Глава восемнадцатая, в которой снова появляются Пугало и мисс Ангориан

 

На следующее утро они открыли цветочную лавку. Как и указывал Хоул, вести дело оказалось проще простого. Каждый день с утра пораньше нужно было всего-навсего открыть дверь, повернув ручку вниз лиловым, и выйти в клубящийся зелёный туман нарезать цветов. Вскоре это вошло в привычку. Софи брала трость и ножницы и ковыляла по кустам, болтая с тростью, нащупывая ею дорогу или пригибая ветви с особенно удавшимися розами. Майкл изобрёл приспособление, которым страшно гордился. Это было большое жестяное корыто с водой, которое летало по воздуху за ним по пятам. Человек-пёс тоже ходил с ними. Он резвился, носясь по мокрым лужайкам, охотился на бабочек или пытался изловить крошечных ярких птичек, кормившихся нектаром. Пока он носился, Софи нарезала целые охапки высоких ирисов, лилий, оранжевых цветов с толстыми кожистыми лепестками, ветви голубой мальвы, а Майкл нагружал своё корыто орхидеями, розами, звездчатыми белыми цветами и сияющими киноварными — всем, что привлекало его взгляд. Обоим это страшно нравилось.

Потом, пока ещё не слишком жарко, они уволакивали дневной запас цветов в лавку и расставляли их в пёстрой коллекции горшков и вёдер, которые Хоул раскопал во дворе. В качестве двух из них служили семимильные сапоги. Пожалуй, ничто на свете, думала Софи, пристраивая в сапоги пучки гладиолусов, ничто на свете не могло бы яснее показать, насколько Хоул остыл к Летти. Ему даже стало всё равно, возьмёт Софи семимильные сапоги или нет.

Пока они собирали цветы, Хоул почти всегда успевал исчезнуть. И ручка тогда оказывалась повёрнута вниз чёрным. Возвращался он обычно к завтраку — по-прежнему в чёрном и с мечтательным видом. Который из костюмов скрывался под чёрным обличьем, чародей Софи так и не сказал. «Я в трауре по миссис Пентстеммон», — твердил он. А если Майкл или Софи спрашивали, почему он всегда уходит в одно и то же время, да ещё и в такое странное, Хоул делал обиженное лицо и пожимал плечами: «Хотите пообщаться с учительницей — ловите её до уроков». И на два часа исчезал в ванной.

Тем временем Софи с Майклом облачались в лучшие наряды и открывали лавку. На лучших нарядах настаивал Хоул. Он заявил, что это привлечёт покупателей. Софи в ответ настояла на том, чтобы у всех были фартуки. И вот миновали первые дни, когда жители Маркет-Чиппинга просто глазели в витрину, а внутрь не входили. Теперь лавка стала очень популярной. Люди, которых Софи знала всю жизнь, стали приходить и закупать цветы целыми охапками. Никто не узнавал Софи, и ей становилось всё страннее и страннее. Все думали, будто она старенькая матушка Хоула. Но этим Софи была уже сыта по горло. «Я его тётушка», — объявила она миссис Цезари. Её стали звать тётушкой Дженкинс.

Когда в лавке появлялся Хоул — в чёрном фартуке в тон костюму, — торговля обычно была в разгаре. Хоул подхлёстывал её ещё пуще. Именно тогда Софи окончательно уверилась, что чёрный костюм — на самом деле тот, заговорённый, серый с алым. Если Хоулу случалось обслуживать какую-нибудь даму, она непременно уходила, купив по меньшей мере вдвое больше цветов, чем просила. Как правило, Хоул морочил покупательницам голову настолько, что они уносили вдесятеро больше. Скоро Софи обнаружила, что дамы заглядывают в лавку, но не заходят, если видят внутри Хоула. Винить их было не в чем. Когда хочешь всего-то розочку в петлицу, едва ли обрадуешься, оказавшись владелицей трёх дюжин орхидей. И когда Хоул решил проводить целые часы напролёт в сарайчике на заднем дворе, Софи не стала уговаривать его вернуться в лавку.

— Не спрашивайте, и так скажу: я строю укрепления против Ведьмы, — объяснил он. — Когда я всё закончу, сюда ей хода не будет.

