Игрушка
Игрушка Начало холодать. За окном, кажется, листья пожелтели. Дед встал поздно. В квартире он был один. Уже много лет никто, кроме него, здесь не живет. «Совсем п-п-память дырявая у тебя, старый», - сказал он, увидев на столе коробку. Позавчера приходила убираться внучка, просила что-то починить. Внучка всегда старалась подкидывать старику работенку. В коробке лежали туфли и крохотный тапочек с наполовину оторванной подошвой. На туфлях нужно было поменять набойки. Дед перевернул коробку, вывалил вещи на стол, затем надел очки с неровно перебинтованными душками, достал из кармана рубашки помятую пачку папирос и закурил. Кто-то звонил в дверь настойчиво и длинно. Под непрерывное жужжание звонка дед доковылял до прихожей и щелкнул дверным замком. - Пап, что за дела? – на пороге стояла женщина. Возраст не так давно начал клонить её спину, на матовом лице проступала старость, обнаженным лезвием поблескивал кончик носа, и в глазах таился животный, неутолимый голод. - П-п-проснулся только, - равнодушно ответил дед. - Ты опять куришь! А ну, дай сюда! Это тебе она притащила? Во тварь! Ты и так еле дышишь, - женщина вырвала у старика папиросу, - Вот так. Дверь захлопнулась. Гостья лисицей перескочила через старика и заторопилась на кухню. Дед снял со стены трость и короткими частыми шажками последовал за ней. - Слушай, пап, а сходить тебе за хлебом? Молоко, яйца там? Ай, ладно! не отвечай. Пап, у тебя осталось полбатона. Надо в магазин. Ещё молоко скисло. - Не надо ничего. - Слышишь, молоко скисло, полбатона осталось! Надо. Старик попытался возразить, но внутри непривычно кольнуло, и вместо слов вышло лишь сиплое мычание. - Ай, ладно! Я пойду? Деньги из серванта возьму. И водочки принести тебе, пап? Я быстро. Так и не успел ничего ответить дед. Топот в соседней комнате. Небольшое затишье, хлопнула дверца серванта, опять топот. Извиняясь, бахнула входная дверь. Скорее всего, до следующей дедовой пенсии гостья больше не придет. «Тить твою мать», - пробурчал старик, возвращаясь в комнату. Включил телевизор, сел к нему спиной за стол. До самого вечера он провозился с туфлями: поменял набойки, достал из серванта новые стельки, подогнал их под нужный размер, замазал все потертости и мелкие царапины, натер до блеска носы. Зазвонил телефон и старик поднял трубку: - Дедуль, привет! Ну чего там, как у тебя? - Сделал туфли. - Хорошо. Спасибо. Ты поел? Он промолчал. - Понятно. Я скоро приду. Старик повесил трубку, взял туфли и аккуратно положил их валетом обратно в коробку. Потом прошил подошву тапочка шелковой нитью, в серванте нашел нашивку-самолетик и бережно прикрепил её на тапочек. Самое время торжественно выкурить папиросу, а после задремать под колыбельную телевизора, сидя за столом. Деду снилось кино про немцев, ему снилось, как он пил свежее пиво, смеялся навзрыд и пускал кольца горького дыма любимых папирос. Старик всё ещё спал, когда вошла внучка. - Дед, проснись. Я принесла поесть. На столе стояла тарелка с картофельным пюре и двумя котлетами. Дед взял вилку. Изрытое морщинами лицо осветилось улыбкой, а молчаливые глаза вдруг заискрили так, что, казалось, сейчас пойдут слезы. Нос с одутловатой горбинкой слегка приподнялся. - Спасибо, - проскрипел старик. - Ты ешь, ешь. Девушка положила руку ему на плечо и тут же отняла её. Пока внучка взбивала подушки на постели, пока поливала цветы на подоконнике из бутылки, стоявшей там же, пока смывала тряпкой пыль на серванте и телевизоре, она изредка и скромно, как будто стыдясь, поглядывала на деда. - Вкусно была, дедуль? В ответ старик кивнул. Пустую тарелку внучка отнесла на кухню. - У тебя холодильник пустой, – начала внучка, когда вернулась в комнату, - Сейчас схожу в магазин. Ты что-нибудь хочешь, сладкого или еще чего? - Я мать отправил. Устало вздохнула внучка. - Зачем ты ей дал деньги? - Пускай. - Ты же сам знаешь, она не на то их потратит. - Тить твою мать. - Ладно, ничего, - вздохнула внучка, - Тут тебе правнук передал кое-что. Она поставила на стол картонную фигурку, похожую на человека, только квадратного, с двумя короткими антеннами на голове. Фигурка, не устояв и секунды на неровных ножках, повалилась на бок. - Эту игрушку он сделал для тебя. - Спасибо. Хорошая. Молодец. - Купи папирос. Ничего не ответила. Тогда старик злобно стукнул тростью по полу: - Купи. - Хорошо, ладно. Куплю. - Денег