ЖИЗНЕОПИСАНИЯ И МНЕНИЯ ЗНАМЕНИТЫХ ФИЛОСОФОВ 6 страница

52 Увидев однажды беглого раба сидящего у колодца он сказал: «Смотри, молодец, не угоди туда»²⁶. За­приметив в бане воришку, охотившегося за платьем моющихся, спросил его: «Дли чего тащишь — для притирания или для одевания?»²⁷ Увидев однажды женщин, повесившихся на оливковом дереве, воск­ликнул: «Вот если бы на всех деревьях висели та­кие плоды!» Заметив человека, крадущего одежду, спросил:

Что ты здесь ищешь, храбрец?

Хочешь ты мертвых ограбить, полегших на поле? ²⁸

Спрошенный, есть ли у него раб или рабыня, отве­тил, что нет. Кто-то спросил: «А когда умрешь, кто вынесет твой труп?» — «Тот, кому понадобится мое жилище».

53 Увидев красивого мальчика, заснувшего в соблазни­тельной позе, растормошил его и обратился со слова­ми: «Проснись!»

Или вонзится копье в твою беззаботную спину.

Человеку, делавшему обильные покупки для пира, сказал:

Скоро умрешь ты, мой сын, — вот ведь ты что покупаешь...²⁹

Когда Платон философствовал по поводу идей и употреблял такие слова, как «стельность» и «чаш-ность», Диоген возразил: «Что касается меня, то стол и чашу, Платон, я вижу, а вот стельность и чаш-ность — нет». На что Платон ответил: «Здесь нет ничего мудреного. У тебя есть глаза, которыми ты можешь увидеть и стол, и чашу, а вот ума, чтобы увидеть стельность или чашность — не хватает».

54 Спрошенный кем-то, что, по его мнению, за че­ловек Диоген, Платон ответил: «Спятивший Со­крат»³⁰. На вопрос, когда следует жениться, Диоген ответил: «В юности еще рано, в старости — уже поздно». Его спросили, что нужно делать, когда тебя бьют. «Надеть шлем», — последовал ответ. Увидев прихорашивающегося юношу, он сказал: «Если это для мужчин, то ты глупец, а если для женщин — подлец». Увидев однажды, как зарделся юноша, он обратился к нему: «Не робей, мой милый. Это кра­ска добродетели». Услышав спор двух законников, он обругал обоих: «Один из вас у другого украл, а тот ничего не потерял». На вопрос, какое вино он пьет всего охотнее, ответил: «Чужое». На упрек: «Многие потешаются над тобой», — он ответил: «А я все не потешаюсь».

Когда какой-то человек сказал, что жизнь — зло, он возразил: «Не жизнь сама по себе, а порочная жизнь». Советовавшим ему начать розыски сбежавше­го раба он ответил: «Смешно, если Манес без Диогена может жить, а Диоген без Манеса не сможет». Когда

 

он завтракал оливками и ему принесли пирог, он швырнул его от себя и воскликнул:

Прочь, чужеземец, с дороги царей! ³¹ А в другой раз сказал:

...Бичом он ударил оливу³².

На вопрос, он собака, какой породы, ответил: «Ког­да голоден, — мальтийская, когда сыт — молосская, то есть из той породы, которую большинство хвалят, но из боязни быть покусанными, идти с ними на охоту не отваживаются. Так и со мной вы не можете жить, опасаясь укусов совести».

56 Его спросили едят ли мудрецы пироги. Он ответил: «Они едят все то же, что и остальные люди». На воп­рос, почему люди нищим подают, а философам нет, он ответил: «Потому что хромыми и слепыми они могут стать, а философами — никогда». Однажды он попро­сил подаяние у скупца. Тот замешкался. «Человече, — сказал Диоген, — я прошу у тебя на пропитание, а не на погребение». Однажды его упрекнули за участие в подделке монет, на что он ответил: «В то время я был таким, как ты сейчас, но таким, как я сейчас, ты никогда не будешь». На подобный же упрек в другой раз, заметил: «Раньше я и мочился быстро, а теперь нет».

