Своеобразие юмора Чехова. Роль игрового и пародийного начал в творчестве Чехова. Уровни комического в его пьесах.

Называя в одном из писем свое раннее творчество «игрой в литературу», Чехов вкладывал в это не только тот смысл, что писательсву он придавал менее серьезное знаение, чем медицине, но и то то многие его произведения были, действительно,игрой готовыми формами, уже существующими в литературе. Первые известные опубликованные произведения Ч. «Письмо к ученому соседу» и «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т.п.?» - пародии, излюбленный жанр юмористических журналов. Игра предложена и в пародии «Тысяча одна страсть, или Страшная ночь. Роман в одной части с эпилогом. Посвящается Виктору Гюго». Здесь рассказывается история одной страшной ночи, один труп громоздится на другом, герой, расправившийся снедругами, приводится к счастливой женитьбе. А затем автор заявляетс, что герой «от радости повесился», а, впрочем, «ничего этого никогда не было.. Спокойной ночи!». Но стоит отметить, чир молодой Ч., нащупывая свою тему, пробует себя одновременно и в «серьезных», и в юмористических жанрах. Два наиболее крупных произведения первых лет – повесть «Ненужная победа» (1882) и «уголовный» роман «Драма на охоте» (1885) перерастают чисто пародийную задачу, содержат начатки психологизма, жанровых и пейзажных описаний.
Количественно самое большое место в юмористике Чехова занимают шуточные афоризмы, подписи к рисункам, отеты, словари, руководства – все, что подходит под широкую жанровую рубрику «мелочишки». Задолго до начала сотрудничества Чехова в «Стрекозе», «Зрителе», «Будильнике» сложились каноны этого жанра, которые он быстро освоил и превзошел, создав такие шедевры юмористики, как «Письмо к ученому соседу» и «Жалобная книга».
Чехов пародирует стили отдельных писателей (например, Гюго, Верна). С пародийной целью он использует в своих заглавиях названия знаменитых произведений или известные цитаты («Лишние люди», «Кто виноват?», «Моя Нана»). Пародийно-абсурдны концовки многих его произведений.
Ч. вполне осознавал серьезность задач, решаемых литературой, но также изначально знал, что литература, как и всякое искусство, есть еще и игра. Он играет с читателем уже тогда, когда принимает на себя роль переписчика чужих записей,который якобы лишь раскрывает какую-то реальную книгу жалоб и сообщает ее содержимое. В ранних произведениях часто можно встретить нелепые ошибки в написании слов, в расстановке знаков препинания, построении фраз. Кроме того, автор «Жалобной книги» играет какдраматург – представлено не менее десятка разнообразных ролей и житейских ситуаций. Разноголосица и разнобой высказываний персонажей впоследствии станут одними из основных приемов в чеховских пьесах. Также стоит отметить столнкновение разнообразных речевых жанров: в жанре политического доноса выполнена запись о неведомом Никандрове, а обращение к «Катиньке» - в жанре пламенного любовного признания, есть записи в жанре поучения («Добродетелью украшайтесь»). Но «Жалобная книга» - это не только образчик литературной игры, дорога (неведомо куда и откуда ведущая), беспорядки, безответные жалобы, теряющиеся человеческие судьбы – это одни из основных примет русской жизни.