возьми. - Не надо, дед. - Возьми. - Я пойду. И вот девушка развернулась, и прозрачная спина, осанистая и хрупкая, всё отдалялась, исчезая в темноте коридора. - Я туфли сделал, - сипло окликнул её старик. - Спасибо, дедуль. Старик посмотрел на стол, где оставил коробку, но там не было ничего. - Ты взяла коробку уже? - Нет, а что? Надо? - П-п-просто спросил. - Хорошо. Я пойду, пока не поздно. - П-поздно. Иди домой. Завтра придешь. Никогда внучка не перечила деду, поэтому бесшумно вышла из квартиры. Нахмуренный, дед сразу же после её ухода начал обходить всю квартиру в поисках коробки. Коробка не нашлась, но усталость накатила невозможная: началась она с головы и затем медленно разошлась по всему телу. Старик свалился на кровать и уснул. Странный и путанный сон приснился ему. Этот сон крепко держал старика. Давно такого не было, чтобы дед ни разу не проснулся за целую ночь. Сначала приснилось ему рубцеватое, исполосованное рытвинами дерево с одиноким желтеющим листком на самой вершине. Поднялся ветер, который резким порывом оторвал листок и погнал его за собой. Вверх – уменьшалось дерево, уменьшался дом, рядом с которым это дерево росло и крепло. Около дома рыжая борода, слипшаяся и клочковатая, - такой показалась старая ограда сада. Рвануло вниз. Листок пролетал меж двухэтажных домов и пустых улиц, вдоль железной дороги с молчаливыми поездами. Он пролетел мимо оставленного мертвого сада, в котором повалилась яблоня и безлико бурлила на ветру сорная трава. Листок раскачивался, кружился, иногда замирал, вдруг набирал высоту, а потом резко падал, едва касаясь асфальта. По земле мимо листка, попрыгивая, покатила какая-то маленькая коричневая фигурка, легкая как сам листом. Потом листок рвануло вверх. Всё выше и выше. И вот он уже скользнул сквозь серые облака. И пропал. Синева неба осталась далеко позади, и за ней тут же раскинулась темная гладь непролазной ночи. - Деда, ну давай, залезай, - доносился голос правнука из-под стола, - Нас ждет целая галактика! Старик смеялся, но его басистое «бо-бо-бо» вперемешку с бурлящим грудным кашлем едва ли походили на смех. Мальчишка высунул голову и важно посмотрел на старика, тот замолчал, но улыбка не сходила с его лица. Правнук выпрыгнул из-под стола, притащил из кухни табуретку и снял с дедовой кровати покрывало: - Садись, деда, ты будешь моим штурманом. Как только я сяду в кабину, накрой наш корабль защитным полем. Чтобы метеориты нас не царапали. Старик подождал, пока правнук залезет под стол, затем накинул покрывало и сел на табуретку. - Нет, деда! Так не пойдет! Ты не весь звездолет накрыл. А как же твоя кабина? Ну-ка, накрой и себя защитным полем. Дед повиновался. - Готово? Так. Приготовиться к взлету! Сработало. Теперь, в кромешной темноте, они летели на звездолете по бесконечному черному океану. - Штурман, что видно впереди? - П-п-планета, - ответил дед. - Очень опасная. Там живут злые роботы. Не полетим туда. А дальше? - Метеорит. - Собьем его, он – угроза Земле! Бам! Нет метеорита. Что дальше? - Ещё планета. - Так это же и есть Земля. Ну что, летим на базу? - Летим. - Заходим на посадку! Мальчик начал трясти стол, раскачивал его сильно, и, наконец, деревянные ножки не выдержали, и стол, треща, покосился. Мальчик испуганными глазами посмотрел на деда и вылез из-под стола. Они, молча, стащили покрывало. - Прилетели, - виновато прошептал мальчишка. Старик вновь разразился басистым «бо-бо-бо». Смех солнечным светом лился из его груди, казалось, что именно он и греет, от него всё тепло и весь свет в комнате. Старик замолк, увидев, как в окне густела и, шипя, приближалась тьма. - Деда! – вскрикнул мальчик. Кашель бурлил, царапал горло деда. Стало трудно дышать. Он старался отвернуться от мальчишки, увидев его огромные и глубокие, полные ужаса глаза. Потом стало тихо и темно. Потом – свет, прозрачный и чистый. За окном шелестели листья под безжалостные удары капель дождя. Вокруг не было никого, но дед слышал голос мальчишки: - Деда, не печалься. Я тебе новый сделаю. Лучше будет. А если и не сделаю, то точно что-нибудь придумаю. Деда, прости меня, пожалуйста, и не грусти. Хорошо? Я тебе такое подарю скоро. Да! Я тебе подарю такое! Ты только подожди. Хорошо, деда? Мы же все равно будем опять играть? Я подарю в сто раз лучше, нашего звездолета. Тебе будет очень-очень весело!