57 Придя в небольшой городок Минд и увидев там огромные городские ворота, он обратился к жителям: «Граждане города Минда, заприте ворота, чтобы город ваш не сбежал». Увидев однажды вора, пойманного на краже пурпура, он сказал:

Очи смежила пурпурная Смерть и могучая Участь³³.

Когда Кратер³⁴ пригласил Диогена к себе, тот от­казался и сказал, что предпочитает скорее лизать соль в Афинах, чем вкушать изысканные яства у Кратера. Толстяку-ритору Анаксимену он сказал: «Дай и нам, нищим, кусок своего брюха. И тебе будет полегче, и нам поможешь». Однажды, когда этот же ритор о чем-то витийствовал, он стал разма­хивать селедкой, чем отвлек слушателей. Анаксимен возмутился. Тогда Диоген сказал: «Несчастная селед­ка ценой в один обол положила конец всем рассуж­дениям Анаксимена».

58 На упрек в том, что он ел на агоре, Диоген отве­тил: «Но ведь на агоре я и голодал». Некоторые ав­торы связывают с ним и следующий эпизод. Платон, увидев Диогена, моющего овощи, подошел к нему и тихо сказал: «Служил бы ты Дионисию, не мыл бы себе овощей». А тот так же тихонько ему ответил: «И ты, если бы мыл овощи, не служил бы своему Дио­нисию». На упрек: «Многие смеются над тобой», — он ответил: «А над ними, может быть, потешаются ослы, но, как им наплевать на ослов, так и мне наплевать на них». При виде юноши, увлекавшегося философией, он сказал: «Прекрасно. Теперь тех, кто любит твое прекрасное тело, ты заставишь любить красоту твоей души».

59 Когда какой-то человек удивлялся обилию даров в Самофракии, он заметил: «Их было бы куда больше, если бы их приносили и те, кому не удалось спа­стись»³⁵. По другим источникам, эти слова принадле­жат Диагору Мелосскому. Красивому мальчику, собравшемуся на пирушку, он сказал: «Домой ты вер­нешься худшим, чем ушел». Вернувшись, мальчик ска­зал: «Вот я вернулся и хуже не стал». — «Хироном, правда, ты не стал, но стал Эвритионом»³⁶. Как-то он просил милостыню у ворчливого и угрюмого человека. «Если меня убедишь, то подам», — сказал тот. «Да если бы я мог тебя убедить, то давно бы заставил повеситься», — ответил Диоген. Однажды он возвра­щался из Лакедемона в Афины. «Ты откуда и ку­да?» — спросили его. «Из мужской половины в женскую», — последовал ответ.

60 Он возвращался из Олимпии домой. На вопрос, много ли было там народу, ответил: «Народу много, людей мало». Распутников он сравнивал со смоковни­цами, выросшими над пропастью: человек не может воспользоваться ее плодами, а вороны и коршуны их клюют. Когда Фрина поставила в качестве посвящения в Дельфах золотую статую Афродиты, Диоген, гово­рят, сделал на ней надпись: «От эллинской распущен­ности». Однажды около него остановился Александр и сказал: «Я Александр — великий царь». «А я Диоген, собака», — представился философ. Спрошенный, поче­му его зовут собакой, ответил: «Потому что тем, кто мне подает, я виляю хвостом, тех, кто отказывает, облаиваю, а порочных — кусаю».

 

61 Однажды он срывал плоды смоковницы, а сторож ему сказал: «Недавно на этом дереве повесился чело­век». — «Отлично, — ответил Диоген. — Теперь я его очищу». Увидев победителя Олимпийских игр, то и дело бросавшего вожделенные взгляды на гетеру, он сказал: «Смотрите, как этому бодливому барану свер- | нула шею первая встречная потаскуха». Красивых ге­тер он сравнивал с медовыми возлияниями мертвым. Когда он завтракал на агоре, толпа окружила его и из нее то и дело раздавались крики «собака». Диоген ог- ] рызнулся: «Это вы собаки. Окружили меня, когда я ем». Когда два развратника пытались скрыться от него, он сказал: «Не бойтесь: псы свеклу не жрут»³⁷. Спро- | шенный об одном порочном мальчишке, откуда тот взялся, он ответил: «Из Тегеи»³⁸.

