Earth Song: история создания шедевра
Джозеф Вогель
Майкл Джексон в полном одиночестве ходил кругами по своему гостиничному номеру.
Он уже откатал половину второй части мирового тура Bad, изматывающего, но эффектного действа из 123 концертов, длившегося более двух лет. Туру суждено было стать самой масштабной и самой посещаемой серией концертов. Всего несколько дней назад Джексон выступал в Риме, на стадионе Flaminio Stadium, перед 30 000 бившихся в экстазе людей. Концерт был полным аншлагом. В свободное от работы время он посетил Сикстинскую капеллу и Собор Св. Петра в Ватикане вместе с Куинси Джонсом и легендарным композитором Леонардом Бернштайном. Позднее они поехали во Флоренцию, и Джексон долго стоял под шедевром Микеланджело, Давидом, с благоговением разглядывая скульптуру. Сейчас он находился в столице Австрии, Вене - музыкальной столице западного мира. Именно здесь родились гениальная симфония № 5 Моцарта и его призрачный Реквием. Здесь Бетховен учился у Гайдна и исполнил свою первую симфонию. И именно здесь, на Vienna Marriott, 1 июня 1988 года родился великий шедевр Майкла Джексона - Earth Song.
6,5-минутному произведению, развившемуся за следующие семь лет, не было аналогов в популярной музыке. Социальные гимны и песни-протесты давно стали наследием рока. Но не до такой степени. "Earth Song" была более эпической, более драматичной и первоначальной. Ее корни уходили гораздо глубже, а видение было гораздо панорамнее. Это был глас вопиющего в пустыне, вырванный со страниц книг Иова и Иеремии, апокалиптическое предзнаменование, напоминавшее работы Блейка, Йейтса и Элиота.
В музыке эта песня была тем же, чем шедевральный протест Пикассо, "Герника", был в живописи. В ее бурных сценах уничтожения и страданий звучали голоса - плачущие, умоляющие, вопиющие об услышании ("What about us?").
"Earth Song" стала наиболее успешным экологическим гимном, который когда-либо был записан, возглавила хит-парады в более чем 15 странах и продала более 5 млн. копий. Однако критики так и не поняли, как ее следует интерпретировать. Необычное слияние оперы, рока, госпела и блюза не было похоже ни на одну композицию, когда-либо звучавшую по радио. Песня нарушила практически все рамки, присущие традиционному гимну. Вместо национализма она призывала к созданию мира без разделений и иерархий. Вместо религиозных догм или гуманизма она требовала расширить рамки восприятия экологического равновесия и гармонии. Вместо упрощенной пропаганды какого-либо правого дела она несла истинную артистическую экспрессию. Вместо созвучной речевки, которую можно налепить на футболку или рекламный щит, она воплощала безмолвный, но всем понятный крик.
Джексон вспоминал момент, когда придумал мелодию.
Это была его вторая ночь в Вене. За окнами отеля, за бульваром Рингштрассе и зеленеющим городским парком он видел музеи, соборы и оперные театры с великолепной ночной подсветкой. Это был мир культуры и привилегий, лежавший так далеко от его дома в Гэри, Индиана. Джексон жил в просторных люксах с огромными окнами и захватывающим видом на город, но, несмотря на все это окружавшее его великолепие, его разум и чувства находились далеко отсюда.
Это было не просто одиночество (хотя он ощущал и это, вне сомнений). Это было более глубоким ощущением - всепоглощающее отчаяние из-за состояния мира.
Возможно, наиболее характерной чертой любой знаменитости является нарциссизм. В 1988 году у Джексона было множество причин для самовлюбленности. Он был самым известным человеком на планете. Куда бы он ни поехал, он порождал массовую истерию. После аншлагового концерта на стадионе в Вене одна из газет написала - "130 фанов упали в обморок на концерте Джексона". Если Битлз были более популярны, чем Иисус, как когда-то сказал Джон Леннон, то уж у Джексона налицо были возможности целой Святой Троицы.
В некотором смысле наслаждаясь таким вниманием к своей персоне, в то же время Джексон ощущал серьезную ответственность за использование своей славы для других целей, а не только для собственной выгоды (в 2000 году Книга Рекордов Гиннесса назвала его самым большим филантропом среди знаменитостей). "Когда ты видишь то, что видел я, и путешествуешь по всему миру, ты просто не можешь отвернуться от глобальных проблем и при этом остаться честным с самим собой и с миром", - объяснял Джексон.
