ФРАНКО ПАССАТОРЕ

"ВЫКЛАДЫВАЕТ КАРТЫ НА СТОЛ"

Настаивая в предыдущей главе на сохранении народных сказок в играх, стимулирующих воображение, я вовсе не хотел этим сказать, что сказочный элемент должен присутствовать неукоснительно. Наряду с "картами Проппа" могут существовать и другие, используемые иначе, но не менее продуктивно.

Приведу в качестве примера великолепную игру, которую придумали Франко Пассаторе и его друзья из ансамбля "Театр - Игра - Жизнь". Игра называется "Выложим карты на стол". В книжке, озаглавленной "Я был деревом (а ты конем)" ("lo ero l'albero (tu il cavallo)", Guaraldi, Bologna, 1972), эта игра описана теми, кто ее придумал, - Франко Пассаторе, Сильвио де Стефанис, Аве Фонтана и Флавией де Лучис - в главе "Сорок с лишним игр для школьной жизни"; там, на странице 153, мы читаем:

"Игра состоит в том, чтобы коллективно придумать и

проиллюстрировать рассказ. Толчок к рассказу может дать

специальная колода карт, подготовленная "воодушевителем" игры

путем наклеивания на пятьдесят картонных карточек разнообразных

картинок, вырезанных из газет и журналов. Прочтение этих картинок

всякий раз иное, ибо каждая карта может быть связана с предыдущей

лишь путем вольных ассоциаций и в любом случае благодаря игре

фантазии. "Воодушевитель", сидя в окружении детей, предлагает

вытащить из колоды, не глядя, одну карту; вытащивший карту

начинает интерпретировать рисунок, остальные внимательно слушают,

готовясь продолжить интерпретацию, - возникает коллективное

творчество. То, что первый ребенок будет рассказывать, явится

материалом для наглядного изображения первой части истории - с

помощью красок или в виде коллажа на белом фоне, на специальном

стенде. Сосед, которому достанется продолжить рассказ,

интерпретируя следующую карту, должен связать свою часть с

предыдущей и проиллюстрировать дальнейший ход повествования

рисунком или коллажем, расположенным рядом с уже начатым. Игра

длится до тех пор, пока не обойдет всех участников, причем на

последнего рассказчика возлагается задача придумать конец. В

результате получается длинное панно-иллюстрация, глядя на которое

дети могут свой коллективный рассказ перерассказать".

Когда эта игра-зрелище описывалась в книге, она еще нигде не проводилась. Но с тех пор, надеюсь, уже сотни ребят "выложили карты на стол" и дали взрослым "воодушевителям" достаточно пищи для размышлений.

На мой взгляд, это прекрасная игра. Настолько прекрасная, что я хотел бы быть ее автором. Но я не завистлив - хорошо, что ее придумали Франко Пассаторе и его друзья. Я видел, как они работали в Риме во время праздника газеты "Унита". Они неистощимы на выдумки; игр, стимулирующих воображение, у них множество, и свою технику "воодушевления" они опробовали в десятках экспериментов. Например, они дают играющим три ничем не связанных между собой предмета: кофеварку, пустую бутылку и мотыгу, и предлагают найти им применение - придумать и разыграть какой-нибудь эпизод. Это почти то же, что рассказать историю на основе трех слов, - впрочем, нет, намного лучше: ведь реальные вещи - гораздо более прочное подспорье воображению, нежели слова, их можно осмотреть, потрогать, повертеть в руках, это будит воображение, рассказ может родиться благодаря случайному жесту, звуку... Коллективный характер игры лишь содействует ее живости: вступают в соприкосновение и творчески сталкиваются разные натуры, опыт, темперамент, приходит в действие критическое начало группы в целом.

"Театр - Игра - Жизнь" верит в вещи. Например, чтобы заставить детей рисовать, каждому выдается таинственная коробочка: в одной - ватка с запахом бензина, в другой - леденец, в третьей - что-то пахнущее шоколадом. Ведь вдохновение может прийти и через нос.

Что бы в этих играх ни происходило, дети всегда выступают одновременно как авторы, актеры и зрители. Ситуация содействует развитию творческого начала ежеминутно и в самых разных направлениях.

СКАЗКИ "В ЗАДАННОМ КЛЮЧЕ";

Ради игры "Выложим карты на стол" мы на время расстались с народными сказками. Давайте, однако, вернемся к ним напоследок еще раз, чтобы описать один технический прием. Возможно, этот разговор надо было завести раньше, до того, как мы остановились на "функциях" Проппа. Это было бы правильнее. Но исключения из правил тоже нужны - где это видано, чтобы грамматика обходилась без неправильностей! С другой стороны, техника, о которой пойдет речь, может быть с успехом применена и к самим "картам Проппа", а те в свою очередь будут содействовать ее уяснению.