Иногда возникали сложности с нераспроданными цветами. Софи было больно видеть, как они вянут за ночь. Она обнаружила, что цветы остаются совершенно свежими, если с ними разговаривать. Тогда она стала подолгу болтать с цветами. Она попросила Майкла сделать ей снадобье для подкормки цветов и вовсю экспериментировала, ставя вёдра в тазики и пряча кадки с водой в нише, где когда-то украшала шляпки. Оказалось, что некоторые растения можно хранить несколько дней. Разумеется, это вдохновило Софи на дальнейшие опыты. Она разгребла золу во дворе и посадила там кое-какие растения, страстно над ними бормоча. Так ей удалось вырастить розу цвета морской волны, что очень её порадовало. Бутоны были почти чёрные, а когда цветы распускались, лепестки всё синели и голубели и в конце концов становились почти такого же цвета, как и Кальцифер. Это так восхитило Софи, что она утащила из мешочков под балками горстку корешков и попробовала прорастить и их. Софи говорила себе, что в жизни не бывала так счастлива.

Это была неправда. Что-то шло не так, только Софи не понимала, что именно. Иногда ей казалось — всё из-за того, что в Маркет-Чиппинге никто её не узнает. Сходить навестить Марту Софи не осмеливалась: а вдруг Марта тоже её не узнает? По той же причине она не решалась вывалить из семимильных сапог цветы и отправиться к Летти. Софи была ненавистна самая мысль о том, что сёстры увидят её старухой.

Майкл постоянно бегал к Марте с букетами вчерашних цветов. Иногда Софи думала, будто всё дело в этом. Майкл был так счастлив, а она всё чаще и чаще оставалась в лавке одна. Но дело было и не в этом тоже. Софи нравилось самой продавать цветы.

Временами ей виделось, что беда в Кальцифере. Кальцифер скучал. Делать ему было решительно нечего — знай води себе замок по лужайкам и вокруг всяческих озёр и прудов и заботься о том, чтобы каждое утро он оказывался в новом месте с новыми цветами. Когда Софи и Майкл возвращались с грузом свежих цветов, навстречу им неизменно высовывалась нетерпеливая голубая физиономия.

— Хочу поглядеть, как оно там, — говорил он.

Софи носила ему жечь вкусные душистые листья, отчего в комнате в замке пахло едва ли не так же сильно, как в ванной, но Кальцифер твердил, что нужно ему не это, а общество. А они уходят на целый день в лавку и оставляют его одного.

Поэтому Софи попросила Майкла по крайней мере час каждое утро работать в лавке одному и приходила к Кальциферу поболтать. Она изобретала всяческие игры на догадливость, чтобы Кальциферу было чем заняться, пока её нет. Но Кальцифер по-прежнему брюзжал.

— Когда ты наконец расторгнешь мой договор со Хоулом? — допытывался он.

А Софи только отмахивалась.

— Я над этим работаю, — говорила она. — Уже скоро.

Это была неправда. Софи и думать забыла о договоре и вспоминала о нём только по необходимости. Сопоставив то, что сказала ей миссис Пентстеммон, с тем, что она слышала от Хоула и от самого Кальцифера, она обнаружила, что сделала совершенно определённые и довольно-таки страшные выводы о сути сделки. Она была уверена, что если договор расторгнуть, то конец обоим — и Хоулу, и Кальциферу. Хоул, может быть, и заслуживал этого, но Кальцифер — нет. А поскольку Хоул трудился не покладая рук над тем, чтобы уйти от остатка Ведьминого заклятья, Софи не хотелось ничего делать, раз она всё равно ничем не может помочь.

Иногда Софи думала, что это человек-пёс её расстраивает. Он был необычайно печальным существом. Радовался жизни он только тогда, когда каждое утро носился по зелёным лужайкам. Всё остальное время он таскался по пятам за Софи, тяжко вздыхая. А поскольку Софи и ему ничем не могла помочь, то была только рада, когда ко дню Середины лета становилось всё жарче и жарче, и человек-пёс всё больше лежал в тенёчке во дворе, вывалив язык.

Между тем посадки Софи принесли презабавные плоды. Лук превратился в крошечную пальму, и на нём созрели орешки, пахнущие луком. Из другого корешка получилось нечто вроде розового подсолнуха. Не прорастал только один. Когда он наконец выпустил два круглых зелёных листочка, Софи уже вся извелась — так ей было интересно, что же из него вырастет. На следующее утро росток стал похож на орхидею. У него были заострённые листья в бордовую крапинку, а из середины торчал толстый длинный стебель с большим бутоном. Назавтра Софи оставила свежие цветы в кадке и побежала поглядеть, как у него дела.

Бутон распустился, и получился розовый цветок, действительно похожий на орхидею, но на орхидею, на которую наступил слон. Она была совсем плоская и крепилась к стеблю сразу под его закруглённой верхушкой. Из круглой розовой сердцевины росли четыре лепестка — два смотрели вниз, а два — в стороны. Софи глядела на орхидею, и тут густой аромат весенних трав подсказал ей, что Хоул тихонько подошёл сзади и стоит там.

