ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ ЯЗЫК 6 страница

 

Прежде всего следует констатировать, что частная собственность — это отношение.

 

Как мы полагаем, отношение частной собственности включает в себя три стороны данного отношения. Это, во-первых, отношение субъекта собственности к вещи, объекту собственности или субъектно-объек-тное отношение, во-вторых, это отношение субъекта собственности к другому субъекту, или субъектно-субъектное отношение, в-третьих, это отношение субъекта к самому себе, или самоотношение.

 

Частная собственность как субъектно-объектное отношение.

 

Субъектом частнособственнического отношения является человек, индивид, личность.

 

Объектом собственности может быть вещь, предмет, в принципе, все, что угодно, любая ценность любого вида. Точно так же объектом собственности могут быть и сами способности, потенции человека, физические и духовные. Дальше мы объект собственности будем называть вещь, имея в виду всю палитру значений объекта собственности.

 

Хотя качество собственности принадлежит именно человеку, но оно рождается из определенного отношения с вещью как своеобразная человеческая интериоризация этого отношения. В связи сданным отношением к вещи человек обретает черты владельца, хозяина, распорядителя вещи, некоего объекта. «Разумность собственности, — писал Гегель, — заключается не в удовлетворении потребности, а в том, что снимается голая субъективность личности» [4].

 

4 Там же. С. 69. См. также: собственность — это «то, что человек извлек из предметов, созданных и предоставленных ему природой... слил со своим трудом» (Локк Дж. Избр. филос. произв. М., I960. Т. 2. С. 19).

 

 

Меняется в этом отношении и облик, черты данной вещи. Она перестает быть просто вещью, т.е. воплощением мира природных и иных закономерностей, в которые она включена. Она перестает быть также просто предметом потребительски-производственно-технологического отношения, проявляющегося в производственной деятельности человека, его потребления, и обретает в рамках частной собственности черты определенного антропологического отношения, устремленности к человеку, замкнутости на нем. Другими словами, она обретает некое человеческое качество, качество подчиненности человеку, зависимости от него. Обратимся вновь к Гегелю. Он писал: «Лицо имеет право вкладывать свою волю в каждую вещь, которая благодаря этому есть моя, получает мою волю или свою субстанциональную цель, — ведь в самой себе она не имеет такой цели, — или свое определение и свою душу; это — абсолютное право человека на присвоение всех вещей» [1].

 

1 Гегель Г. Соч. Т. 7. С. 71.

 

 

Таким образом, частнособственническое отношение человека к вещи заключается в их своеобразном взаимоустремлении друг к другу, в их собственной определяемости через свое другое. Человек обретает черты владельца, распорядителя вещей [2], вещь — очеловечивается, обретает черты принадлежности человеку, зависимости от него.

 

2 «Собственность, в конце концов, это только распространение личности на веши» (Дюркгсйм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии М., 1991.С. 171).

 

 

Отметим, что частнособственническое отношение человека к вещи внутренне противоречиво. С одной стороны, это отношение связи, единства. Это та форма, способ, который связывает человека и вещь. С другой — это отношение содержит в себе и момент разобщения, это та форма, которая может — в определенных случаях — доходить до своего разрыва. Собственническое отношение человека к вещи отнюдь не является раз навсегда данным, неизменным, он это отношение может бесконечно варьировать. По сути, и смысл собственности заключается именно в возможности маневра в отношении с вещью, в возможности модификации этого отношения. Человек может собственность на вещь использовать для того, чтобы ее передать другому, обменять на нечто другое, использовать для определенных целей своей жизнедеятельности. Точно так же и характеристика вещи как объекта частной собственности заключает в себе не просто признание простой принадлежности человеку, но и признание способности быть объектом всякого рода собственнических трансформаций, объектом обмена, отчуждения и т.д. [3].

 

3 «Я могу отчуждать от себя свою собственность, так как она моя, лишь постольку, поскольку я в нее вкладываю свою волю. — так что я отставляю от себя свою вещь как бесхозяйственную или предоставляю ее для владения воле другого. — но я могу это сделать лишь постольку, поскольку сама вещь по природе своей есть нечто внешнее» (Гегель Г. Соч. Т. 7. С. 89).

