Стены и павильоны

 

Однако с историей развалин мы еще не закончили – ведь мы пока не говорили о турецких зданиях, восстановлении турками прежних построек и приспособлении их для своих нужд. Начать нам надо с подробного разговора об окружавших весь мыс, в том числе и со стороны моря, оборонительных стенах. Затем мы поговорим о воротах и павильонах и после того перейдем к Первому двору Сераля.

Захват Константинополя Мехмедом II стал вершиной экспансии турок-сельджуков на запад и их стремления перенести свою столицу в Европу.

Первый султан турок-османов Осман I^[12] (1288–1326) умер вскоре после получения известия о падении Бурсы и о том, что его сын-победитель Орхан (1326–1359) сделает этот город своей столицей и, не отказываясь от начатого отцом, продолжит завоевательные походы. Этот замысел Орхан с успехом осуществил. Он не только лишил византийцев их последнего оплота в Азии, но и захватил часть Европы, таким образом дав возможность своему сыну Мураду I (1359–1389) перенести столицу во Фракию. Это было сделано после Марицкой битвы 1363 года, а спустя три года Адрианополь стал новой столицей империи. В те времена у султанов был обычай набирать в личную охрану мальчиков, принадлежащих к покоренным народам, в частности к христианам. Позднее из этой охраны возник корпус янычар, которому было суждено сыграть такую важную и ужасную роль в дальнейшей истории империи. Почти все приписывают создание этого корпуса Орхану, однако в свете последних исследований становится ясно, что это произошло только спустя значительный срок. В период правления Баязида I, Мехмеда I и Мурада II турки продолжали завоевание стран Европы вплоть до того, как Мехмед II сам взял Константинополь. Тогда столица империи турок после почти девяносталетнего пребывания в Адрианополе была перенесена на берега Босфора.

Практически сразу Мехмед вернулся в Адрианополь, чтобы готовить нападение на Сербию. Однако до отъезда он занялся поиском в Константинополе места, подходящего для строительства дворца, – он должен был быть готов к возвращению Мехмеда. По различным причинам – из-за плохого состояния, из-за неудачного расположения – ни один из существующих дворцов ему не подходил. Подобно Риму, город был выстроен на семи холмах, и местом для своего дворца Мехмед Победитель выбрал третий холм, где прежде находился форум Тавра, или Феодосия. Научные авторитеты не пришли к единому мнению относительно того, когда строительство дворца было закончено, но, вероятнее всего, он был готов для проживания уже на следующий год, то есть в 1454 году, хотя, возможно, окончательно он был завершен только в 1457 году. Что касается того, сколько лет прожил в этом дворце султан, то мнения ученых разнятся; похоже, что около десяти лет. За это время стало понятно, что дворец не настолько велик, чтобы использовать его одновременно и как частную и как официальную резиденцию, особенно учитывая постепенное расширение недавно образованной дворцовой школы. Очень вероятно, что решающим фактором стало желание обеспечить более уединенную жизнь. В любом случае стали искать новое место для увеличения площади дворца, где никто бы не мешал султану и где было бы несложно возвести прочные оборонительные сооружения. Идеальным местом, удовлетворявшим всем этим требованиям, все сочли Византийский акрополь на первом холме.

В 1459 году началась работа, и в 1465 году строительство нового дворца было завершено. Его назвали Новый дворец, чтобы отличать его от Старого дворца. Я уже упоминал различные названия, которые в разные времена давали Новому дворцу, и говорил о путанице, возникшей в результате его неоднократных переименований.

Первым шагом для обеспечения полной уединенности стало строительство прочной внутренней стены вокруг вершины холма, место на которой и должен был занять сам дворец. Вторым шагом было возведение высокой сухопутной стены через холм к бухте Золотой Рог и оттуда к Мраморному морю – это позволило изолировать весь холм от города.

Надежная защита с моря, то есть с побережья Мраморного моря, уже существовала, поскольку вокруг холма Сераль стояла древняя византийская морская стена: она огибала южную оконечность акрополя и примыкала к великой стене Феодосия у Семибашенного замка. Морской участок этой стены, огораживающей холм Сераль, почти полностью построенный во времена Септимия Севера, был продлен до существующего ныне маяка – то есть до точки, находящейся практически на одной линии с большими двойными воротами, ведущими в Первый двор дворца Сераль, – с Воротами империи. От маяка на запад морской участок стены построил Константин Великий, а последнюю часть около Семибашенного замка – Феодосии II. Таким образом, уже в IV веке весь холм с моря был защищен прочной оборонительной стеной. При ее возведении особое внимание уделялось тому, чтобы она находилась как можно ближе к воде и чтобы волны бились о ее основание, не давая возможности врагу там высадиться, и в то же время чтобы использовать сильные течения в качестве дополнительной защиты. Как показало время, побережье действительно было защищено, и единственной угрозой оставались землетрясения и вызванные ими штормы.

Византийские императоры следили за состоянием стены и в таких случаях обязательно ремонтировали ее; участки стены восстанавливали при Юстиниане, Льве III Исавре, Феофиле, Михаиле II и Мануиле I Комнине. Поэтому можно сделать вывод, что, когда Мехмед Победитель начал строительство нового дворца, морской участок стены был в довольно хорошем состоянии.

В 1509 году, всего лишь спустя двадцать восемь лет после его смерти, произошло землетрясение, сильно повредившее стену. Правда, Баязид II сразу же ее отремонтировал; при необходимости чинили ее и при следующих султанах.

Точка в Мраморном море, где встречались новый сухопутный участок стены, проложенный через акрополь, и древний морской участок, находилась ровно напротив собора Святой Софии. Она была почти посередине между двумя воротами (о них мы еще поговорим) – Воротами павильона рыбаков и Конюшенными.

От этой точки сухопутная стена поднимается на холм и поворачивает на восток к Воротам империи. На этом участке десять башен и только одни ворота Каra Карi, более известные как Gulhane Capi, поскольку они ведут к больнице, носящей то же название. От Ворот империи стена продолжается до подножия холма, где она поворачивает под прямым углом у чудесного небольшого Алай-кешк, стоящего через дорогу от здания Высокой Порты, ныне почти полностью разрушенного. В период его строительства на этом участие было шесть башен, до нашего времени дошли пять, шестую снесли, чтобы сделать Ворота прохладного фонтана, которые ведут в парк Сераля, сейчас открытый для публики. Говорят, что их построил султан Ибрагим около 1645 года. В 1913 году, когда Мехмед, V, передал парк префектуре, «благодаря» усилиям ее главы, стремившегося увеличить пропускную способность городских дорог, ворота чуть не снесли. К счастью, эти намерения удалось предотвратить, и для решения проблемы вместо этого в стороне от них были сделаны двое небольших ворот.

