Глава 1. По итогам смотра-конкурса по каждой номинации в каждой возрастной группе определяются победители и призеры (1
По итогам смотра-конкурса по каждой номинации в каждой возрастной группе определяются победители и призеры (1, 2, 3 места). Победители и призеры награждаются дипломами управления образования и молодежной политики администрации городского округа город Воронеж.
|
Линн Флевелинг
Близнец тряпичной куклы
Часть первая
Отрывок из документа, обнаруженного в Восточной башне Дома Орески
Теперь из зеркала на меня смотрит лицо старика. Даже среди других волшебников Римини я — представитель давно прошедших, забытых времен.
Мой новый подмастерье, малыш Нисандер, и вообразить не может, что значило быть вольным волшебником во времена Второй Орески. Когда Нисандер родился, этот прекрасный город уже два столетия высился над своей глубокой и защищенной от бурь гаванью. Однако для меня Римини навсегда останется «новой столицей».
Во дни моей юности рожденный шлюхой подкидыш Нисандер ни на какое обучение рассчитывать не мог бы. Если бы ему повезло, он стал бы, возможно, деревенским предсказателем погоды или целителем, но скорее по незнанию убил бы кого-нибудь и был побит камнями как колдун. Только Светоносный знает, сколько детей с божьей искрой погибли, прежде чем возникла Третья Ореска.
До того, как был построен этот прекрасный город, до того, как его основательница даровала нам великолепный дворец, мы, волшебники Второй Орески, жили каждый сам по себе и подчинялись своим собственным законам.
Теперь же за службу государству мы получили Дом Орески с его библиотеками, архивами, с общей для всех нас историей. Я — единственный из живущих, кто еще помнит, какая дорогая цена была за все это заплачена.
Два столетия. Срок жизни трех или четырех поколений, всего лишь одно время года для тех из нас, кого одарил Светоносный. Мы, волшебники, отличаемся от обычных людей, Айя, моя наставница, открыла мне это, когда я был едва ли старше, чем теперь Нисандер. Мы — камни, а жизнь — река, текущая мимо нас.
Стоя сегодня у двери Нисандера и глядя на спящего мальчика, я вообразил, что рядом со мной стоит призрак Айи, на мгновение мне показалось, что я смотрю на самого себя в юности: некрасивого, застенчивого сына рыцаря, обнаружившего талант к магии управления животными. Айя, которая гостила в нашем доме, разглядела мой дар и сообщила о нем моей семье. Покидая с ней родительский дом, я плакал.
Как легко было бы отнести эти слезы за счет прозрения будущего, как это теперь стало модным среди драматургов! Однако я никогда особенно не верил в судьбу, несмотря на все пророчества оракула, придавшие моей жизни ее направление. У человека всегда есть тот или иной выбор. Слишком часто я видел, как люди сами создают свое будущее, ежедневно творя мелкое зло или совершая добрые дела.
Тогда я пошел с Айей по собственному выбору.
Позже по собственному выбору я поверил в видения, посланные ей и мне оракулом.
По собственному выбору помогал я вновь разжечь пламя могущества этой великой страны, так что могу претендовать на то, что помог прекрасным белым башням Римини вознестись в синее небо Запада.
Однако в те редкие ночи, когда мне удается уснуть, какие сны мне снятся?
Оборвавшийся крик младенца…
Можно было бы подумать, что после стольких лет с этим должно быть легче примириться: единственная необходимая жестокость изменила ход истории, как землетрясение меняет русло реки. Это деяние лежит в сердцевине всех благих изменений, как песчинка, попавшая в раковину, вызывает рост жемчужины.
Я один храню воспоминание о коротком крике, прозвучавшем столько лет назад…
Я один знаю о грязи, скрытой в сердце этой жемчужины.
Глава 1
Айя сняла широкополую соломенную шляпу и стала ею обмахиваться. Ее конь с трудом преодолевал крутую каменистую тропу, ведущую к Афре. Полуденное солнце проливало на землю с безоблачного неба горячие лучи. Стояла необычная для первой недели горатина жара. Засуха, начавшаяся еще год назад, похоже, собиралась терзать страну и дальше.
На горных вершинах над головами путников все еще блестел снег, и изредка порыв ветра вздымал ввысь тонкое белое облачко, создавая дразнящую иллюзию прохлады, здесь же, в узком ущелье, воздух оставался неподвижным. В любом другом месте Айя вызвала бы волшебный ветерок, но всякая магия в одном дне пути от Афры была под запретом.
Ехавший впереди Аркониэль покачивался в седле, как облезлая длинноногая цапля. Льняная туника молодого волшебника потемнела от пота и дорожной пыли. Впрочем, он не жаловался, и единственная его уступка жаре состояла в том, что он сбрил клочковатую черную бороду, которую старательно растил с тех пор, как в прошлом эразине ему исполнился двадцать один год.