62 Увидев бездарного борца, занявшегося врачебной практикой, он спросил: «Это зачем? Не для того ли, чтобы отомстить тем, кто тебя в свое время одолел?» Увидев однажды сына гетеры, который швырялся кам­нями в прохожих, он крикнул: «Смотри, не угоди в своего отца». Когда мальчик показал ему кинжал, по- | даренный любовником, он сказал: «Кинжал действи­тельно хорош, да рукоятка у него паршивая»³⁹. Когда какие-то люди стали хвалить человека, который дал ему милостыню, он сказал: «Но почему вы не хвалите меня, заслужившего ее?» Когда какой-то человек стал у него требовать назад свой плащ, он ответил: «Если ты подарил мне его, то он мой. Если же ты мне его одолжил, то он мне еще нужен». Какой-то подкидыш сказал ему, что в его плаще спрятано золото. «Теперь я понял, почему ты спишь, подкинув его под себя», — заметил Диоген. На вопрос, что ему дала философия, он ответил: «Во всяком случае, быть готовым ко всем ударам судьбы».

63 На вопрос, откуда он явился, ответил: «Я — граж­данин мира». Когда какие-то родители приносили жер­тву богам, моля послать им сына, Диоген сказал: «А что из него выйдет, для вас безразлично?» Однажды устраивали пир в складчину, и организатор попросил у него долю. Диоген ответствовал:

Грабь ты других, обирай, но от Гектора руки подальше! ⁴⁰

Гетер он называл царицами царей, потому что они делают все, что заблагорассудится наложницам. Когда

афиняне присвоили Александру имя Диониса, он по­просил: «А меня сделайте Сараписом». Некий человек упрекал его за то, что он посещает подозрительные места. «Но ведь и солнце заглядывает в нужники, но это его не марает».

64 Он обедал в храме, и когда принесли загрязненный хлеб, схватил его и бросил со словами: «В храм не дозволено войти ничему нечистому». Кто-то сказал ему: «Ты неуч, а еще философствуешь». На что он ответил: «Даже подделываться под мудрость — уже философия». Некто привел к нему своего сына и ска­зал, что он очень способный мальчик и в высшей сте­пени добродетелен. «Тогда зачем же я ему нужен?» — спросил Диоген. Людей, которые говорят красно о до­бродетели, а сами ее не придерживаются, он называл кифарами, ибо у них нет ни слуха, ни чувств. Он направлялся в театр, когда другие уже оттуда выходи­ли. На вопрос, зачем он так поступает, ответил: «Я именно так веду себя всю жизнь».

65 Увидев однажды женственного юношу, он сказал: «Не стыдно ли тебе поступать с собой хуже, чем это было задумано природой? Она создала тебя мужчиной, а ты заставляешь себя быть женщиной». Увидев, как глупец настраивал струнный инструмент, он сказал: «Не стыдно тебе приводить звуки в созвучие с дере­вяшкой, а душу не приводить в гармонию с жизнью?» Человеку, сказавшему: «Я не гожусь для филосо­фии», — он заметил: «Для чего же ты живешь, если тебя не заботит жизнь в добродетели?» Тому, кто пре­зирал своего отца, он сказал: «Не стыдно тебе прези­рать того, благодаря которому ты можешь проявлять свою гордыню?» Увидев приличного юношу, неприлич­но бранившегося, он сказал: «И тебе не стыдно из дорогих ножен вытаскивать дрянной свинцовый меч?»

66 Когда его упрекнули за то, что он пьет в трактире, он ответил: «А стригусь я в цирюльне». Его упрекнули за то, что он принял в подарок плащ от Антипатра. Он ответил: Нет, ни один не порочен из светлых даров нам бессмертных⁴¹.