Однако мы должны вернуться на берег Мраморного моря и по порядку осмотреть ворота и павильоны, начиная с оконечности мыса Сераль вдоль морского побережья до Конюшенных ворот, а затем через холм и прямо до Золотого Рога, а оттуда назад к мысу Сераль.

Поскольку мы начинаем осмотр от крайней точки мыса, сначала нужно поговорить о воротах, подаривших свое название дворцу Сераль – Топкапы, или Пушечные ворота. До нашего времени не сохранилось и следов этих ворот, да и стоявшего рядом павильона тоже. Но об этом я расскажу чуть позднее. Естественно предположить, что они должны были находиться именно на таком важном месте. Однако никаких фрагментов, описаний или хотя бы названия до нас не дошло. В христианские времена здесь стояли ворота, носившие имя святой Варвары, покровительницы оружейников. У нее просили защиты и от поражения молнией. Неизвестно, где точно они находились – на крайней оконечности мыса или в другом месте, – но уже при турках Пушечные ворота располагались достаточно близко к берегу моря. Фактически с Золотого Рога видны только деревья и верхушки башен. Датой строительства Пушечных ворот может быть приблизительно названа середина XV столетия. Эти ворота отмечены на всех ранних картах, там они изображены как очень простое сооружение: обычный проем в стене без башен или каких-либо украшений. Похоже, что их имел в виду Пьер Гилль (1550), когда писал, что ворота находятся «к северу от Сераля, ближе к бухте». Не вызывает сомнения, что доктор Миллер ошибается, полагая, что Гилль в следующем пассаже своих «Древностей Константинополя» (Лондон, 1729) говорит о Пушечных воротах: «Вторые [ворота] стоят на гребне холма. Это очень большое сооружение, перед ним сделан портик со сводчатой позолоченной крышей, оно украшено удивительными персидскими росписями; все сооружение поддерживают мраморные колонны; обращено оно в сторону Босфора». По описанию это скорее Мраморный павильон возле Пушечных ворот. Он вполне может произвести впечатление искусно сделанных ворот, особенно учитывая тот факт, что над несколькими воротами, в частности над Воротами империи, выстроены помещения весьма приличного размера.

С северо-запада от ворот стояла церковь Святого Деметрия, еще одного покровителя военного люда. Поэтому после турецкого завоевания греки иногда называли их Воротами Святого Деметрия. Из-за того что относительно города ворота находились на западе, их также называли Восточными, а на нескольких итальянских картах их именовали Роrta de isole, так как они были обращены к Принцевым островам. В XVII веке с обеих сторон ворот было выстроено по круглой башне с коническим верхом, и они стали похожи на Центральные, ведущие во Второй двор Сераля. Во времена Грело (1680) у них был портик, выходивший прямо к воде. Стоит привести его описание. После того как он достаточно подробно рассказал о «большом количестве снаряженных пушек, лежащих там на уровне воды», Грело продолжает: «Посреди множества этих огромных орудий стоят одни из четырех ворот Сераля, называющиеся Воstangi Capi. С обеих сторон от ворот находятся две большие круглые башни с павильонами. Тень павильонам дают два высоких кипариса, растущие на берегу уже за стеной Сераля. У подножия, башен стоят два часовых – Сарigi, или привратника; без их разрешения ничего нельзя внести во дворец или вынести оттуда, а людям, не работающим во дворце, они дают его очень неохотно. Через эти ворота проходят в Сераль султанши, когда Великий синьор берет их сопровождать его в поездке на пролив Черного моря, а такое бывает довольно часто, или когда они едут во дворец в Скутари, стоящий прямо напротив этих ворот».

Таким образом, одно время эти ворота назывались Воstanji Capi, или Садовничьи. Это название не кажется удивительным, так как садовники в количестве 400 душ, помимо собственно работы по саду, также выполняли различные работы на побережье Мраморного моря. Руководил ими бостанджи – главный садовник; это была важная фигура, он имел большие полномочия, и поэтому его расположения искали. Все садовники были аджем-огланы – необученные юноши-иностранцы, в большинстве своем набранные для корпуса янычар. Работа в качестве стражей, садовников, гребцов, лесорубов, помощников по кухне и так далее была частью их физической подготовки к будущей военной службе и одновременно давала им возможность освоить профессию, которая пригодилась бы во время военных действий. Когда корпус янычар находился на пике своей формы, он был лучшей армией мира, более того, он считался лучшей регулярной армией Европы с римских времен. К периоду правления Сулеймана войско янычар насчитывало около 40 тысяч человек, однако вскоре былая дисциплина несколько ослабла. Когда им разрешили жениться и принимать в свои ряды сыновей, янычары начали поднимать мятежи, начались вымогательство и другие злоупотребления, напрямую угрожавшие существующей власти; со всем этим удалось справиться только при Мехмеде II, ликвидировавшем корпус янычар. Об этих проблемах мы поговорим в следующей главе. А пока «вернемся к нашим баранам».

Перед Пушечными воротами на якоре всегда стояли два императорских корабля; когда султан желал подняться вверх по Босфору, пойти к Принцевым островам или куда-то еще, садовников использовали в качестве гребцов. Сразу же за Пушечными воротами на берегу Золотого Рога стоял Мраморный павильон, возведенный, по мнению Герлитта, в 1518 году Абд-эс-Селамом. Несмотря на то что точная дата строительства неизвестна, мы можем считать его самой ранней турецкой постройкой на мысу Сераль, предназначенной для различных церемоний. В альбоме А. Меллинга есть рисунок этого павильона: прямоугольное здание на арках или колоннах, с двумя рядами окон и довольно плоской крышей без купола или какого-либо другого украшения. В тексте написано, что крышу поддерживают двенадцать колонн из змеевика.