 

 

Формирование института частной собственности в его капиталистически развитом виде привело к принципиальным изменениям и в самом работнике, производителе материальных и духовных благ. Суть этих изменений заключалась в перемене отношения субъекта труда к своим собственным производительно-созидательным способностям. Как мы полагаем, одни из самых глубоких методологически-антропологических следствий учения К. Маркса о рабочей силе заключаются в том, что, во-первых, было расщеплено человеческое бытие как таковое, с одной стороны, и рабочая сила человека — с другой, во-вторых, было вскрыто особое отношение работника к рабочей силе. Было показано, что он может обращаться с нею как с объектом собственности — вступать в отношение владения, распоряжения, присваивать результаты ее использования, отчуждать от себя, передавать другому. И на базе этих многообразных экономических, динамических отношений со своей рабочей силой человек может выстраивать линию своего жизненного поведения, варьировать ее.

 

Частная собственность как субъектно-субъектное отношение. Характеристика человека как субъекта частной собственности выделяет и определенный водораздел между ним и другими людьми. Ведь если данный субъект является собственником какой-то веши, то отсюда следует, что другие люди собственниками этой же вещи не являются. Более того, человек является собственником именно потому и постольку, почему и поскольку другие такими же собственниками не являются.

 

Вместе с тем следует подчеркнуть, что разделение людей на субъектов собственности и субъектов, не владеющих данной собственностью, содержит в себе определенный потенциальный момент единства. Так, не собственник отнюдь не обречен навечно оставаться именно не собственником. В принципе он может изменить свой сегодняшний статус и стать в определенных условиях собственником данной вещи. Точно так же и субъект собственности не навечно таковым является, он может в силу природы собственности лишиться ее, т.е. он в потенции не-собственник. Один из важнейших моментов частной собственности заключается как раз в ее способности динамизировать, менять облик людей, взаимоотношения между ними.

 

Важный момент взаимоотношения субъектов в сфере частной собственности заключается и в том, что собственническое отношение человека к вещи соотносится с потребительским, производственно-технологическим его отношением к ней. Так, не собственник как бы отделен от вещи. Но это не значит, что она ему безразлична вообще. Человек, для того чтобы жить, должен потреблять определенные продукты (те же вещи), созидать некие ценности (те же вещи). Эта его связь с вещами необходима, жизненна. Но если все эти вещи находятся в собственности другого человека, то не собственник — хочет он того или не хочет — должен, вынужден вступать в определенное отношение с собственником.

 

Точно так же и для субъекта собственности его владение вещью — не финал его отношения с вещами вообще. Вещь должна социально функционировать, т.е. потребляться, служить в процессе какого-то общественного созидания. Иначе какой в ней смысл вообще. И далеко не всегда это социальное функционирование вещи может осуществить сам собственник данной вещи. Собственность и выступает там и тогда, где и когда она выступает как база (импульс), на основе которой субъект собственности выстраивает свои отношения с другими людьми таким образом, чтобы данный объект собственности социально функционировал на условиях, выгодных для собственника. Иначе говоря, собственность побуждает владельца вступать в контакт с другими людьми, налаживать с ними определенные отношения.

 

Мы выше отмечали, что отношение частной собственности внутренне динамично, вариативно. Человек может свое собственническое отношение варьировать. Он может, например, поручать распоряжаться своей собственностью другому человеку, может выбирать различные условия этой передачи. Он может свою собственность на вещи перевести в денежную форму, может вообще отказаться от своей собственности, пожертвовав ее на какие-то цели, передать распоряжение ею другим. И эта вариативность собственнического отношения, эта возможность человека по своему выбору, исходя из своих интересов и целей, менять, модифицировать свое собственническое отношение, обусловливает огромную палитру оттенков его отношения с другими людьми. Ведь по существу любая операция с частной собственностью, любое ее изменение так или иначе меняет сложившиеся отношения собственника с другими людьми. Иначе говоря, поскольку и в той мере, в какой вариативно, модифицируемо отношение собственности, постольку и в такой же мере вариативны, модифицируемы и отношения людей.

 

Частная собственность как самоотношение. Анализ частнособственнического отношения не может быть полным без рассмотрения частной собственности с точки зрения ее обращенности на самого человека, субъекта этой собственности. Напомним, что К. Маркс писал о «субъективной сущности богатства», «субъективной сущности частной собственности» [1].

 

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 109.

 

 

Частная собственность для субъекта выступает как его социально-экономическая опора. Это своеобразный момент определенной бытийной укорененности. Субъект частной собственности во владении самим собой [2], своими способностями, владении некоторыми вещами, в распоряжении ими, в возможности в соответствии с варьированием данного отношения выстраивать определенные отношения с другими людьми обретает свою собственную устойчивость в жизни. Все это преломляется в собственном мироощущении человека как ощущение своих собственных сил и возможностей, определенной укорененности, веры в самого себя.