Бедный мальчик, — с нежностью подумала Айя. Белая кожа, лишившаяся защиты бороды, уже успела сильно обгореть.
Их цель, храм оракула в Афре, лежал в самом сердце труднодоступных скаланских гор, и путь туда был нелегок в любое время года. Айя уже дважды совершала туда паломничество, но никогда раньше — в летнюю жару.
Стены ущелья совсем стиснули тропу. Веками проходившие здесь паломники оставили на темном камне свои имена и мольбы к Светоносному. Большинство ограничивалось тем, что просто выцарапывало символ бога — тонкий полумесяц, и вдоль тропы тянулся бесконечный ряд изображений, похожих на кривые улыбки. Аркониэль тоже оставил такой знак в ознаменование своего первого путешествия в Афру.
Конь Айи споткнулся, и старая женщина ощутила, как по бедру ее сильно ударило то, что было причиной ее стремления побывать у оракула. На луке седла висела потертая кожаная сума, в которой, защищенная мягкой тканью и могущественными заклинаниями, лежала грубо вылепленная и неровно обожженная глиняная чаша. В ней не было ничего особенного, если не считать яростной ауры зла, которая вырывалась на волю каждый раз, когда защита бывала снята. За многие годы, что она возила чашу с собой, Айя не раз испытывала соблазн швырнуть ее вниз с высокой скалы или утопить в реке. На самом деле, впрочем, сделать этого она не могла так же, как не могла отсечь собственную руку. Айя была Хранительницей, уже более столетия содержимое сумы было ее главной заботой.
Разве что оракул даст мне другое указание… — Свернув свои поредевшие седые волосы в пучок на макушке, Айя принялась обмахивать шляпой потную шею.
Аркониэль повернулся в седле и озабоченно посмотрел на нее. Его непослушные черные кудри слиплись от пота под обвисшими полями шляпы.
— Твое лицо очень раскраснелось. Нужно остановиться и отдохнуть.
— Нет, мы уже почти добрались.
— Тогда по крайней мере выпей воды и надень шляпу.
— Ты заставляешь меня чувствовать себя старухой. Мне всего двести тридцать, знаешь ли.
— Двести тридцать два, — поправил Айю Аркониэль с лукавой улыбкой. Это была их старая игра.
Айя поморщилась.
— Вот подожди, пока сам вступишь в третье столетие, мой мальчик. Становится все труднее считать годы. — Правда заключалась в том, что тяжелая дорога утомила ее гораздо больше, чем случалось в первые столетия ее жизни, хотя признаваться в этом она не собиралась. Айя напилась из висевшего на седле бурдюка и распрямила плечи. — Что-то ты сегодня молчалив. Ты придумал, какой вопрос задашь?
— Придумал. Надеюсь, оракул найдет его заслуживающим ответа.
Такое ревностное отношение к делу ученика вызвало у Айи улыбку. Насколько могло быть известно Аркониэлю, это паломничество было всего лишь продолжением его обучения: Айя ничего не сказала ему о своей истинной цели.
Кожаная сума тыкалась в ее бедро, как надоедливый капризный ребенок.
Прости меня, Агажар, — подумала Айя, ее давно умерший учитель, первый Хранитель, не одобрил бы ее решения обратиться к оракулу.
Последняя часть пути была самой трудной. Отвесная скала справа отступила, и теперь рядом с тропой открылась пропасть, каменный выступ, по которому пробирались путники, был таким узким, что иногда их колени касались скалы.
Аркониэль скрылся за крутым поворотом, и до Айи сразу же донесся его голос:
— Я вижу Скважину Иллиора! Она точно такая, как ты говорила!
Выехав из-за поворота, Айя тоже увидела ярко расписанную арку, оседлавшую, как красочное видение, тропу. Стилизованные изображения драконов переливались красным, синим, золотым вокруг узкого отверстия, через которое два всадника радом проехать не смогли бы. Теперь до Афры оставалось меньше мили.
Пот заливал глаза Айи, заставляя ее часто моргать. Когда Агажар в первый раз привез ее сюда, шел снег…
Айя позже большинства волшебников приобщилась к магии. Она выросла на ферме неподалеку от границы Скалы с Майсеной. Ближайший торговый городок лежал уже в Майсене, и чтобы добраться до него, нужно было пересечь реку Кила, именно там семейство Айи и торговало скотом и овощами с фермы. Как многие жители пограничных селений, отец Айи женился на майсенке и чаще приносил жертвы Далне Создателю, чем Иллиору или Сакору.
