Свойства и структура сознания

Сознание как философская категория может быть рассмот­рено на двух уровнях. На первом уровне цель анализа заключа­ется в том, чтобы выявить те способы, какими вещи даны в сознании, каким образом весь открывающийся нам мир пред­метности получает в сознании свое существование. В резуль­тате решения такой познавательной задачи мы имеем различ­ные описания феномена сознания. На втором уровне анализа ставится иная цель: объяснить, как возможно само сознание, т. е. объяснить сам феномен.

При рассмотрении феномена сознания можно выделить несколько его наиболее характерных свойств. Если исследовать сознание с точки зрения внешнего наблюдателя, то мы обнару {182} живаем такое его удивительное и загадочное свойство, как иде­альность. Представим себе, что нейрохирург проводит опера­цию на мозге. Очевидно, что, какими бы совершенными при­борами он ни пользовался, он никогда не сможет обнаружить какие бы то ни было материальные свойства сознания — та­кие, как цвет, запах, вес, объем и т. п. Так как у сознания нет ни одного материального свойства! Поэтому-то мы и говорим об идеальности сознания. Это необычное свойство сознания за­ставляло некоторых философов либо усомниться в его суще­ствовании вообще, либо рассматривать его по аналогии с дея­тельностью других органов тела. Так, «вульгарные материали­сты» утверждали, что мозг так же выделяет сознание, как пе­чень выделяет желчь.

Но если прямое отождествление идеального с материаль­ными нервно-физиологическими структурами мозга и их от­правлениями ошибочно, то как же следует понимать природу идеального как такового? Идеальное ни в коем случае несво­димо к состоянию той материи, которая находится под череп­ной крышкой индивида, т. е. мозга. Мыслит, т. е. действует в идеальном плане, не мозг как таковой, а человек, обладающий мозгом, притом человек в единстве с системой (природной, социальной и культурной), в которую он включен как активно действующий элемент. Идеальное здесь выступает как «норма вещи» в виде «формы деятельности», и существует оно только в процессе живой человеческой деятельности, а не в ее опредмеченных результатах.

Однако на сознание можно посмотреть не только извне, но и изнутри. В этом случае мы вынуждены констатировать еще одно удивительное свойство, которое можно было бы оп­ределить как прозрачность. Пытаясь понаблюдать за своим сознанием изнутри нашего «Я», мы сталкиваемся с любопыт­ным обстоятельством: в сознании нам даны вещи окружающе­го мира, через сознание мы переживаем и свои внутренние {183} состояния, но при этом мы не замечаем самого сознания, по­добно тому, как мы не замечаем стекла очков, сквозь которые мы смотрим на мир. Сознание выступает как посредник между нами и внешней средой. Но природа любого посредника за­ключается в том, что в процессе своего функционирования он элиминируется из самой системы. Известно, что требуются особые усилия и специальное переключение внимания, чтобы «увидеть» стекла своих собственных очков. Аналогично этому, чтобы обнаружить свое сознание, требуется особая техника или, по крайней мере, специальная наблюдательность. Практиче­ски с сознанием мы сталкиваемся только косвенно, например, через факт сновидений, галлюцинаций и т. п.

Ещё одно свойство сознания получило название интенциональностъ (предметная отнесенность). Любая наша мысль есть всегда мысль о чем-то предметном, содержательном. Из всей совокупности наших переживаний сознательно фиксируемы­ми будут только те, существенной чертой которых является то, что они суть переживания объекта. Эти переживания называ­ются «интенциональными переживаниями», и потому, что они являются осознанием (любовью, оцениванием, истолкованием) чего-то, они представляются «интенционально соотнесенны­ми» с ним. Свойство интенциональности позволяет увидеть феномен сознания в новом ракурсе: данный феномен выступа­ет как некое соотношение субъекта и объекта. С одной сторо­ны, сознание выступает как чисто соотносительная точка для интенциональности («чистое сознание»), которой дан интенциональный объект. С другой стороны, объект в результате так называемой феноменологической редукции получает лишь один статус своего существования, а именно: быть интенционально данным субъекту.