 

2 " Человек... главным же образом благодаря тому, что его самосознание постигает себя как свободное, он вступает во владение собою и становится собственностью себя самого и по отношению к другим. Это вступление во владение представляет собою, наоборот, также и осуществление, превращение в действительность того, что он есть по своему понятию (как возможность, способность, задаток), благодаря чему оно также только теперь полагается как то, что принадлежит ему, а также только теперь полагается как предмет и различается от простого самосознания, благодаря чему оно делается способным получить вещи». (Гегель Г. Соч. Т. 7. С. 81).

 

 

Вместе с тем частная собственность преломляется во внутреннем мире человека значительной напряженностью, если можно так выразиться, непрерывным беспокойством. Ведь частная собственность — это не просто владение вещами как таковыми. Эти вещи должны сохраняться, а не разрушаться, они должны социально функционировать, только тогда они имеют какой-то смысл для субъекта собственности. А это сохранение, функционирование объектов собственности не осуществляется само по себе, оно требует непрерывных и разнообразных усилий, контроля, непрерывного наблюдения и т.д. Все это преломляется в определенном непрерывном ощущении ответственности, заботы. Человек как бы постоянно несет это бремя. Если же учесть, что частная собственность динамична, что она функционирует в бурном море экономических противостояний, где позиции собственности непрерывно меняются, часто попадая в критические фазы, то ясно, что это ощущение ответственности, заботы представляет собой значительную степень напряженности в духовном мире. Так что частная собственность не только порождает определенную устойчивость духовного мира человека, но и ощущение тревоги, в определенной мере зыбкости бытия.

 

Отношение частной собственности порождает в духовном мире человека определенную мотивационную интенцию. Суть ее заключается в том, что частный собственник мотивирует свои действия и поступки с целью организации наиболее выгодного, эффективного функционирования своей частной собственности. Иначе говоря, мотивы действий человека, помимо творческих импульсов самореализации, включают в себя и мотивы наиболее оптимального функционирования собственности [1]. Точно так же и собственность на свою рабочую силу предполагает определенную интенцию на то, как наиболее выгодно реализовать, продать ее, обеспечить стабильность этой реализации. Человечески-рефлексированный момент отношения частной собственности является обязательным компонентом частнособственнического отношения вообще. Без него не существует частная собственность ни как субъектно-объектное, ни как субъектно-субъектное отношение. Эти три грани взаимопронизывают, взаимообусловливают друг друга. Конечно, в конкретно-историческом развитии и функционировании частной собственности в зависимости от различных обстоятельств нет абсолютной гармонии, синхронности этих трех граней собственности, какая-то одна может на том или ином этапе отставать, другие — лидировать. Но при любом варианте все эти стороны неразрывны, они функционируют лишь вместе.

 

1 См., напр.: Зомбарт В. Буржуа. М., 1944.

 

 

В заключение этого ракурса в область теоретического понимания частной собственности выделим, пожалуй, главное, что нас интересует. Суть этого главного: частная собственность и собственность вообще человечески личностна. Это не чисто деперсонализированная экономическая реальность, не чисто юридически-правовая норма, а прежде всего характеристика человека, его типа, его человечески-личностных, человеческих отношений и черт [1].

 

Н.А. Бердяев справедливо писал, что «в собственности есть онтологическое зерно, она имеет связь с самим принципом личности» [2].

 

1 «Проблема частной собственности отнюдь не сводится к тому, какие именно внешние вещи находятся у людей во внешнем распоряжении и при том, у каких именно людей... Частная собственность связана с человеческою природою, с телесным и душевным устройством человека, с жизнью человеческого инстинкта, с теми внутренними мотивами, которые заставляют человека трудиться над внешними вещами и строить хозяйство. Эти внутренние мотивы, эти инстинктивные побуждения к труду нельзя «разрушать» или " отменять" безнаказанно» (Ильин И.А. О частной собственности//Русская философия собственности XVIII—XX вв. СПб., 1993. С. 123-124).

2 Бердяев И.А. О назначении человека. Мир философии. М., 1991. Т, 2. С. 230. См. также у Гольбаха: «Собственность имеет свою основу в человеческой природе" (Гольбах П. Избр. произв. М., 1963. Т. 2. С. 120).

