Проблема человека в русской культуре

К XV веку Западная Европа и Италия, в частности, переживали период высокого Возрождения. Мы уже говорили, что эта эпоха знаменует собой новый взгляд на античность, имевшую конкретные места дислокации — Грецию и Рим и существовавшую в то время, когда России еще не было ни как государства, ни даже как племенного объединения. Поэтому говорить о Возрождении в России XV века можно лишь в том смысле, что идеи Возрождения коснулись ее как и других европейских государств. Напомним, что центральной проблемой Возрождения была проблема человека. Можно сказать, что Возрождение заново открыло человека как неизвестную страну, увидело в нем неповторимую индивидуальность, в которой все важно: разум, воля, чувства, облик и отношение к миру.

В России, где с самой далекой древности каждый человек должен был знать свое место — в роду, общине, социальной иерархии города или деревни, государстве; где вопрос к встречному звучал не: “Кто ты? ”, а “Чей ты? ”; где православная церковь нивелировала людей перед богом и перед властью, — так же значимой становится человеческая индивидуальность, где бы она ни проявилась: в государственной службе, в религии, в искусстве или в повседневности.

Можно сказать, что и для России характерно своеобразное возрождение после периода иноземного ига, хотя, как отмечает Лихачев, “общее “движение к человеку”, которое характеризует собой и Предвозрождение, и Возрождение, не освободилось еще от своей религиозной оболочки” [121, т. 3, с. 461].

Совершенно специфическим образом отразилось изменение представлений о предназначении человека в религиозной жизни того времени. Здесь еще нет места той форме гуманизма, которая была характерна для Западной Европы: ни особого интереса к гуманитарному знанию, ни идеи активного всесторонне развитого человека. Но отдаленное звучание европейских веяний, поиск иных отношений человека с миром возникли и развивались в различных сферах духовной жизни России.

Некоторые религиозные движения этой поры были прямо связаны с византийским влиянием. Возродившийся в XIV веке исихазм нашел свое продолжение в России, в Троице-Сергиевом монастыре (его основатель, Сергий Радонежский, “божественные сладости безмолвия въкусив”, был исихастом). Сутью исихазма было общение с Богом в безмолвии, в созерцательной и благоговейной форме, свободной от обязательных обрядов и ритуалов. Он предполагал внутреннее единство человека с Богом, восхождение к нему, основанное на самонаблюдении, нравственном улучшении самого себя, аскетизме. В нем в скрытой форме присутствовало стремление к индивидуальности, даже в религиозной жизни глубоко верующего человека. Исихазму свойственно искреннее и глубокое чувство, которое выражается не в заученных словах обязательных молитв, а в личном переживании, не лишенном некоторого налета мистики. Молчаливая беседа ангелов в “Троице” Андрея Рублева — наиболее яркое проявление идей исихазма в искусстве. В исихазме человек оказывается не песчинкой в общем потоке, а самостоящим, берущим на себя весь груз ответственности за свою греховную или святую жизнь.

В городах-коммунах Новгороде и Пскове в конце XIV — начале XV века возникла ересь стригольников, представлявшая собою прямой бунт против церковной земельной собственности и взимания церковной десятины с прихожан. Эта ересь перекликалась с аналогичными движениями в Европе, провозглашавшими, что коли Христос был беден, то негоже христианской церкви и священнослужителям обогащаться за счет верующих. Псковские и новгородские еретики требовали, как и францисканцы (члены ордена святого Франциска) в Европе, отмены церковной иерархии на том основании, что перед Богом все равны.

В начале XVI века еще одна ересь — ересь жидовствующих, связанная с Новгородом, попыталась собрать вокруг себя вольнодумцев.

Д.С.Лихачев пишет: “Вольнодумцы эти критически относились к церкви и к отдельным догматам православия, но больше тянулись к светским знаниям, усиленно занимались астрологией и логикой. Это было, по всей вероятности, гуманистическое течение, с которым связывается целый ряд западнорусских рукописей XV—XVI веков научного и полунаучного содержания”. Оставаясь доступным для немногих, “это движение имело серьезное прогрессивное значение, так как будило мысль, вводило в круг образованности новые сочинения, создав в конце XV — начале XVI в. большое умственное возбуждение” [121, т. 3, с. 481].

Все религиозные движения и ереси, в значительной мере отражавшие изменения в представлениях о месте человека в мире, были связаны с изменениями в обществе после освобождения от монгольского нашествия.