Так и случилось, что, когда у Айи впервые проявились способности к магии, отец отвел ее в город к старому жрецу Далны, который попытался сделать из девушки дризидку-целительницу. Невежественный старик хоть и хвалил Айю за успехи в магии трав, но как только обнаружил, что ученица способна зажигать огонь одной мыслью, привязал ей на запястье знак ведьмы и с позором отправил домой.
С таким унизительным пятном не было никаких надежд найти мужа, да и вообще в родной деревне Айю приняли без особой радости.
Она была двадцатичетырехлетней старой девой, когда на рыночной площади ее заметил Агажар. Позже он сказал ей, что его внимание привлек как раз знак ведьмы на руке торговки, отчаянно спорящей о цене своих коз.
Сама Айя тогда не обратила на него внимания, сочтя еще одним старым солдатом, возвращающимся домой с войны. Агажар был таким же оборванным и тощим, как все они, и левый рукав его туники был пуст.
Айе все же пришлось внимательнее присмотреться к Агажару, когда тот решительно подошел к ней, схватил за руку и тут же радостно улыбнулся, уловив эманации силы. После короткого разговора Айя продала коз за предложенную цену и последовала за старым волшебником, ни разу не оглянувшись назад. Если кто-то из родных и побеспокоился бы узнать, что с ней сталось, единственное, что удалось бы найти, был знак ведьмы, валяющийся в пыльной траве у ворот рынка.
Агажар не осудил Айю за умение зажигать огонь взглядом, напротив, он объяснил ей, что таков первый признак того, что она принадлежит к отмеченным прикосновением Иллиора. Потом он научил ее, как управлять силой, чтобы превратить ее в могучую магию волшебников Орески.
Агажар был вольным волшебником, не находящимся ни под чьим покровительством. Отказавшись от удобств, которые могла бы дать ему служба определенному патрону, он бродил по стране, находя временный приют и в поместьях знати, и в хижинах бедняков. Вместе с Айей они путешествовали по Трем Царствам, выбирались и за их пределы и даже побывали в Ауренене, жители которого отличались таким же долголетием, как волшебники, и почти все были знакомы с магией. Там Айя и узнала, что Первая Ореска была ауренфэйской и что кровь ауренфэйе, смешавшись с кровью ее народа, даровала магический дар некоторым скаланцам и пленимарцам.
Этот дар имел свою цену. Волшебники-люди не могли иметь детей. Впрочем, Айя сочла, что боги восполнили эту потерю: помимо магической силы, они послали ей многочисленных учеников, таких же талантливых и общительных, как Аркониэль.
От Агажара Айя узнала о Великой Войне больше, чем из всех слушанных в родной деревне баллад и легенд: он был среди тех волшебников, которые сражались за Скалу под знаменем царицы Герилейн.
— Никогда еще не было такой войны, и моли Сакора, чтобы и в будущем не случилось, — говорил он, глядя в огонь костра на привале, словно мог увидеть в нем своих павших товарищей. — В великий миг волшебники встали плечом к плечу с воинами, чтобы отразить черных некромантов Пленимара.
Рассказы Агажара о тех давних временах вызывали у Айи кошмары. Созданный некромантами демон — старый волшебник называл его дирмагносом — оторвал ему левую руку.
Но как ни ужасны были события тех дней, Айя снова и снова расспрашивала Агажара, потому что только так могла хоть что-то узнать о том, откуда взялась странная глиняная чаша.
За все годы, что Айя знала Агажара, он ни разу с чашей не расстался. «Военная добыча», сказал он с мрачным смехом, когда в первый раз показал ее Айе.
Однако ничего больше, кроме того что чашу нельзя уничтожить и что о ней не должен узнать никто, кроме следующего Хранителя, Агажар ей не открыл. Вместо этого он старательно обучал Айю сложным заклинаниям, охранявшим чашу, и требовал от ученицы бесконечных упражнений в них, пока Айя не научилась снимать и налагать их в мгновение ока.
— Хранительницей после меня будешь ты, — говорил он ей, когда Айя начинала проявлять нетерпение. — Тогда все и поймешь. И позаботься о том, чтобы выбрать себе достойного преемника.
— Но откуда я узнаю, кого выбрать?
Агажар улыбнулся и стиснул руку Айи, как тогда, при первой встрече на рынке.
— Положись на милость Светоносного. Ты будешь знать.
Так и случилось.
Сначала Айя не могла удержаться от того, чтобы не допытываться: где Агажар нашел чашу, кто ее сделал и зачем, но старый волшебник оставался непреклонным.
— Потерпи. Придет время тебе взять на себя долг Хранительницы, тогда я и расскажу тебе все, что мне известно.