Философы прошлых веков воспринимали сознание как нечто целостное, единое и однородное, сегодня мы должны признать, что сознание по своей структуре есть многоярусное, {184} многоуровневое и разнополюсное образование. В этой связи достаточно вспомнить о крупнейшем открытии XX века в на­уке о мозге — об открытии функциональной асимметрии ле­вого и правого мозга.

Что касается уровней сознания, то наиболее известной моделью является фрейдистская схема, включающая в себя три основных пласта: «Я,» «Сверх-Я» и «Оно». В сущности, можно выделить, несколько конкретизируя вопрос, четыре уровня. Первый уровень — это «осознаваемое», т. е. та сфера нашей психической жизни, которая выступает как непосредственно открытая для индивида, как актуально протекающее сознание. Для описания этого пласта удобно использовать метафору «луча сознания»: ведь в каждую конкретную минуту мы размышляем или переживаем нечто конкретное, то, на что направлено наше внимание. Из всего многообразия «данных» нашего психичес­кого опыта мы как бы высвечиваем какой-то конкретный учас­ток. Однако мы при желании можем сфокусировать луч созна­ния на другой проблеме, другом объекте и т. д.

Второй уровень — «подсознательное», это та часть про­странства нашей души, которая как бы пребывает за порогом актуализации. Она характеризуется тем, что мы не можем уси­лием воли в любой момент вызвать в поле сознания те или иные элементы этого гигантского мира подсознательного — забытые переживания, мысли, тревоги и другие духовные со­стояния. Однако элементы этой сферы обладают способностью внезапно и чисто спонтанно, самопроизвольно «всплывать в нашем сознании».

Третий уровень — «бессознательное». Речь идет об осо­бых феноменах, структурах и механизмах жизни сознания. Глав­ная их особенность — то, что они никогда не появляются в поле сознания ни по нашей воле, ни спонтанно. Может воз­никнуть вопрос: если элементы этой сферы в принципе не вхо­дят в мир осознаваемого, то имеет ли смысл относить «бес {185} сознательное» к сфере сознания? Может быть, это всего лишь физиологические корреляты психических процессов, наподо­бие павловских «условных рефлексов»? Вся суть проблемы од­нако заключается в том, что многообразный мир феноменов бессознательного играет роль скрытых детерминант нашего сознания. Во многих и многих случаях, когда мы принимаем какие-то жизненно важные решения, осуществляем тот или иной нравственный выбор, мы руководствуемся ценностными, мировоззренческими установками, содержание которых отно­сится к сфере неявного знания, инстинктивных верований, лож­ных страхов, неосознаваемых комплексов.

Наконец, к четвертому уровню следует отнести как бы вер­хний этаж функционирования сознания — «надсознательное», или «Сверх-Я». Это та часть сознания, которая представляет социум в структуре индивидуального духовного опыта — социокультурные установки, требования общественной морали, принятые в обществе нормы поведения и реагирования.

Одним из важнейших научных достижений Фрейда был постулат о наличии строгой детерминированности в протека­нии психических процессов. Каждое психологическое собы­тие рассматривалось как результат и, вместе с тем, причина других событий. В рамках психоанализа поведение индивида объясняется с точки зрения предшествующих онтогенетичес­ких стадий и способов адаптации. Полное представление о поведении в настоящем требует изучения прошлого, в особен­ности психосексуальных аспектов раннего детства. Иной под­ход к анализу человеческой психики предложил А. Адлер. В отличие от фрейдистских представлений о человеке как су­ществе, поведение которого предопределено его прошлым, ин­дивидуальная психология Адлера рисует органичную, сильную личность, цель которой состоит в самореализации и выжива­нии рода. {186}

