Невроз переноса

 

Фрейд использовал термин «невроз переноса» в двух различных смыслах. С одной стороны, для обозна­чения группы неврозов, характеризующихся способ­ностью пациента формировать и поддерживать относи­тельно сцепленную, многообразную и приемлемую, с точки зрения Эго, группу реакций переноса (Фрейд, 1916—17). Истерики, фобии, обсессивно-компульсивные пациенты, следовательно, отдифференцированы от нар­цисстических неврозов и психозов. Пациенты последней группы были способны развивать реакции переноса только фрагментарно и спорадически и, следовательно, не поддавались лечению классическим психоанализом. Фрейд также использовал термин «невроз переноса» для описания регулярного явления реакций переноса паци-

 

– 215 –

 

ента, подвергающегося психоаналитическому лечению (Фрейд, 1905с, 1914с, 1916—17, ч. XXVIII).

Во время курса лечения можно наблюдать, как ин­тересы пациента все больше фокусируются на лично­сти аналитика. Фрейд (1914с, с. 154) отмечал, что на­вязчивое повторение невротического пациента представ­ляет собой не только безобидное, но даже полезное явление «в переносе, как на арене, на которой ему по­зволяется действовать почти без ограничений, оно по­кажет нам патогенные инстинкты, скрывающиеся в уме пациента». Если с ситуацией переноса обращаются долж­ным образом, то «мы преуспеем в получении нового значения всех симптомов болезни и в перемещении обычного невроза в «невроз переноса», с которым мы может работать терапевтическими методами». Невроз переноса берет на себя все черты болезни пациента, но это искусственная болезнь, и она податлива ко всем на­шим вмешательствам. Это новое издание старой болезни.

На ранней стадии психоаналитического лечения мы обычно видим спорадические транзитные реакции, опре­деленные Гловером (1955, с. 37) как «плавающие» ре­акции переноса. Если с этими ранними реакциями пере­носа обращаются должным образом, пациент разовьет более прочные реакции переноса. В клинике развитие невроза переноса проявляется в виде возрастания ин­тенсивности и длительности озабоченности пациента личностью аналитика и аналитическими процессами и процедурами. Аналитик и анализ становятся централь­ным делом жизни пациента. Не только симптомы па­циента и его инстинктивные требования вращаются во­круг аналитика, но и все старые невротические конфлик­ты мобилизуются и фрустрируются, фокусируются на аналитической ситуации. Пациент будет чувствовать этот интерес как некоторую разновидность и смесь любви и ненависти и как защиту от этих чувств. Если же преобладают защиты — значит, где-то ниже скрыта какая-то форма тревожности и вины. Эти реакции мо­гут быть интенсивными, взрывными, неявными или хро­ническими. В любом случае, стоит неврозу переноса раз установиться, как такие чувства становятся везде­сущими.

Путем должного обращения и интерпретации мы на­деемся помочь пациенту пережить и, в сущности,

 

– 216 –

 

вспомнить или реконструировать свой инфантильный невроз. Концепция невроза переноса включает не только Инфантильный невроз, но и более поздние его издания и варианты. Позвольте мне попытаться проиллюстри­ровать это клиническим примером.

Я буду использовать случай миссис К. (см. с. 171. Случай миссис К. рассматривается также в секциях 1.24, 2.651, 2.71, 3.25). Эта молодая женщина обрати­лась по поводу психоаналитического лечения в связи с тем, что в последнее время ее изводили навязчивые побуждения и идеи сексуальной связи с негром. Это чередовалось с ощущением того, что она «зомби» или тем, что она чувствовала пустоту, скуку, никчемность и депрессию. Недавно она вышла замуж за выдающегося человека почти на двадцать лет старше ее, которого она любила до замужества, а теперь чувствовала обиду и страх. Выделите, что ее воспитывала добрая, сума­сбродная мать-алкоголичка, которая то боготворила, обожала и баловала ее, а то, временами, забрасывала. Отец бросил ее, когда пациентке было полтора года, и три последующих замужества матери продолжались каждое около года. У нее были два брата, тремя и дву­мя годами моложе, которых мать игнорировала и за которыми присматривала пациентка. Они находились на ее ответственности, были ее компаньонами и ее со­перниками. Семья была очень бедна, множество раз меняла местожительство, и пациентка получила пло­хое образование. Когда девочке было 15 лет, ее мать настояла на том, чтобы она изменила свой образ жи­зни; и она, хоть и была застенчива, испугана и не­умела, проделала успешную карьеру как манекенщица. В двадцать лет миссис К. встретила и полюбила своего будущего мужа, который научил ее утонченной жизни, и за которого она вышла замуж спустя пять лет. Она была замужем два года, когда пришла по поводу про­хождения анализа. Теперь я попытаюсь кратко на­бросать основные этапы развития переноса при успеш­ном анализе, продолжавшемся четыре с половиной года.