К несчастью, очередь Айи хранить чашу наступила неожиданно для них обоих. Айя еще только вступила в свое второе столетие, когда погожим весенним днем Агажар упал мертвым на улице Эро. Только что он обсуждал с Айей достоинства нового заклинания превращения, которое недавно создал, как вдруг рухнул на землю, прижав руку к груди, в мертвых глазах застыло выражение легкого удивления.
Так и случилось, что молодая по меркам волшебников — едва перевалившая за сотню — Айя стала Хранительницей, не знающей, ни что она хранит, ни зачем. Она сдержала клятву, данную Агажару, и стала ждать, когда Светоносный укажет ей на преемника. Сменилось два поколения, через руки Айи прошло много талантливых учеников, но ни одному из них она и словом не обмолвилась о чаше.
Сбылось и предсказание Агажара: Айя с первого взгляда узнала в Аркониэле будущего Хранителя, увидев играющего в саду родительского дома мальчика. Тогда, пятнадцать лет назад, еще ничему не обученный Аркониэль уже мог заставить яблоко висеть в воздухе и гасил свечу усилием мысли.
Как ни молод был тогда Аркониэль, Айя рассказала ему то немногое, что знала о чаше, сразу же после обряда, связавшего их как наставницу и подмастерье, и обучила охранным заклинаниям. Тем не менее, как и велел ей Агажар, пока она сама несла груз ответственности.
За прошедшие годы Айя стала смотреть на чашу как на обузу, хотя и священную, все изменилось месяц назад, когда зловещий предмет стал преследовать ее во сне. Жуткие запутанные кошмары, более яркие, чем обычные сновидения, наконец вынудили Айю отправиться в Афру. В кошмарах она постоянно видела чашу, которую высоко над полем боя несла устрашающая черная фигура, имени которой Айя не знала.
— Айя! Айя, ты хорошо себя чувствуешь?
Айя стряхнула задумчивость и ободряюще улыбнулась Аркониэлю.
— Ну вот мы и добрались!
Скрытая в глубокой расселине горы, Афра едва ли могла быть названа даже деревней, она существовала исключительно для того, чтобы паломникам, ищущим совета оракула, было где остановиться. Гостиница и жилища жрецов лепились, как гнезда ласточек, к отвесным скалам, окружающим небольшую мощеную площадь. Колонны у дверей и прорубленные в толстых стенах узкие окна зданий были украшены древней резьбой. Площадь оказалась безлюдна, но из окон путникам махали жители.
В самом центре площади высилась яшмовая стела, у подножия которой журчал родник, наполняя небольшой каменный бассейн и поилку для лошадей рядом.
— Клянусь Светоносным! — воскликнул Аркониэль. Спешившись, он подвел своего коня к поилке, а сам подошел к стеле. Проведя ладонью по высеченным в камне буквам надписи на четырех языках, он прочел пророчество, три столетия назад изменившее историю Скалы.
— «До тех пор, пока дочь, наследница Фелатимоса, сражается и побеждает, Скала никогда не будет покорена». — Аркониэль изумленно покачал головой. — Это ведь оригинал, верно?
Айя печально кивнула.
— Царица Герилейн — ее тогда называли Предсказанная царица — сама установила эту стелу в благодарность оракулу после войны.
В самые тяжелые дни противостояния, когда казалось, что Пленимар захватит земли Скалы и Майсены, скаланский царь Фелатимос покинул поле битвы и отправился сюда, чтобы вопросить оракула. Вернувшись к армии, он привез с собой свою дочь Герилейн, которой тогда было шестнадцать лет. Следуя словам оракула, царь передал ей власть перед измученными воинами и вручил корону и меч.
Агажар, рассказывавший об этом Айе, говорил, что генералы с сомнением отнеслись к решению царя. Однако с самого начала девушка обнаружила дарованный богами дар полководца и за год добилась победы, собственноручно убив пленимарского Верховного Владыку в битве при Исиле. В мирные дни Герилейн оказалась такой же умелой правительницей, как и во время войны, и царствовала почти пятьдесят лет. Агажар был среди тех, кто оплакал ее смерть.
— Такие знаки раньше стояли по всей Скале, верно? — спросил Аркониэль.
— Да, на всех перекрестках. Ты был еще совсем младенцем, когда царь Эриус приказал их снести. — Айя спешилась и с благоговением коснулась стелы. Камень, хоть и раскалился на солнце, оставался таким же гладким, как в тот день, когда покинул мастерскую камнереза. — Однако даже Эриус не осмелился коснуться этого.
— Почему?