— Что это за штука? — спросил он. — Если вы хотели вывести ультрафиолетовую фиалку или инфракрасную герань, у вас не вышло, миссис Чокнутый Профессор.

— Похоже на плоского такого ребёночка, — заметил Майкл, подбежав посмотреть.

— И ещё как похоже. — Хоул встревоженно глянул на Майкла и взял горшок с цветком в руки. Он вытянул его из горшка и очень осторожно отряхнул в руке белые нитяные корешки от золы и остатков питательного снадобья — и вот на свет показался бурый раздвоенный корешок, из которого Софи его и вырастила.

— Мог бы догадаться, — бесцветным голосом заметил Хоул. — Это же мандрагора. Софи наносит новый удар. А ведь у вас талант, Софи, правда? — И он бережно вернул цветок в горшок, отдал его Софи и вышел, изрядно побледнев.

Теперь, выходит, сбылось почти всё проклятье, подумала Софи, расставляя букеты в витрине. Хоул раздобыл мандрагору. Осталось лишь разыскать ветер, подгоняющий добру волю. Если это значит, что Хоул ни с того ни с сего должен стать добрым и честным, думала Софи, пора успокоиться — этому уж точно не бывать. Она твердила себе, что если Хоул ежеутренне наносит галантные визиты мисс Ангориан в заговорённом костюме, ему от этого только лучше, — но всё равно ей было тревожно, и она чувствовала себя виноватой. Она поставила в семимильный сапог пучок белых лилий. Пробравшись в витрину, чтобы расправить их как следует, Софи услышала снаружи, на улице, мерное тум, тум, тум. Это был не стук копыт. Так стучит палка по камню.

Софи не решилась ещё выглянуть в окно, но уже почувствовала, как странно ведёт себя её сердце. И конечно — по улице шествовало Пугало, оно скакало длинными прыжками, явно нацелившись на цветочную лавку. Теперь с его растопыренных рук свисало куда меньше лохмотьев, и они стали гораздо серее, а репяная рожа увяла и скукожилась, что придало ей решительный вид — словно Пугало так и скакало с тех пор, как Хоул прогнал его от замка и зашвырнул неведомо куда, и в конце концов прискакало назад.

Испугалась не только Софи. Немногочисленные утренние прохожие разбегались от Пугала со всех ног. Но Пугалу было всё равно — оно скакало и скакало.

Софи закрыла лицо руками, чтобы Пугало её не узнало.

— Нас здесь нет, — яростно шептала она. — Ты не знаешь, что мы здесь! Тебе нас не найти! Скачи прочь, скорее скачи прочь!

Тум, тум, тум замедлилось. Пугало добралось до лавки. Софи хотелось завизжать и позвать Хоула, но у неё хватило сил лишь шептать:

— Нас тут нет. Убирайся побыстрее! Тум, тум, тум стало всё быстрее, как Софи и велела, и Пугало проскакало мимо лавки и двинулось дальше к центру Маркет-Чиппин-га. Софи подумала было, что тут-то ей и станет совсем плохо. Однако оказалось, что она всего-навсего задержала дыхание. Она глубоко вздохнула и почувствовала, как её трясёт от напряжения. Если Пугало вернётся, она его снова прогонит.

Когда Софи добралась до комнаты в замке, оказалось, что Хоул ушёл.

— Он страшно расстроился, — объяснил Майкл.

Софи глянула на дверь. Ручка была повёрнута вниз чёрным. Но не настолько же расстроился, подумала она.

Майкл тоже ушёл — к Цезари, — так что Софи осталась одна. Было очень жарко. Цветы вяли, несмотря на все чары, да и покупателей что-то не было. После всех этих историй с мандрагорой и Пугалом Софи была на пределе. Она дошла до полного отчаяния.

— Может быть, конечно, это проклятье к Хоулу подбирается, — пожаловалась она цветам, — но я-то думаю, всё потому, что я старшая. Только поглядите на меня! Тоже мне, отправилась на поиски счастья — и вернулась туда, откуда начала, и по-прежнему стара, как холмы!

Тут из— за двери во двор всунулась, скуля, лоснящаяся рыжая морда человека-пса. Софи вздохнула. Ни часа не проходило без того, чтобы эта животина не приходила проверить, как она там.

— Да здесь я, здесь! — сказала она. — Где же мне ещё быть?

Пёс вошёл в лавку. Он уселся, выпрямив передние лапы. Софи поняла, что это он старается превратиться в человека. Бедолага. Она старалась быть с ним поласковее — ведь ему пришлось ещё хуже, чем ей.