Ее ранние реакции переноса состояли в настойчивом желании быть моей пациенткой, она фантазировала обо мне, что я — «вершина» среди аналитиков, и, следо­вательно, это гарантирует успешность анализа. В то же

 

– 217 –

 

время она опасалась, что я найду ее скупой, не­стоящей, непривлекательной или неподдающейся лечению. Она разрывалась между желанием, с одной сторо­ны, быть хорошей пациенткой и обнаружить все свои слабости, а с другой стороны — желанием быть люби­мой мной, быть сексуальной и умственно привлекатель­ной, а значит, скрыть свои дефекты. Я был для нее возмещением ее утраченного отца, если бы она стала моей фавориткой, то я бы делал для нее все то (что), чего не делал для всех остальных паци­ентов. Я был бы идеалом, неподкупным отцом, которым она могла бы гордиться, и также был бы преступным отцом, который удовлетворил бы ее инцестуозные желания. Очень рано эти неразбор­чивые побуждения сместились на меня, как на эдипо­ву фигуру. Это чередовалось с представлением обо мне как о неумолимом, неодобряющем идеализированном отце-пуританине.

Во время анализа мы коснулись попыток понять сильный стыд пациентки по поводу мастурбации, кото­рую она «открыла» только в 21 год и которая, как ка­залось, была без фантазий и с небольшим оргастичес­ким удовлетворением. Анализ ее стыда привел нас к осознанию того, что я был не только отцом-пуритани­ном, но также и фантастически чистоплотной ее матерью тех дней, когда ее обучали пользоваться туалетом. Чув­ства скуки и пустоты у миссис К. обнаруживали наличие защит против сексуальных фантазий, и они стали со­противлениями в анализе. Она боялась фантазировать, потому что фантазировать означает возбуждаться, а возбуждаться означает терять контроль и страдать не­держанием. В анализе это проявилось в виде нежела­ния продолжать разговор, когда она становилась эмо­циональной или возбужденной. Если бы я увидел ее плачущей или покрасневшей, я счел бы ее непривлека­тельной. Она каждый раз после сеанса убирала с по­душки бумажную салфетку, чтобы я не видел ее «ис­пачканной». Как я мог бы любить ее, если бы знал, что она грязная и отправляет туалетные функции. Я был или идеализированным, десексуализированным, детуа­летизированным отцом, который бросил ее грязную мать, или же я был требующей чистоплотной матерью, которая ненавидела своих грязных детей. Затем она

 

– 218 –

 

пересказала множество воспоминаний о том, что она видела свою пьяную мать голой и как ей показались отвратительными ее безобразные гениталии. Теперь она боялась стать похожей на свою мать или иметь внутри себя свою грязную мать, и ее ужасала мысль о том, что я буду презирать ее, как ее отец, бросивший мать. Она предпочла бы быть пустой, чем наполненной своей грязной матерью. Но пустота означает молчание и сопротивление в анализе, что эквивалентно быть пло­хой пациенткой. Здесь рабочий альянс и желание быть любимой отцом-аналитиком победили, и она стала спо­собна работать над тем, что скрывается за пустотой.

За пустотой пришло изобилие сексуальных фанта­зий, касающихся большого разнообразия оральных, сосательных, скопофилических действий, осуществляемых как активно, так и пассивно с запрещенным мужчиной. Мужчина был аналитиком или негром или арабом, который был как мазохистом, так и садистом. Она и ее партнер чередовались ролями. В это время я был не только ее сообщником в ее сексуальных приключениях, но я также позволял ей ненавидеть свою мать, что она и делала с удовольствием. В этот период анализа она с нетерпением ждала каждого аналитического сеанса, ненавидела уик-энды и даже окончание сеансов, в это время я стал основной темой ее фантазий, и освобождение от меня означало пустоту и скуку. Она чув­ствовала себя «подцепленной на крючок» мною и заражалась чувствами в моем присутствии и чувствовала себя бесцветной и унылой вне сеанса.