Внутри каждой сказочной "функции" возможны, как уже говорилось, бесчисленные варианты. Но техника варьирования применима и ко всей сказке в целом, ведь вполне можно себе представить ее в ином ключе, транспонировать ее из одной тональности в другую.

Возьмем такую фантастическую тему: "Расскажите историю волынщика из Геймлина, но местом действия должен быть Рим 1973 года". Чтобы история зазвучала в новом ключе (точнее, в двух новых ключах, временном и пространственном), мы должны порыться в старой сказке и поискать место, с которого можно было бы начать модуляцию. Рим 1973 года, заполоненный крысами, можно вообразить, даже не особенно впадая в абсурд. Но зачем? Рим действительно заполонен, но не крысами, а автомобилями: машины запрудили все улицы, загромоздили малые и большие площади, они залезают на тротуары, пешеходам не пройти, детям негде играть. Таким образом, в нашем распоряжении оказывается фантастическая гипотеза, влекущая за собой в сказочную схему большой кусок реальности, - что может быть лучше? Вот примерная канва повествования в новом ключе:

Рим наводнен автомобилями. (Тут полезно было бы поупражняться

- изобразить автомобильное "наводнение" по-сказочному, со

стоянками аж на куполе собора святого Петра, но нет времени.)

Тому, кто придумает выход из отчаянного положения, мэр обещает

награду и собственную дочь в жены. Является к мэру волынщик, один

из тех, что бродят со своей волынкой по Риму накануне рождества;

он согласен освободить Великий город от автомашин, если мэр

пообещает, что самые просторные площади Рима будут отданы детям

для игр. Ударили по рукам. Парень заиграл на своей волынке. И со

всех сторон, из всех районов, кварталов, предместий, из всех

закоулков за волынщиком потянулись автомобили... Волынщик

направляется к Тибру... Но тут автомобилисты - на дыбы (они тоже

по-своему правы, ведь автомашины - плод человеческого труда,

губить их вроде бы нехорошо). Волынщик спохватывается и меняет

маршрут, направляется в подземелье. Под землей автомобили смогут и

ездить, и стоять, предоставив городские улицы и площади детям,

банковским служащим, торговцам овощами...

В одной из предыдущих глав мы уже изобразили Золушку в "межпланетном ключе", а Нино и Риту - в миланском. Теоретически возможностей для придумывания таких "ключей" сколько угодно. Все они или почти все подразделяются по принципу времени и места.

Старая сказка в новом ключе, приспособившись к новому типу исполнения, неожиданно зазвучит в совершенно необычных тональностях. В ней может даже объявиться "мораль", которую мы примем, конечно, если она будет органична и правдива; мораль никогда не следует навязывать сказке насильно только потому, что мы бы этого хотели.

В одной средней школе, где в результате "бюрократического" подхода к изучению "Обрученных"* (пересказы, разбор предложений, опросы, сочинения) царила довольно-таки унылая атмосфера, ребята сперва отнеслись к моему предложению изложить содержание романа в современном ключе без особого восторга. Но, обнаружив, какие в предлагаемой игре таятся возможности, - кстати, все, не сговариваясь, провели параллель между мандзониевскими ландскнехтами и нацистами, - они взялись за дело вполне серьезно.

______________

* "Обрученные" - роман итальянского писателя Алессандро Мандзони (1785-1873). - Прим. перeв.

Лучия (в новом варианте - работница текстильной фабрики) все

там же, в ломбардской провинции. Но время действия - 1944 год, год

нацистской оккупации, и Ренцо вынужден уйти в партизаны, иначе бы

его угнали в Германию. Чуму заменили бомбежки. Местный князек,

досаждавший Лучии своими ухаживаниями, оказался не кем иным, как

местным главарем "черных бригад". Священник дон Аббондио остался

верен себе, никак не мог решить, на чьей он стороне, с партизанами

или с фашистами, с рабочими или с хозяевами, с итальянцами или с

чужеземцами. "Безымянный" превратился в крупного промышленника, в

прошлом пособника фашистского режима, а теперь, во время

оккупации, предоставившего свою виллу беженцам, людям, оставшимся

без крова...

Не думаю, чтобы Алессандро Мандзони, окажись он с нами, был бы в претензии за то, как ребята обошлись с его героями. Наверное, только помог бы им чуть тоньше оттенить некоторые аналогии. И лишь он один мог бы подсказать реплики, подходящие для новой ситуации дону Аббондио.