Адлер полагал, что сознательные и бессознательные про­цессы не находятся в противоречии, а образуют два аспекта единого целого, служащих единой цели. Вопрос не в том, что люди являются заложниками бунтующих инстинктов и сил сво­его бессознательного, а в том, что они не осознают цели и цен­ности, которые приняли или создали сами. Крупнейший вклад в разработку психологических основ сознания принадлежит К. Юнгу. Радикально новый подход к природе бессознательно­го заключался в том, что для Юнга бессознательное не было психобиологической свалкой отторгнутых инстинктивных об­разований, вытесненных воспоминаний и подсознательно ас­симилированных запретов. Он считал его творческим, разум­ным началом, связывающим индивида со всем человечеством, с природой и космосом. Исследуя природу комплексов как осо­бого рода констелляций психических элементов, объединяю­щихся вокруг какого-то тематического ядра и ассоциирующих­ся с определенными чувствами, Юнг вывел определенную ти­пологию их от биологически детерминированных областей ин­дивидуального бессознательного до изначальных мифопорождающих паттернов, которые он назвал архетипами. Согласно Юнгу, наряду с индивидуальным бессознательным существует коллективное бессознательное, общее для всего человечества и являющееся проявлением творческой силы. Мифологию по­этому можно рассматривать как уникальный источник инфор­мации о коллективных аспектах бессознательного.

Для того, чтобы понять правомерность существования различных, часто несовместимых, психологических и философ­ских концепций сознания, следует иметь в виду одно важное методологическое обстоятельство. Как отмечает Станислав Гроф, существуют разные сферы психики и различные уровни сознания, каждый из которых обладает конкретными характе­ристиками и подчиняется определенным законам. Феномены психики невозможно свести к простому общему знаменателю. Сфера сознания имеет не только много уровней, но и много {187} измерений. По этой причине любая теория неизбежно будет отображать лишь какой-то один уровень и поэтому будет на­ходиться в противоречии с другими теориями, охватывающи­ми другие уровни. Это касается и таких теорий, как классиче­ский психоанализ, индивидуальная психология, гуманистиче­ская и трансперсональная психология, и др.

Рассматривая природу сознания, следует специально ос­тановиться на понятии общественного сознания. Глубокий анализ общественного сознания был дан в работах К. Маркса. Он показал, что в обществе каждый класс, каждая социальная группа имеет свои материальные интересы и побуждения, об­щие для всех членов этого класса или группы. Осознание этой общности порождает и общность социальных целей, мотивов поведения, идеологических установок, нравственных принци­пов. В рамках того или иного способа производства возникно­вение и функционирование общественного сознания регули­руется всеобщими механизмами социальной деятельности лю­дей. Маркс выделяет такой интервал рассмотрения, и рамках которого общественное сознание воспроизводится социумом как момент его функционирования и потому может изучаться в абстракции от процедуры и специфики отображения объекта в отдельных головах людей и выводиться из содержания соци­ального положения тех или иных классов и групп, их места в способе производства и распределения, их отношения к соб­ственности.

Материалистическое понимание сознания не исключает, но лишь дополняет другие, появившиеся позднее концепции сознания, ибо материалистический подход однозначно приме­ним лишь к одному интервалу, срезу бытия сознания как мно­гомерного феномена. Маркс впервые выделил и исследовал сознание, его генезис и содержание через анализ предметно-практических форм человеческой деятельности, через обраще­ние к реальным материально-экономическим интересам раз {188} личных групп людей, включенных в ту или иную исторически конкретную систему материального производства. Такой под­ход позволяет дать развернутый анализ и самих форм общественного сознания — морали, искусства, религии, политиче­ского сознания и пр., показать их относительную зависимость от общественного бытия людей.

Сознание и знание

В широком смысле слова сознание как духовная жизнь вообще включает в себя такие составля­ющие, как переживания, ценности, нормы, зна­ния, проекты, мировоззренческие установки и т. п. Однако в некоторых контекстах сознание может пониматься и в более узком смысле, когда целесообразно отличать сознание как один из феноменов от других проявлений духовной жизни. В дан­ном случае мы займемся соотношением сознания и знания.