Холодное утро. Что там за окном: осень, зима? Небо хмурое. Кажется, листья опали и остались лишь голые ветви. Кое-где земля покрывалась сединой. Наверное, ближе к зиме. Квартира старика дышит запахом странной смеси тлеющих листьев, клея и папиросного дыма, которым, пожелтев, пропитались мебель, стены, потолки. Что у старика нового? Раньше трость нужна была только для прогулок, теперь – для похода в туалет и на кухню. Коробка с обувью так и не нашлась. Сегодня пришла внучка, принесла старику чуть теплую кастрюльку борща. Она переступила порог дедовой квартиры, зазвонил телефон. - Алло, - трубку взяла внучка. - О! Привет, племяшка. Ты что это у деда? - Ну, а кому ещё быть у него? - Ха, тоже верно. Как ты? - Да лучше не спрашивай. - Ничего-ничего, всё наладится! А как дед? - Можно сказать, стабильно. - На улицу выходит? - После случая с собакой – нет. Все ещё нет. Голос на другом конце провода замолчал, потом послышался вздох: - Да… жалко его. - У меня на плите суп греется. - Я быстро, да. Что ему привезти? - Да ничего. Всё есть. - Хорошо. Ты молодец такая, хозяйственная. Передавай ему привет. Созвонимся. - Погоди. Ты когда приезжаешь? - Ничего не могу обещать. Приеду, как смогу. - Просто я не могу больше с ней воевать. - Мать гуляет? Так ты её, как в старые добрые, на замок и ключи отбери. - Отбираю, но она просит обратно. То у неё зубы болят, то к терапевту нужно. Не могу же я... - Вот баба! Столько ей лет, а она – одно и то же. Всю пенсию на водку. А по трезвости-то шелковая, да? - Да. - Но ты держись. Ладно, позвоню. - А с отцом поговорить не хочешь? - Да в другой раз. Но ты ему передавай привет. Ладно, до скорого. - Но… На другом конце гудки. Внучка бросила трубку, её глаза заискрились. - Кто звонил? – заикался старик. - Звонил твой… - девушка запнулась, но, выпрямившись, продолжила, - ошиблись номером. Вечером, когда внучка ушла, старик принялся рассматривать подарок правнука. «Смешной ты, человечек. Я тоже смешной, - приговаривал дед, - Я построю тебе дом». Он перерыл все коробки, залез в каждое отделенье серванта. Даже взобрался на верхнюю полку шкафа: для этого он потрудился вытащить из туалета тяжеленную лестницу. Везде – пусто, ни одной деревяшки или пустой коробки. Дом строить было не из чего. - Тить твою мать. Из рубашки старик достал папиросы, закурил. За окном черно. Не так давно прямо под окном у него была собственная беседка, в которой он строгал скворечники, красил велосипеды, пел матерные частушки внучке, пока та играла. А потом сказали, что сады, прилегающие к домам – государственные, надобно избавляться от несанкционированных построек. Каких-то пары минут хватило, чтобы не оставить и следа от его беседки и самодельных качелей, на которых катались сначала его дочь, потом внучка и даже, пусть и недолго, правнук. «Ты прости меня, человечек, - сказал про себя старик, взяв игрушку, - Завтра придумаю что-нибудь». Он затушил сигарету, обхватил игрушку обеими руками и сел в кресло. Картонный человек с глазами-пуговицами разного размера, казалось, зашевелил нарисованным ртом, почти улыбнулся. В ответ старик засмеялся своим трубным «бо-бо-бо» и вскоре заснул. В ту ночь снов у него не было. По крайней мере, он ничего не помнил. Он не мог вспомнить так же, как оказался в кресле, и очень удивился, обнаружив у себя в руках игрушку. Странный шум, похожий на грудной стон, переходящий в крик, доносился из кухни. Старик взял трость, встал, положил на стол игрушку и медленно вышел из комнаты. На кухне, покачиваясь, сидела дочь. - Доброе утро, папа, - она смотрела куда-то через старика, - Хочешь, выпьем? Полупустая бутылка водки стояла на краю стола. Не дожидаясь ответа, дочь дрожащей рукой потянулась к ней, но та ускользнула и, пошатнувшись, упала на пол. На полу появилась огромная прозрачная клякса, над которой искрились, подмигивая, осколки бутылки. Дед увидел на туфли дочери: заскорузлые, помятые, развалившиеся, но… с его набойками, которые он поставил на пропавшие туфли внучки. - Вон! – старик ударил тростью по полу. Женщина рассмеялась осатанелым скрежетом, закрыла кровавые глаза и опустила голову. Только тиканье часов нарушало тишину. Старик стукнул тростью сильнее. - Шёл бы ты лучше. Папа. Не спуская с женщины глаз, он приблизился к ней вплотную и ударил её тростью по плечу. - Тварь! – заревела женщина и, оттолкнув деда, вскочила. Пол захрустел. Сначала упала трость, потом упал старик. Распаленная женщина с криками «тварь, чтоб ты сдох!» вырвалась из квартиры. «Неужели это - подумал старик, - моя дочь?». Он силился, пытаясь встать. Распухшие, неестественно толстые ноги слабо подгибались и отказывались слушаться. Рубцеватое лицо молчало, лишь уголки губ упали к подбородку. «Она сейчас пойдет домой. Хоть бы мои не были дома». Он сжал дубовые кулаки, и, опираясь локтями, приподнялся. Ему удалось сесть и прислониться к стене. Ноги совсем онемели. Он подался вперед, достал трость и с её помощью подвинул тряпку на лужу водки. «Ничего, ничего, - поскрипывал старик, - Я только передохну чуть-чуть». Он закурил. Он не выпускал папиросу изо рта, пока вдруг не разразился давящим кашлем, которому, казалось, не было конца. Он попытался вдохнуть, но воздух с металлическим свистом едва проходил сквозь удушающий спазм ссохшегося горла: оно хрипело, рвалось. Папироса выпала изо рта. Ингалятор – лекарство от приступов – лежал в соседней комнате у кровати и добраться до него было невозможно. Тогда дрожащей рукой старик потянулся к бутылке с водой для цветов, стоявшей рядом, но уронил её. Воды сталось мало, когда старик всё-таки сумел взять бутылку и сделать первый жадный глоток. Кашель не прекратился. Он сделал глоток. Кашель не отпускал. Старик глотнул ещё, но поперхнулся и откинул бутылку прочь. Вода стекала по подбородку, шее, рубашка темнела. Разрастающаяся прозрачная лужа медленно затушила папиросу. Дыхание постепенно успокаивалось.