— Когда он прислал приказ уничтожить стелу, жрецы отказались. Чтобы добиться своего силой, пришлось бы захватить Афру, самое священное место в Скале. Так что Эриус великодушно уступил и ограничился тем, что утопил все остальные в море. Была еще и золотая доска с той же надписью в тронном зале Старого дворца… Интересно, что с ней сталось?
Однако молодого мага больше интересовали другие проблемы. Он из-под руки рассматривал скалы.
— А где же храм оракула?
— В глубине расселины. Напейся вдоволь… дальше нам предстоит идти пешком.
Оставив коней в гостинице, Айя и Аркониэль двинулись по дороге с глубокими колеями в глубь ущелья. С каждым шагом склон становился все круче, идти было все труднее. Кругом не было ни деревца, бросающего благословенную тень, ни ручейка, лишь белая пыль висела в неподвижном горячем воздухе. Скоро дорога превратилась в еле заметную тропу, петляющую между камнями, во многих местах ноги бесчисленных паломников сделали поверхность скалы гладкой и предательски скользкой.
Они повстречали две группы верующих, идущих от храма. Несколько молодых солдат, смеясь и громко переговариваясь, направлялись к гостинице, и лишь один отстал от товарищей: на лице его отчетливо читался страх смерти. Вторая группа окружала пожилую женщину, по виду богатую торговку, тихо плакавшую, опираясь на руку одного из сопровождающих.
Аркониэль с тревогой смотрел на путников. Айя дождалась, пока те скрылись за поворотом, потом присела на камень отдохнуть. Тропа в этом месте была так узка, что двоим людям было бы трудно разминуться, а нависающие стены ущелья делали неподвижный воздух горячим, как в печи. Айя глотнула воды из бурдюка, который Аркониэль наполнил у источника. Вода все еще была такой холодной, что у старой женщины заломило зубы.
— Далеко нам еще? — спросил Аркониэль.
— Совсем близко. — Айя, мысленно пообещав себе холодную ванну по возвращении в гостиницу, встала и пошла дальше.
— Ты ведь знала старую царицу, мать нынешнего царя? — спросил Аркониэль. — Была она таким чудовищем, как говорят?
Должно быть, стела заставила его задуматься…
— Сначала — нет. Ее даже называли Агналейн Справедливой. Однако в ней было что-то странное, и с годами это становилось все заметнее. Некоторые считали, что безумие было в крови в роду ее отца. Другие предполагали, что дело в тяжелых родах. От первого супруга Агналейн родила двух сыновей. Потом она, казалось, стала бесплодной и обнаружила вкус к замене одного молодого мужа другим и казням. Отец Эриуса погиб на плахе, обвиненный в измене. Скоро никто уже не мог считать себя в безопасности. Клянусь Четверкой, я до сих пор не могу забыть смрад от установленных вдоль дорог клеток, в которых приговоренных оставляли на поживу воронам. Мы все надеялись, что ситуация улучшится, когда царица наконец родила дочь, но этого не случилось. Агналейн все глубже погружалась в пучину безумия.
В те черные дни старшему сыну Агналейн, Эриусу, который был уже опытным воином и общим любимцем, нетрудно оказалось убедить народ, что пророчество оракула относилось только к собственной дочери Фелатимоса и не означало передачи короны по женской линии. Все сочли, что храбрый принц Эриус станет лучшим правителем, чем единственная дочь Агналейн: сводной сестре Эриуса, Ариани, было тогда всего три года.
Никто не вспомнил о том, что под властью цариц Скала процветала, а краткое царствование единственного мужчины на троне, сына Герилейн Пелиса, принесло стране эпидемию чумы и засуху. Только когда его сменила сестра, Иллиор вновь даровал стране благоденствие, как и гласило предсказание.
Благоденствие длилось до восшествия на престол Эриуса.
Когда Агналейн неожиданно скончалась, ходили слухи, что принц Эриус и его брат Арон приложили руку к смерти матери. Однако шептались об этом скорее с облегчением, чем с осуждением: все знали, что страной в последние ужасные годы безумия Агналейн правил на самом деле Эриус. Из-за растущей угрозы со стороны Пленимара аристократия не могла допустить гражданской войны, если бы была сделана попытка возвести на трон малолетнюю наследницу. Эриус беспрепятственно возложил на себя корону, нападение Пленимара на южные порты Скалы было отражено, его черные корабли сожжены. Это, казалось, опровергало пророчество оракула.
И все же за последние девятнадцать лет было больше наводнений, засух и болезней, чем помнят даже старейшие из волшебников. Сейчас засуха длится уже три года, и в некоторых частях страны вымирают целые деревни, и так уже пострадавшие от лесных пожаров и мора, занесенного торговцами с севера.
