Ф. Ницше. ?НТИХРИСТ. ПРОКЛЯТИЕ ХРИСТИАНСТВУ. ?ЖДЕНИЕ ТРАГЕДИИ, ИЛИ ЭЛЛИНСТВО И ПЕССИМИЗМ

РОЖДЕНИЕ ТРАГЕДИИ, ИЛИ ЭЛЛИНСТВО И ПЕССИМИЗМ *

Да и в самом деле, трудно найти чисто эстетическому истолкованию и оправданию мира, как оно проповедуется в этой книге, более разительную антитезу, чем христианское учение, которое и есть и хочет быть лишь моральным, и своими абсолютными мерками, хотя бы, например, правдивостью Бога, отталкивает искусство, всякое искусство в область лжи, – т. е. отрицает, проклинает, осуждает его. За подобным образом мысли и способом оценки, которые по необходимости враждебны искусству, раз они хоть сколько-нибудь подлинны, – я искони ощущал и враждебность к жизни, свирепое мстительное отвращение к ней: ибо всякая жизнь покоится на иллюзии, искусстве, обмане, оптике, необходимости перспективы и заблуждения. Христианство с самого начала, по существу и в основе, было отвращением к жизни и пресыщением жизнью, которое только маскировалось, только пряталось, только наряжалось верою в " другую" и " лучшую" жизнь. Ненависть к " миру", проклятие аффектов, страх перед красотой и чувственностью, потусторонний мир, изобретенный лишь для того, чтобы лучше оклеветать этот, на деле же стремление к ничто, к концу, к успокоению, к " субботе суббот" – все это всегда казалось мне, вместе с безусловной волей христианства признавать лишь моральные ценности, самой опасной и жуткой из всех возможных форм " воли к гибели" или, по крайней мере, признаком глубочайшей болезни, усталости, угрюмости, истощения, оскудения жизни, ибо перед моралью (в особенности христианской, т. е. безусловной моралью, моралью) жизнь постоянно и неизбежно должна оставаться неправой, так как жизнь по своей сущности есть нечто неморальное; она должна, наконец, раздавленная тяжестью презрения и вечного «нет», ощущаться как нечто недостойное желания, недостойное само по себе. И сама мораль – что, если она есть «воля к отрицанию жизни», скрытый инстинкт уничтожения, принцип упадка, унижения, клеветы, начало конца? И, следовательно, опасность опасностей?.. Итак, против морали обратился тогда, с этой сомнительной книгой, мой инстинкт, как заступнический инстинкт жизни, и изобрел себе в корне противоположное учение и противоположную оценку жизни, чисто артистическую, антихристианскую.

Ф. Ницше

АНТИХРИСТ. ПРОКЛЯТИЕ ХРИСТИАНСТВУ*

Эта книга принадлежит немногим. Может быть, никто из этих немногих ещё и не существует. Ими могут быть те, кто понимает моего Заратустру; как мог бы я смешаться с теми, у кого лишь сегодня открываются уши? Только послезавтра принадлежит мне. Иные люди родятся posthum. (…)

(…) Что вреднее всякого порока? – Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым – христианство.

Моя проблема не в том, как завершает собою человечество последовательный ряд сменяющихся существ (человек – это конец), но какой тип человека следует взрастить, какой тип желателен, как более ценный, более достойный жизни, будущности.

Этот более ценный тип уже существовал нередко, но лишь как счастливая случайность, как исключение, - и никогда как нечто преднамеренное. Наоборот, его боялись более всего; до сих пор он внушал почти ужас, из страха перед ним желали, взращивали и достигали человека противоположного типа: типа домашнего животного, больного животного – христианина. (…)

Не следует украшать и выряжать христианство: оно объявило смертельную войну этому высшему типу человека, оно отреклось от всех основных инстинктов этого типа; из этих инстинктов оно выцедило понятие зла, злого человека: сильный человек сделался негодным человеком, " отверженцем". Христианство взяло сторону всех слабых, униженных, неудачников, оно создало идеал из противоречия инстинктов поддержания сильной жизни; оно внесло порчу в самый разум духовно-сильных натур, так как оно научило их чувствовать высшие духовные ценности как греховные, ведущие к заблуждению, как искушения. (…)

Христианство называют религией сострадания … Через сострадание теряется сила… Сострадание вообще противоречит закону развития, который есть закон подбора. Оно поддерживает то, что должно погибнуть, оно встает на защиту в пользу обездоленных и осужденных жизнью; поддерживает в жизни неудачное всякого рода, оно делает саму жизнь мрачною и возбуждающею сомнение. (…)

 

Этому инстинкту теолога объявляю я войну: всюду находил я его следы. У кого в жилах течет кровь теолога, тот с самого начала не может относиться ко всем вещам прямо и честно. Развивающийся отсюда пафос называется вера, т. е. раз и навсегда закрывание глаз, чтобы не страдать от зрелища неисправимой лжи. Из этого оптического обмана создают себе мораль, добродетель, святость; чистую совесть связывают с фальшивым взглядом…Везде откапывал я инстинкт теолога: он есть самая распространенная и самая подземная форма лжи, какая только существует на земле. (…)

(…) " Добродетель", " долг", " добро само по себе", доброе с характером безличности и всеобщности – все это химеры, в которых выражается упадок, крайнее обессиление жизни… Самые глубокие законы сохранения и роста повелевают как раз обратное: чтобы каждый находил себе свою добродетель, свой категорический императив. (…)