Когда кто-то задел его бревном, а потом крикнул: «Берегись!», — он стукнул его палкой и заорал: «Бе­регись!» Один человек приставал к гетере с известны­ми просьбами. Диоген обратился к нему: «Зачем ты,

 

несчастный, хочешь получить то, от чего лучше отка­заться?» Человеку, сильно пахнувшему благовониями, он сказал: «Смотри, чтобы твои благовонные волосы не провоняли всю твою жизнь». Он говорил, что рабы служат своим господам, а дурные люди — страстям. Спрошенный, почему раб получил название «мужено-гий», Диоген ответил: «Потому что ноги у него, как у мужей, а душа — подобна твоей, мой любознатель­ный». У гуляки он попросил мину.

67 На вопрос почему у других просит лишь обол, а у этого целую мину, ответил: «У других я надеюсь полу­чить кое-что еще раз, а получу ли я у него снова, бог знает». Когда его стыдили за то, что он просит мило­стыню, а Платон не просит, он сказал, что и тот про­сит, но

Голову лишь приклонив, чтоб его не слыхали другие⁴².

Увидев неумелого лучника, он сел рядом с ми­шенью, приговаривая: «Это для того, чтобы он не уго­дил в меня». Влюбленные, говорил он, ради удовольствия готовы испытать все несчастья.

68 Спрошенный, является ли смерть злом, ответил: «Какое же это зло, если его присутствия мы не чувст­вуем». Когда Александр подошел к Диогену и спросил: «Ты меня не боишься?» —. философ спросил в свою очередь: «А ты — зло или добро?» Царь ответил: «До­бро». «Кто же боится добра?» — возразил Диоген. Он говорил, что образование дает юношам благоразумие, старикам — утешение, беднякам — богатство, бога­чам _ украшение. Увидев однажды, как распутный Дидимон взялся лечить глаз у одной девицы, он ска­зал: «Смотри, как бы, исцеляя у девушки глаз, ты не повредил ей что-нибудь другое»⁴³. Когда кто-то пожа­ловался, что друзья строят против него козни, он по­сетовал: «Что же делать, если с друзьями придется обходиться, как с врагами».

69 Спрошенный, что самое прекрасное у людей, отве­тил: «Свобода слова». Зайдя в школу и увидев там много статуй, изображавших Муз, и мало учеников, сказал: «С Божьей помощью, учитель, у тебя полно учащихся». Он обыкновенно делал на виду у всех все, что связано с Деметрой и Афродитой, объясняя: «Если завтракать — вещь обычная, то почему бы не завтра­кать и на площади». Часто занимаясь онанизмом на

виду у всех, он приговаривал: «О, если бы, потирая брюхо, можно было бы утолить и голод». О нем еще многое другое рассказывают, но все пересказать заняло бы слишком много места.

70 Он учил, что упражнения бывают двух видов: од­ни касаются души, другие — тела. При постоянном упражнении духа создаются представления, облегчаю­щие совершение добродетельных поступков. Один вид упражнений без другого недостаточен; причем хоро­шее здоровье и сила имеют для них немаловажное значение, так как относятся и к душе, и к телу. Он приводил также примеры того, как легко благодаря упражнениям совершается переход к добродетели. Можно заметить, что как в простых ремеслах, так и в других искусствах специалисты, упражняясь, дости­гают удивительного совершенства и ловкости. Так, например, флейтисты и атлеты чем больше упражня­ются, каждый в своем деле, тем большего добиваются успеха. Если бы они перенесли свои упражнения так­же и на душу, то эти усилия не остались бы без пользы и результата.

