ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ ЯЗЫК 27 страница

 

2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I С. 486.

 

 

Во всемирно-историческом смысле произошло то, что можно обозначить как всемирно-исторический процесс экспликации, человеческой индивидуальности, когда качества человека, свойственные ему как неповторимому индивиду, в значительной степени завуалированные прежними отношениями и не востребованные прежним обществом как первоочередные и главные, вышли на первый план человеческой жизнедеятельности, были востребованы обществом как решающие и главные.

 

Такое изменение человека, изменение общественных требований к нему имело огромные последствия и для его развития и для развития всей цивилизации. Это изменение как бы кардинально изменило основной вектор развития самого человека, направление его основных усилий. Теперь уже задача саморазвития себя как индивида, своих свойств и качеств оказывается не дополнительной и вспомогательной целью, а главным направлением его жизненных усилий. С точки зрения же общества в целом апелляция к индивидуально-личностным качествам оказывается обращением к неисчерпаемым, по существу, резервам человека, что резко активизировало, интенсифицировало развитие его самого и всего общества.

 

Массовая экспликация индивида в обществе частной собственности имеет, на наш взгляд, принципиальное значение для всемирно-исторического развития человека вообще.

 

В этой связи целесообразно вспомнить глубокую идею К. Ясперса об оси мировой истории. «Эту ось мировой истории, — писал он, — следует отнести, по-видимому, ко времени около 500 лет до нашей эры, к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н.э. Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился по сей день» [1]. Понятно, что в идее К. Ясперса имеется много рационального: это и выделение поворотного пункта в мировой истории, и усмотрение этого поворота именно в человеке, в его духовном взлете. Но если «осевое время» человека рассматривать более конкретно, если учитывать всю объемность человеческого бытия, то, как мы полагаем, для человека европейской цивилизации эпоха становления частнособственнических отношений и тот переворот, который связан с человеком в этот период, с не меньшим основанием могут претендовать на статус «осевого времени» (кстати, Ясперс называет его второй осью). Именно в это время человек обрел экономическую опору в себе, в своих отношениях в мире собственности, социально эксплицировался, дистанцировался от общественных сил, стал ориентироваться на себя, свой потенциал, положив его в основу активного строительства общества.

 

1 Ясперс К. Смысл и назначение истории М., 1991. С. 32.

 

 

Процесс экспликации человеческой индивидуальности, на наш взгляд, не имеет финиша, он столь же бесконечен, как бесконечна жизнь человека и общества.

 

 

Проблема экспликации человеческой индивидуальности в истории побуждает обратить особое внимание на то, что этот процесс выступает как всемирно-историческая тенденция, развертывающаяся на фоне самых различных вариантов, множества «боковых» ветвей развития, замедления и даже отступлений. При этом в принципе нельзя однозначно оценить: какая из данных модификаций «боковых» ветвей развития обретает доминирующий характер, да и вообще предсказать, имеет ли в данном случае какой-либо смысл дифференция ведущих и «боковых» ветвей. Особое значение приобретает проблема социально-исторических «провалов», отступлений в развитии экспликации человеческой индивидуальности. В этой связи полезно исследовать, как такие «провалы» в ту или иную эпоху в той или иной стране влияют на всемирно-историческую тенденцию. Встает соответственно и проблема соотношения социально-исторического ритма и ритмов экспликации. Интересно проанализировать и взаимодействие всемирно-исторического процесса экспликации человеческой индивидуальности с аналогичными процессами в отдельных регионах и странах, выяснить, какие ситуации возникают на стыках этих процессов.

 

§ 3. Формациониые ступени человеческой истории

 

Типология ступеней общественного развития. В предыдущей главе мы рассматривали общественно-экономическую формацию как всеобщую структуру общества. Общественно-экономическая формация имеет и иное значение, она представляет собой характеристику определенного этапа общественного развития.

 

Разработка учения об общественно-экономических формациях как ступенях общества имела принципиальное значение для понимания всемирной истории человечества. Во-первых, история предстала не как некий аморфный поток социальных изменений, а последовательная смена качественно различных этапов, каждый из которых имеет свои специфические законы возникновения и функционирования. Во-вторых, история предстала как совокупность революционных и эволюционных изменений. Если в пределах каждого формаци-онного этапа доминировали эволюционно-функциональные изменения (речь идет об изменении общественного организма в целом), то переходы от одного формационного этапа к другому, как правило, носят революционный характер. В-третьих, история предстала как процесс прогрессивного развития общества, ибо каждая новая фор-мационная ступень означала более высокий уровень человеческой цивилизации. Одним словом, открытие общественно-экономических формаций буквально революционизировало историю, открыв принципиально новые пути ее развития на основе диалектико-материали-стической методологии.