Почти на каждой остановке во время тура он посещал детские дома и больницы. Несколькими днями ранее в Риме он посетил детскую больницу Младенца Иисуса, раздал множество подарков, автографов, фотографировался с детьми. Перед уходом он подарил госпиталю чек на 100 000 долларов.
Помогая детям или выступая на сцене, он чувствовал себя сильным и счастливым, но когда возвращался обратно в гостиничный номер, его охватывало беспокойство, печаль и отчаяние.
Джексон всегда был чувствителен к чужим страданиям и несправедливости. За последние годы его чувство моральной ответственности только возрастало. Стереотип его наивности совершенно не принимал во внимание его природной любознательности и способности впитывать информацию будто губка. И хотя он никогда не был экспертом-аналитиком (Джексон, вне всяких сомнений, предпочитал искусство политике), он никогда не оставлял без внимания мир вокруг себя. Он много читал, смотрел фильмы, разговаривал с экспертами и к изучению каких-либо вопросов подходил со всей присущей ему страстью. Он всегда стремился к пониманию и изменению мира.
В 1988 году у него явно была масса причин для беспокойства. Новостные заголовки напоминали главы древних манускриптов: наступления пустынь, засухи, массовые лесные пожары, землетрясения, геноцид и голод. На Святой Земле не прекращалось насилие, в Амазонии вырубали леса, а у морских берегов плескалась нефть, сточные воды и мусор. Вместо статьи о человеке года журнал Time опубликовал статью о "земле в опасности". Внезапно многим стало ясно, что мы буквально уничтожаем наш собственный дом.
Большинство людей читали или смотрели новости без каких-либо эмоций. Они давно привыкли к ужасающим кадрам и историям на экране, однако такие истории часто доводили Джексона до слез. Он воспринимал их слишком близко к сердцу и ощущал физическую боль. Когда люди говорили ему, чтобы он попросту забил на это и наслаждался жизнью, он начинал злиться. Он верил в философию Джона Донне и в то, что "ни один человек не является одиноким островом". Для Джексона эта идея стала едва ли не жизненным кредо. На планете все было взаимосвязано, все было неимоверно ценным, каждый ее элемент.
"Обычный человек, - объяснял он, - видит проблемы "где-то там, снаружи", которые надо решить... Но у меня все иначе - эти проблемы вовсе не "где-то снаружи". Я чувствую их внутри себя. В Эфиопии плачет ребенок, в нефтяном пятне тонет морская чайка... совсем юный солдат дрожит от страха, когда над его головой пролетают бомбардировщики. Но ведь это все происходит и со мной, когда я слышу об этом и вижу эти кадры, разве не так?"
Однажды, во время танцевальной репетиции, он вынужден был остановиться, поскольку увиденный накануне кадр с дельфином, запутавшимся в рыболовной сети, вызвал у него целую эмоциональную бурю. "В каждом движении его тела, запутавшегося в снастях, было столько агонии. Его глаза были пустыми, но он все равно улыбался, улыбался той улыбкой, которую дельфины никогда не теряют... И вот я стоял, прямо посреди репетиции, и думал - "Они убивают танец".
Когда Джексон выступал на сцене, он ощущал бурный поток эмоций, проходивший через его тело. Своим танцем и пением он пытался передать страдания, придать ему выражение, значение и силу. Это было актом освобождения. На краткий момент он мог перенести своих зрителей в другой мир, где царит гармония и экстаз. Но это длилось недолго, и его снова выбрасывали в реальный мир страха и отчуждения.
Пока Джексон стоял в своем гостиничном номере той ночью, в нем вихрилась эта боль и это отчаяние. Их было слишком много.
А затем внезапно идея просто "упала ему в руки": Песня земли. Песня с ее точки зрения, спетая ее голосом. Горестный плач и мольба.
Сначала возник припев - беззвучный крик. Он схватил магнитофон и нажал кнопку записи. Aaaaaaaaah Oooooooooh.
Аккорды были простыми, но очень сильными: ля-бемоль минор, переходящий в до-диезное трезвучие; ля-бемоль минор септаккорд - в до-диезное трезвучие, затем модуляция, си-бемоль минор в ми-бемольное трезвучие. Вот оно! - подумал он. Затем он прописал вступление и некоторые строки куплетов. Он представил всю структуру песни у себя в голове и решил, что это будет величайшая из всех написанных им песен...