С конца 1882 Ч. начинает сотрудничать в журнале «Осколки». Как и другие авторы «Осколков», во многих юморесках он откликается на злободневные политические, социальные вопросы. Пародиен Чеховв тех случаях, когда он обращается к некоторым темам русской литературы. Так, в его творчестве переосмыслена ситуация, восходящая еще к гоголевской «Шинели». Серию рассказов на эту тему: «Двое в одном», «На гвозде», «Депутат, или Повесть о том, как у Дездемонова 25 рублей пропало» - Ч. завершил «Смертью чиновника» и «Толстым и тонким». Главным объекто осмеяния в отичие от героев Гоголя, Достоевского стал маленьки чиновник. Знаменитая метаморфоза, которая происходит с «тонким», с его семейством и даже (элемент гротеска) с багажом, уже не вызвана грубостью или чествостью со стороны генерала. «Тонкий» подличает и пресмыкается, когда его к этому никто не вынуждает. Точно также ведет себя Червяков в «Смерти чиновнка», ценой собственой жизни, доказывающий свое право демонстрировать почтительность и собственное ничтожество перед «персонами». И «тонкий» и Червяков страдают не от унижения, а оттого, что их могут заподозрить в нежелании унижаться.
«Толстый и тонкий» написан в жанре «сценки», основные достижения Ч. – юмориста и сатирика – относятся именно к этому жанру. Сценка – картинка с натуры, короткий юмористический рассказ, комизм которого состоит в передаче разговора персонажей, - восходит к традициям Гоголя, Островского, Успенского, Слепцова. В духе поэтики сценки у Чехова – особые приемы краткости, сводящие к минимуму описания и пояснения. Заглавия – простые инезатейливые, называющие место действия, или предмет, вокруг которого строится действие («В бане», «Справка» и др.), реже иронические или пародийные заглавия («Злоумышленник», «Интелигентное бревно»). Фамилии героев – говорящие и забавные (полицейский надзиратель Очумелов, авторша драмы Мурашкина, фарнцуз Шампунь и др.). Главное в сценке – речь персонажей, одновременно правдоподобно-бытовая и смешная. В рассказах-сценках окончательно определяется характер чеховского юмора, разнообразные средства достижения комического эффекта.
Разнообразны проявления юмора в «Хамелеоне» (1884) и «Унтере Пришибееве» (1885). Простейшие формы комизма – нелепые фамлии (Очумелов, Пришибеев, Хрюкин), абсурдные словоупотребления и синтаксис в их репликах («Я человек, который работающий», «утоплый труп мертвого человека») – это разовые, точечные проявления смешного, но комический эффект достигается и с помощью композиции. Повторяемость, как бы запрограммированность поведения персонажей вызывает смех читателя. В «Хамелеоне» повторяется ситуация выяснения – пять ли шесть раз меняется ответ на этот вопрос, и столько же раз меняется реакция полицейского надзирателя, а в основе всех перемен его незыблемая уверенность в превосходстве «генеральского» над «прочим». В «Унтере Пришибееве» мировой судья, носитель реальной власти, пытается урезонать не в меру ретивого кляузника и усмирителя. На этот раз повторяется ситуация подавления («Где это в законе написано, чтобы народу волю давать?»). Проявления беспорядка, на которые реагирует Пришибеев, пестры и разновелики: кто-то поет песни, кто-то зажигает огни, кто-то смеется, но неизменно на защиту порядка выступает отставной унтер, добровольный доносчик и усмиритель.

При всех внешних психологических и социальных различиях Червяков, Хамелеон и Пришибеев оказываются абсолютно родственны на ином, глубинном уровне. В каждом из рассказов автор рассматривает очередную разновидность стереотипа, шаблона мышления и поведения. У каждого из них свое понимание «порядка», который заведен не ими и которы стоит всеми силами и любой ценой оберегать. Страшная власть застывших представлений, заставляющая человека мыслить и поступать по стандарту, столкновение носителей разных «правд» станут постоянными темами писателя. В основе юмора чеховских сченок лежат не просто наблюдательность, меткость деталей, а столкновение несовместимого – разных понятий, правил, мнений. Чехов великолепно чувствует множественность систем представлений, навязанных человеку его положением и как-то усвоенных и переработанных им.
Теплый юмор рассказов Ч. о детях основа на том же: в детском восприятии и мышлении примелькавшиеся вещи и поступки соотнесены с неожиданной шкалой мерок и ценностей: то, что привычно и узаконено во взрослом мире обнаруживает всю свою относительность: «Няня и мама понятны: они одевают Гришу, кормят и укладывают его спать, но для чего существует папа – неизвестно. Есть еще другая загадочная личность – это тетя. Она то появляется, то исчезает. Куда она исчезает? Гриша не раз заглядывал под кровать, за сундук и под диван, но ее там не было…» («Гриша»).
На смешение разлиных знаковых систем постоен юмор многих произведений Чехова. Смешно и то, когда человек силится показать непринужденное владение явно не до конца илипревратно освоенной им знаковой системой. Некстати приводимые цитаты, не к месту ввернутые ученые термины или возвышенные обороты, неправилно употребленные иностранные слова – как никто другой, Ч.-юморист начиная еще с «Письма к ученому соседу» подмечал и извлекал комический эффект из этих несуразностей поведения и мышления. Особенно часто Ч. извлекает комический эффект из ситуаций, связанных с невозможностью безошибочно сориентироваться в иерархическом мире разных чинов, званий и из недоразомений, вытекающих из этой социальной пестроты и неравенства. Другой источник комического – поглощенность отдельных людей своим, индвидуальным интересом, ходом мыслей, абсолютизация каждым этого своего. В «Драме» анекдотическое преступление совершается только потому, что герой-писатель больше всего хочет куда-нибудь скрыться от жары и разговором, а гостья непременно стремится прочитаь ему свою драму. В «Сирене» изображено существо зоологическое – чиновник- гурман, способный часами вдохновенно говорить о еде, а рядом с ним – уездный философ Милкин, «недовольный средой и ищущий цели жизни», слушающий рассказы о приготовлении блюд с презрительной гримасой.