Обращаясь к этой проблеме, Гегель писал: «Наше обыч­ное знание представляет себе лишь предмет, который оно зна­ет, но в то же время не представляет себе себя, т. е. самого зна­ния. Целое же, которое налицо в знании, это не только пред­мет, но и «Я», которое знает, а также взаимоотношение между мной и предметом — сознание». (Гегель. Работы разных лет. М., 1973, т. 2, с. 79). В этом смысле для понимания природы сознания важную роль играет рефлексия, т. е. такого рода пси­хическая активность, при которой мы переключаем внимание с внешнего предметного мира на внутренний мир нашего «Я», на наши чувства, душевные состояния, знания. Сделав предме­том размышления наши знания, мотивы, переживания, мы по­лучаем возможность дать им определенную оценку, например, в отношении их очевидности, надежности, убедительности, полезности и т. п. В результате такой оценивающей самореф­лексии человек смотрит как бы со стороны на все то, что име­ется в его внутреннем мире. Этот взгляд на самого себя иной раз может быть достаточно критичным, приводящим, напри­мер, к тому, что индивид может разочароваться в одних своих {189} ценностях и идеалах и, напротив, может принять другие. Вот этот активный процесс самоосмысления вместе с его резуль­татами и образует сферу сознания — мир оценок, интуиции, замыслов и жизненных проектов.

Знание представляет собой материализованную в языке и отлитую в логические формы «продукцию» постигающей ак­тивности человека. Что касается сознания, то оно, с одной сто­роны, выступает как «знающее себя знание», с другой стороны, оно включает в себя некий неосознаваемый, неотрефлектированный и нерефлектируемый компонент. Таким образом, со­знание как целое представляет собой нечто противоречивое: как рефлектирующее начало оно производит знания, выступа­ющие как продукт, в котором рефлексия угасла; в то же время в процессе производства знания всегда остается нечто, что не­посредственно не вошло в предметность знания, оставаясь как бы за кадром. В этом отношении особый интерес представляют те пласты так называемого «неявного знания», которые в про­цессе выработки знания охватывают исходные элементы, раз­личного рода подсознательные установки, неявные, неогово­ренные допущения той или иной теории и т. п. Применительно к науке Т. Кун предложил понятие «парадигмы» как системы принимаемых научным сообществом, но нигде в явном виде не зафиксированных образцов и норм научной деятельности, исследовательских традиций и ориентаций.

Различие между знанием и сознанием относительно. Оно обусловливается степенью активности нашего «Я», степенью вовлеченности субъективного мира, воли, жизненных целей в работу с тем материалом, который представлен знанием как таковым. Полярность знания и сознания — это предельный случай; например «чистым знанием» можно назвать информа­цию, записанную в компьютере, а «чистым сознанием» — по­ток переживаний. В реальности психической деятельности зна­ние и сознание всегда соотносительны: сознание так или ина {190} че имеет предметную, содержательную нагруженность, а знание, ставшее объектом рефлексии, входит в сферу сознания как его сторона.

В каждой области духовного производства (религия, мораль, искусство, наука, право и др.) имеет место свое специ­фическое соотношение этих категорий. Так, в науке главная цель — производство информации, в то время как научное со­знание выполняет функцию своеобразных «строительных ле­сов», которые должны быть разобраны, как только здание той или иной научной теории практически завершено. Классиче­ская механика остается в наше время важной частью арсенала физических знаний, но что касается механической картины мира и соответствующей классической «парадигмы» XVII — XVIII вв., то большая часть этих элементов научного сознания интересует сегодня лишь историков науки, методологов и фи­лософов.

В свое время алхимики искали способы искусственного получения золота. Получить драгоценный металл в лаборатор­ных условиях так и не удалось, но зато был сделан важный шаг в формировании химической науки. Цели, которые ставили перед собой алхимики, равно как и вопросы, которые их вол­новали (как элементы научного сознания той эпохи), ныне по­теряли смысл, но полученные эмпирические знания не пропа­ли даром. Совсем иную картину мы наблюдаем в философии. Вопросы, которые обсуждали философы с древнейших времен, в большинстве случаев продолжают интересовать человече­ство и по сей день, напротив, ответы, которые давали мысли­тели прошлых веков, нередко кажутся сегодняшнему человеку наивными или попросту неверными.

Иными словами, в отличие от науки, соотношение между философским сознанием и философским знанием существен­но другое. В развитии культуры философское сознание играет не меньшую, а подчас и большую роль, чем знание. Более того, {191} сами по себе философские знания в отрыве от тоскующего по истине человеческого духа не так уж много значат. Если науч­ные знания (и в особенности научно-технические) в конечном счете оцениваются по их прикладной эффективности в отно­шении объекта проективной и преобразовательной деятельно­сти людей, то «прикладная ценность» философских знаний прежде всего связана с их воздействием на мировоззренческие установки нашего сознания, на методологию и дух науки.