 

 

Попутно отметим, что, по нашему мнению, общественная и государственная собственность в том виде, в каком они имеют рациональный смысл, также в основе своей есть производное частно-личностной собственности, собственности отдельного человека. Они и функционируют постольку, поскольку в них содержится этот индивидуально-человеческий момент. Поэтому исходным при анализе частной собственности, как и собственности вообще, должно быть констатирование человека, индивида как субъекта собственности.

 

Относительно собственности нам бы хотелось отметить, что в нашей литературе, в особенности социально-философской, слабо учитывается момент становления, развития собственности, наличия в этом процессе различных фаз. О частной собственности пишут иногда так, что можно подумать, что собственность рабовладельца, феодала, владельца капитала — это одна и та же собственность. Но это — разные стадии вызревания частной собственности, разные ее модификации.

 

Частнособственническое отношение человека и вещи в том виде, как мы ее здесь описываем, сформировалось в Европе после господства сословно-корпоративных традиционных обществ. Естественно, возникает вопрос: могла ли эта собственность сформироваться прежде? На этот вопрос следует ответить отрицательно.

 

У раба, конечно, было определенное отношение к орудиям и средствам производства, но это отношение носило производственно-функциональный характер, определяющийся чисто производственно-технологическими взаимосвязями самого производственного процесса. Отношения собственности здесь и близко не было. Это было, скорее, проявление своеобразной антисобственности, такой связи, которая в условиях общей принадлежности раба и средств труда рабовладельцу ничего, кроме отталкивания раба от средств труда, произвести не могла. В феодальном обществе крестьянин имел жилье, продукты, определенные орудия и средства труда, землю. Понятно, он находился в определенном отношении к ним. Это была потребительская, производственно-функциональная связь, она детерминировалась определенными производственными задачами. Вещи, предметы в определенном смысле принадлежали крестьянину, он ими распоряжался. Но было ли это в полной мере отношением частной собственности? Думается, что однозначно положительно ответить на этот вопрос нельзя. Крестьянин жил и трудился в рамках определенной сословно-политической зависимости, в рамках определенной территории, в условиях общины, личной зависимости. Мог ли он в этих условиях использовать возможности модифицировать свое отношение к вещам, средствам труда для утверждения самого себя, для изменения своего статуса в обществе, отношений с другими людьми? Конечно же, не мог. Он был настолько спаян со своими вещно-предметными условиями бытия, что никакая его отстраненность от этих условий была невозможна, следовательно, и никаких возможностей для маневра по отношению к этим условиям у него не было. И если в жизни у него обстоятельства складывались так, что он отрывался от этих условий, то у него оставался один путь вернуться в нормальную колею жизни — снова каким-то образом срастись с новыми (аналогичными) условиями, т.е. снова превратиться в некий комплекс «человек—дом», «человек—орудие труда», «человек—рабочий скот». Ибо без них он — ничто. Крестьянская собственность на орудия и средства труда не была еще свободна от человечески-вещного синкретизма, и она еще не была в полном смысле частной собственностью и собственностью вообще, это была своеобразная полусобственность.

 

Что же касается отношения раба, крестьянина к своим производственно-созидательным способностям, то оно не приобрело еще характера того экономически рефлексироваиного отношения, которое характерно для наемного работника товарно-рыночного производства. Собственно, раб, крепостной и их производственные способности — это было экономически одно неразделимое целое, они к своим способностям никак не относились, ибо эти способности были они сами. Вряд ли в экономическом смысле можно говорить о рабочей силе раба, крестьянина.

 

Точно так же можно сказать, что и собственность господствующих классов этого историко-экономического этапа также не была, если можно так выразиться, рафинированной частной собственностью.

 

К примеру, феодал, конечно, был собственником своего поместья, своих земель, крестьян и т.д. Но собственность эта — особого рода. Она была неотделима от феодальных, сословно-корпоративных привилегий, от связи с вышестоящим феодалом, включая монарха. Только в рамках этих связей отношение феодала к объектам своего владения выступало как собственность. А это означает, что для феодала его отношение к собственности не является, так сказать, «чистым». Не эта собственность как таковая, вернее, не только и не главным образом она была его основной жизненной опорой, не в ориентации главным образом на нее он выстраивал свою основную линию жизненного поведения, изначальным и главным для него было занятие определенного места в сословно-политическом устройстве общества. А уж на этой базе и формировалось его отношение к собственности, которая была своего рода дополнением, обрамлением его социально-политического статуса. С еще большим основанием сказанное относится к рабовладельцам, которые и были-то рабовладельцами лишь как члены официального государства, общины.