Автор смеется над обоими героями, поглощенными столь разными жизненными устремлениями.
В юмористических рассказах 1884-87 Ч. нашел себя как художник. Они порождены уже не просто установкой смешить читателей, а комческим осмыслением главной чеховской темы – ориентации человека в окружающем его мире, попыток разобраться в нем, найти правду. Не просто различие между людьми, а их самопоглощенность и непонимание друг друга, отсутствие надежных ориениров – эти проблемы стали питательной почво для шедевров юмористики Чехова. Свои юмористические произведения Чехов объединил в сборники «Пестрые рассказы» (1886) и «Невинные речи» (1887).

Чеховский рассказ периода творческой зрелости уходит своими корнями в культурно-историческую память традиций анекдота и притчи. Однако и тот и другой жанр высказывания состоит в развертывании «положения, характеризующего нравы или человека». Анекдот в творчестве Чехова представлен широко. К ряду рассказов, «написанных в форме притчи», Однако новаторство гениального рассказчика состояло прежде всего во взаимопроникновении и взаимопреображении анекдотического и притчевого начал — двух, казалось бы, взаимоисключающих путей осмысления действительности. Жанровая совместимость анекдота и притчи объясняется тем, что при всей, казалось бы, диаметральной противоположности миросозерцательных установок их многое сближает, прежде всего коренная установка на устное бытование: греческое слово «анекдотос» переводится как «неопубликованный»; притча же первоначально носила характер изустного «учительства», адаптировавшего истины канонической мудрости. Центростремительность стратегии жанрового мышления порождает такие общие черты анекдота и притчи, как неразвернутость или фрагментарность сюжета, сжатость характеристик и описаний, неразработанность характеров, акцентированная роль «укрупненных» деталей, строгая простота композиции, лаконизм и точность словесного выражения. Легко заметить, что этот перечень составляют наиболее очевидные особенности поэтики чеховского рассказа. Сюда же следует причислить ключевую композиционную роль микродиалога, редуцируемого порой – как в анекдоте или притче, так и у Чехова – до единичной реплики одного из участников. Привлекая внимание блеском остроумия или, напротив, нелепостью, неуместностью, анекдотическое слово принимает непосредственное участие в движении сюжета, само может стать организатором эпизода, его эпицентром, «солью» анекдота. Оно сюжетно, тогда как слово притчи, стремящееся к простоте и смысловой прозрачности, ограничивающее себя посреднической функцией между цепью событий и осмысливающим ее сознанием, фабульно. Столь полярная противоположность речевого строя притчи и анекдота позволяет Чехову извлекать из их соседства эффект конфликтной взаимодополнительности. Жанровое своеобразие зрелого чеховского рассказа в том и состоит, что он не знает ни анекдота, ни притчи в чистом виде. То и другое жанровое мышление в результате взаимопроникновения и взаимокорректировки преображаются, давая новое качество, новую литературность: анекдот преодолевает догматизм притчи, притча преодолевает легковесность анекдота. Так и рождаются произведения, подобные притчевому анекдоту «Человек в футляре» (1898).

Объект чеховского юмора и юмористический метод автора с особой наглядностью выясняется в его рассказе 1885 года «Циник», первоначально называвшемся «Звери». Первоначальное заглавие указывало на объект чеховского юмора, последующее наименование намекало на своеобразие авторского подхода к изображаемому. «Циник», показывающий публике зверей в зоологическом саду, «объясняет» обитателей зверинца по новому, ему одному принадлежащему способу: он с «циническим» презрением вышучивает зверей, смирившихся с неволей и утративших свои природные свойства.