До самого вечера старик так и не смог подняться. Когда внучка увидела его полулежащим у входа на кухню, она вскрикнула. - Мам, ты чего? – зазвенел детский голосок из прихожей. - Поиграй в комнате! Сюда не ходи. Внучка помогла старику встать. Она что-то безостановочно говорила, говорила, но дед не слушал, не было сил. Девушка хотела обхватить его, чтобы помочь идти, он не дался: - Сам. Оставив внучку, старик зашаркал в свою комнату, где его нетерпеливо дожидался правнук. Как только дед показался в дверях, восторженный детский крик разлился по комнате: - Деда! Привет! А мы с мамой пришли, а тебя нет! «Бо-бо-бо», - рассмеялся дед и протянул распухшую руку-валун мальчику. Тот подошел ближе, шутливо ударил кулачком по дедовой руке. Деду подумалось: «Ещё вчера паренек был ростом не выше трости». - А ты играешь со своим роботом? – спросил мальчик. - Тебя ждал. - Что ж ты, и не назвал его никак? Роботам без имени, как людям без имени, – плохо. - Назвал. - И я тоже своего назвал. И как твоего зовут? - Боря. - Что ж это за имя для робота? - Хорошее. - Почему? - Потому что моё. - Смешной ты, деда! А я своего назвал «Бобо-2000», потому что... секрет! Давай поиграем? Они встали у подоконника, где одиноко покоился горшок с цветком, на котором все листья по краям ржавели. Мальчик взял дедовского робота и своего. - Мы приземлились на белой планете. Наша задача найти живых существ, для этого мы послали сюда наших лучших роботов. Что это впереди? О нет, это же чудовище, которое плюется кислотой, прожигающей броню роботов. Бежим! - Откуда роботы? – перебил дед. - О-о-о, это большой секрет, - мальчик уже забыл об опасном растении, прижал игрушки к груди, - Но тебе, деда, расскажу. Помнишь, мы пролетали на нашем звездолете планету со злыми роботами? Там были и добрые! Точнее, когда-то они были злыми, но потом я починил их, и они теперь совсем добрые. - Хочешь, возьми моего обратно. - Нет, деда, он твой новый друг. Чтоб скучно не было, понял? - П-п-понял. - Деда, а ты когда-нибудь выдел настоящих чудовищ? - Нет. - А оружие в руках держал? - Держал. - Ох, я тоже хочу! А какое держал? А когда? - Не помню - голос старика зазвучал как-то иначе, в нём было больше скрежета, как будто что-то внутри у него, давно заржавелое, двинулось вдруг и так же внезапно замерло, - На войне. - Расскажи про войну! Старик перестал улыбаться и, ничего не ответив, обхватил лишь своё морщинистое лицо и тихо загудел. - Ужин готов! – внучка позвала на кухню. Все трое ели за столом молча. Мальчик, задумавшись о чем-то своём, ковырялся в тарелке. Его мама посматривала на старика. А тот, потупив взгляд, медленно управлялся с макаронами. Ужин был окончен и мальчик отправился играть в комнату. Внучка спросила деда: - Что тут произошло? Старик не отвечал. Он достал из кармана рубашки мятую пачку папирос, закурил. Теперь пачка была пуста. - Дед, перестань делать вид, что меня тут нет. Что случилось? Ты упал или… - Купи курева. Он смял пустую пачку и кинул её на середину стола. Девушка нахмурилась. - Да, упал, - заикался дед. - Вот кого ты обманываешь? Нужно отобрать у неё ключи от твоей квартиры. - Не надо. Сам справлюсь. - Мне достаточно её дома. Я могу хотя бы здесь за ней не убирать? - Останься у меня с малым. - Нельзя. Мать, когда хорошая, сам знаешь, забывает закрывать входную дверь. Того и гляди вынесут всю квартиру. Нельзя. - Понимаю. Ну, ступайте. Мальчик, уходя, подскочил к деду и на прощанье ударил кулачком по руке-валуну. Ушли. «Вот вырос!», - подумал старик и засмеялся своим басистым «бо-бо-бо».