Это очень похоже на другое описание, приведенное Сюром дю Луаром. Не упоминая никаких названий, он пишет: «У самой воды находится один из тех павильонов, которые турки называют «кешк»; он стоит на 12 великолепных мраморных колоннах, в нем прекрасный потолок [Lambris, что может означать как плоский, так и сводчатый потолок и, кроме того, отделку панелями] с росписями в персидском стиле. Великий синьор иногда приходит туда подышать воздухом и насладиться видом на бухту».

Мне не удалось выяснить, когда павильон был разрушен, но в картах Константинополя за 1840 год он все еще фигурирует. Вероятно, в период возведения Летнего дворца, то есть в 1709–1809 годы, он был сильно перестроен. Поскольку в 1862–1863 годах дворец полностью сгорел, а восемь лет спустя была проложена железная дорога, мы можем сделать вывод, что если к тому времени от павильона что-то и оставалось, то все это погибло при строительстве железной дороги.

С другой стороны мыса, на побережье Мраморного моря, недалеко от Мраморного павильона, стоял еще один, выстроенный специально для главного садовника. На рисунке Грело – в данной книге он не представлен – изображено здание с неровным фасадом, который в центре нарушен квадратной башней, напоминающей знаменитую башню Сераля, только значительно меньшего размера. Главные комнаты находились на первом этаже; с обеих сторон от башни имелось по два окна. Вся эта расположенная под горой часть мыса Сераль подверглась большим изменениям в 1709 году, когда Ахмед III решил строить там Летний дворец. Из-за близкого соседства с Пушечными воротами его ошибочно стали называть Топкапы-Сарайи. То же продолжалось и при Махмуде I (1730–1754), а после него дворец использовался очень редко. Правда, при Абдул-Хамиде I (1774–1789) и в правление Селима III (1789–1807) его отремонтировали, и несколько зданий были завершены. Антуан Меллинг тоже отметил в своем альбоме несколько более поздних построек. Поэтому мы можем использовать его план дворца как самый точный из всех существующих.

Без сомнения, лучший отчет о Летнем дворце оставил Ф. Покервилль, посетивший его в сопровождении главного садовника-австрийца и самого господина Меллинга. Держа план Меллинга перёд глазами, несложно следить за описанием Покервилля, отрывки из которого я буду приводить. Войдя на территорию дворца через Мельничные ворота (скоро я о них расскажу), они прошли в новый сад, разбитый под руководством садовника Жакоба Энсле – Жака, как называет его Покервилль. Группа проследовала берегом до Нового павильона и вошла в него со стороны сада, поднявшись по трем полукруглым ступеням.

«Вход закрывало огромное, свисавшее с крыши расписанное красками полотно, из-за него эта часть здания была похожа на шатер кочевника, где дверной проем закрывает кусок войлока. Чтобы войти внутрь, нам пришлось его отодвинуть; в павильоне меня приятно поразила элегантность внутреннего убранства. Он имеет овальную форму, в самом широком месте – от входа до окон на море – около 11 метров. Стены расписаны европейцами в виде колоннады, карнизы богато украшены рисунком и – с большим вкусом – позолотой; в промежутках между колоннами – зеркала и хорошо сохранившиеся рисунки цветов. Диван султана стоял у стены со стороны моря, но ничего примечательного в нем не было; в помещении был хрустальный фонтан для омовений, из которого текла очень чистая вода».

Пол был покрыт пестрой тканью – как говорит Мел-линг, это новая мода в Серале. Террасой длиной около 15 метров и шириной примерно 4 метра они прошли на бастион, откуда открывался великолепный вид на порт и на гарем. На берегу, под Новым павильоном, стоял еще один павильон, в который можно было попасть по лестнице в саду; она же вела к небольшим железным воротам – при необходимости через них можно было быстро пройти на берег Мраморного моря. Ближе к северному концу сада находились Золотые ворота: справа от них – ворота гарема, слева – железная калитка, через которую был выход на террасу в саду. Под этой находившейся на возвышении террасой был сад большего размера, а в ее конце – галерея, называвшаяся Хасан-паша-кешк:

«Восточной стены у него нет. Потолок примечателен количеством позолоты и наличием зеркал, закрепленных на нем таким образом, что предметы отражаются в них одновременно со всех сторон». Тем не менее этот павильон пребывал в запустении, и на карнизах ласточки устроили гнезда.

Испытавший первое разочарование Покервилль вошел в гарем. Когда он прошел ворота гарема, «…огромные размеры ключа и скрежет отпираемых ворот в сочетании с уединенностью и даже сакральностью этого места вселили в наши души священный трепет. Я и сам испытывал такие же ощущения, поднявшись по старой деревянной лестнице со стертыми ступенями в гарем, и, не в силах вымолвить ни слова, разглядывал спальню его обитательниц, окна которой были забраны толстыми решетками. В нескольких метрах от первых ворот были вторые, деревянные, а между воротами находилось помещение рабынь. Это просторная галерея 90 метров длиной, 14 метров шириной и 6 метров высотой; с каждой стороны идет ряд окон; посередине, по всей длине зала, сделан двойной ряд шкафчиков – некоторые из них окрашены в красный, другие в синий, третьи в белый цвет – они образуют два яруса, один над другим, в них невольницы хранят свои личные вещи. У окон, отгороженные перилами метровой высоты, – небольшие уголки, где стоят диваны, – на них одалиски спят, по 15 человек в каждом уголке».

Помещение рассчитано на триста человек. В конце галереи, скрытая раздвижными дверями, находится лестница, ведущая в расположенный внизу двор. Кухни тоже здесь, в этой же части гарема. Двор ориентирован на северо-восток, там есть обращенная к морю колоннада; с противоположной стороны находятся павильоны султанш. В дальнем конце двора – жилье начальника черных евнухов и его подчиненных. Там имеется и внутренний дворик, доходящий до Мраморного павильона и Пушечных ворот. Оттуда можно пройти в покои старшей кадины и султан-валиде – матери правящего султана; «карнизы изобиловали позолотой, а стены зеркалами», но мебель в основном перевезли в новый дворец Бешикташ на Нижнем Босфоре. Красота бань произвела на Покервилля огромное впечатление. Судя по всему, они были похожи на бани дворца, где гарем проводил зиму, – о них я расскажу в одной из следующих глав.