71 Он утверждал, таким образом, что в жизни невоз­можно достичь никакого блага без упражнений и что благодаря им можно все одолеть. Бесполезным трудам следует предпочесть труды в согласии с природой и жить счастливо; люди несчастны только из-за собст­венного неразумия. И когда мы привыкнем, то презре­ние к наслаждению само по себе доставляет высочайшее удовольствие. И как те, кто привык жить, испытывая наслаждения, с отвращением относятся к неудовольствиям, так приучившие себя к последним извлекают радости из презрения к самим удовольстви­ям. Так он учил и поступал в соответствии со своим учением. Это и впрямь было «перечеканкой монеты», так как он меньше всего считался с законами государ­ства, предпочитая им законы природы. Он утверждал, что ведет такой же образ жизни, как и Геракл, всему предпочитая свободу.

72 Он утверждал, что все принадлежит мудрецам, обосновывая это положение уже приведенными выше доводами⁴⁴: все принадлежит богам, боги — друзья мудрецов, у друзей все общее, следовательно, все при­надлежит мудрецам. Без закона, говорил он, невоз­можна жизнь в государстве, так как вне государства

 

нельзя извлечь никакой пользы от цивилизации, а го­сударство — плод цивилизации. Вне государства нет никакой пользы от закона, следовательно, и закон есть плод цивилизации. Высокое происхождение, славу и тому подобное он высмеивал, называл их украшения­ми испорченности. Пример единственно совершенного государственного устройства он находил только во Все­ленной. Он учил также, что женщины должны быть общими, брак не ставил ни во что, кроме союза, осно­ванного на взаимном согласии. Поэтому и дети должны быть общими.

73 Он не видел также ничего ужасного в краже из храма или в употреблении в пищу мяса любого живо­тного. Причем, говорил он, нет ничего нечестивого и в том, чтобы питаться даже человеческим мясом, как это видно из быта других народов. Более того, согласно здравым рассуждениям, все элементы содержатся во всем и во все проникают. Так, например, в хлебе за­ключено мясо, а хлеб — в овощах; и во всем находят­ся частицы других веществ, проникающие через невидимые поры в виде испарений. Об этом он говорит в «Фиесте», если трагедии принадлежат действительно ему, а не его другу Филиску Эгинскому или Пасифон-ту, сыну Лукиана, который, как сообщает Фаворин в «Пестрых историях», написал их уже после кончины Диогена. Музыкой, геометрией, астрологией и тому подобными дисциплинами можно, считал он, не зани­маться как бесполезными и ненужными.

74 Он проявлял удивительное остроумие и находчи­вость в словесных стычках, как это видно из вышеска­занного. Свою продажу в рабство он перенес с большим достоинством. Во время плавания на Эгину он был захвачен пиратами, во главе которых стоял Скирпал, увезен на Крит и там продан в рабство. На вопрос глашатая, что он умеет делать, Диоген ответил: «Править людьми». При этом он показал на одного богато одетого коринфянина (это был упомянутый уже Ксениад) и добавил: «Продай меня этому человеку. Он нуждается в господине». Так Ксениад купил его, отвез в Коринф и приставил к своим детям и вообще пору­чил ему управление всем домом. А Диоген так хорошо справлялся со всеми своими обязанностями, что Ксени­ад повсюду ходил и говорил: «В моем доме поселился добрый гений».

75 Клеомен в сочинении под названием «Педагогик» рассказывает, что друзья Диогена хотели выкупить его из рабства, а тот назвал их глупцами, добавив, что не львы являются рабами тех, кто их кормит, а наоборот. Ведь это рабу свойствен страх, а дикие звери внушают страх людям. У этого человека была такая удивитель­ная способность убеждать, что он легко своими довода­ми привязывал к себе людей. Так, например, рассказывают, что какой-то житель Эгины по имени Онесикрит послал в Афины одного из своих сыновей, Андросфена, который, услышав Диогена, остался при нем. Тогда Онесикрит послал за ним своего старшего сына, Филиска, уже упомянутого выше, но и послед­ний был увлечен Диогеном, как и его брат, и остался

76 в Афинах. Тогда, на третий раз, туда приехал сам отец и, не меньше сыновей очарованный учителем, присое­динился к ним и посвятил себя философии. Такая про­сто волшебная сила заключалась в речах Диогена. Среди его слушателей был и Фокион, прозванный Че­стным, и Стильпон из Мегар, и много других полити­ческих деятелей.