Нашептывала ночь, мутная и обрывчатая. Из приоткрытой форточки доносился стук колес. Лениво потикивали часы. Легкая дрожь пробежала по полу и поднялась, от чего зазвенел сервиз в серванте. - Ну, Борька, долго будешь дома-то сидеть? Отчетливо старик услышал чей-то очень знакомый голос, но глаза не открыл. Загрохотали стекла. Там, за окном, все громче озлобленно шипел ветер. «Показалось», - подумал он, ощущая, как холод потихоньку подбирается к груди. - Хватит дрыхнуть, старый! Не дай Божа задрыхнешься окончательно. Щемило сердце. Старик было потянулся к нему рукой, как вдруг на животе нащупал откуда-то взявшуюся игрушку. Дед открыл глаза и увидел её стоящей на одной ноге. Она наклонилась к нему, заморгала глазами-пуговицами, заговорила: - Подумаешь, пса разорвали твоего. Кого сейчас не рвут на улице? Ты лучше делом, наконец, займись. Обещал? Обещал! да сделать не торопишься. Ай, нехорошо! Старик попытался подняться. Тут же игрушка соскользнула с живота, брякнула на пол и больше не шевельнулась. Дед медленно опустил дрожащую спину на кровать. Ему казалось, что так и не заснул. Однако сон все-таки к нему приходил. В бесконечной темноте старик, окруженный тучей говорящих ртов, шаркал вперед, роняя временами трость, которая никак не хотела держаться в руке. В конце концов, холодный ветер вырвал её из рук. Рассыпчатые мысли, которые всё нашептывались его же голосом несмолкающими ртами, заставляли его постоянно ворочать головой. Лишь когда солнце начало вставать, он открыл глаза. Рыжеватые лучи неспешно скользили волнистыми полосами по кровати. Старик поднялся, взял трость, зашаркал было к серванту, но на полпути остановился. «Папирос больше нет», - промелькнуло в его голове, тогда он повернулся к окну, - «Внучка придет только вечером». «Нужно идти самому», - завлекающе прошептал кто-то. На подоконнике дед заметил игрушку. Нахмурившись, он поднял ее и забубнил: - Больше не приставай ко мне. Сделаю. Коробку найду и сделаю. Пока старик собирался, шаркая из комнаты в комнату и обратно, рыжеватых полос на кровати уже не осталось. В прихожей он понял, что надеть ботинки не сможет, а, значит, придется идти в тапках. У входной двери повис бесполезный собачий поводок, около которого дед простоял долго прежде, чем выйти из квартиры. А потом – улыбнулся чему-то, накинул шубу, щелкнул замком и вышел. Приподъездная лавка почти не изменилась, разве что на ней немного потемнела и кое-где облупилась краска. Дед вспомнил, как садился на лавку, отпускал поводок и наблюдал, как его пес резво скачет по двору. Подступившая внезапно горечь сковала горло, и лицо деда скривилось. Нужно было идти дальше. На улице, умаявшись за целую ночь, постанывал ветер. Старик шел медленно, едва переставляя ноги, неспешно тукая тростью по промерзшему асфальту. Движенье сковывал холод, но какое-то странное чувство внутри не давало замерзнуть. Незаметно замолкший ветер приказал деревьям застыть в приветственном оцепенении. Их ветви вперялись в затянутое облаками небо, которое дышало и торопилось высвободиться. И так хотелось дышать вместе с ним. Вдоль дороги тянулись зеленые заборы, редко стояли одноглазые столбы с задубевшими проводами. Одиноко шли люди с сигаретами в зубах, они шли мимо, безразлично, они покачивались, спотыкались об грязный желто-зеленый бордюр, матерились громко, сплевывали и садились в свои машины. Деду вспомнилось, как раньше на месте этой парковки рядками стояли бараки, а за бараками выращивали картошку, а левее были курятники, а чуть подальше пруд, туда слетались утки, а в километре от пруда тихо спало кладбище, а потом кладбище это перенесли, и то место заросло коноплей, и старику, как тогдашнему участковому, приходилось выкашивать её, но она всё росла и росла. Много в голове перемешалось у деда в эти минуты. Он дошел до магазина. За кассой стояла продавщица с заспанными глазами. Увидев деда, она вопросительно кивнула. Скрипящий голос старика после уличного холода совсем ослаб. Губы предательски склеились, не получалось выговорить и слова. - Рожай быстрее, - нетерпеливо брякнула женщина, - И без тебя утро дерьмовое. Старик в негодовании стукнул тростью по полу и замолчал. - Слушаю. - П-б-п… - Ну? Лицо старика покраснело, он ещё раз стукнул тростью, но сильнее. - Слушай, ты либо покупай, либо топай… - П-пива мне. - Возьми из холодильника. Но дед неотрывно смотрел в красные глаза женщины и не двигался с места. Продавщица недовольно цокнула: - За тобой холодильник стоит. Бери, какое надо, и давай сюда. - Не надо пива. Дай п-папи-пе-рос. - Кого? - К-кур… - Не поняла. Говори ты нормально, а то «кур» каких-то! - Сигареты! - А! Какие тебе? Дед указал дрожащей тростью на пачку папирос. - Одну тебе? Старик прикрыл глаза, кивнул головой. Женщина пожала плечами и равнодушно положила пачку на