Я уделил много внимания описанию Летнего дворца, потому что о нем сохранилось слишком мало упоминаний, а рассказ Покервилля о его посещении следует читать, держа в руках план Меллинга, – его я специально привожу в данной книге в первоначальном виде. Помимо всего прочего, без рассказа о Летнем дворце история Сераля была бы неполной.

Сейчас мы должны вернуться к морской стене и оттуда продолжить осмотр ворот и павильонов. Кроме того, я вкратце опишу недавно обнаруженные остатки зданий арсенала.

Как мы уже видели, Покервилль вошел в Летний дворец через Мельничные ворота, расположенные примерно в 300 метрах от него. Следовательно, именно сних я и начну свой рассказ. Это небольшие, простые ворота византийского времени; их первоначальное греческое название неизвестно. При турках они служили для прохода персонала больницы, расположенной у оборонительной стены, в маленькую мечеть по соседству. Оба здания сохранились до нашего времени, однако из-за того, что железная дорога практически отрезала их от остальных построек акрополя, они лежат в руинах. Здесь также были мельница султана и пекарня, они обслуживали Сераль до 1616 года, когда Ахмед I построил новую мельницу в Первом дворе. Эти ворота назывались Больничными, или Мельничными. Хороший обзор этого участка стены, ворот и мечети имеется не только с террасы Сераля под колонной готов, но и с моря – для этого можно нанять небольшую лодку.

За Мельничными воротами, в понижении между стеной и началом акрополя, когда-то находился Кинегион – амфитеатр, возведенный в конце II века Септимием Севером. Сначала он использовался главным образом для показа диких животных, а при последних императорах как место для казней. Таким образом, учитывая Малый театр, на крутых восточных склонах византийского акрополя их было два, подобно устроенным на южных склонах афинского Акрополя двум театрам – театру Диониса и Одеону Ирода Аттика.

Сегодня на месте Кинегиона огород, с его южной стороны проходит железная дорога.

Следующие ворота, расположенные немного южнее, возводили явно турки, во всяком случае, в своем нынешнем виде. Однако вполне возможно, что турки построили свои ворота на месте тех, что стояли тут в византийский период, тем более что сейчас мы приближаемся к Мангане – сооруженному при императоре Константине военному арсеналу. В наши дни от византийских ворот не осталось и следа, и до недавнего времени об их местонахождении можно было только строить догадки. Но результаты раскопок 1921–1922 годов показали, что они стояли где-то совсем рядом с этими турецкими, известными как Железные ворота. Кстати, в Серале есть еще одни с таким же названием, через них можно пройти в сады, находящиеся на западе дворцового комплекса. В своей пользующейся заслуженной известностью книге «Византийский Константинополь» Александр ван Миллинген пишет, что арсенал стоял, судя по всему, между Воротами Святой Варвары и Больничными. Это предположение он строит на основании единственного аргумента – слов Никета Хрониата (Акомината), византийского политика и хроникера, о том, что Мангана был обращен к каменистому островку у противоположного берега, на котором сейчас находится башня Леандра. В практическом смысле для нас это умозаключение бесполезно, ведь мы не имеем ни малейшего представления о том, что Пикет подразумевал под словами «был обращен». Все зависит от того, в каком месте встать и в каком направлении смотреть. Башня Леандра находится не точно напротив даже самой крайней точки берега, на котором расположен Сераль, и уж тем более не напротив ворот, стоявших значительно южнее. Однако, с другой стороны, ее хорошо видно с любого места побережья вплоть до современного маяка. Любые ворота или строения в окрестностях «обращены» к башне – ведь смотревший в направлении Босфора не мог не заметить их, поскольку они выделялись на фоне берега. Пикет также говорит, что (в XII веке) Мануил I Комнин возвел две башни: одну на морском утесе, а другую напротив нее, на материке, «совсем рядом с монастырем Мангана». Для защиты Босфора башни были соединены цепью.

Башня в акрополе, недалеко от Железных ворот, сохранилась до наших дней, а место, где стоял монастырь Святого Георгия, было определено в 1921 году: оно находилось немного южнее, там, где сейчас проходит железная дорога. Были обнаружены несколько цоколей зданий и большая цистерна под 16 куполами, которые поддерживали огромные, сложенные из камня колонны. Изображения птиц на сводчатой крыше соседнего здания выдают работу византийских мастеров. Церковь и расположенный южнее монастырь были построены Константином IX Мономахом (1042–1054) и получили свои названия благодаря близости к арсеналу. Чуть к югу от монастыря стоял Арсенальный дворец, его фундаменты были обнаружены в 1921 году. Конструкция оказалась достаточно сложной – большая центральная цистерна под 30 куполами, опиравшимися на два ряда мраморных и гранитных колонн. Вероятно, необычная глубина этих фундаментов была необходима для того, чтобы высокая морская стена не мешала обзору побережья. Дворец был возведен Василием I (867–886) и снесен Исааком II Ангелом в конце XII века ради использования материала для своих построек.

Но где же находился арсенал? Определив местонахождение Арсенальной башни, монастыря и дворца и изучив карту, мы можем с уверенностью дать ответ на этот вопрос. Единственная точка, где достаточно места для имперского военного арсенала – и это совершенно не вступает в противоречие со всеми открытиями последнего времени, – площадка между башней и монастырем. Без лишних сомнений мы можем сказать, что именно там и находился Мангана; к аналогичному заключению пришел и профессор Мамбури. Такое местонахождение арсенала объясняет наличие нескольких небольших ворот византийского периода на морском участке стены возле Железных ворот.