 

Таким образом, вся совокупность предыдущих условий личной зависимости еще не позволяла отношениям частной собственности развиться в чистом виде. Отношения собственности были вмонтированы как в чисто производственно-технологические отношения, так и в целый набор социально-политических ограничений и регламентации, сращивались со множеством иных отношений человека и вещей. Эта вмонтированность, опосредованность, сращенность приводили к тому, что отношения собственности носили неразвитый характер.

 

Можно высказать предположение, что те формы частной собственности, которые существовали в докапиталистических системах, — это своего рода предсобственность. В этом смысле становление и развитие отношения частной собственности, связанные с товарно-денежной, рыночной экономикой, есть становление отношения собственности, собственнического отношения вообще. Ибо если мы не можем в полной мере характеризовать как собственнические отношения феодального этапа, то с еще большим недоверием мы должны относиться к так называемой общественной собственности первобытности; тут мотив собственности не только не имел большого значения в жизнедеятельности человека, но едва ли был слышен вообще. В этом плане вся эволюция экономического субъекта до утверждения товарно-денежных отношеняй — это вызревание собственности, обретение ею статуса самостоятельного и мощного детерминанта человеческой деятельности. Человек развивался от несобственности, через синкрети-чески-смазанные формы собственности, к частной собственности, к собственности как таковой.

 

Как мы полагаем, именно вызревание отношения частной собственности, которое предполагает конституирование принципиально нового типа отношения человека к веши, другим людям, в зависимости от отношения к вещам, отношения человека к самому себе, и является по сути той экономической базой, которая и обусловливает социальное вычленение человека как индивида.

 

В этом развитие частнособственнических капиталистических товарно-денежных отношений в обществе знаменует собой кардинальные изменения. Развитие частной собственности как своеобразной социально-экономической укорененности индивида, развитие нового типа разделения труда, денежно-рыночных отношений с многообразными контактами, союзами и противостоянием субъектов, изменение самого самосознания субъектов собственности — эти и множество других социально-экономических перемен привели к тому, что на авансцену социально-экономической жизни вышел человек именно как индивид, как субъект с присущими ему личными чертами инициативности, энергичности, изобретательности, ответственности и т.д.

 

§ 5. Диалектика необходимости и свободы общественного труда

 

Удовлетворение материальных потребностей как всеобщая основа необходимости трудовой деятельности людей. Движущей силой любой человеческой деятельности является удовлетворение определенных потребностей.

 

Структура человеческих потребностей представляет собой явление чрезвычайно сложное. Она включает в себя потребность в материальных благах, общении, семейной жизни, воспитании детей, познании, наслаждении прекрасным, в самовыражении и т.д. Вместе с тем система потребностей человека никогда не была чем-то застывшим и неизменным. Напротив, здесь наблюдается исключительный динамизм. Но как бы ни усложнялась, ни развивалась система потребностей, материальные потребности всегда и везде играли основополагающую роль во всей системе потребностей человека, а их удовлетворение всегда носило определяющий характер.

 

Констатируя важность, первостепенность материальных потребностей людей, социальная философия одновременно подчеркивает, что они не могут быть удовлетворены просто за счет присвоения готовых продуктов природы. Если животное, удовлетворяя свои потребности, выступает, по выражению К. Маркса, как «потребитель природного пирога», то человек, имея более сложные «человеческие» материальные потребности, нуждается в переработке природного вещества, в приспособлении его к своим потребностям. «Животное, — писал К. Маркс, — правда, тоже производит. Оно строит себе гнездо или жилище, как это делает пчела, бобр, муравей и т.д. Но животное производит лишь то, в чем непосредственно нуждается оно само или его детеныш; оно производит односторонне, тогда как человек производит универсально; оно производит лишь под властью непосредственной физической потребности, между тем как человек производит, даже будучи свободным от человеческой потребности, и в истинном смысле слова только тогда и производит, когда он свободен от нее; животное производит только самого себя, тогда как человек воспроизводит всю природу; продукт животного непосредственным образом связан с его физическим организмом, тогда как человек свободно противостоит своему продукту. Животное строит только сообразно мерке и потребностям того вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек умеет производить по меркам любого вида и всюду он умеет прилагать к предмету присущую мерку; в силу этого человек строит также и по законам красоты. Поэтому именно в переработке предметного мира человек впервые действительно утверждает себя как родовое существо» [1].