Борьба России с иноземным владычеством возвысила роль личного героизма и подвижничества в ратном деле, о чем говорят “Сказание о Мамаевом побоище”, “Задонщина” и другие произведения этого времени и летописи. Государство нуждалось в людях, чьи личные интересы совпадали бы с интересами общества, в тех, кто мог совершить поступок на его благо. Главной темой былин становится борьба с Идолищем поганым, Калином-царем и другими врагами Руси. Повествования о былинных богатырях начинают осмысляться и летописями. Богатыри уже не воспринимаются как представители какого-либо отдельного княжества, они становятся общерусскими героями, а более поздние былины, описывая жизнь своей “античности” — Киевской Руси, изображают ее в окружении множества великих богатырей, которые способны постоять уже не за князя или его вотчину, а за всю Русь. Наибольшее место летописи XV века уделяют Алеше Поповичу, ставшему в это бурное время выразителем народного самосознания и наделенному личными чертами характера, которыми в народном представлении и должен обладать человек, защищающий свою землю от “ворогов поганых”.

Летописи, объединенные в начале XV века в общерусский свод по инициативе и под руководством митрополита Киприана, возносят особые похвалы Ивану Калите (7—1340) и его миролюбивым деяниям. Появляются жития святых, которых находят почти в каждом городе. В житиях прославляются уже не абстрактные формы святости, а конкретные деяния святых, в которых они проявляют смекалку, знание, верность, чистоту помыслов. Хотя в житиях много чудесного, неправдоподобного, но их авторы и не стремятся к правдивости, главное — победа святого над силами зла, над врагами или над самим собой. Огромный труд митрополита Макария, представляющий собой полное собрание (в 10 томах) всех произведений, посвященных житиям святых, — “Великие Минеи Четьи”, включал в себя исторические сведения по всемирной и русской истории. Прославлению рода московских государей служила “Степенная книга” — собрание биографий предков Ивана Грозного и высших церковных чинов. Неизвестный автор говорит, что “степени его книги... золотые, они составляют лестницу, ведущую на небо”. Утверждаются же эти степени “многообразными подвигами в благочестии просиявших скипетродержателей”... За “житием и похвалой” того или иного лица следует новая “похвала”, затем “похвала вкратце”, молитва за усопшего... “паки похвала” и т.д.” [121, т. 3, с. 482].

Государству нужны были реформы, реформам — реформаторы, мыслящие широко и свободно, понимающие главные нужды государства. Еще в середине XIV века псковский монах Ермолай Еразм во многих своих произведениях говорил о тяжелом положении крестьян, поскольку подати, возлагаемые на них, превышают их возможности. Он считал, что царь должен заботиться не только о вельможах, но и о крестьянах, кормильцах общества: “Вся земля от царя и до простых людей тех труды питаема”.

Писатель-публицист Иван Пересветов ратует за “воинников” — дворян, состоящих на царской службе. Выделять их, говорил автор, нужно не по знатности, а по их личным качествам ума и характера, поскольку “воинником царь силен и славен” [282, с. 177]. Его острый взгляд на современность вылился в горькую критику вельмож, которые за взятки освобождали “татей и разбойников”, обирали государство, не заботились о войске и доносили друг на друга (“сипели друг на друга яко змии”). Пересветов рисует образ государя, который должен быть грозен и справедлив: “Не мочно царю без грозы быти; как конь под царем без узды, тако и царство без грозы” [там же, с. 153]. (Заметим в скобках, что истинная личность Ивана Пересветова неизвестна до сих пор, историческая наука располагает лишь разного рода предположениями, вплоть до того, что под этим псевдонимом скрывался сам царь Иван Васильевич).

Особое место в письменных памятниках того времени занимает переписка князя Андрея Курбского (1528—1583) с Иваном Грозным, в которой сила и независимость характеров этих людей проявились во всей непосредственности и полноте. Курбский упрекает царя в том, что он “воевод, от бога данных”, “различным смертем предал” “и победоносную, святую кровь их во церквах божиих, во владыческих торжествах, пролиял еси и мученическими их кровьми праги церковные обагрил”, “и на доброхотных твоих и душу за тя полагающих неслыханныя мучения, и гонения, и смерти умыслил еси”. Он говорит и о собственных обидах: “Коего зла и гонения от тебя не претерпех! И коих бед и напастей на мя не подвига еси! и коих лжеплетений презлых на мя не возвел еси! А приключившимися от тебя разные беды по ряду, за множеством их, не могу ныне изрещи, и понеже горестию еще души моей объят бых” [102, с. 258, 259]. Отповедь Ивана Грозного столь же гневна, сколь жестока: “И еже воевод своих различными смертьми расторгали есмя, — а божию помощью имеем у себя воевод множество и опричь вас, изменников. А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнить вольны же есмя... А мук и гонений и смертей многообразных ни на кого не умышливали есмя; а еже о изменах и черодействе воспомянул еси, — ино таких собак везде казнят...” [там же]. Уже в этих коротких цитатах даже без перевода можно уловить накал страстей, значительность столкновения людей, каждый из которых чувствует себя сильной личностью, независимо от того, облечен он властью или нет. Вера Курбского в силу разума, силу убеждения соответствуют возрожденческому пониманию роли и места человека в мире, его личного достоинства.

Наиболее заметно гуманистические тенденции Возрождения проявляются в искусстве XV—XVI веков.