 

Если общественно-экономические формации представляют собой ступени исторического процесса, общей эволюции человечества, то естественно возникает вопрос; каковы они и сколько в истории общественно-экономических формаций?

 

В IV в. до н.э. древнегреческим философом Декеархом Мессинс-ким выдвинута, а римским мыслителем Лукрецием Каром в работе «О природе вещей» (I в. до н.э.) более подробно изложена идея о трех последовательных стадиях развития общества; первобытной охотни-чье-собирательной, скотоводческой и земледельческой. Во второй половине XVIII — начале XIX в. эти три стадии в работах А. Тюрго, Д. Миллара, А. Смита, С.Е. Десницкого, А. Барнава и других были дополнены четвертой стадией — коммерческой, или торгово-промышленной, олицетворением которой была раннекапиталистическая Англия. В первой половине XVIII в. Монтескье в работе «О духе законов» ввел понятие «феодализм». Феодальными он считал законы и право о наделении участками земли (феодами) за военную службу. В первой трети XIX в. Сен-Симон выделил античную рабовладельческую и средневековую феодально-крепостническую стадии истории. Для Сен-Симона эталоном первой стадия была греко-римская античность, второй — феодальная Франция. Сен-Симон в свою очередь опирался на исследования историка К. Келлера (последняя четверть XVIII в.), который делил историю на древнюю, средневековую и новую. Наконец, напомним о гегелевском выделении трех стадий истории: восточной (азиатской), древнегреческой и древнеримской, Нового времени [1]. Так что марксистская идея о первобытной, рабовладельческой, феодальной и капиталистической формациях явилась продолжением, обобщением и развитием мощной традиции европейской философии и культуры. Эта традиция, включая идеи К. Маркса, на наш взгляд, отразила общественные процессы, этапы развития мировой истории.

 

1 См.: Илюшечкин В.П. О соотношении и взаимосвязи теории общественных формаций И политической экономии//Вопросы философии. 1988. № 4. С- 55—57.

 

 

Следует отметить, что и в философско-социологической теории, и в исторической науке при сходстве общих принципиальных позиций имеются существенные различия, касающиеся конкретного выделения различных формационных этапов. Остановимся на разных вариантах выделения ступеней всемирно-исторического процесса в социальной философии марксизма.

 

Пятичленная схема всемирно-исторического процесса. Согласно этой схеме выделяются пять общественно-экономических формаций; первобытнообщинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая, коммунистическая. Впервые К. Маркс и Ф. Энгельс обосновали это членение в «Немецкой идеологии», основываясь на разных формах собственности [2]. Следует заметить, что и в дальнейшем К. Маркс неоднократно уточнял трактовку выделенных этапов истории, но от самого выделения пяти формационных ступеней не отказывался никогда. И сегодня общественная, историческая наука при всех дискуссиях, касающихся отдельных формаций и их групп, в целом придерживается этой пятичленной схемы как наиболее аргументированной и общепризнанной.

 

2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 20-23.

 

 

Шестичленная схема всемирно-исторического процесса. Шестичленная схема всемирно-исторического процесса связана с выделением азиатского способа производства. Этот способ производства отражает важные особенности раннеклассового общества в странах Востока. Наличие этих особенностей явилось основанием для интерпретации азиатского способа производства в качестве особой обше-ственно-экономической формации. Такая интерпретация была впервые предложена К. Марксом в предисловии к работе «К критике политической экономии» [1]. Во многих работах К. Маркс неоднократно обращался к азиатскому способу производства, особенно в экономических рукописях 1857-1859 гг. [2].

 

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 7.

2 Там же. Т 46 Ч. 1. С. 462-464.

 

 

Но если сами особенности раннеклассовых обществ Востока не вызывали и не вызывают сомнений, то истолкование их в качестве отдельной формации в науке вызвало большую дискуссию. Как нам представляется, эта дискуссия, не решив однозначно вопрос об особой формации, тем не менее доказала, что повсеместно (не только на Востоке) были распространены общественные структуры, характеризующиеся антагонизмом между массой непосредственных производителей, объединенных в архаичные во многих отношениях общины, и консолидированными в государственную организацию правящими слоями. Во всяком случае, характеризовать этот способ производства как только азиатский неточно.