Христианское понятие о божестве (Бог как Бог больных, Бог как паук, Бог как дух) – это понятие есть одно из самых извращеннейших понятий о божестве… Бог, выродившийся в противоречие с жизнью, вместо того чтобы быть ее просветлением и вечным ее утверждением! Бог, объявляющий войну жизни, природе, воле к жизни! Бог как формула всякой клеветы на " посюстороннее", для всякой лжи о " потустороннем"! (…)

(…) В христианстве инстинкты подчиненных и угнетенных выступают на передний план: именно низшие сословия ищут в нем спасения… Христианство есть смертельная вражда к господам земли, к " знатным", и вместе с тем скрытое, тайное соперничество с ними… Христианство – это ненависть к уму, гордости, мужеству, свободе…; христианство есть ненависть к чувствам, к радостям чувств, к радости вообще…

(…) Истина и вера, что известная вещи истинна, – это два мира совсем отдельных, почти противоположных интересов: к тому и другому ведут пути, в основе совершенно различные… Если, например, счастье заключается в том, чтобы верить в спасение от греха, то для этого нет необходимости в предположении, чтобы человек был грешен, но только, чтобы он чувствовал себя грешным… Но если вообще прежде всего необходима вера, то разум, познание, исследование необходимо дискредитировать: путь к истине делается запрещенным путем. – Сильная надежда есть гораздо больший жизненный стимул, чем какое бы то ни было действительно наступившее счастье. Страдающих можно поддержать надеждой, которая не может быть опровергнута действительностью, которая не устраняется осуществлением, - надеждой на потустороннее… Требование целомудрия усиливает внутренний пыл религиозного инстинкта - оно делает культ горячее, мечтательнее, душевнее. – Любовь есть такое состояние, когда человек по большей части видит вещи не такими, каковы они есть. Здесь господствует сила иллюзии, одновременно преображающая и услаждающая. При любви можно перенести больше, можно вытерпеть все… Вот что можно сказать о трех христианских добродетелях: вере, надежде, любви; я называю их тремя христианскими хитростями. - Буддизм слишком зрел и к тому же слишком позитивистичен для того, чтобы прибегать к подобным хитростям.(…)

(…) Случай первого ранга: маленькое мятежное движение, окрещенное именем Иисуса из Назарета, еще раз представляет собою иудейский инстинкт…, который изобретает еще более отвлеченную форму существования, еще менее реальное представление о мире…

(…) И из Иисуса делать героя! - А что за недоразумение со словом " гений"! Все наше понятие о " духе", целиком культурное понятие - в том мире, в котором живет Иисус, не имеет никакого смысла, Говоря со строгостью физиолога, здесь было бы уместно совершенно иное слово, слово " идиот". (…)

Этот " благовестник" умер, как и жил, как и учил, – не для " спасения людей", но чтобы показать, как нужно жить… В словах, обращенных к разбойнику на кресте, содержится все Евангелие. " Воистину это был Божий человек, Сын Божий! " – сказал разбойник. " Раз ты чувствуешь это – ответил Спаситель, – значит, ты в Раю, значит, ты сын Божий". Не защищаться, не гневаться, не привлекать к ответственности… Но также не противиться злому, – любить его…

Не то отличает нас от других, что мы не находим Бога ни в истории, ни в природе, ни за природой, но то, что мы почитаемое за Бога чувствуем не как " божественное", но как жалкое, абсурдное, вредное – не как заблуждение только, но как преступление перед жизнью … Мы отрицаем Бога как Бога… Если бы нам доказали этого Бога христиан, мы еще менее сумели бы поверить в него… Религия, которая подобно христианству, не соприкасается с действительностью ни в одном пункте, которая падает тотчас, стоит только действительности предъявить свои права хоть в одном пункте, – по справедливости должна быть смертельно враждебна " мудрости мира", другими словами " науке" … " Вера", как императив, есть veto против науки, in praxis ложь во чтобы то ни стало…

Сам человек сделался величайшим промахом Бога, он создал в нем соперника: наука делает равным Богу, – приходит конец жрецам и богам, когда человек начинает познавать науку! – Мораль: наука есть нечто запрещенное само по себе, она одна запрещена. Наука – это первый грех, зерно всех грехов, первородный грех… Человек не должен думать. (…)

(…) Христианство было победой, более благородное погибло в нем, до сих пор христианство было величайшим несчастьем человечества…

(…) Ложью я называю: не желать видеть того, что видят, не желать видеть так, как видят – неважно при свидетелях или без свидетелей ложь имеет место. Самый обыкновенный род лжи тот, когда обманывают самих себя: обман других есть относительно уже исключительный случай. – В настоящее время это не желание видеть то, что видят, и нежелание видеть так, как видят, есть почти первое условие для всех партийных в каком бы то ни было смысле: человек партии по необходимости лжец… " Святая ложь" обща Конфуцию, книге законов Ману, Магомету, христианской церкви; в ней нет недостатка и у Платона. " Истина здесь" – эти слова, где бы они ни слышались, означают: жрец лжет. (…)

Этим я заканчиваю и высказываю свой приговор. Я осуждаю христианство, я выдвигаю против христианской церкви страшнейшие из всех обвинений, какие только когда-нибудь бывали в устах обвинителя. По-моему, это есть высшее из всех мыслимых извращений, оно имело волю к последнему извращению, какое только было возможно. Христианская церковь ничего не оставила не тронутым в своей порче, она обесценила всякую ценность, из всякой истины она сделала ложь, из всего честного – душевную низость… Я называю христианство единым великим проклятием, единой великой внутренней порчей, единым великим инстинктом мести, … единым бессмертным, позорным пятном человечества…