прилавок. Дед кинул сотню. Продавщица машинально взяла деньги, открыла кассу и хотела дать сдачу, но, подняв глаза, увидела лишь спину уходящего старика и положила деньги в кассу. Снаружи отчего-то стало темно и по-особенному тихо. Холод кусал пятки. Старик остановился, чтобы закурить, и в этот момент на тыльную сторону его белеющей, покрытой несмываемыми синяками руки легонько скользнула снежинка и тотчас превратилась в рассыпчатое озерцо. В следующее мгновенье через сито серых туч валом посыпались белые хлопья. Поднялся сильный ветер. От дома старика, еще секунду назад видневшегося впереди отчетливо, осталось лишь мутное очертание. Огонек папиросы безмолвно затух. «Так и не покурил», - с досадой подумал дед и уронил папиросу. Её почти сразу накрыло ворсистой белой простыней. Выругавшись, старик ускорился. Дорожку к подъезду плотно укутывал снег. Когда старик вошел внутрь, под облепившим тапки снегом оказались раскаленные иглы, которые разом воткнулись в полуживые ноги. С каждым шагом делалось больнее. Входная дверь оказалась незапертой. В прихожей дочь старательно намывала полы. Она никак не отреагировала на распахнувшуюся внезапно дверь. Только старик переступил порог, как женщина подняла голову и улыбнулась. - Папа! Я так испугалась, что тебя нет нигде. - Ты что тут делаешь? - Да просто проведать пришла. Узнать, как ты тут. А тут пришла – и на! нет никого. Перепугалась жутко. Слава тебе, Господи, всё с тобой в порядке. И чегой-то ты на улицу вдруг? Ты что, в тапках ходил в такую погоду? - Я тебя звал? - Гляжу, грязно тут у тебя. Пока новостей никаких от тебя не было, решила навести уборку. - Не надо твоей уборки. - А я тебе блинков напекла. Сходи, вон, на кухне лежат. Я сейчас мигом полы домою, а потом мусор вынесу. Хорошо? Но сначала ноги твои… принесу носки потеплее. Отвечать дочери не хотелось. Старик свалил искрящуюся от снега шубу, тряхнул головой и безразлично пошаркал на кухню. Сел за стол и прислонил к стенке трость. Опять закурил. В белых сумерках за окном ликовала молодая зима. И было в этом особенное счастье, тихое, тайное и теплое. - Ты куришь? Ну, тебе же совсем нельзя, – прошептала дочь. Дед нахмурился. - Во метет! – переобувая старика, не унималась дочь. - Что тебе, денег? - Нет, пап. Какие деньги, ну! Я к тебе просто так заскочила. Проведать, как ты у меня тут. Один. - Не надо мне. - У тебя в комнате – кавардак был. Я прибрала. Осталось мусор вынести. - Оставь. - Ну, кто у тебя будет убираться по-человечески? Эта, что ль? Бумажки с полу подобрать не сможет, не заляпавшись. Мусор вынесу и вернусь. Мигом. Дочь хватила ведро и вышла. Недокуренную папиросу дед затушил в пепельнице. Тарелка с блинами, накрытая целлофановым пакетом в испарине, дожидалась на середине стола. Дед хотел есть, но ком, спускающийся из горла к самому сердцу, долго не отпускал его. Он хмурился, руки не поднимались. Так и не притронулся к тарелке. А дочь вернулась скоро. Она остановилась у входа на кухню. Глаза её были полны воздуха и света. Где-то в глубине черных точечек блестел золотом порыв, чистый и бескорыстный. - Почему ты пьешь? – спросил дед. - А ты чего блинчики не кушаешь? Кушай давай, а то чуть теплые! - Почему ты пьешь? - Пап, ну что ты тут заладил… Всю ангельскую добродетель и свет золоченых глаз вдруг истерзало углём. На морщинистом лице дочери шрамами чернел волчий оскал. - Отвечай, - сказал дед. - Я – больной человек. Не тебе задавать мне такие вопросы! - Дура! Дочь швырнула ведро на пол и вышла из квартиры. - Тить твою мать. Эхом в голове старика разнесся голос дочери. Он вывернул громкость старого радио, стоявшего на столе. Динамик захрипел. Старик встал, поставил на место мусорное ведро и пошел к себе в комнату. Блины остались нетронуты.
На кухне тихо бормочет радио. В комнате посапывает телевизор. К нему спиной сидит за столом старик. Тут вошла в комнату раздосадованная внучка: - Дед, её нигде нету. - Ищи. - Я уже везде перепроверила. Вчера после ссоры с дочерью, чтобы отвлечься от режущих мыслей, старик занялся строительством дома для игрушки, своего робота Бори. Совсем отчаявшись найти где-то свободную доску, он снял из нижней части серванта один ящик и распилил его на мелкие дощечки. Из тех дощечек, что потолще, сообразились стены дома, из тонкой фанеры – пол и перегородки между комнатами, мебель: полки, столы, шкаф, стулья. Дом получился прост и скромен, но очень уютен. «И ванная, и кухня, и гостевая, и спальня тебе. Всё, как у людей, у тебя будет, Борь», - смеялся про себя дед, приспосабливая маленький значок, который привез ему из заграницы сын, в одну из комнат своего домишки. Только очень переживал старик из-за того, что лечь его Боре будет негде. На кровать не хватило дощечек. Он долго думал насчет этого. Решение давно пришло в голову, но рассматривать