По мере того, как постепенно миссис К. осознавала, что мне определено анализировать ее, я не боюсь по­буждений и не испытываю отвращения по отношению к ним, она стала разрешать появляться более регрес­сивным импульсам. Мне, как ее отцу-покровителю, она осмеливалась рассказать случайные сновидения и фан­тазии орального сосания и садистских импульсов по от­ношению к феминным мужчинам и, в конечном счете, — к женщинам. По мере того, как она больше доверяла мне, она также осмеливалась чувствовать ко мне бо­лее примитивную ненависть и гнев. Ранее она могла чувствовать слабую враждебность по отношению ко мне как к критикующему отцу или осуждающей матери. Позже она могла ненавидеть меня как грабителя ее

 

– 219 –

 

«капрала», ее секретов и того ценного света, который она чувствовала в себе, который и давал ей уверен­ность. Она также могла любить меня как свое хорошее помещение денег, свою уверенность в будущем, свою гарантию против пустоты, мужчину, который дает ей суть. В это время я был также ее защитой против за­висти к пенису, будучи пенисом-мужчиной, которым она обладала.

На этой стадии анализа миссис К. была способна впервые испытать оргазм во время полового акта. Эта придало ей мужества осознать сильные гомосексуаль­ные чувства по отношению к своей маленькой дочери. Эту ситуацию она смогла осознать как повторение (с полной переменой ролей) своих детских импульсов по отношению к своей матери. Тот факт, что эти гомосек­суальные импульсы могли переживаться ею и не затра­гивать ее способности испытывать гетеросексуальный ор­газм, привел ее, в конце концов, к сильной зависти к пенису. Она могла бешено ненавидеть меня как облада­теля пениса, который «только и хочет, что воткнуть в любую дыру свою отвратительную штуку», которому наплевать на женщин, он оплодотворяет и бросает их. Когда пациентка стала способна выразить эти свои чув­ства и обнаружила, что я не был ни уничтожен, ни со­противлялся, она стала чувствовать, что я люблю ее и принимаю в любых условиях и состояниях — даже когда я не соглашаюсь с ней. Я стал ее внутренней армату­рой, реальной и постоянной — любящим, родительским, внутренним объектом. Теперь она могла позволить себе стать оперившейся матерью и женой и могла работать над своей ненавистью и любовью к матери без чувств того, что это может затопить ее. Случай миссис К. бу­дет описан более детально во втором томе.

Этот краткий набросок, даже будучи таким слож­ным, как это может показаться при прочтении, вне вся­ких сомнений, не дает всех реакций переноса пациент­ки. Однако это показывает, как я надеюсь, что симпто­мы пациентки, ее конфликты, импульсы и защиты фо­кусируются на аналитика и на аналитической процеду­ре и в большей степени перемещают ее первоначальный невроз. Неврозы переноса дают мне возможность наблю­дать и работать над конфликтами пациента при их непо­средственном проявлении. Переживания переноса живы,

 

– 220 –

 

жизненно реальны и приносят ощущение убежденности в аналитической работе.

В своем описании невроза переноса Фрейд (1914с) показывает, что ординарный невроз пациента «переме­щается» в невроз переноса. Анна Фрейд соглашается с ним (1928) и настаивает, что только структура такого рода заслуживает названия невроза переноса.

В клиническом материале, процитированном выше, можно наблюдать, как во время различных интервалов у миссис К. затруднения, связанные со мной, вытесни­ли первоначальный невроз. На некоторое время беспорядочные импульсы пациентки были сфокуси­рованы на мне и отсутствовали где бы то ни было еще. Ее конфликты, связанные с потерей контроля, были очень интенсивны во время сеанса и касались ее стра­ха «выплеснуть» наружу грязный материал, скрыть «за­пачканную» салфетку. Во время этого периода ее аналь­ные тревожности по отношению к аналитику исчезли не совсем, они ушли вглубь. По моему опыту, тот част­ный аспект невроза пациента, который становится ак­тивным и живым в ситуации переноса, будет ослаблен во внешней жизни пациента. Однако часто он просто бледнеет и становится относительно незначимым по сравнению с неврозом переноса — только чтобы снова появиться во внешней жизни пациента, когда в карти­не переноса появится другая доминанта. Например, беспорядочные фантазии миссис К. сместились на меня только на некоторый период жизни. Однако, когда ана­лиз сфокусировался на ее туалетных тревожностях и стыде, вернулись ее обсессивно-импульсивные идеи о темнокожем человеке.