Говорят, что он умер, когда ему было почти девя­носто лет. О его смерти существует много преданий. Одни рассказывают, что он умер от холеры, после того как съел сырое мясо осьминога. Другие — что смерть наступила от того, что он сам задержал дыха­ние. В эту версию верил Керкид из Мегалополя (или с Крита)⁴⁵, который так говорит об этом в своих «Ме-лиямбах»:

Нет, не таким был философ Синопский,

Тот, кто повсюду ходил с посохом, сдваивал плащ и жил под

небом открытым. Смерти достиг и на небо взят, зубы намертво стиснув

77 (Дыхание так прекратилось). Верное имя носил — Диоген, Зевса потомок, пес, достойный небес.

Другие передают, что он хотел бросить собакам ку­ски полипа и был укушен в ахиллесово сухожилие, от чего и умер. Впрочем, по сообщению Антисфена в «Диадрхах», версию о задержке дыхания придумали его друзья. В то время он жил в Крании, гимнасии, расположенном недалеко от Коринфа. По своему обык­новению ученики пришли к нему, но застали лежащим и закутанным в плащ. Они подумали, что он спит, хотя Диоген не был любителем поспать. Потом они

 

отвернули плащ и, увидев его бездыханным, предполо­жили, что он сделал это умышленно, дабы так уйти из жизни.

78 Тогда, как говорят, между учениками возник спор, кому его хоронить. Причем дело не обошлось без дра­ки. Но пришли их отцы и представители властей и похоронили его вблизи ворот, ведущих на Истм. Там была воздвигнута колонна, а на ней сидела собака, изваянная из паросского мрамора. Позднее и согражда­не оказали ему почет, воздвигнув бронзовые памятни­ки, на которых было написано:

Время состарит и бронзу, лишь Диогенова слава Вечность саму превзойдет и никогда не умрет.

Смертным служил ты примером самодовлеющей жизни. Ты указуешь им путь, легче его не найти.

79 И я написал стихи в прокелевзметиках:

Скажешь ли нам, Диоген, какая судьбина тебя Ввергла в мрачный Аид? — Укус одичавшего пса⁴⁶.

Некоторые авторы сообщают, что, будучи при смерти, он оставил наказ, чтобы его не погребали, а бросили на съедение диким зверям или кинули в ров, покрыв тело только топким слоем пыли. По другим свидетельствам, он просил сбросить его в ре­ку Илисс, чтобы принести пользу своим меньшим собратьям.

Деметрий в «Омонимах» утверждает, что Александр и Диоген умерли в один и тот же день⁴⁷: один — в Вавилоне, другой — в Коринфе. В 113-ю Олимпиаду Диоген был уже стариком.

80 Ему приписывают следующие произведения. Диалоги:

«Кефалион».

«Ихтий».

«Галка».

«Леопард».

«Афинский демос».

«Государство».

«Искусство этики».

«О богатстве».

«О любви».

«Феодор».

«Гипсий».

«Аристарх».

«О смерти». Письма. Семь трагедий:

«Елена».

«Фиест».

«Геракл».

«Ахиллес».

«Медея».

«Хрисипп».

«Эдип».

Что касается Сосикрата, то он в первой книге «Преемств» (Diadoche), а Сатир в третьей книге своих «Жизнеописаний» говорят, что все эти сочинения не принадлежат Диогену, а упомянутые маленькие траге­дии, как утверждает Сатир, написаны Филиском с Эгины, другом Диогена. Сотион в седьмой книге по­длинными считает только следующие сочинения Дио­гена: «О добродетели», «О добре», «О любви», «Нищий», «Толмей», «Леопард», «Касандр», «Кефали­он», «Филиск», «Аристарх», «Сисиф», «Ганимед», «Хрии», «Письма».