Собственные родители Аркониэля умерли в одну из эпидемий, а население Эро за несколько месяцев уменьшилось на четверть. Чума унесла принца Арона, супругу, двух дочерей и двух из трех сыновей Эриуса. Выжил только средний сын, Корин. С тех пор слова оракула шепотом стали повторять чаще и чаще.
Айя имела собственные резоны жалеть о восшествии на престол Эриуса. Ариани, сестра царя, достигнув совершеннолетия, вышла замуж за могущественного князя Риуса Атийонского, друга и покровителя Айи. Этой осенью супруги ожидали рождения первенца.
Оба волшебника запыхались и обливались потом к тому моменту, когда наконец добрались до святилища.
— Совсем не то, чего я ожидал, — пробормотал Аркониэль, глядя на нечто, больше всего напоминающее широкий каменный колодец.
— Не суди слишком поспешно, — усмехнулась Айя.
Двое коренастых жрецов в пыльных красных мантиях и серебряных масках сидели в тени деревянного навеса рядом с колодцем. Подойдя к ним, Айя тяжело опустилась на каменный выступ.
— Мне нужно собраться с мыслями, — сказала она Аркониэлю. — Ты иди первым.
Один из жрецов отнес к стенке колодца моток толстой веревки и знаком поманил Аркониэля. Тот нервно улыбнулся Айе и подошел ко входу в обитель оракула, которая выглядела просто как провал примерно четырех футов в диаметре. Жрецы обвязали его веревкой.
То доказательство веры и надежды на бога, которое требовалось от паломника, многих пугало, особенно в первый раз, но Аркониэль, как всегда, не проявил колебаний. Он сел на край дыры, свесив ноги вниз, взялся за веревку и кивнул жрецам. Они начали его спускать и травили веревку до тех пор, пока она не ослабла.
Айя осталась под навесом, стараясь успокоить отчаянно колотящееся сердце. Она уже много дней старалась не думать о том, что ей предстоит сделать. Теперь, оказавшись перед святилищем, она неожиданно пожалела об этом своем решении. Закрыв глаза, Айя попыталась разобраться в своих страхах, но так и не смогла понять, что их вызвало. Да, она собиралась нарушить завет своего учителя, но дело было в чем-то другом. Оказавшись на пороге обители оракула, Айя испытала угнетающее предчувствие тяжкой тьмы, нависшей над ней. Она молча стала молить богов дать ей силу вынести то, что будет открыто ей сегодня Иллиором, не свернуть с предначертанного ей пути.
Аркониэль дернул веревку, подавая знак жрецам, раньше, чем того ожидала Айя. Жрецы вытащили его на поверхность, и молодой волшебник поспешил к Айе и растянулся на земле у ее ног.
— Айя, произошла очень странная вещь, — начал он, но Айя остановила его, предостерегающе подняв руку.
— Мы поговорим потом. — Она знала, что должна явиться к оракулу немедленно или отказаться от этого вовсе.
Она позволила обвязать себя веревкой и села на краю провала. Когда ее ноги повисли над пустотой, Айя почувствовала стеснение в груди. Вцепившись одной рукой в веревку, а другой прижимая к себе суму с чашей, Айя кивнула жрецам. Начался спуск.
Ее охватил знакомый нервный озноб, когда, раскачиваясь на веревке, она погрузилась в прохладную пустоту. Айя никогда не могла оценить размеров подземного помещения. Гулкое безмолвие и слабое движение воздуха говорили о том, что пещера должна быть очень велика. Там, где пятно солнечного света лежало на полу, слегка наклонная впадина приводила на ум русло древней подземной реки.
Через несколько секунд ноги Айи коснулись пола. Она отвязала веревку и вышла из круга солнечного света. Когда ее глаза привыкли к темноте, Айя различила слабое сияние вдали и двинулась к нему. Каждый раз, когда она бывала здесь, направление оказывалось другим, однако когда Айя наконец дошла до оракула, все оказалось точно таким же, как раньше.
Хрустальный шар на серебряном треножнике бросал широкий круг света. Рядом на низком стуле из слоновой кости, вырезанном в форме припавшего к земле дракона, сидела сивилла.
До чего же она молода! — с неожиданной печалью подумала Айя. Две предыдущие были пожилыми женщинами с кожей, выбеленной годами жизни в темноте. Этой девочке было не больше четырнадцати лет, однако кожа ее тоже поражала бледностью и белизной. Девочка была одета в простое полотняное платье, оставлявшее руки и ноги голыми, и сидела, положив ладони на колени. Ее круглое некрасивое лицо ничего не выражало. Силой оракула, как и силой волшебника, Иллиор награждал не даром.
Айя опустилась на колени перед креслом сивиллы. Жрец с маской на лице вошел в круг света, держа в руках большое серебряное блюдо. Тишина пещеры без следа поглотила вздох Айи, когда та развернула и положила на блюдо уродливую глиняную чашу.