 

Четырехчленная схема всемирно-исторического процесса. Идея четырехформационного развития связана с объединением рабовладельческого и феодального обществ в одну общественно-экономическую формацию. Основанием для такого объединения явились примерно одинаковая для обоих обществ степень развития производительных сил, схожие технологии производства, монопольная собственность господствующего класса на землю, так или иначе соединенная с собственностью на работника, общность рентного способа отчуждения прибавочного труда.

 

Трехчленная схема всемирно-исторического процесса. Представлена в двух вариантах. Первый вариант связан с типом соединения работника со средствами производства. В этом плане до коммунистической формации К. Маркс выделял первичную и вторичную формации. «Земледельческая община, — отмечал он, — будучи последней фазой первичной общественной формации, является в то же время переходной фазой ко вторичной формации, т.е. переходом от общества, основанного на общей собственности, к обществу, основанному на частной собственности» [1]. Второй вариант связан с характеристикой форм взаимной зависимости и независимости индивидов в труде.

 

1 Маркс К., Энгыьс Ф. Соч. Т. 17. С. 419.

 

 

Двучленная схема всемирно-исторического процесса. Эта схема основана на выделении во всемирной истории двух этапов: предыстории и собственно истории человечества. В предыстории люди еще не овладели своей общественной жизнью, еще не полностью освободились от давления природно-стихийных факторов. «При капитализме, — отмечал К. Маркс, — люди еще находятся в процессе созидания условий своей социальной жизни, а не живут уже социальной жизнью, отправляясь от этих условий» [2]. И далее: «Взаимная зависимость сначала должна быть выработана в чистом виде, прежде чем можно думать о действительной социальной общности. Все отношения выступают как обусловленные обществом, а не как определенные природой» [3]. Поэтому К. Маркс и писал, что капиталистической формацией завершается предыстория человечества [4].

 

2 Там же. С. 105.

3 Там же. С. 227-228.

4 Там же. Т. 13. С. 8.

 

 

Одночленная схема всемирно-исторического процесса. Этот вариант является модификацией предыдущего. Но он связан с несколько иной конструкцией общественно-экономической формации. Суть ее в следующем. Во всем предыдущем изложении общественно-экономические формации понимались как конкретно-исторические ступени общественного развития. Эти формации отличались друг от друга по степени зрелости, полноте развития своих органов и т.п., но при этом их осуществление как формации, безусловно, признавалось. Иными словами, формации появились тогда, когда появилось общество, и они развивались так, как развивалось общество.

 

Но ведь можно на общественно-экономическую формацию взглянуть и иначе, как на своеобразный итог всемирной истории. В этом смысле на исторически первых этапах общества общественно-экономической формации как сложившегося качественно определенного общественного организма еще нет. В то время общество находится лишь на пути к формации, наращивает ее отдельные элементы, отрабатывает связи между ними, овладевает первоначальными навыками общественного самоуправления и т.д. И лишь на определенном, высоком уровне общественной жизни общество обретает черты общественно-экономической формации. Как нам представляется, именно такой аспект понимания формации содержится в известных словах К.Маркса: «В общих чертах азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации» [1]. Добавим к сказанному, что в данной интерпретации прослеживается наиболее органичное единство формации как структуры общества и как показателя его развития, ибо наиболее развитая формационная структура является не чем иным, как всеобщим итогом истории человечества.

 

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 7.

 

 

Как мы полагаем, сама многозначность исторических этапов объективно обусловлена. Ведь общество — исключительно сложный, многокачественный организм. Естественно, и его история представляет собой также процесс многогранный, включающий в себя одновременно изменения, развитие различных сторон, аспектов общественной жизни. В таких условиях и этапы всемирной истории не могут не носить многозначного характера, не выделяться по разным основаниям, а значит, в определенной мере не могут и не совпадать друг с другом.