81 Было известно пять Диогенов: первый — естест­воиспытатель из Аполлонии, сочинение которого имело такое начало: «По моему мнению, начинать любую речь следует с положения, которое не допу­скает двоякого истолкования»; второй — автор рабо­ты о Пелопоннесе — был из Сикиона; третий — о нем мы писали выше; четвертый — философ-стоик, родом из Селевкии, называемый также Вавилонским, ибо Селевкия расположена по соседству с Вавило­ном; пятый — из Тарса, автор, посвятивший свой труд проблемам поэтики, которые он пытался разре­шить.

Афинодор в восьмой книге своих «Прогулок» гово­рит о нашем философе, что из-за притираний он всег­да лоснился.

МОНИМ

82 Моним из Сиракуз был учеником Диогена. Как сообщает Сосикрат, оп был рабом одного коринфского менялы, к которому часто приходил хозяин Диогена Ксениад и рассказывал о его добрых словах и поступ-

 

ках. Эти рассказы вызвали у Монима чувство восхи­щения философом. Притворившись сумасшедшим, он неожиданно стал разбрасывать деньги, находившиеся на столе менялы, и хозяин был вынужден его отпу­стить. Моним тотчас же присоединился к Диогену. Он часто также сопровождал киника Кратета и под­ражал ему, так что его господин, наблюдая его по­ступки, в еще большей степени убедился в его безумии.

83 Он стал знаменитым человеком, и даже комедио­граф Менандр упоминает его. В одной из своих коме­дий, «Конюх», он так писал о нем:

Какой-то человек по имени Моним

Был мудр, Филон, хоть и не очень знаменит.

— С котомкой он бродил?

— Да не с одной — с тремя! Но слов, подобных мудрым изречениям, Как, например, «познай себя», не говорил. Однако грязный этот нищий всех превзошел, Сказав, что все на свете — суета сует.

Моним придерживался очень строгих нравствен­ных правил, презирал славу и почитал только одну истину.

Он оставил сочинения, где серьезное было незамет­но смешано со смешным, а также две книги — «О влечениях» и «Протрептик».

ОНЕСИКРИТ

84 Некоторые считают, что Онесикрит был родом из Эгины, но Деметрий из Магнезии утверждает, что из Астипалеи. Он также был одним из самых знаменитых учеников Диогена. У него есть некоторое сходство с Ксенофонтом — последний принимал участие в походе Кира, Онесикрит — в походах Александра, кроме того, он написал сочинение о воспитании Александра, по­добно тому как Ксенофонт — о воспитании Кира. Ксе-нофонт восхвалял Кира, Онесикрит — Александра. И в стиле он подражал Ксенофонту, но, как подража­тель, был далек от образца.

Среди учеников Диогена были и Менандр, прозван­ный Дубом, восхищавшийся Гомером, а также Гегесий из Синопы по прозванию Собачий Ошейник и Филиск с Эгины, уже упомянутый выше.

КРАТЕТ

85 Кратет, сын Асконда, фиванец, был также одним из знаменитых учеников Диогена-собаки. Однако Гиппобот утверждает, что он был учеником ахейца Брисона. Кратет был автором следующих шутливых стихов:

Остров есть Пера среди виноцветного моря порока. Дивен и тучен сей остров. Владений окрест не имеет. Дурень набитый и трутень, как и развратник негодный. Жадный до толстого зада, в пределы его не допущен. Смоквы, чеснок и тимьян в изобилье тот остров рождает. Граждане войн не ведут и не спорят по поводам жалким. Денег и славы не ищут, оружьем к ним путь пробивая.

86 Он сочинил также широко известный «Дневник», в котором есть и такие строчки;

Дай десять мин ты повару и драхму лишь — врачу, Тому, кто льстит, — талантов пять и шиш — советчику. А девке дать не жаль талант, философу ж — обол.

Он получил прозвище «Всех-дверей-открыватель», потому что входил в любой дом и учил добру. Ему принадлежат и следующие стихи:

То, что узнал и продумал, что мудрые Музы внушили, Это богатство мое; все прочее дым и ничтожность.