Любопытно, что для религии религиозное сознание зани­мает главенствующее место, в то время как религиозные зна­ния выполняют скорее всего роль «строительных лесов» в ду­ховном самостроительстве человека.

Таким образом, в различных формах духовной культуры отношение между сознанием и знанием не только различно, но и имеет разные механизмы взаимодействия. Обратимся, на­пример, к праву. Правовое сознание — это отношение граждан государства к закону (законопослушность или, напротив, склон­ность к противоправному поведению), понимание важности правопорядка, осознание своих прав и обязанностей и т. п. Правовые знания — это знание законов, подзаконных актов, судебной практики и т. д. Очевидно, что оба момента взаимо­зависимы. Но это не исключает не только их определенной ав­тономности, но и взаимопротиворечивости. Нередко «буква» и «дух» закона расходятся между собой. Разлад между знанием и сознанием может проявляться в самых неожиданных формах. В юридической практике, например, отмечается такой парадок­сальный факт. Казалось бы, правовое просвещение подрост­ков служит одной из форм профилактики правонарушений, однако замечено, что нередко среди подростков лучше знают статьи уголовного права как раз те, кто склонен к правонару­шениям: они хотят знать, чем они рискуют, нарушая закон. {192}

Расхождения между знанием и сознанием в правовой, ре­лигиозной или моральной сфере наблюдалось во все эпохи. Если этот разлад охватывал широкие массы людей, то это фак­тически означало, что налицо признаки распада данной формы духовной культуры. Полноценное существование по­следней возможно лишь как целостность, как «синтагма», в ко­торой знание и сознание образуют системное единство. Про­дуктами распада той или иной синтагмы в основном являются знания, которые переживают свою эпоху и в новом качестве ассимилируются новыми формами культуры. Так, мифологи­ческие знания, потеряв эзотерический смысл, органически вош­ли в качестве чисто эстетической ценности в позднейшие фор­мы искусства. Нечто аналогичное произошло с астрологиче­скими, алхимическими, первобытно-религиозными и прочи­ми знаниями. Для оценки и понимания данностей культуры та­кого рода важно иметь в виду, что их функционирование в по­зднейших формах культуры существенно меняет их изначальный смысл. Для восстановления последнего необходимо в том или ином виде воссоздать соответствующий контекст «синтагмального» со­знания.

По проблеме сознания написаны тысячи книг и существу­ют сотни различных точек зрения. Вместе с тем идущий из древности вопрос о природе сознания и по сей день остается интригующей загадкой и насущной научной проблемой насту­пающего столетия.

Важно, размышляя над этой проблемой, определить для себя некий общий, характерный для современной интеллекту­альной культуры принципиальный подход, способ видения, ибо нет ничего бесперспективнее эклектики, бездумного смешения элементов различных философских систем и мировоззренче­ских позиций. В последнее время стало особенно модным эк­лектически соединять образы и метаформы древних восточ­ных учений с новейшими достижениями физиологии мозга, в результате «чакры» и «тонкие энергии» соседствуют с «синап­сами», «нейронами» и «молекулами РНК». {193}

Выработка собственного взгляда на природу сознания предполагает, в частности, умение разбираться в основных тезисах наиболее известных философских течений, а также по­нимание того, почему в определенные эпохи доминирующей оказывается та или иная концепция.

Касаясь современной конфронтации философских течений по проблеме сознания, американский философ Дж. Марголис писал, что в наше время материализм стал наиболее популяр­ным, и причины этого нетрудно понять. «Традиционный идеа­лизм либо утверждает, что интерсубъективный физический мир, который мы познаем, является системой идей в разуме Бога..., либо предлагает эвристические, фиктивные или инструменталь­ные построения... Материализм же, напротив, имеет на своей стороне не только великолепные достижения и перспективы физических наук, но и убедительные свидетельства сравнитель­но позднего зарождения на нашей планете ощущения и интеллек­та» (Марголис Дж. Личность и сознание. — М., 1986, с. 77 — 78).