Продолжая двигаться вдоль стены, вскоре мы заметим фрагменты фасада здания: дверной проем с окном над ним и по нише с обеих сторон от него. Это все, что осталось от церкви Спасителя, возведенной Алексеем Комнином (1081–1118). Рядом с ним, чуть южнее, – руины павильона, построенного в 1582 году Синап-пашой, великим визирем Мурада III. Европейцы всегда называли павильон Жемчужным. До наших дней дошли лишь развалины фундамента пристройки к внешней стороне здания; эта подземная часть сооружения состоит из нескольких аркад. Когда-то вода из находящегося в акрополе святого источника поступала по ним за пределы дворцового комплекса, и там ее могли брать христиане греческой ортодоксальной церкви, верившие в ее способность излечивать болезни. Это был святой источник церкви Спасителя, известный как родник здоровья еще задолго до завоевания турками Константинополя. Многие авторы описывали забавные сценки, свидетелями которых они были в праздник Преображения Господня. Сам султан иногда смотрел на христиан из окна павильона, наблюдая за тем, как в целях излечения больных по шею закапывали в песок. К югу от павильона, разрушенного в 1871 году в результате строительства железной дороги, рухнул участок стены вплоть до небольших ворот (название неизвестно) – входа в просторный цокольный этаж, по которому можно было пройти под этой частью стены. Во время отлива видны шесть ворот, использовавшихся шестью различными церквями; наиболее крупными были церкви Святого Лазаря и Богоматери Одигитрии. Чуть дальше – небольшой турецкий фонтан, построенный в правление Ахмеда I. Именно поблизости от церкви Святого Лазаря были обнаружены остатки сидений для зрителей (возможно, одного из театров Септимия Севера). Поле для игры в поло (Циканистерион) тоже располагалось неподалеку, на восточной окраине Большого дворца Константина. Наконец, поблизости были и знаменитые бани Аркадия и церковь архангела Михаила. Таким образом, весь этот район действительно с полным правом можно назвать архитектурным палимпсестом! Большой прямоугольный участок между Жемчужным павильоном и стеной Второго двора Сераля на схеме Меллинга обозначен как поле для игры в джирид – метание деревянных дротиков; оно располагалось возле Новой церкви Василия Македонского. Меллинг приводит офорт, где изображен разгар игры в джирид, но не на этом поле, а на площадке лучников, около «Сладких вод Европы», в дальнем конце залива Золотой Рог. На этом и на других рисунках того времени видно, что по размеру и форме дротики для джирид походили на обычные деревянные черенки от метел длиной около метра. При постоянной практике всадник (а тогда верхом ездили все) мог такой палкой нанести противнику по голове точный удар, влекший за собой серьезные последствия для здоровья, а иногда даже смерть. Как видно по рисункам, к важным матчам проявлялся очень большой интерес, вокруг игрового поля разбивали бесчисленное количество шатров, в числе прочих за игрой наблюдали целые толпы янычар. За счет конюхов, слуг и врачей число присутствовавших заметно возрастало, а группа из двадцати актеров поднимала всем настроение. В своей книге доктор Миллер так рассказывает об этой игре: это была шуточная битва, в которой конные всадники метали друг в друга деревянные дротики. Уже во второй половине XVI века султаны любили проводить время на ипподроме, а к 1650–1700 годам эта утеха достигла у них пика популярности. В 1826 году Махмуд II, ликвидировав корпус янычар, одновременно положил конец и этим занятиям. Представляет значительный интерес один момент, не упоминаемый доктором Миллер, – это связь, которая, судя по всему, существовала между турецкими названиями противоборствующих партий игроков в джирид и игрой, в которую играли во времена Юстиниана на старом византийском ипподроме. Тогда команды соперников назывались соответственно «синими» и «зелеными», а императоры входили в ту или иную из них. Турки названия своих команд образовывали от названий овощей – бамии (растение с мясистыми зелеными стручками) и лаханы (разновидность капусты), соответственно команды назывались «бамиайи» и «лаханайи». Каждый султан поддерживал свою команду. Так, командой Махмуда II была «бамиайи», а Селима III – «лаханайи». С захватывающими историями борьбы «синих» и «зеленых», в том числе и ее влиянии на политику можно познакомиться в трудах Прокопия.^[13]

Жемчужный павильон находится точно на полпути между Пушечными воротами и Воротами павильона рыбака, стоявшими на том месте, где морской участок стены переходит в сухопутный. Как можно понять из названия, Ворота рыбацкого павильона вели на берег моря к жилью рыбаков, состоявших на службе в Серале. В книге Р. Уолша «Константинополь и семь церквей Малой Азии» приведена иллюстрация с изображением этих ворот. Здесь хорошо видны специально построенные приспособления для отлова косяков рыбы; на переднем плане – лодка, куда несколько рыбаков затащили мертвое тело: дело в том, что именно в данном месте сбрасывали в море тела государственных преступников. Трудно понять, почему именно здесь, где ловили рыбу для стола султана! Приводя цитату из статьи Абдуррахмана Шерифа-эфенди, доктор Миллер говорит об интересном обычае, связанном с этими воротами. Именно через них тайно проводили низложенного визиря или начальника черных евнухов сразу же после лишения его этого поста. В случае вынесения ему смертного приговора существовала очень необычная практика: устраивать соревнования по бегу между главным садовником дворца, выполнявшим также функции главного палача, и осужденным на смерть – в буквальном смысле гонку за жизнью или смертью. Если визирю удавалось первым добежать до Ворот рыбацкого павильона, то ему даровали жизнь и казнь заменяли ссылкой. Последним, кому таким образом удалось избежать смерти, был великий визирь Хаджи Салы-паша. Если же лишенный своего поста визирь добегал до ворот позже главного садовника, то там его и казнили, а тело выбрасывали в море.

По мнению Констанция, Ворота рыбацкого павильона и Ворота Михаила Протовестария, через которые в 913 году входил Константин Дука, стремившийся захватить власть, на самом деле одни и те же. Однако такая точка зрения не бесспорна и нуждается в серьезной аргументации.

Еще немного южнее находились Конюшенные ворота. Их античное название нам неизвестно, однако, учитывая, что поблизости от них располагались возведенные Михаилом III (842–867) мраморные конюшни, не исключено, что и в византийский период там существовали ворота с таким же названием. Поблизости, в направлении центра акрополя, находились конюшни султана, они хорошо видны на плане Меллинга. Их называли Большими конюшнями, в противоположность Малым – во Втором дворе Сераля. Число содержавшихся там лошадей в разные периоды было от двух до четырех тысяч. Почти все они принадлежали ученикам дворцовой школы.

Продолжая путешествие вдоль поднимающейся в гору стены, мы минуем Гюльхане-капы, проходим еще мимо семи башен и наконец добираемся до самой высокой точки – Ворот империи. Я расскажу о них в следующей главе, где мы будем говорить о Первом дворе Сераля.