Жрец опустил поднос на колени сивиллы. Лицо девочки оставалось все таким же ничего не выражающим.
Неужели она не чувствует зла, исходящего от чаши? — подумала Айя. Сейчас, когда все защитные заклинания были сняты, аура была так сильна, что у Айи защемило сердце.
Наконец девочка пошевелилась и взглянула на чашу. Серебристый свет, подобный отражению лунных лучей от снега, нимбом окружил ее голову и плечи. Айя ощутила благоговейный трепет. Сам Иллиор снизошел на оракула.
— Я вижу, как демоны пожирают мертвых. Я вижу Бога, Имя Которого Нельзя Назвать, — тихо сказала сивилла.
Сердце Айи словно обратилось в камень: ее худшие опасения подтвердились. Девочка говорила о Сериамайусе, черном боге некромантов, почитаемом пленимарцами, которые едва не уничтожили Скалу во время Великой Войны.
— Мне это снилось… Война и несчастья, более страшные, чем все, что знала Скала…
— Ты слишком далеко заглядываешь, волшебница. — Сивилла обеими руками подняла чашу, и свет померк, превратив ее глаза в два черных провала. Жреца нигде не было видно, хотя Айя и не слышала, чтобы он уходил.
Девочка медленно поворачивала чашу в руках.
— Черное рождает белое. Мерзость рождает чистоту. Зло рождает величие. Из Пленимара придет спасение сейчас и опасность в будущем. Это — семя, которое должно быть полито кровью. Но ты заглядываешь слишком далеко.
Сивилла подняла чашу, и из нее выплеснулась яркая кровь — ее было слишком много для такого небольшого сосуда. У ног оракула образовалась круглая лужа. Глядя в нее, Айя увидела отражение женского лица в окровавленном шлеме. Айя разглядела яркие синие глаза, решительно сжатый рот, острый подбородок. Одно мгновение лицо было суровым, в следующее — печальным, оно казалось Айе таким знакомым, что сердце ее замерло, хотя волшебница и не могла вспомнить, кого ей так напоминает отражение. По шлему пробежали отблески пламени, откуда-то издалека донесся шум битвы.
Видение медленно растаяло, его сменило изображение сверкающего белого дворца на высокой скале. Блистающий купол возносился ввысь, на каждом из четырех углов дворца в небо уходила стройная башня.
— Узри Третью Ореску, — прошептала сивилла. — Здесь сможешь ты снять тяжесть со своих плеч.
Айя с благоговейным вздохом наклонилась ниже. Дворец имел сотни окон, и у каждого стоял волшебник, смотревший прямо на Айю. В высоком окне ближайшей башни она увидела Аркониэля в синей мантии с чашей в руках. Рядом с ним стоял ребенок с густыми светлыми кудрями.
Айя могла видеть Аркониэля совершенно отчетливо, хотя их и разделяло огромное расстояние. Он был уже очень стар, лицо его избороздили морщины, в глазах отражалась бесконечная усталость. И все же при виде его Айя испытала светлую радость.
— Спрашивай, — прошептала сивилла.
— Что представляет собой чаша? — крикнула Аркониэлю Айя.
— Она не для нас, но он будет знать, — ответил тот, передавая чашу мальчику. Ребенок глянул на Айю глазами мудрого старца и улыбнулся.
— Все взаимосвязано, Хранительница, — сказала сивилла, когда видение сменилось тьмой. — Это — наследие, предложенное тебе и таким, как ты. Будь заодно с истинной царицей. Заодно со Скалой. Тебя ждет испытание огнем.
Айя увидела символ своего искусства — тонкий полумесяц Иллиора, окруженный пылающим кольцом, и цифру 222, горящую таким ослепительным светом, что глазам Айи стало больно.
Потом перед ее взглядом раскинулся Эро, охваченный пламенем от гавани до цитадели. Его окружала армия под знаменами Пленимара, слишком многочисленная, чтобы ее можно было попытаться сосчитать. Айя ощутила на лице жар пламени. Эриус во главе своего войска выступил против врага, но солдаты мертвыми падали вокруг него, а плоть его коня клочьями слезала с костей. Пленимарцы, как голодные волки, окружили царя, и видно его не стало. Айя ощутила головокружение. Следующее, что показало ей видение, была скаланская корона, погнутая и в грязи, валяющаяся на покинутом поле боя.
— «До тех пор, пока дочь, наследница Фелатимоса, сражается и побеждает, Скала никогда не будет покорена», — прошептала сивилла.
— Ариани? — спросила Айя, хотя и знала, что лицо царицы в шлеме, которое она видела, не было лицом Ариани.