О том, что дала ему философия, он писал:

Бобов лишь меру жалкую да жизнь без забот. Вот, как полагают, еще один образчик его поэзии:

Любовь проходит с голодом, а если нет — со временем. А если так не справиться, тогда петля — спасение.

87 Его расцвет приходится на 113-ю Олимпиаду⁴⁸.

Антисфен в своих «Преемствах» сообщает, что он примкнул к кинической философии, увидев в какой-то трагедии Телефа в жалкой одежде и с маленькой кор­зинкой в руках. Он обратил все свое состояние в день­ги (а принадлежал он к классу богатых) и выручил около 200 талантов, которые поделил между согражда­нами, а сам с такой страстью предался философии, что комический поэт Филемон написал даже:

А летнею порой носил он толстый плащ, Зимой ходил в тряпье, как киник наш Кратет.

Диокл же говорит, что это Диоген убедил его отдать свои земли под общественное пастбище, а все деньги бросить в море.

88 Говорят что в доме Кратета [бывал] Александр, а в доме Гиппархии — Филипп⁴⁹. Нередко он гнал палкой тех из своих родственников, которые приходили и пы­тались уговорить его отказаться от своих намерений. Он оставался непоколебим. Деметрий из Магнезии рас­сказывает, что Кратет сделал вклад у одного банкира с условием: если его дети окажутся людьми ординар­ными, то он должен отдать им деньги, если же они станут философами, то раздать их народу, ибо, став философами, они не будут ни в чем нуждаться, Эра-тосфен сообщает, что от Гиппархии, о которой пойдет речь ниже, у него был сын по имени Пасикл. Когда тот стал взрослым юношей, он отвел его в дом терпимости

89 и добавил, что таков был и отцовский брак. Брак, который влечет за собой разврат и прелюбодеяния, го­ворил он, трагичен, ибо его следствием являются из­гнание и убийства, а браки тех, кто вступает в связь с гетерами, дают сюжет для комедий, так как распутство и пьянство приводят лишь к безумию.

У него был брат Пасикл, ученик Евклида. Фаворин во второй книге своих «Воспоминаний» рассказывает следующую забавную историю. Вступив­шись однажды за кого-то, Кратет стал упрашивать гимнасиарха, коснувшись рукой его бедер. Когда тот пришел в ярость, он сказал: «Разве твои ляжки чем-то отличаются от колен?»⁵⁰ Он говорил, что невозможно найти человека, который никогда не совершал бы оши­бок, подобно тому как в гранате среди зерен всегда найдется хоть одно, да гнилое. Раздразнив однажды кифареда Никодрома, он получил от него здоровенную затрещину, оставившую след на лице. Тогда он приле- ' пил на лоб записку: «Сделано Никодромом».

90 Он нарочно ругался с проститутками, чтобы при­учить себя к поношениям.

Деметрия Фалерского, приславшего ему хлеба и вина, он попрекал словами: «О, если бы источники приносили и хлеб!» Из этого ясно, что пил он только воду. Когда Кратет получил замечание от афинских астиномов⁵¹ за то, что надел кисейное покрывало, он сказал: «Я докажу вам, что и Феофраст ходит в ки­сее». Когда они не поверили ему, он повел их в

цирюльню и показал на Феофраста, которого в то время брили. В Фивах он был избит гимнасиархом (по другим сведениям, в Коринфе Эвтикратом), и, когда его волокли за ноги, он, не теряя присутствия духа, декламировал:

Влек он, за ногу схватив, и низвергнул с небесного прага⁵².

91 Диокл, однако, утверждает, что это сделал с ним Ме-недем из Эретрии. Этот Менедем был красив и, кажет­ся, состоял в интимной связи с Асклепиадом из Флиунта. Кратет похлопал его по заду, приговаривая: «Вот где гостит Асклепиад». Тогда Менедем рассвире­пел и поволок его, а он прочел стихи, процитирован­ные выше.