Двигаясь в северном направлении, вскоре мы подойдем к Главным воротам, ведущим в сады Сераля. Как уже говорилось, они назывались Воротами прохладного фонтана. Их построил в середине XVII века Ибрагим, в правление Абдул-Хамида II их отремонтировали. С архитектурной точки зрения они не представляют особого интереса, их неоднократно довольно сильно перестраивали. Войдя в эти ворота и резко повернув налево, мы увидим склон, по которому можно подняться к Алай-кешк, или павильону Процессий. Поскольку Ворота прохладного фонтана находятся недалеко от этого здания, они получили второе название – Ворота процессий.

Алай-кешк стоит в крайней западной точке внешней стены Сераля, там, где стена практически под прямым углом поворачивает на восток в направлении залива Золотой Рог. Мне не удалось установить точную дату постройки павильона, находившегося здесь до Алай-кешк, но, судя по всему, он был возведен в начале XVI века и своими размерами и конструкцией напоминал существующий ныне, правда, он был круглым, а не многоугольным. Из павильона открывается великолепный вид во все стороны; напротив – дворец великого визиря, где одно время располагалась Высокая Порта. Трудно представить себе более удобное место для наблюдения за шествиями и процессиями, чем Алай-кешк. Сегодня павильон используется для различных целей: когда там был я, в нем проводилась выставка картин современных художников. О том, для каких целей было предназначено здание, высказывались различные предположения. А первоначально это было место встречи султана со свитой перед еженедельным пятничным посещением мечети. Мурад IV использовал его для своих тренировок по стрельбе из аркебузы по прохожим. Когда народ начал возмущаться таким времяпрепровождением султана, то ежедневная норма отстрела была сокращена до 10 голов в день!

В Алай-кешк проводились встречи султана с народом для решения вопросов, не терпящих отлагательства. В таких случаях просители собирались перед зданием, причем люди, придерживающиеся разных точек зрения, держались на безопасном расстоянии друг от друга. Здание сыграло свою роль и в 1655 году, во время восстания янычар, когда султан был вынужден предстать перед окном павильона и выслушать жалобы воинов. Чтобы спастись самому, ему пришлось выбросить на улицу тела задушенных начальников черных и белых евнухов; пытаясь задобрить янычар, охваченный паникой султан на следующий день отдал им тела почти всех своих главных советников.

По мнению доктора Миллер, до нынешнего Алай-кешк существовал еще один павильон с таким же названием на берегу залива Золотой Рог – «там, где сухопутные и морские стены образуют угол». Мне кажется, что она заблуждается, в чем ей невольно помогает Грело. Она не различает слова аlai и уаli, а там, где, как она считает, находился первый Алай-кешк, на всех картах отмечен Ялы-кешк (Береговой павильон). Вначале об этих словах: в современном турецком языке «процессия» – это аlai, со словом уаli дело обстоит несколько сложнее. В современном турецком языке это слово пишется как уаli. Есть и другие написания: ialy, iali, jаli, уаlli, ialai; так, у Меллинга в плане – Iali, а в тексте – Yаlу. Понятно, что эти слова похожи и их легко спутать. В абзаце, посвященном Алай-кешк, доктор Миллер с заметным удивлением замечает, что на плане Меллинга павильон Процессий отсутствует и что там есть только Ялы-кешк. Я утверждаю, что на данном месте существовал единственный павильон – Ялы-кешк. Кроме того, она приводит цитаты из Грело, Хилла, дю Луара и Чисхолла, однако ни один из этих авторов даже не упоминает об Алай-кешк. На своей карте Грело отметил некий «Аlaikiosk» – это явная опечатка, должно быть, «Ialakiosc» или какая-либо другая форма написания Yali Kiosk. Он приводит название второго обращенного к Галате павильона – Синан-кешк. Таким образом, налицо ошибка не только в названии, но и в количестве зданий. Это подтверждают и офорты из книг Чосел-Гоффье, д'Оссона и Меллинга. Еще один автор, которому можно верить, Комидас де Карбонано, перечисляет все павильоны на мысу Сераль; он указывает, что к Галате обращены всего два павильона – Синан и Ялы. Однако о павильоне «Аlaj» – он приводит такое написание – говорит однозначно: «Он представляет собой башню во внутренней стене дворца, находящуюся на расстоянии примерно 100 шагов от Порты, откуда Великий синьор в одиночестве наблюдает за пешими и конными шествиями и процессиями». Трудно выразиться более ясно и точно – ведь Порта, как называли Ворота империи, была всего в нескольких минутах ходьбы оттуда. Но если под «Портой» он имеет в виду расположенный через дорогу дворец великого визиря, также известный как Высокая Порта, то и в этом случае расстояние не будет большим – ведь человеку, идущему из Алай-кешк во дворец, пришлось бы пройти через Ворота прохладного фонтана. Позже, когда вдоль внешней стены дворцового комплекса мы доберемся до павильона Ялы, я скажу о нем еще несколько слов. За Алай-кешк стена тянется на восток, в направлении Золотого Рога. До Железных ворот встречаются еще двое небольших ворот, заслуживающих краткого упоминания. Первые названы в честь великого визиря Соколлы, вторые известны как Ворота султана Сулей-мана. Последними в течение тринадцати лет пользовался Ибрагим – великий визирь Сулеймана, когда ходил к султану. Он был задушен по приказу Роксоланы.

Вскоре, приблизившись к концу стены, мы видим Железные ворота – мощное строение с бойницами наверху. За ними стена разрушена, и пройти дальше невозможно, так как путь преграждает современная стена, за которой находятся различные сооружения, принадлежащие железной дороге. Второе название Железных ворот – Садовничьи: причина та же, что и второго названия Пушечных ворот, – они вели в сады Сераля и использовались главным образом садовниками. Кроме того, через них проходили посещавшие султана послы иностранных государств. Сначала они плыли по морю до Перы, потом вместе с сопровождающими их лицами добирались до Ворот империи, а оттуда – до Центральных, ведущих во Второй двор Сераля.