Сивилла начала раскачиваться и стонать. Подняв над собой чашу, она вылила себе на голову бесконечный поток крови, скрывшись за красной пеленой. Упав на колени, девочка схватила Айю за руку, и их закружил вихрь.
Пронзительный ветер ударил Айе в лицо, ослепив ее, проник в ее голову, пронесся, казалось, сквозь все ее существо. Перед ней, как уносимые ветром листья, мелькали образы — странное число на щите, женщина в шлеме… Царица представала перед ней в разных видах: она была то юной девушкой, то старухой в лохмотьях, в короне, то висела, обнаженная, на виселице, то, увенчанная цветами, ехала по широким улицам незнакомого города. Айя видела ее очень ясно: синие глаза, черные волосы, длинные ноги. Женщина была очень похожа на Ариани, но все же это была не она.
Сквозь вой ветра донесся голос сивиллы:
— Это твоя царица, волшебница, истинная наследница Фелатимоса. Она обратит лицо на запад.
Неожиданно Айя ощутила сверток у себя в руках и, опустив глаза, увидела, что сивилла дала ей мертвого младенца.
Девочка снова заговорила:
— Другие видят тоже, но сквозь дым и тьму. По воле Иллиора получила ты чашу, Хранительница, и долго будет она ношей — твоей и тех, кто за тобой последует, — горчайшей ношей. Однако скоро родится малышка, в руках которой — будущее. Она — твое наследие. Двое детей, одна царица, отмеченная кровью. Мертвый младенец взглянул на Айю черными пронзительными глазами, и она ощутила боль в груди. Она знала, чей это ребенок.
Потом видение исчезло, и Айя обнаружила, что стоит на коленях перед креслом оракула, прижимая к груди суму с чашей. Не было ни мертвого младенца, ни лужи крови на полу. Сивилла сидела на своем месте, на ее платье и волосах не было ни пятнышка крови.
— Двое детей, одна царица, — прошептала девочка, глядя на Айю сияющими белыми глазами Иллиора.
Айя задрожала под этим взглядом, отчаянно цепляясь за то, что увидела и услышала.
— Те другие, которым снится ребенок, о Благочестивая… Желают они царице добра или зла? Помогут ли они мне ее вырастить?
Но бог покинул сивиллу, и сгорбившаяся в кресле девочка ответов не знала.
Когда Айю подняли из пещеры, солнечный свет ослепил ее. Жара обрушилась на старую женщину, и она почувствовала, что ноги ее не держат. Аркониэль подхватил ее и не дал упасть.
— Айя, что случилось? Тебе плохо?
— Дай… дай мне прийти в себя, — прохрипела Айя, прижимая к груди суму.
Семя, орошаемое кровью…
Аркониэль без усилия поднял ее и перенес в тень. Он протянул Айе бурдюк с водой, и она жадно припала к нему.
Прошло какое-то время, прежде чем Айя почувствовала, что в силах дойти до гостиницы. Аркониэль поддерживал ее, и вопреки обыкновению Айя не возражала против его помощи. Они уже подошли к стеле, когда сознание покинуло волшебницу.
Когда Айя вновь открыла глаза, она лежала на мягкой постели в прохладной темной комнате гостиницы. Солнечный луч пробивался сквозь щель в пыльном ставне, заставляя тени скользить по резьбе на стене. Рядом с постелью сидел встревоженный Аркониэль.
— Что произошло в пещере оракула? — спросил он.
Иллиор заговорил, на вопрос был дан ответ, — с горечью подумала Айя. — Как жаль, что я не послушала Агажара…
Айя взяла Аркониэля за руку.
— Потом, когда ко мне вернутся силы… Расскажи мне о своем видении. Получил ли ты ответ на свой вопрос?
Ее слова явно смутили Аркониэля, но он прекрасно понимал, что настаивать не следует.
— Я не уверен… Я спросил, каким волшебником стану, каков будет мой путь. Сивилла вызвала видение, но все, что я смог увидеть, было изображение меня самого, держащего на руках новорожденного мальчика.
— У него были светлые волосы? — спросила Айя, вспомнив о ребенке, которого она видела рядом с Аркониэлем в прекрасной белой башне.
— Нет, он был черноволосый. Честно сказать, я разочарован… проделать такой путь ради этого… Должно быть, я неправильно задал вопрос.
Иногда приходится ждать, пока значение видения откроется тебе. — Айя отвернулась, не желая смотреть на юное и бесхитростное лицо ученика, и пожалела о том, что Светоносный не даровал ей такой же милости. Солнце все еще ярко светило за окном, но Айя видела только дорогу к Эро и тьму, ожидающую ее в конце.