— Постарайся ещё, — посоветовала она. — Напряги спину. У тебя всё получится, стоит только захотеть как следует.

Пёс всё тянул и выпрямлял спину, напрягался и напрягался. И как только Софи решила, что пора ему перестать, а то как бы он назад не завалился, он поднялся-таки на задние лапы и встал во весь рост, превратившись в рыжего растерянного человека.

— Завидую…Хоулу, — прохрипел он. — Так… легко… выходит. Я был… тот пёс в зарослях… вы мне помогли… Сказал Летти… знаю вас… буду стеречь. Я тут был… раньше… —.Его снова согнуло пополам, начало превращать обратно в пса, он взвыл от досады. — С Ведьмой в лавке! — проскулил он и упал на руки, обрастая густой беловато-серой шерстью.

Софи глядела на большую косматую собаку.

— Так ты был с Ведьмой! — сказала она. Теперь она всё вспомнила. Вспомнила того рыжеватого юношу, который смотрел на неё с ужасом. — Так ты знаешь, кто я, и знаешь, что меня заколдовали… А Летти тоже знает?

Косматая башка кивнула.

— Она звала тебя Гастон, — проговорила Софи. — Ох, дружочек, что же она с тобой сделала! Представляю себе, каково в такую жару — и в шкуре! Иди-ка лучше в тенёк…

Пёс снова кивнул и с несчастным видом поплёлся во двор.

— Зачем же Летти тебя послала? — недоумевала Софи. Открытие её смутило и расстроило. Она побрела по лестнице и через кладовку поговорить с Кальцифером. Проку от него оказалось мало.

— Сколько народу знает, что ты заколдована, в общем, не важно, — протрещал он. — Псу вон не помогает, правда?

— Нет, но… — начала было Софи, но тут дверь замка щёлкнула и отворилась. Софи с Кальцифером обернулись. Они видели, что ручка по-прежнему повёрнута вниз чёрным, и думали, что придёт Хоул. Трудно даже сказать, кто из них больше поразился, увидев, кто — аккуратно, бочком — проскользнул в приоткрытую дверь. Это была мисс Ангориан.

Мисс Ангориан поразилась не меньше.

— Ах, извините! — воскликнула она. — Я надеялась застать здесь мистера Дженкинса.

— Его нет, — напряжённо ответила Софи, недоумевая, куда же в таком случае подевался Хоул, если он не с мисс Ангориан.

Мисс Ангориан отпустила дверь, в которую вцепилась от изумления, и, оставив её распахнутой в никуда, с умоляющим видом двинулась к Софи. Софи вдруг заметила, что и сама встала на ноги и пошла навстречу мисс Ангориан. Словно бы хотела отрезать посетительнице путь в замок.

— Только, пожалуйста, не говорите мистеру Дженкинсу, что я тут была, — попросила мисс Ангориан. — По правде говоря, я поощряла его ухаживания лишь потому, что надеялась узнать что-нибудь о моём женихе, — я ведь говорила, его зовут Бен Салли-ван. Я уверена, что Бен исчез туда же, куда всё время исчезает мистер Дженкинс. Только Бен не вернулся.

— Никакого мистера Салливана здесь нет, — отрезала Софи. И тут она вспомнила: ведь так зовут кудесника Салимана! Не верю!

— Я знаю, — отвечала мисс Ангориан. — Просто я чувствую, что искать надо где-то здесь. Можно, я здесь чуточку осмотрюсь — просто чтобы знать, как теперь живёт Бен? — Она заправила гладкие чёрные волосы за ушко и попыталась было сделать шаг в глубь комнаты. Софи преградила ей путь. Тогда мисс Ангориан бочком прокралась к столу.

— Как необычно! восхищалась она, глядя на пузырьки и горшочки. — Какой необычный старомодный городок! — продолжала она, глядя в окно.

— Это Маркет-Чиппинг, — сухо пояснила Софи, обошла мисс Ангориан и стала теснить её к двери.

— А что наверху? поинтересовалась мисс Ангориан, показывая на лестницу, видневшуюся в приоткрытую дверь.

— Комната Хоула, туда нельзя, — отчеканила Софи, подгоняя мисс Ангориан к выходу.

— А вон за той открытой дверью? — расспрашивала мисс Ангориан.

— Цветочная лавка, — прошипела Софи. Вот пролаза, подумала она.