?

1. Почему сознание можно отнести к категории «мировой загадки»?

2. Какие следствия вытекают из того факта, что наследственные программы всех организмов на Земле записаны одним и тем же кодом?

3. Как можно определить жизнь с философской точки зрения? 4. Пе­речислите основные интервалы рассмотрения феномена сознания. 5. Каковы основные свойства сознания? 6. Чем отличаются друг от друга уровни сознания? 7. В чем выражается диалектика «знания» и «сознания»?

{194}

Глава 7. Теория познания (эпистемология)

Эпистемология как философская дисциплина

Философскую дисциплину, занимающуюся исследованием условий и общих предпосылок познавательной деятельности человека, природы познания, его форм и уровней, принято назы­вать теорией познания (гносеологией). Данный термин был введен в научный обиход в 1854 г. Дж. Феррьером. Но как самостоятельный раздел философского знания гносео­логия по существу выделяется еще в конце XVIII в. благодаря фундаментальным исследованиям И. Канта. Впрочем, в евро­пейской философии гносеологическая проблематика выдвига­ется на видное место, начиная с XVII в., в трудах Ф. Бэкона, Р. Декарта, Дж. Локка, Д. Юма и др. Наряду с терминами «тео­рии познания» и «гносеология» в философской литературе широко употребляется также слово «эпистемология». В рам­ках данного учебника все три выражения используются как синонимы.

Следует отметить, что не существует и не может существо­вать гносеологии как единой, общепризнанной, тем более «единственно верной» дисциплины; каждое философское на­правление, каждый классик разрабатывает свою систему эпистемологических представлений и принципов. Поэтому-то и говорят о «гносеологии Канта», о теоретико-познавательных концепциях Рассела, Сантаяны, Джемса, Лосского и др. Все. сказанное не означает, что гносеология представляет собой лишь некую сумму органически не связанных между собой «то {195} чек зрения». Существует своего рода «общая почва», которая объединяет различные концепции в нечто связное. Речь в пер­вую очередь идет об общности самих эпистемологических про­блем и категорий. К важнейшим понятиям данной дисципли­ны относятся такие, как субъект, объект, знание, опыт, ощуще­ние, истина, язык, разум, интуиция и т. д. Что касается ключе­вых вопросов любой развитой теории познания, то можно выделить такие:

• природа познания (или значение гносеологических тер­минов),

• проблема подтверждения достоверности знания (кри­терии познания),

• отношение между познавательным опытом и его объек­том.

Любая эпистемологическая концепция направлена на ис­следование природы человеческого знания, способов познава­тельного освоения мира человеком, отношения знания к ре­альности. Вообще говоря, процесс познания может изучаться разными науками — физиологией, психологией, педагогикой, теорией информации и др. В отличие от этих последних, так называемых специальных дисциплин, эпистемология есть об­ласть философского знания. Ее прежде всего интересуют наи­более общие вопросы, касающиеся самих предпосылок позна­ния; она ставит вопрос: как вообще возможно познание, в чем сущность и смысл познания, что значит нечто познать, как связаны субъект и объект познания? Критический метод гносеолога направлен на то, чтобы вскрыть «начала», «истоки» лю­бого знания, выявить критерии достоверности получаемых в процессе исследования результатов.

Важность эпистемологических исследований в ту или иную историческую эпоху вытекает из того влияния, которое оказы­вает философская культура на интеллектуальную жизнь людей. {196}

«Хотя люди обычно приобретают знания без помощи специ­альных гносеологических исследований, тем не менее каждый раз, когда им приходится сталкиваться с противоположными методами познания, приближаться к границам познания или делать попытку соотнести друг с другом такие различные методы познания, как науч­ный, этический, эстетический и религиозный, они бывают вынужде­ны пересматривать основные предпосылки и перспективы познания; и, по-видимому, такая переоценка будет происходить постоянно. Чем больше познание овладевает своими объектами, тем более разносто­ронний и сложный характер оно приобретает, а следовательно, тем более настоятельным становится требование, чтобы время от време­ни познание устремлялось на самое себя с целью уяснить, откуда оно является, куда ведет». (Т. И. Хилл. Современные теории познания. М., 1965, с. 29.)