 

Эти исключительно глубокие по содержанию и яркие по форме слова К. Маркса делают понятным и объяснимым и ту общественную детерминанту, которая вызвала к жизни сложную социально-организованную систему трудовой деятельности общества. Только благодаря этой объективно существующей и развивающейся системе возможно удовлетворение жизненно важных материальных потребностей людей. Сложившись, эта система действует непрерывно. Она в этом отношении не зависит ни от каких исторических ситуаций и метаморфоз, а выступает как самая глубокая константа общественной жизни [2].

 

1 Маркс К. Из ранних произведений. С. 586.

2 «Производство, — подчеркивал К. Маркс. — есть действительно исходный пункт, а поэтому также и господствующий момент» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I. С. 33).

 

 

Каждый день, каждый час определенное количество людей должно заниматься материально-предметной деятельностью, трудом, «воевать» с природой, превращать ее вещество в «потребительные стоимости», материальные блага. Конечно, реальный объем живой человеческой массы, отдаваемой обществом этому процессу материально-предметной трудовой деятельности, исторически варьируется. Но эти исторические модификации отнюдь не отменяют указанной необходимости, а скорее оттеняют, больше подчеркивают ее. Они показывают, что всегда и везде в общественном распоряжении своими человеческими трудовыми ресурсами есть некий предел, который не дано ему переходить. В этом смысле мы можем говорить о том, что требование материально-предметной трудовой деятельности людей для общества выступает в виде некоторого императива, непреложного закона. Это — сила, воздействующая на общество и заставляющая его подчиниться своим требованиям. Вся категоричность, однозначность этого требования наиболее отчетливо проявляется применительно к обществу в целом. Именно в этом масштабе, на этом уровне абстрагирования обнаруживается совершенно однозначная, не допускающая никаких вариантов зависимость общества от требования в трудовой деятельности.

 

Если же речь идет о группах людей, классах, занятых материально-производственной деятельностью в конкретных исторических условиях, то для них собственная жизненная дорога, которая приводит их к материально-производственной трудовой деятельности, отсюда не всегда выглядит как прямое выражение необходимости в обеспечении жизни общества. Здесь, в этой области, имеется свой богатый мир причин, факторов, побуждений, мотивов. Так, для одних классов причиной, побуждающей к трудовой деятельности, выступает жесткая сила диктата эксплуататорских классов, захвативших господствующие позиции в экономике. Для других классов как будто вообще нет никакого давления, а есть просто выбор трудовой материальной деятельности, результат которого якобы мог бы быть и иным.

 

Но как внешне ни не похожи друг на друга эти две линии детерминации — всеобщая жесткая, однозначная необходимость для общества в целом в трудовой материально-предметной деятельности и многообразие причин, факторов, побуждающих конкретные классы к трудовой деятельности, — отрывать их друг от друга нельзя. Ибо всеобщая необходимость для общества в трудовой деятельности людей как раз и проявляется в исторически сменяющихся формах, побуждающих те или иные группы, классы вступить в процесс трудовой деятельности. Формы эти меняются, и для общества, находящегося на той или иной ступени развития, изменение это очень важно; оно дается борьбой, усилиями, жертвами. Но сама общественная потребность, чтобы люди трудились, остается, она не сходит с исторической арены со сменой той или иной формы, причины и т.д., а продолжает жить, модифицируясь в новой, исторически конкретной форме вовлечения, побуждения людей к труду.

 

Точно так же общественная необходимость трудовой деятельности проявляется и в трудовой деятельности индивидов со всем многообразием их индивидуальных стимулов, мотивов труда. Конкретно-индивидуальный Иванов, Петров, Сидоров может в зависимости от конкретных условий, особенностей его индивидуальной биографии включиться или не включиться в систему трудовой материально-предметной деятельности. В этом смысле само включение отдельного индивида случайно и ничего не меняет в общем механизме обеспечения жизни общества материально-производственной деятельностью людей. Но все Ивановы, петровы, Сидоровы не могут не включаться в материально-предметную трудовую деятельность, они вынуждены, должны это делать. И в этом смысле процесс включения в трудовую материально-предметную деятельность любого индивида, независимо от того, какие конкретные причины его к этому привели, независимо от того, что он сам думает по этому поводу, суть выражение общественной необходимости. В самой глубинной основе любого индивидуального акта трудовой материально-предметной деятельности лежат общественная необходимость, общественная закономерность со всей непреложностью и однозначностью своих требований. Случайность же индивидуального пути и трудовой деятельности есть не что иное, как выражение, проявление, дополнение этой общественной необходимости.