 

 

Нельзя не обратить внимание на то, что разброс мнений в учении о формациях увеличивается пропорционально движению к прошлому. Так, если формационная природа капитализма не вызывает особых споров, то относительно первых классовых обществ высказываются самые разные — зачастую полярные — мнения. Думается, это также связано с объективными особенностями развития формационных организмов. Так, поскольку на первых этапах классового общества общественное производство развивалось крайне медленно, общественные организмы были развиты слабо, контакты между ними спорадичны, воздействие при-родно-географических условий велико, общий ритм жизни заторможен, постольку в это время наблюдаются выпячивание специфических локальных общественных форм, их консерватизм, замедленность, длительность всякого рода переходных состояний. Отсюда большое разнообразие общественных устройств, смазанность, нечеткость их качественных характеристик. И лишь когда общественное производство революционизировалось, расширилось в масштабах, прибавило в своих ритмах, когда взаимосвязи общества, страны, народов возросли, тогда усиливается и тенденция к унификации, выравниванию качественных характеристик развития, универсализации образа жизни, тогда-то более четко и проявляются формационные черты общества.

 

 

Следует подчеркнуть, что различные варианты периодизации всемирной истории отнюдь не носят взаимоисключающего характера. Разве идея пяти формаций исключает в принципе три ступени истории (личная зависимость — независимость — свободная индивидуальность), разве идея о пяти формациях исключает тезис о формации как продукте всемирной истории? Думается, что разные грани периодизации лишь взаимодополняют, взаимоуглубляют друг друга.

 

И в своем взаимодополнении они создают адекватную картину всемирно-исторического процесса.

 

Дискуссия о формациях в социальной философии и истории. Учение К. Маркса об общественно-экономических формациях явилось предметом острой полемики в социальной философии и истории. В последнее время критика этого учения усилилась. За что же критикуется это учение?

 

Во-первых, за претензию на абсолютную правильность и несокрушимость теории.

 

Во-вторых, за претензию на универсальность, когда любые общества, в любом регионе мира, на любом этапе развития оцениваются с позиций формационной парадигмы.

 

В-третьих, за формационный редукционизм, когда многообразие и разнообразие обществ, общественных связей «подгоняются» в схемы внутриформационных связей и зависимостей.

 

В-четвертых, за схематизм, однолинейно-спрямленное понимание всемирно-исторического процесса (пятичленная формула, когда формации, исторически располагаются друг за другом по степени чередования и прогрессивности).

 

В-пятых, за недооценку разнообразия и специфичности связей и зависимостей в конкретных общественных организмах.

 

В-шестых, за эсхатологически-хилиастические мотивы. (Эсхатология — учение о конечности мира, хилиазм — в христианской теологии и религии учение о тысячелетнем царстве праведников после «второго пришествия» Христа.)

 

На основе этих критических замечаний высказываются суждения о формациях, о необходимости замены формационного подхода ци-вилизационным.

 

Нам представляется, что эти критические замечания во многом справедливы. Не повторяя их, в какой-то мере речь об этом шла в предыдущей главе, прокомментируем лишь один момент — эсхатологически-хилиастические мотивы учения Маркса о коммунистической формации как этапе истории.

 

Вообще следует заметить, что идеи вершинности, конечности тех или иных исторических этапов нередки в истории социальной философии. Грешили этими идеями Гердер, Тюрго, Кондорсе, Бокль. Марксово учение о коммунизме также дает повод оценивать его в таком же духе.

 

Во-первых, коммунизм встраивается в такой ряд формационных ступеней (при разных их интерпретациях), что он выступает как финал мировой истории. Как первобытность была обязательным началом всей человеческой истории, так коммунизм предстает ее всеобщим завершением.

 

Во-вторых, сама коммунистическая формация трактуется как некая совершенная, истинная жизнь общества. К. Маркс определял коммунизм как «подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека», как «полное, происходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства предшествующего развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т.е. человеческому» [1]. Облик рисуемого К. Марксом коммунизма — это, конечно, не Царство Божье на земле, но уж очень они схожи по числу и степени благ и добродетелей.

 

1 Маркс К., Энгыьс Ф. Соч. Т. 42. С. 116.

 

 

В-третьих, — и это, пожалуй, один из самых важных моментов — идею коммунистической формации К. Маркс перевел в плоскость социально-практической цели общества. Если верующие, хотя и верили в наступление Царства Божьего на земле, не создавали партий и движений по его практической реализации, справедливо ограничиваясь совершенствованием наличных форм жизни и религиозно-нравственным воспитанием, то Маркс учение о коммунизме связал с объективными законами, мессианской миссией пролетариата, социалистической революцией, деятельностью политических партий, коммунистического интернационала и т.д. Даже наука — в лице учения о коммунизме — стала средством построения новой формации. Одним словом, идея коммунистической формации трансформировалась в программу социального действия.