Там, где сходятся сухопутный и морской участки стены, стояли Ворота Ялы-кешк. Они находились в непосредственной близости от Ворот Евгения, церкви Святого Павла и башни Евгения или на том же месте, что и эти сооружения. Ворота Ялы-кешк выходили прямо на берег моря к одноименному павильону. По дошедшим до нас гравюрам и описаниям павильон Ялы был низким, напоминавшим шатер восьмиугольным зданием из белого мрамора с множеством (некоторые авторы называют цифру 50) мраморных колонн, ступени которого спускались к воде. Относительно даты его постройки нет единого мнения. Одни считают, что его выстроил в 1589 году Синан-паша – великий визирь Мурада III, который, как мы уже говорили, возвел Жемчужный павильон. Другие относят его к периоду правления Сулеймана Великолепного (1520–1566). В любом случае мы можем считать его постройкой XVI века, предназначенной для церемониальных целей: из этого павильона султан мог проводить смотры флота, там он мог принимать своих адмиралов и т. п.

Рассказывая о своей поездке в Константинополь в 1610 году, Джордж Сэндис приводит следующее описание павильона: «Это роскошный летний домик; из него есть тайный проход в Сераль, и там он [султан] часто проводит время в уединении, наблюдая за тем, что происходит в гавани, оттуда отплывает в чудесные места соседней Азии».

На следующей странице Сэндис изобразил увенчанный куполом шестиугольный павильон. Здание имеет 11 больших арок и лестницы, немного не доходящие до воды. Никаких признаков павильона Синан-аги, который тогда уже должен был бы существовать, не видно. Более полное описание Ялы-кешк приводит в своем дневнике Антуан Галлан, выдержки из него цитирует и доктор Миллер. Вот что практически в это же время пишет Галлан: «И все эти украшения в павильоне Султанш [то есть в павильоне Синан-аги] – это ничто по сравнению с большим залом в другом павильоне [то есть Ялы-кешк]. Ни одно существующее на свете здание не может сравниться с ним по благородству и великолепию – и мрамор, и колонны, и искусственные водоемы, и величественные гобелены, и окружающие павильон галереи, и прекрасные виды, открывающиеся здесь со всех сторон, и позолоченная лепнина на потолке заставляют подумать о волшебстве».

Он предпринял безуспешную попытку «сделать набросок здания».

Немногим более чем через столетие Карбонано (1794) описал его так: «На небольшом расстоянии от предыдущего [от павильона Синан-аги] стоит пятый павильон; он сделан в форме шатра, его очень украшают колонны, окружающие здание со всех сторон, сверху его венчает красивый купол. Считается, что его тоже построил Сулейман I. Султан приходит туда без свиты в первый день Байрама и Курбан-байрама,^[14] при выступлении в поход или возвращении войска капитан-паши, при рождении принцев или принцесс королевской крови, особенно когда по случаю праздника в ночное время устраивают фейерверки на море».

Описание Меллинга аналогично этому, а используемые им иллюстрации напоминают те, что приводят Сэндис и Грело. Как писал Констанций, это сооружение было разрушено в 1861 году.

Неподалеку от Ялы-кешк находится павильон Синан-аги. Он был построен в XVI веке главным образом для султанш – оттуда в летнее время они могли наблюдать за судами, проходившими по Золотому Рогу и вверх по Босфору.

И вновь мы можем обратиться к Грело: «Первый из этих павильонов предназначался для женщин, которых у него много. Этот павильон выше, чем другие, а проход в него из Сераля устроен так, чтобы ни входящих в него, ни выходящих не было видно. По всей длине здания идут арки, внутри него три светлые комнаты, в каждой несколько украшенных позолотой альковов с диванами. На них лежат матрацы и подушки из дорогих тканей, в том числе из парчи. Диваны стоят у забранных решетками окон, сделанных таким образом, что через них женщины могут видеть все, а снаружи их самих при этом не видно, – дело в том, что если женщину увидит посторонний, то это может окончиться печально как для нее, так и для заметившего ее».

Комидас де Карбонано говорит, что павильон опирается на восемь арок, а сверху его венчает купол.

Мне не удалось найти никакой информации относительно даты разрушения павильона. Довольно близко от него находились эллинги Сераля, где стояли богато украшенные золотом и затейливой резьбой корабли султана.

Между павильоном Синан-аги и эллингами был еще один павильон, он стоял не у самой воды, а на окружавшей дворец стене, которая в этом месте довольно далеко от залива. Это был павильон Корзинщиков, использовавшийся главным образом для подачи сигналов кораблям. В 1643 году по приказу султана Ибрагима его расширили; он отмечен на карте Стэнфорда в путеводителе Мюррея 1907 года, однако еще в 1895 году Грос-венор писал, что он стоит «почерневший и неописуемо грязный, не сохранивший ни следа былого изящества и утонченности, ни воспоминания о той важной роли, которую он когда-то играл».

Название павильона требует пояснения. Турецкое слово «8ере1» обозначает корзину, предназначенную для торговцев – для хранения овощей, фруктов и других товаров. Их плетут из широких удлиненных листьев пальмы. Возможно, у стен павильона было постоянное место торговцев корзинами, благодаря чему он и получил такое название. Также есть сообщения, что сам султан Ибрагим увлекался плетением корзин и соответственно оказывал покровительство цеху корзинщиков, даровал им различные привилегии. Ремесленники были ему очень благодарны, и, когд^а в 1643 году султан перестраивал павильон, они обратились к нему с нижайшей просьбой позволить им частично оплатить расходы на ремонт. Именно поэтому здание и получило такое название.

До Пушечных ворот, к которым мы сейчас приближаемся от исходной точки нашего путешествия вдоль стены, есть еще одно строение, о котором стоит упомянуть. Это небольшие Дровяные ворота. Они стоят рядом с северо-восточным концом эллингов. Название говорит о том, что через них привозили в Сераль дрова: для бань, кухонь и обогрева помещений их требовалось огромное количество. Дрова заготавливали частично в Белградском лесу, простиравшемся до Черного моря, частично на побережье Средиземного моря. Когда мы будем говорить о Первом дворе, мы узнаем, где находился дровяной склад; согласно Тавернье, «там было сложено примерно 40 тысяч повозок дров, причем каждую такую повозку могли везти только два быка». По словам Уайта, через эти ворота выносили, чтобы выбросить в море, тела казненных во дворце.

Дальше нам предстоит пройти мимо маленького колодца и батареи, после чего мы наконец окажемся у Пушечных ворот.

