МИЛОСЕРДИЯ?
Ничего. Есть ли милосердие в Церкви? О, если бы! (в редакции, ночь) (оторвавшись от "передовой").
Утешения! Утешения! Утешения! - Где Утешитель? (ночью в ред.) (в сл.). * * * "Умер! Он умер!" - воет зверь-человек. Церковь подошла и тихо сказала: - Нет, он скончался. И провела рукой по лицу зверя, и стал зверь человек.
Все человечество отступилось от церкви. И нарекло ее дурным именем. И прокляло ее.
В ночи подошел к запертой двери старик и постучал клюкой. И дверь отворилась. И вот это "старик в церкви" есть сияющая церковь, полная церковь. А то "человечество" - ничтó. (вернувшись домой, в постели). * * * И всегда она волновалась волнением другого, и всегда было трудно ей, когда было трудно кому-нибудь. (о мамочке - в театре, когда она лежит в клинике). * * * Поношенные, хищные, с оголенными спинами, на которые по ошибке можно сесть вместо дивана... (11 часов, мамочка, верно, спит в Еленинской клинике; театр). * * * Представить бы, что "Главное управление заготовки пороха для армии" уничтожало везде, где ни встретит: 1) серу, "п. ч. она дурно пахнет", 2) уголь - "потому что он черен", и 3) селитру, "п. ч. она ничего не значит": так именно поступает Церковь ли, "мать брака", или духовенство: 1) ненавидя совокупление, потому что "оно имеет не такой вид, как нужно", 2) любовь - потому что "она розовая", и 3) наряды мира, потому что они "вообще суета". Брак д. б. не наряден, безлюбовен и даже бесплотен: но только очень доходен. (в театре с детьми) (на афише). * * * "Любите врагов ваших. Благословляйте клянущих вас". - Не могу. Флюс болит. (в подъезде театра, выходя). * * * "Ты уж теперь не испытываешь счастья. Так вспоминаешь прошлое". (мама, прочтя в "Смертном" отрывок об * * * Мамочка - нравственный гений, вот в чем дело. И от этого так привязался и такая зависимость. (после ее рассказа о своем рассказе докторам, от чего сердцебиение и приведший их в растерянность внезапный упадок сил).
- Так ли ты им рассказала, как мне? - спросил я, пораженный ясностью и отчетливостью. - Так! Доктор (проф.) встал и, радостно хлопая по плечу, сказал: - Смотрите, она живет, а не рассказывает: и всякое слово вынимает у нее силы. Оттого Сиротинин, пять лет назад, и определил болезнь: - Усталое сердце. Так меня поразил этот термин. Никогда не слыхал. И не предполагал болезни (бытия таких болезней). "Устало" же сердце потому, что 19 лет на моих глазах, а в сущности с 14-ти лет (первая ее любовь), она уже "влагала все сердце" (в людей, в свои поступки, в отношения свои к людям). * * * Допиваю 1-1 1/2стакана кофе. Отшвыриваю газеты - и энергично: - В церковь! - В церковь, Василий Васильевич, опоздали. Двенадцатый час (Домна Васильевна). - "Двенадцатый час!!! Все равно - Александр Свирский (Николаевская) под боком". Подымаюсь. Там звучит "Верую". Не слушаю. "Ну ее, византийское богословие". И вдруг слух поражается: "Чаю воскресения мертвых"... Обернулся к ящику со свечами: - Дайте 2 свечки на канун. И одну - к празднику (именины). (4 декабря 1912 г.). * * * Никогда не видал старушку. Пишет 4-го декабря, в день Великомученицы Варвары: ..."В такой дорогой для вас день хочется мне поздравить вас, пожелать всего самого лучшего вашей дорогой Имениннице-"Другу" и всей вашей семье. Вовсе не хочу беспокоить Вас перепиской, но не могу не сказать, какое огромное удовольствие доставили мне "Киреевские" и маленькая заметка о Виллари! On en mangerait avec delice!