Теперь мисс Ангориан оставалось всего два пути — или в кресло, или в пустоту за дверь. Она поглядела на Кальцифера — рассеянно нахмурясь, словно не была уверена в том, что, собственно, видит, — а Кальцифер сердито глянул на неё в ответ и ничего не сказал. Софи перестала терзаться совестью из-за того, что настолько не рада мисс Ангориан. В доме Хоула ценили только тех, кто понимал Кальцифера.

Но тут мисс Ангориан юркнула за кресло и обнаружила в углу гитару Хоула. Ахнув, она схватила её и прижала к груди с таким видом, словно это была её собственность.

— Откуда она у вас? — спросила она низким страстным голосом. — У Бена была точно такая же гитара! Это может быть гитара Бена!

— Я слышала, что Хоул приобрёл её прошлой зимой, — сказала Софи и снова двинулась вперёд, намереваясь выудить мисс Ангориан из угла и выставить её за дверь.

— С Беном что-то случилось! — вибрирующим голосом проговорила мисс Ангориан. — Он бы ни за что не расстался с гитарой! Где же он? Я знаю — он жив. Я бы почувствовала, если бы он погиб!

Софи едва не решилась рассказать мисс Ангориан, что кудесника Салимана поймала Ведьма. Она огляделась в поисках черепа. Она была готова сунуть его под нос мисс Ангориан и заявить, что это череп кудесника Салимана. Но череп лежал в тазике за ведром вчерашних папоротников и лилий, и Софи понимала, что стоит ей двинуться туда, и мисс Ангориан тут же просочится обратно в комнату. И потом это было бы как-то слишком.

— Можно мне взять гитару? — придушенно спросила мисс Ангориан, по-прежнему прижимая её к груди. — В память о Бене.

Дрожь её голоса разозлила Софи.

— Нет, — ответила она. — И не надо так переживать. Откуда нам знать, что это именно его гитара?

Она подковыляла к мисс Ангориан и схватила гитару за гриф. Мисс Ангориан глядела на неё круглыми потрясёнными глазами. Софи потянула. Мисс Ангориан не сдавалась. Гитара издавала жуткие немелодичные аккорды. Софи рванула и выдернула её из рук мисс Ангориан.

— Прекратите дурить, — велела она. — Вы не имеете права врываться в замки к посторонним людям и брать их гитары. Я вам сказала, что мистера Салливана здесь нет. Отправляйтесь обратно в свой Уэльс. Всего доброго. — И она гитарой подпихнула мисс Ангориан в открытую дверь.

Мисс Ангориан пятилась в никуда, пока половина её не исчезла.

— Вы очень суровы со мной, — упрекнула она Софи.

— Да, сурова! И Софи захлопнула дверь. Она повернула ручку вниз оранжевым, чтобы мисс Ангориан не удалось вернуться, и с резким звоном швырнула гитару обратно в угол.

— Только попробуй сказать Хоулу, что она сюда ходила! — зачем-то обрушилась она на Кальцифера. — Зуб даю, она пришла к Хоулу! А остальное — сплошное враньё! Кудесник Салиман здесь жил, вот что, и жил уже много лет! Наверняка сбежал от её кромешного дрожащего голоса!

Кальцифер хихикнул:

— Никогда не видел, чтобы кого-то так ловко выставляли!

Софи тут же стало стыдно за то, что она такая злюка. В конце концов, сама-то она пролезла в замок ничуть не более тактично!

— Тьфу! — сказала она.

Она зашаркала в ванную и там уставилась в зеркала на своё старое морщинистое лицо. Взяла пакетик с надписью «КОЖА» и сунула его на место. Даже если она снова станет юной и свежей, с личиком мисс Ангориан особенно не посоревнуешься.

— Дрянь! выдохнула она. — Фу! — И поскорее заковыляла назад, выхватила из тазика лилии и папоротники. И понесла их в лавку, оставляя за собой мокрый след, и воткнула пучок в ведро с питательным снадобьем.

— Станьте нарциссами! — безумным, злобным, хриплым голосом прокаркала она. — А ну, станьте июньскими нарциссами, гадёныши!

Человек— пёс просунул в лавку со двора свой мохнатый нос. Стоило ему увидеть, в каком скверном настроении пребывает Софи, и он поспешно убрался восвояси. Когда минуту спустя ворвался радостный Майкл с пирогом, Софи так на него глянула, что Майкл тут же вспомнил о некоем заклинании, которое задал ему Хоул, и ретировался в кладовку.

— Тьфу! рявкнула ему вслед Софи. И снова склонилась над букетом. — Станьте нарциссами! Станьте нарциссами! — сипела она. И ей ничуть не полегчало при мысли о том, как, в сущности, глупо она себя ведёт.