Следует определенно сказать, что в XX веке актуальность теоретико-познавательных исследований не только не умень­шилась, а напротив, резко возросла. Это связано, в частности, с тем, что современная технократическая цивилизация пере­живает глубокий и затяжной кризис. Под вопросом оказалась сама научная рациональность как традиционная основа науч­но-технического прогресса. Возникла настоятельная потреб­ность пересмотреть эпистемологический и культурно-ценно­стный статус разума и начать поиск новых форм разумения. Потребность в глобальной переориентации современного ра­зума означает не только поиск нового образа рациональности, но и таких познавательных стратегий, которые гарантировали бы адекватное понимание человеком своей собственной чело­веческой сущности в условиях качественно новой социокультурной ситуации на рубеже третьего тысячелетия.

Предмет эпистемологии. Основные понятия.

Человек не мог бы существовать в мире, не научившись в нем ориентироваться. Ориентация же в окружающей действи­тельности может быть успешной, если люди выработают у себя способность адекватно отражать, воспроизводить, постигать {197} эту действительность. Поэтому вопрос о том, как человек по­знает мир, что значит познать реальность, — один из древней­ших философских вопросов.

Теория познания исследует различные формы, закономер­ности и принципы познавательной деятельности людей. На воп­рос, что такое познание, коротко можно ответить так: это есть совокупность процессов, благодаря которым человек получает, перерабатывает и использует информацию о мире и о самом себе. В этом определении используются два ключе­вых понятия: «информация» и «человек». Оба одинаково важ­ны для понимания сущности познания. Важность учета специ­фики человека как субъекта познания видна хотя бы из того, что не всякое получение, переработка, хранение и использова­ние информации воспринимающей системой можно назвать познанием. Ведь любой компьютер и получает, и хранит, и пе­рерабатывает поступающую информацию. Но его работа не есть еще процесс познания. Для понимания сущности этого про­цесса уяснение природы и специфики человека как субъекта познавательной деятельности не менее важно, чем раскрытие сущности информации.

Теория информации разработала определенные способы количественного измерения информации. Такое измерение, од­нако, оказывается возможным (за исключением простейших случаев) лишь в результате абстрагирования от человеческого контекста, субъектного интервала информационных процессов. Когда мы количественно измеряем информацию, то отвлека­емся от многих аспектов смысловой стороны информации, от ее ценности для потребителя, от того факта, что разные люди одну и ту же информацию воспринимают и используют по-разному, в зависимости от исторических условий, жизненного опыта, нравственных, социокультурных и мировоззренческих установок, наличного багажа знаний, творческих способно­стей и т. п. При этом особую роль играют человеческие интере­сы, а в более широком смысле — ценности. {198}

Действительно, любая познавательная активность в конеч­ном счете направлена на удовлетворение исторически форми­рующихся материальных и духовных потребностей и в своей сущности неразрывно связана (прямо или косвенно) с целесо­образной практической деятельностью. Последняя и представ­ляет поэтому историческую предпосылку, основу и важнейшую цель познания.

Субъект и объект

Те конкретные вещи, явления, процессы, на которые непосредственно направлена познава­тельная активность людей, принято называть объектом познания. Тот, кто осуществляет познавательную деятельность, называется субъектом познания. Субъектом мо­жет выступать отдельный индивид или социальная группа (на­пример, сообщество ученых). Отсюда следует: познание — это специфическое взаимодействие между субъектом и объектом, конечная цель которого — достижение истины, обеспечение технологий, алгоритмов, моделей и программ, направлен­ных на освоение объекта в соответствии с потребностью субъекта.

Итак, гносеология изучает особый тип отношений меж­ду субъектом и объектом — познавательный. «Отношение по­знания» включает в себя три члена: субъект, объект и содержа­ние познания (знание). Отсюда возникает задача проанализи­ровать отношения между получающим знание субъектом и ис­точником знания (объектом), между субъектом и знанием, между знанием и объектом.