<<34>> Гиметский мед. Будьте здоровы, всего вам хорошего, уважающая вас С. Щ-на. P.S. Дочь моя, с месяц тому назад была в Киеве и вынимала за вас всех просфору в Михайловском монастыре!" В Михайловском монастыре лежат мощи Великомученицы Варвары: где и я молился, и горячо молился, и там же молилась - памятно и многозначительно - Александра Адриановна Руднева, 49 лет тому назад. Вот для таких старушек, как эта "С. Щ-на", я и пишу свою литературу. А юных читателей мне совсем не нужно. Я сам старик (57 л.) и хочу быть со стариками. * * * Средний возраст человека, от 30 (даже от 24-х) лет до 45-ти, я называю физическим. Тут все понятно, рационально. Идет работа. Идет служба. "День за днем", "оглянуться некогда". Механика. В которой не вспоминают и не предчувствуют. Никогда не имел интереса к этому возрасту и не любил людей этого возраста. Но я имел безумную влюбчивость в стариков и детей. Это - метафизический возраст. Он полон интереса и значительности. Тут чувствуется "Аид" и "Небо". Чувствуются "мойры". (6 декабря 1912 г.). * * * Штунда - это мечта "переработавшись в немца" стать если не "святою" - таковая мечта потеряна, - тó по крайней мере хорошо выметенной Русью, без вшей, без обмана и без матершины дома и на улице. - Несите вон иконы... - Подавайте метлу! С "метлой" и "без икон" Русь - это и есть штунда. Явление это огромно, неуловимо и повсеместно. * * * Штунда - не одно евангелическо-церковное явление. Штунда - это все, что делал Петр Великий, к чему он усиливался, чтó он работал и чтó ему виделось во сне; штунда - это Винавер и Милюков, это Струве и его "Освобождение". Если бы Петр Великий знал тогда, что она есть или возможна, знал ее образ и имя, он воскликнул бы: "Вот! вот!! Это!! Я - только не умел назвать! - Это делайте и так верьте, это самое!!" Это - вычищенные до "блеска золота" дверные ручки в Клинике Елены Павловны перед обходом профессора Явейна, "просветительные и культурные усилия" гимназии Стоюниной, весь Толстой с его "пожалуйста, все читайте Евангелие, и постоянно", и мчащийся по Сибири с эстафетами о дне прибытия и чтения лекции экс-священник Петров. Это - все "Вехи". (на конверте "приглашение на выставку"). * * * 7 декабря. Да, есть политический цинизм. П. ч. политика есть вообще цинизм. И если вложить еще трагическое сюда - слишком много чести. (на извозчике в клинику) (о себе). * * * Я не думаю о царствах. П. ч. душа моя больше царства. Она вечна и божественна. А царства "так себе". (Царства - базар). (в клинику, заворотив на Кирочную). * * * Через 1900 лет после Христа, из проповедников слóва Его (священники) все же на десять - один порядочный, и на сто - один очень порядочный. Все же через 1900 лет попадаются изумительные. Тогда как через 50 лет после Герцена, который был тщеславен, честолюбив и вообще с недостатками, нет ни одной такой же (как Герцен), т. е. довольно несовершенной, фигуры. Это - Революция, тó - Церковь. Как же не сказать, что она вечнее, устойчивее, а след., и внутренне ценнее Революции. Что из двух врагов, стоящих друг против друга, - Церкви и Революции - Церковь идеальнее и возвышеннее. Чтó будет с Герценом через 1900 лет? - с Вольтером и Руссо, родителями Революции? Ужаснется тысяче девятисот годам самый пламенный последователь их и воскликнет: - Еще бы какой вы срок взяли!!! - через 1900 лет, может быть, и Франции не будет, может быть, и Европа превратится в тó, чем была "Атлантида", и вообще на такой срок - нéчего загадывать... "Все переменится" - самое имя "революция" станет смешно, едва припоминаемо, и припоминаемо как "плытие Приама в Лациум" от царицы Дидоны (положим). Между тем священник, поднимая Евангелие над народом, истово говорит возгласы, с чувством необыкновенной реальности, "как бы живое еще". А диакон громогласно речет: "Вонмем". Диакон "речет" с такой силой, что стекла в окнах дрожат: как Вольтер - в Фернее, а вовсе не как Вольтер в 1840 году, когда его уже ели мыши. И приходит мысль о всей Революции, о "всех их", что они суть снедь мышей. Лет на 300 хватит, но не больше - пара, пыла, смысла.
Отчего же дьякон так речет, а Вольтер так угас? И при жизни Вольтера, в его живых устах, слово не было особенно ценным. Скажите сразу, не думав, чтó сказал Вольтер дорогого человеку на все дни жизни в истории его? Не придумаете, не бросится в ум. А Христос: "Блаженны изгнанные правды ради". Не просто "они хорошо делают", или "нужно любить правду", "нужно за правду и потерпеть", - а иначе:
|