 

Как мы полагаем, в учении о коммунистической формации смешались рациональная идея об общественном прогрессе, развитии смысла истории, который всегда был, есть и будет, и утопическая идея о вершинности истории, финальности какого-то ее этапа, которого никогда не было, нет и не будет. Учение о коммунизме явилось, пожалуй, самым явным проявлением утопизма в марксизме. Учение о формациях в той мере, в какой оно питало утопические моменты трактовки коммунистической формации, вряд ли может быть приемлемо. Об утопических моментах Марксова учения следует сказать в полный голос еще и потому, что мечта о коммунистическом рае, увлекши за собой миллионы людей в XX в., не дала — и дать не могла — им искомого счастья, а к трагедиям привела. Так что эта идея должна принять на себя свою долю ответственности за те потрясения, которые пережили миллионы людей в XX в.

 

Таким образом, критика формационных этапов не может быть оценена однозначно. Много в ней справедливого, но немало и поспешных суждений. Во всяком случае для нас очевидно, что речь может идти не об отбрасывании учения о формациях, а о его развитии. Причем это развитие в полной мере должно учесть исторический опыт XX в., который, пожалуй, больше любого другого вскрыл относительность формационных барьеров, показал иллюзорность некоторых «новых» формаций, выявил многообразие и сложную взаимосвязь формационных и цивилизационных этапов истории.

 

 

§ 4. Некоторые особенности формационных этапов развития общества

 

Первобытность. Первобытнообщинная формация охватывает время от возникновения человеческого общества до становления классовых отношений. Хронологически — это многие тысячелетия человеческой жизни, археологически — эпохи палеолита, мезолита и неолита. Первобытнообщинная формация включает в себя три периода: первобытное человеческое стадо, расцвет родового общества, его разложение. В свою очередь время расцвета родового общества делится на стадию ранней первобытной общины, или первобытной коммуны, и стадию поздней первобытной общины.

 

Думается, одной из важнейших черт первобытности, если взглянуть на нее с более высоких ступеней общественного развития, являются всеобщий синкретизм, взаимосвязанность, взаимопереплетенность всех сторон, граней общественной жизни. Это касается невыде-ленности материально-производстве иной сферы, равно как и других сфер общественной жизни, неразведенности материального и духовного производства, невычлененности управленческих подсистем общества и многих других сторон общественной жизни. Базой этого синкретизма был чрезвычайно низкий уровень производительности труда на этом этапе, зависимость человека от сил и прихотей природы, неразвитость человека и общества. Иначе говоря, это был первобытный, примитивный синкретизм всех общественных отношений той поры.

 

Первый период первобытнообщинного строя — это время существования первобытного человеческого стада, время антропосоциоге-неза. Вероятно, применительно к этому времени трудно говорить о каких-то устойчивых социальных формах общности в силу крайне низкого развития человека. В этот период в острой борьбе зарождающихся социальных начал с животными инстинктами складывается первая форма человеческих объединений, так называемая праобшина.

 

Что же касается последующих периодов первобытнообщинной формации, то здесь можно уже выделить более четкие формы человеческих общностей. Важнейшей такой формой, пронизывающей всю историю формации, определяющей ее качественную характеристику, выступает первобытная обшина. Не случайно и сама эта формация получила название первобытнообщинной.

 

Первобытная община имела всеобщее распространение, она выступала как носитель всей совокупности общественных функций: это был производственный, семейно-бытовой, социально-психологический коллектив.

 

Прежде всего первобытная община характеризовалась совместной трудовой деятельностью составляющих ее членов. Понятно, что эта деятельность основывалась на крайне низком развитии общественного производства. На первых этапах истории люди создавали орудия производства из кости, камня, рога, дерева. Они не могли первоначально производить необходимые им блага и лишь присваивали продукты природы при помощи охоты, собирательства, рыбной ловли. Тем не менее даже на первых своих этапах это присваивающее производство было общественной материально-предметной деятельностью со своей организацией труда, технологией. Оно сплачивало людей мощными взаимозависимостями, постоянно заставляло их держаться друг за друга.