Следует поднять другой вопрос, касающийся той степени, до которой невроз пациента может быть заме­щен неврозом переноса. По моему опыту, определенные аспекты невроза пациента перемещаются на некую фи­гуру из внешней жизни пациента, которая затем начина­ет функционировать как дополнительная фигура пере­носа. Например, многие из моих пациентов романти­чески влюблялись в женщин во время анализа. Это манифестация переноса, проявляющаяся во время ана­лиза, но вне его. Это будет обсуждаться в секции 3.84.

Вопрос о перемещении ординарного невроза пациен­та в невроз переноса затрагивает проблему того, что

 

– 221 –

 

происходит в анализе детей. Анна Фрейд (1928), Фрай­берг (1951), Кут (1953) утверждали, что маленькие дети манифестируют различные изолированные реакции переноса, но не развивают невроз переноса. Только после разрешения эдипова комплекса, в латенте, дей­ствительно очевидно развитие невроза переноса в аналитическом лечении детей. Анна Фрейд (1965) и Фрайберг (1966) недавно изменили свою точку зрения на этот вопрос. Более старшие дети действи­тельно развивают интенсивные, продолжительные, иска­женные реакции на аналитика, которые имеют сходство с неврозом переноса у взрослых. Эти реакции не пере­мещают старый невроз на том же самом уровне, как это происходит в анализе взрослых (см. Негера, 1966). Дет­ские аналитики — последователи Клейн — не делают различия между реакциями переноса и неврозом пере­носа и утверждают, что явления переноса у маленьких детей идентичны таковым у взрослых (Изаркс, 1948).

Гловер (1955), Нахт (1957) и Хаак (1957) описали, как определенные формы невроза переноса могут ста­новиться помехой при раскрытии инфантильного нев­роза и могут вести к тупику. Одной из наиболее частых причин этого является контрперенос аналитика, который невольно препятствует полному развитию реакций пере­носа пациента. Например, чрезмерная теплота со сторо­ны аналитика может препятствовать полному развитию враждебных реакций переноса. Кроме того, неполная интерпретация некоторых аспектов реакций переноса будет продуцировать затяжную тупиковую ситуацию. Этот вопрос будет обсуждаться более полно в последую­щих секциях.

Может встать вопрос: что делать для того, чтобы гарантировать невроз переноса? Ответом будет следую­щее: если аналитическая атмосфера является, по су­ществу, сочувствующей и приемлемой и если аналитик постоянно находится в поисках инсайта и интерпретиру­ет сопротивления пациента, невроз переноса будет раз­вит. Это будет рассмотрено и продемонстрировано более полно в секциях 3.7 и 3.9.

Классическая психоаналитическая позиция по отно­шению к неврозу переноса состоит в том, чтобы способ­ствовать его максимальному развитию. Признается, что невроз переноса предлагает пациенту наиболее важный

 

– 222 –

 

инструментарий для получения доступа к отвращению прошлых патогенных переживаний. Переживание ре­прессированного прошлого вместе с аналитиком и в аналитической ситуации является наиболее эффектив­ной возможностью для преодоления невротических за­щит и сопротивлений. Следовательно, аналитик будет прилагать усилия для того, чтобы гарантировать ситу­ацию переноса и предотвратить любое загрязнение, ко­торое может помешать его полному расцвету (Гринакре, 1954). Все включения личностных черт характера и до­стоинств аналитика будут расцениваться как факторы, которые могут лимитировать границы невроза перено­са пациента. Интерпретация является всего лишь мето­дом обращения с переносом, который позволяет ему идти своим собственным путем. В комбинации с эффек­тивным рабочим альянсом это приведет в конечном счете к его разрешению (Гилл, 1954; Гринсон, 1965а).

У отклоняющихся школ психоанализа — другой под­ход к неврозу переноса. Александер, Френч и др. (1946) переоценивают опасность, которую несут регрессивные элементы, и предлагают различные манипуляции с ситу­ацией переноса для того, чтобы избежать или ослабить невроз переноса. Школа Клейн впадает в противопо­ложную крайность и полагается почти полностью на интерпретации переноса, исключая что-либо еще (Клейн, 1932; Клейн ет. ал., 1952; Страки, 1934; Изаркс). Бо­лее того, они считают, что наиболее инфантильные и примитивные импульсы присутствуют в переносе с самого начала анализа и интерпретируют их немедленно (Клейн, 1961). В конце концов, оказывается, что личная история пациента совсем не важна, поскольку развития перено­са похожи у всех пациентов.

Прежде чем закончить теоретическое обсуждение переноса, следует отметить, что аналитическая ситуация и личность аналитика вносят свой вклад в реакции пе­реноса пациента. Это будет обсуждаться более деталь­но в части 4.