его всерьез не хотелось. «А жирно тебе не будет, Борь?» - молча сердился старик. Под размеры игрушки идеально подходила коробка из-под дедовой медали. Немного сомневаясь, старик мысленно прикладывал игрушку к коробке. «Точно, подходит», - подумал он и засмеялся опять. - «Ляжешь, Борь, в неё, как в гроб. Ладно, так и быть, пока получше чего не найду, поставлю. А потом отберу обратно». В последний момент он вспомнил и о входной двери, так что из дома нельзя было выйти. «Это ничего. По ночам ходить не будешь», - улыбался дед. Сегодня, когда работа над домом закончилась, его залакированные стены обсохли и потемнели, старик решил устроить праздничное заселение, но будущий жилец пропал. Дед искал его по всей квартире, потом к поискам присоединилась внучка, но тщетно. Старик сидел за столом, глядя на пустой домик и утомленно вздыхал. - Может его малый мой унес, дедуль. Найдём. Не расстраивайся. Звук проворачивающегося замка донесся из коридора. В комнату ввалилась дочь, скалясь ужимистой улыбкой. Она была пьяна, и старик это не сразу заметил, зато сразу заметила внучка. - Папа, а вот и добрый день! Опа! – увидев внучку, начала женщина, - Что ты тут забыла? - Мам, иди домой. Не сейчас. - Начальница нашлась. Шла бы ты сама отсюда! - Не надо при нём. - Я тебе вот что скажу… После появления дочери, дед гуще хмурился, чернел и, наконец, не выдержав, выпалил: - Молчать! Не сметь! - Конечно-конечно, пап, - дочь шатнуло в сторону, она свалилась на диван, но продолжила говорить, как ни в чем ни бывало, - Ты что-то совсем плох стал, но это всё из-за этой вот дуры. Стоит вся такая расфуфыренная, хлопочет по дому, туда-сюда бегает. Сама думает. Пап, а знаешь, что она думает-то? Приходит к тебе, старается для виду. А на уме-то: только поскорее бы мы с тобой сдохли. Сдохли, слышишь? Чтобы когда её мелкий засранец подрастет, чтобы было ему куда своих баб уродских водить. Вот и живёт, дни считает. - Мам, - внучка еле шевелила губами. - Не получится у тебя ничего, вот что я тебе скажу. Вдруг женщина вскочила с дивана, но устоять ровно не смогла – каблук на туфле был сломан. Это заметил дед. - Живет в доме, - продолжала женщина, - никому не нужная. Идиотка! Дура! - Уйди. - А то что? - Уходи отсюда, – с каким-то непривычным скрипящим отзвуком застонал старик, сам слабо понимая, кому он это говорит. Опять вернулся страшный кашель, который не давал дышать. Дед хрипел. - Ты его довела, тварь! Ты! – закричала дочь. Внучка ударила женщину, оставив на лице четыре глубоких красных полоски. Внучка вывалила её из квартиры и кинулась обратно к деду.
Через несколько часов кашель успокоился. Старик бредил, никак не признавал внучку. Она сидела рядом и плакала. Скорая ехала уже больше часа. - П-пенсию принесли? – сипел дед. - Да, принесли. - Ты врешь. Б-б-боря украл её. Найди Борю. Тить твою мать. - Какой Боря, дед? - всхлипнула внучка. - Ты п-прости меня, - старик положил изможденную дрожащую бурую руку на беленькую ручку девушки. - Что? - Коробка. - Какая коробка? Это ты про туфли? Да Бог с ними. - П-прости меня. Не доглядел. Мать украла. И Б-борю украла. - Дедуль, успокойся. Всё хорошо, - позвонили в дверь, и девушка пошла открывать. – Я сейчас вернусь. Пришел врач, начал осматривать старика. Проверил давление, послушал легкие и сделал укол. Старик продолжал спрашивать насчет своей пенсии, звать Борю, однако оставался недвижим всем телом своим, глаза его, налитые кровью, мутные, медленно затухали и пробуждались вновь. Потом врач сделал звонок, достал бумажку и начал что-то часто писать. - Оформляем, – заключил врач. - В смысле? – не поняла внучка. - Вашему старику нужно в больницу. - Как, в больницу? Но как же это… Врач отнял ручку от бумаги: - То есть, не поедете? Хорошо, дело Ваше. - Нет-нет, что Вы. Извините. Конечно. В больницу! - Хорошо, не нервничайте. В 68-ую поедем. - В 68-ую? Доктор, не надо в 68-ую. - Исключено. Не положено. - Пожалуйста, доктор. Может, мы как-то договоримся? – девушка начала копаться в сумке, достала оттуда тысячную. - Посмотрим, - ответил врач, убирая в карман деньги. Он сделал звонок, - В пульмонологический центр поедем. Ну, Вы знаете остальное? Соберите ему одежду, пару наволочек, простынь, клеенку, средства личной гигиены. Я пойду за каталкой. Скоро вернусь. Внучка проводила врача и вернулась к деду, который улыбался и завороженно глядел на пустую стену. - Дедуль, ты чего так странно смотришь? - Кино смотрю. Внучка посмотрела на стену с потускневшими обоями. - Какое? - Про немцев. Внучка заплакала, но старик не обращал внимания. У него пересохло в горле. «Хорошо, бы сейчас пива», - подумал он, закрыл глаза и слегка откинул голову, как будто сделал жадный глоток. Снова открыв глаза, он увидел хромающего к игрушечному дому Борю. Боря махнул старику рукой: - Что там