 

Первобытная обшина цементировалась безраздельной коллективной собственностью. Ни частной, ни даже личной собственности на первых ее этапах не существовало. Коллективная собственность вырастала на крайне низком уровне развития производительных сил. Она и воспринималась не как результат каких-то производственных импульсов, а скорее как естествен но-природное состояние, когда людям даже в голову не приходила мысль, что может быть какое-то иное отношение к земле, ее богатствам, орудиям труда, жилищу. И все же это была, пусть даже эмбриональная, но определенная коллективная форма собственности. И она, естественно, сплачивала членов общества как совладельцев определенных природных богатств, средств труда, продуктов потребления.

 

Огромную социально интегрирующую роль играло уравнительное распределение, вытекающее из коллективной формы собственности. Социально-экономическая суть этого распределения заключалась не просто в том, что все получали поровну, но и в том, что основой этого права была именно принадлежность к общине. Реально это означало, что механизм уравнительного распределения объединял людей в общину, заставлял ценить общинные связи.

 

Община характеризовалась и наличием общей территории. Это была не просто общая среда обитания, но своеобразная зона, в которой осуществлялись первоначально охота, собирательство, а позже — и аграрно-производственная деятельность. Понятно, что эта территория также объединяла людей общими узами.

 

Одной из важнейших особенностей общины была кровнородственная связь между всеми ее членами. Первоначально община полностью совпадала с материнским родом. В качестве рода она являлась экзагам-ным объединением, внутри которого брачные связи были запрещены. Отсюда вытекало, что община представляла собой своеобразную целостность, вступающую в брачные связи с другой такой же целостностью, другой родовой общиной. Понятно, что эти черты общинных отношений также укрепляли ее внутренние связи.

 

Община, далее, это самоуправляющийся коллектив. Функции его управляющей подсистемы выполняли моральные нормативы, позже облекаемые в мифологические мотивировки, традиции, авторитет старейшин. Конечно же, эти факторы в весьма сильной степени сплачивали общину, придавали устойчивость ее существованию, функционированию.

 

Хотелось бы попутно отметить, что высокая эффективность моральных регуляторов, авторитета лидеров в первобытной общине объясняется не совершенством моральных норм, не кристальной чистотой лидеров, а жесткостью требований окружающей среды, тяжелейшими условиями выживания в условиях крайне низкого развития производства. Именно эти условия заставляли общину напрягать все свои силы в борьбе за существование. Вполне понятно, что неукоснительное следование предписаниям первобытной морали резко повышало шансы существования и развития общества. Отказ же от этих предписаний имел одно следствие — гибель общества и личности. Так что, в конечном счете, уровень материального производства — в данном случае низкий и примитивный — обусловил эффективность моральных, личност-но-авторитетных и иных регуляторов жизни первобытного общества. Первобытная община характеризовалась общностью языка, общим именем рода, общностью традиций, морали, социально-психологического облика, позже сюда добавились общие мифологические представления. Функционируя на базе объективных факторов, все эти черты духовной жизни закрепляли, развивали связи, зависимости людей внутри общины, способствовали превращению ее в целостное социальное образование.

 

Облик первобытной общины, ее социальная роль не оставались неизменными. Так, если на стадии первобытной коммуны коллективистские отношения, равенство и тенденции к распределению по действительным потребностям господствовали безраздельно и без всяких изъятий, то на поздней стадии коллективизм и равенство начинают соседствовать с иными принципами, связанными с накоплением материальных богатств в руках отдельных групп, с отходом от уравнительного распределения и переходом к распределению по труду, к так называемой престижной экономике. С разложением первобытнообщинного строя роль общины существенно изменяется.

 

Следует отметить, что обшина представляла собой локальное, конкретно-эмпирически фиксируемое и обозримое социальное образование. Цементирующие ее факторы развертывались и реализовы-вались в конкретных формах организации труда, в рамках непосредственного общения людей, в условиях прямого обмена информацией. Не случайно на первых порах ее количественные параметры были ограничены. Так, число членов общины у охотников, собирателей, рыболовов редко превышало 40—50 человек. Это понятно, ибо присваивающее производство неизбежно ограничено размерами «кормовой» территории, точно так же как возможности примитивной организации труда кладут количественный предел первой производственной ассоциации. Иначе говоря, материальное производство того периода еще не достигло такой масштабности развития, когда бы оно могло объединять массы людей, зачастую помимо их воли, и так, что они даже не догадывались об этом. Первоначально оно могло существовать, набирать силу в локальных масштабах, концентрируясь в отдельных ячейках ойкумены. Поэтому и общности того периода носили также локальный характер, воплощались в непосредственных формах контактов, прямого обмена деятельностью, в конкретно-эмпирической среде.