До того как начать разговор о Первом дворе, следует сказать о двух павильонах Внешнего дворца, не имеющих никакого отношения к стене – о Чинили-кешк и Гюльхане-кешк. Из всех павильонов Сераля Чинили-кешк, или Изразцовый павильон, представляет, вероятно, наибольший интерес, причем не только с точки зрения археологии и собственно изразцов, но и потому, что это единственное сохранившееся здание, точно датируемое правлением Мехмеда II. Оно находится на территории Сераля со стороны Золотого Рога и входит в музейный комплекс. Проще всего пройти к нему через Ворота прохладного фонтана, за которыми следует повернуть направо и затем подняться вверх по склону. В таком случае вы увидите его по левую руку, а обращено оно будет на восток. Чуть дальше, если идти правее, вы выйдете к Первому двору Сераля прямо у пня, оставшегося от знаменитого дерева янычар. Прекрасные рисунки и планы этого павильона можно найти в замечательной работе Герлитта «Die Baukunst Konstantinopels». В плане Чинили-кешк представляет собой греческий равноконечный крест, в концах которого имеется по залу, увенчанному куполом с парусами; северное крыло заканчивается шестиугольной апсидой. Снаружи вдоль всего здания идет красивый портик с 14 колоннами, на них опирается отделанный изразцами архитрав с каменным карнизом сверху, в карнизе сквозной орнамент из звезд. С восточной стороны павильона к портику, находящемуся там на высоте около 2,5 метра над землей, можно подняться по центральной лестнице в два пролета. Под портиком расположены кладовые, куда можно попасть прямо от центрального входа. В павильоне два этажа, каждый с двойным рядом окон.

Уже само это здание представляет собой уникальное собрание турецких изразцов первого периода, и, несмотря на то что сейчас там устроен Музей керамики и стекла, в первую очередь павильон следует рассматривать именно с такой точки зрения.

Директор дворцового комплекса Ташин Чукру провел специальное исследование турецких изразцов; в одной из наших с ним бесед он сослался на свою статью в «Трудах общества восточной керамики» (1934). Мы вернемся к ней при описании некоторых помещений гарема и селямлика, а сейчас я ограничусь собственными комментариями об изразцах Чинили-кешк. В Турции производство изразцов зародилось в XV веке, в XVI оно достигло расцвета, а в первой половине XVIII века умерло. Постройки Константинополя и Бурсы могут проиллюстрировать все эти этапы, а изучение и сравнение мечетей, тюрбе, медресе и павильонов в этих городах – столь же интересное и познавательное занятие, как приятное и доступное. История производства изразцов в Турции делится на три периода: первый – с начала XV века до первой половины XVI; второй заканчивается в начале XVIII века, он характеризуется постепенным угасанием и окончательным умиранием ремесла. В 1725 году была предпринята попытка возродить производство, и в Текфур-Серае была открыта новая фабрика, выпускавшая расписанные узорами изразцы, – это и был третий период. Однако новые изделия сильно уступали ранним.

Изразцы Чинили-кешк относятся к первому периоду, их форма и орнаменты явно позаимствованы в Бурсе, где ими отделаны знаменитая Зеленая мечеть Ешил-ками и Зеленое тюрбе Мехмеда I. Основные цвета изразцов – зеленый, бирюзовый и темно-синий; форма – квадратная, прямоугольная, шестиугольная и треугольная. Надписи из изразцов представлены двумя видами: выполненные в технике мозаики и выложенные квадратными плитками. В обоих случаях надписи сделаны, как правило, белым или желтым по синему фону, орнаментальные узоры в промежутках между ними – бирюзовые, желтые цвета золота и зеленые, в окаймляющих их бордюрах присутствуют также белый, черный и темно-синий цвета. Изразцы использовались как для внутренней, так и для наружной отделки зданий. Подобно мозаике из стекла, керамическими изразцами инкрустировали камень.

В отделке павильона Чинили присутствуют все виды изразцов первого периода. Ташин Чукру описывает их так: «Сначала мы подходим к надписи из изразцов над дверным проемом, датирующейся 877 годом хиджры (1473 г. н. э.); панель, на которой сделана надпись, выложена мозаикой. Фраза с обеих сторон этого арочного проема – «Теvеkkeltu-аlаllah» («Мы полагаемся на волю Аллаха») – выполнена в виде геометрического узора квадратными изразцами светло-бирюзового и белого цветов. Поверхность над дверным проемом и фон надписей – из белых и голубых изразцов со звездообразными узорами. Слово «Аллах» выписано и среди цветочных орнаментов на изразцовом бордюре, опоясывающем аркаду. Декоративное оформление с обеих сторон фасада одинаковое. В комнатах павильона прекрасная отделка из изразцов синего, голубого и белого цветов шестиугольной, квадратной, треугольной и прямоугольной формы».

Изразцы первого периода можно увидеть также в мечети Чекирдже в Бурсе (около бань, о которых мы поговорим в одной из следующих глав), в мечети Чинили в Изнике, мечети Победителя, тюрбе Мехмед-паши, мечети Селима и нескольких тюрбе при ней, в медресе Хас-секи и тюрбе Мехмеда, сына Сулеймана, в Константинополе.

Об изразцах второго периода я расскажу в главах, посвященных гарему и селямлику. В завершение этой главы мне остается только сказать о павильоне Гюль-хане-кешк, находившемся на территории Сераля со стороны Мраморного моря за пределами южной части стены Второго двора и соседствовавшего с кухнями. Он не претендует или, правильнее, не претендовал (поскольку в настоящее время он снесен) на особую красоту и известен только благодаря тому, что он стал местом Наtti Sherif– великого плана проведения национальной реформы, подготовленной в 1839 году Абдул-Меджи-дом. В этом документе говорилось, что постепенный упадок империи в течение предыдущих ста пятидесяти лет происходил из-за пренебрежения правосудием и соблюдением законов; что, опираясь на помощь Всемогущего и заступничество Пророка, посредством создания новых органов султан стремится сделать так, чтобы все провинции хорошо управлялись. Он гарантировал защиту жизни и имущества всех граждан, единую и справедливую систему налогообложения, единый подход к воинской повинности и несению военной службы. Остается только сожалеть, что инерция и предубежденность не дали максимально полно использовать все возможности, предоставлявшиеся такой благородной и честной попыткой вернуть славные дни Сулеймана Великолепного.

Свое название павильон (gul – роза) получил благодаря тому факту, что здесь под личным контролем главного кондитера готовили сладости из розовых лепестков для гарема.