у нас? Про немцев? А! Это я люблю, - сказал игрушечный Боря, перелезая через стену своего домишки, - Сейчас, устроюсь поудобней и будем смотреть. Ну, ты и кровать мне сообразил, старый. Но ты не думай, мне нравится. Спасибо. А ты же пива хотел, попроси принести. - Купи нам пива, - прошептал старик. - Кому, нам? Ладно… Хорошо, дедуль. - Возьми деньги, - старик показал на сервант, - П-пенсию принесли? - Нет. - Тить твою мать. У меня гости. Боря пришел. - Дедуль, да что с тобой? Ты меня пугаешь! - Вон, - старик указал на домик со стола, - В домике. Там ничего не было. Внучка осмотрела домик дважды. Она взяла его, вернулась к деду и вложила ему в руки. - Видишь, дедуль, ничего. Никакого Бори. - Спрятался. Б-боря, - пробурчал дед, отдавая обратно внучке домик, - Снеси малому. - Хорошо. Потом вернулся доктор, и вместе с внучкой они погрузили старика на каталку, а после и в машину с красными полосами и крестами по бокам. - Я поеду с вами, - сказала внучка. - Разумеется, - ответил доктор. Подул сильный ветер, белый порох поднялся с сугробов. На плечо врачу упал зеленый листок. Старик был слаб, он указал на врача и замычал. - Что? – встревоженно спросил врач и приблизился. Старик опять указал на листок, и врач смахнул его: - Спасибо. Так, поехали. Ну, девушка, вы с нами? У внучки зазвонил мобильный телефон. - Алло, Маргарита Алексеевна? – звучал голос в трубке. - Здравствуйте, да. - Здравствуйте. Я – Надежда Геннадьевна, воспитательница из детского садика. Дело в том, что Сашу никто не забрал, а садик закрывается. Не могли бы Вы как можно скорее прийти? - О Господи! Простите. Хорошо, конечно. Скоро буду. Извините. Внучка почти хватилась бежать, но опомнилась и начала кому-то звонить. Не берут. Она набрала снова и снова. - Девушка, нам долго Вас ждать? – спросил врач. - А не могли бы мы заехать по дороге в детский сад? - Мы что Вам, такси? Нет, исключено. - Подождите тогда буквально десять минут. Мне сына нужно забрать. Тут недалеко. Десять минут. - Девушка, не положено. Приезжайте завтра. - А вещи? - Всё завтра. Ей хотелось попрощаться до завтра со своим дедом, но он, как показалось, заснул. Ей не хотелось его тревожить, и она, молча, забралась к деду, поцеловала его восковой лоб и вышла обратно: - До свидания. - До свидания. Врач закрыл двери, и машина с красными крестами по бокам двинулась, вскоре скрывшись из виду. Девушка заторопилась к сыну.
*** Зима шла бесконечно долго, но сегодня отступила, и впервые за много недель выглянуло солнце. Таяли сугробы, текли ручьи. На ветках стали пока опасливо и тихо набухать почки. Игривый лучик солнца коснулся подоконника и пробудил осу. - Смотрите! – зазвенел детский голосок, - Оса! В комнате, где пахло по-новому пластиком и молчаливо воском, было непривычно людно. Мальчик потянул за руку свою маму и зашаркал тапочками, на одном из которых блестел самолетик. И вот стали у окна, и вот мальчик показал на подоконник: - Мама, смотри! Видишь? - Вижу, вижу, - заулыбалась мама, она прикрыла глаза рукой от теплого солнца. - Ну, ты не смотришь! - Смотрю. Оса, да. Маму мальчик отпустил скоро. После потянул за собой гостей, сидящих за столом. - Смотрите-смотрите! - Видели! - Видели! Все собрались, сели за стол и первым делом выпили, но никто не чокался. Потом ели блины, но скромно. Потом помолчали. Ещё выпили. - Уже сороковой день пошел, а всё вижу, как он тут сидит за столом, курит да возится с аппаратурой какой-то, - с тоской и треском в глазах проговорил мужчина, и одутловатая горбинка на носу его чуть-чуть приподнялась, - Золотые руки были. И ведь для детей своих старался. Будем и мы, дети, стараться так, чтоб ему не стыдно было за нас там. Смотрит, наверное, сейчас и улыбается. - А я ещё совсем дитё, - не к месту добавила женщина, сидящая рядом. - Ты-то – да, судя по твоим выкрутасам. Тут же потрескивала свечка, и когда мужчина закончил говорить, он неосторожно двинул рукой и немного опалил волосы: - Всё-то старик видит. И рассмеялся, и заплакал. Прикрывал лицо, сжимал губы, старался удержать подбородок. Вздыхал горько. - Мама! – закричал мальчик, - Я нашел за батареей Борьку! Он поднял высоко над головой игрушку, из окна на неё блеснул последний солнечный свет. Больше солнце так и не вышло из-за облаков. К вечеру люди разошлись. Мальчик пришел домой. За ним ввалилась сгорбленная женщина с потухшими глазами. Последней же вошла мать мальчика, закрыла дверь на замок. Она зашла в спальню и увидела, как сын кладет дедову игрушку в игрушечный домик. - Мам, теперь в домике двое жильцов. Бобо и Борька. - Пора идти спать. И мальчик молча повиновался. Когда он лег в постель, мать подошла к нему и поцеловала в лоб, пожелала спокойной ночи, а потом легла сама, чувствуя какое-то необъяснимое тепло, которому она кротко улыбнулась и крепко уснула.
|