Чехов смеялся над людьми не только за тряпичность их натуры и за отсутствие протеста, но и за их низменность, за то, что по умственным и нравственным качествам своим многие из них не отличаются от господ положения, за то, что человек в них так же уступил свое место чину, состоянию, профессии, как и у сильных мира сего. Так, в рассказе «Толстый и тонкий» (первая редакция) оба антагониста одинаково смешны, потому что в равной мере представляют собою персонификацию чина, один — высшего, другой — низшего. В этом смысле коллежский регистратор в рассказах Чехова равен тайному советнику.

Словом, в юмористических рассказах молодого Чехова доктор, репортер или адвокат ничуть не выше частного пристава, мелкий чиновник — «мелюзга» и пешка — ничуть не лучше превосходительного туза, интеллигентный человек с рабьей душой не лучше самодура-купца, «хамелеон», пусть даже униженный, не лучше «торжествующей свиньи», «размазни» не лучше тех пиявок, которые пользуются их слабостью.

Ранняя литературная деятельность Чехова началась на страницах популярных юмористических журналов 80-х годов. Первый печатный рассказ Чехова «Письмо донского помещика Степана Владимировича к ученому соседу д-ру Фридриху» появился в № 10 журнала «Стрекоза» за 1880 год. В нем осмеиваются невежество и дикость донских помещиков-степняков. Тематика большинства ранних рассказов Чехова — мелочи обывательского существования. Характерны для этого периода рассказы «Перед свадьбой», «Петров день», «В вагоне» (1881), «Женщина без предрассудков» (1883), «Не в духе» (1884).

Главное в первых рассказах Чехова — комизм. Смешить читателя — такую задачу ставили все писатели-юмористы. Чехов разрабатывает разные жанры: тут и жанр шутливой сценки («За. двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь»), анекдоты (они вошли в сборник «И то и се»), рассказ-шутка («Жизнь в вопросах и восклицаниях», «Темпераменты»), фельетон («В Москве», «Осколки московской жизни»), комическая реклама («Перепутанные объявления», «Рекламные объявления»), рассказ-стилизация («Цветы запоздалые», «Драма на охоте»), вопросы и ответы («Вопросы и ответы», «Руководство для желающих жениться», «Что необходимо для того, чтобы нравиться женщинам»), подписи к рисункам. Чехов создает такие образцы юмористики, как «Жалобная книга», «С женой поссорился», «Хирургия», «Налим», «Экзамен на чин». ). В рассказах Чехова всегда можно найти что-то новое:повышенную моральную требовательность к герою,скрытую пародию на прежнюю ситуацию и т.п.Описания места действия-беглые,лаконичные,внешность и костюм персонажа тоже эскизны.Все дела определяются сущностью человека.Внимание-на создание ситуации,в к-ой проявляются истинные человеческие качества героя.Конец рассказа тоже лаконичен,действие обрывается довольно неожиданно.Но ситуация и поведение в ней героя заключает в себе предмет для долгих моральных размышлений и выводов. «Толстый и тонкий»(1883)-высмеивается добровольное холопство.Толстый намекает тонкому,что он искренне рад встрече с приятелем по гимназии,и тонкий ведет себя с ним как равный.Но как только узнает,что бывший приятель преуспел по службе,имеет две звезды,стал бледнеть и заискивать.В «Смерти чиновника»(1883) Червяков случайно чихнул в театре на лысину статского генерала,завязалась каниетль с извинениями,которая кончилась смертью чиновника.Чехов решительно выступал против модного в 80е годы преклонения перед «мужиком»,деревенским укладом жизни.Ответ на идеализацию мужика-«Злоумышленник»(1885).Денису Григорьеву невозможно втолковать,почему нельзя отвинчивать гайки на железнодорожных путях.У мужика своя логика,кроме неотложных хозяйственных потребностей ничего другого не может взять в толк.Показана пропасть между официальным законодательством и правосознанием народа,следователь и мужик-два мира,оторванные один от другого.С брезгливостью воспроизводит и квасных патриотов.Герои рассказов «Патриот своего отечества»(1883) и на «Чужбине»(1885)готовы попирать все иностранное и хвалить все русское.Два брата,славянофил и западник,комически сведены в рассказе «Свистуны».