт и в то же время не пред­ставляла бы для него физической опасности. Зная особенности общественного поведения у обезьян в разные их возрасты, мы выбрали в качестве «лекарей» нормально развитых обезьянок в возрасте от трех до четырех месяцев. Такие обезьяны еще слиш­ком малы, чтобы проявлять агрессивность, и еще сохраняют ус­тойчивую реакцию прижимания, но уже достаточно развиты для того, чтобы постепенно переходить от простейших форм* общения к сложной игре.

Поэтому мы взяли шестимесячных обезьян, находившихся от рождения в полной изоляции, и рассадили их по одной в клет­ки особой конструкции, которые могут служить и для жилья и для нашего исследования. В каждую клетку к ним подсадили по одной обезьянке трехмесячного возраста. Изолянт и «лекарь» были отделены друг от друга перегородкой, которая на два часа в день убиралась, что позволяло обезьянам общаться друг с другом.

Первой реакцией изолянта на приближение «лекаря» было забиться в угол, сжаться в ко­мок и раскачиваться из сторо­ны в сторону. Несмотря на это, «лекарь» продолжал следовать за изолянтом и прижиматься к нему (рис. 10). Вскоре изолянты начинали сами прижиматься к «лекарю», а через несколько не­дель изолянты и «лекари» уже играли друг с другом. В течение этого времени ненормальности в поведении изолянта постепенно исчезали, а шесть месяцев спу­стя наступало практически пол­ное выздоровление.

Побочным результатом этих опытов оказались интересные данные о различиях между поведением самцов и самок. Почти случайно получилось так, что все изолянты в этих опытах были самцами, а все «лекари» — самками. Давно известно, что при нормальных условиях воспитания у самцов в отличие от самок вырабатывается грубая форма игрового поведения и эти разли­чия впервые проявляются еще до достижения животными шес­тимесячного возраста. Наши вылечившиеся самцы провели пер­вые шесть месяцев своей жизни в полной социальной изоля­ции, а после этого находились лишь в обществе самок-«лекарей» или друг друга. Таким образом, у них не было социальной мо­дели (взрослого самца), которая могла бы способствовать выра­ботке у них мужских игровых навыков. Тем не менее, когда они стали играть, их манера игры носила явно мужской характер. Это лишний раз подтверждает наши давно уже накапливавшие­ся данные о том, что половые различия в характере игры опреде­ляются не подражанием, а генетикой. Одежду определяет куль­тура, но половые железы — природа.

Рис. W