В первом случае главная задача заключается в том, чтобы объяснить, как возможен переход от источника к «потребите­лю». Здесь мы естественно сталкиваемся с проблемой опосредования: как объект дан субъекту? Иными словами, необходи­мо дать теоретическое объяснение тому, как объективное содержание познаваемых вещей и явлений переносится в челове {199} ческую голову и преобразуется в ней в объективное содержа­ние знания. На языке традиционной философии эта проблема формулировалась в таком виде: каким путем внешняя (трансцендентная) сознанию вещь становится достоянием разума в качестве идеального содержания.

В истории философии встречаются многочисленные по­пытки решения проблемы опосредования субъекта и объекта. Некоторые философы выдвигали различные модели особого опосредующего звена. Например, можно вспомнить известную версию Демокрита, согласно которой от всех предметов про­исходит постоянное «истечение» тончайших материальных пленок-слепков, которые, достигая органов чувств человека, вызывают соответствующие ощущения. Другие философы (пре­имущественно объективные идеалисты) исходили из посылки о «непосредственной данности» объекта в мысли. Платон, на­пример, связывал познание с процессом «воспоминания» души; Лейбниц исходил из принципа «предустановленной гармонии»; Гегель опирался на принцип изначального «тождества мышле­ния и бытия».

При рассмотрении второго из указанных отношений воз­никает комплекс вопросов, связанных с освоением человеком уже готовых, наличествующих в культуре массивов знания (в книгах, таблицах, кассетах, компьютерах и т. д.). Другой аспект относится к оценке субъектом тех или иных знаний — их глу­бины, адекватности, их усвоения, полноты, достаточности для решения тех или иных задач и т. д.

Что касается отношения между знанием и объектом, то оно в первую очередь возвращает нас к проблеме достоверно­сти знания, к вопросу об истине и ее критериях. Всякое знание (как и сознание вообще) всегда есть знание «о чем-то», или, как говорят философы, всегда интенционально по своему ха­рактеру, т. е. направлено на свой объект. Но в связи с этим не­избежно возникает вопрос: каковы законные основания для пе {200} рехода от имеющихся у нас восприятий и понятий к выводи­мым объектам, перехода от данной нам сферы субъективного к рационально обосновываемым утверждениям о положении дел в действительности.

Вопрос о соотношении знания и реальности, образа и ве­щи — один из центральных во всей гносеологии. Являются ли человеческие ощущения и восприятия неким подобием, при­близительными копиями вещей или они лишь некие символы, иероглифы? Какая реальность стоит за научными абстракция­ми, понятиями, идеализациями, такими, как «точка» в геомет­рии, «температура» в физике, «электронная орбита» — в кван­товой механике?

Понятие познавательной позиции

Познающий субъект — это не какой-то абстрактный индивид, существующий вне конкретных условий. Процесс познания всегда протекает при определенных обстоятельствах. Припомним та­кой факт: когда мы поднимаемся в горы, то при каждом пово­роте перед нами открывается новый вид. От чего зависит воз­никающая «картина» местности? Только ли от существования самой этой местности и нашего зрительного аппарата? Важ­ную роль в том, какая картина откроется нам, играет та точка обзора, которую мы выбираем. Больше того, мы не можем про­изводить наблюдения, если мы не выбрали какую-то опреде­ленную «точку зрения».

Хотя описанный выше факт известен нам с детства, он позволяет понять, по аналогии, глубочайшую особенность вся­кого познания. В физике давно установлено, что наблюдаемые в опыте характеристики движущихся тел (скорость, масса, по­ложение в пространстве и др.) имеют определенные значения не вообще, а лишь относительно некоторой системы отсчета. В соответствии с этим можно сказать, что в сущности любой объект природного или социально-исторического бытия также {201} существует и определенным образом проявляет себя лишь в конкретных условиях, в той или иной системе связей. Именно по отношению к такой системе можно говорить о количествен­ной или качественной определенности свойств объекта.

Обобщая сказанное, можно сделать вывод, что человек познает мир всякий раз с точки зрения определенной «позна­вательной позиции». Результаты, которые он получает при этом, оказываются справедливыми не вообще, а лишь относительно данн