ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ ЯЗЫК 24 страница

 

Эта роль проявилась, в частности, в том, что раскрылись именно экономические причины возникновения классов. «Если на первый взгляд, — писал Ф. Энгельс, — происхождение крупного, некогда феодального землевладения могло еще быть приписано, по крайней мере в первую очередь, политическим причинам, насильственному захвату, то по отношению к буржуазии и пролетариату это было уже немыслимо. Слишком очевидно было, что происхождение и развитие этих двух больших классов определялось чисто экономическими причинами» [1] (выделено мной. — В.Б.).

 

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 308-309.

 

 

Более отчетливо раскрылась и зависимость политической сферы от социальной. Ф. Энгельс писал: «Со времени введения крупной промышленности, то есть по крайней мере со времени европейского мира 1815 г., в Англии ни для кого уже не было тайной, что центром всей политической борьбы в этой стране явились стремления к господству двух классов: землевладельческой аристократии, с одной стороны, и буржуазии — с другой. Во Франции тот же самый факт дошел до сознания вместе с возвращением Бурбонов» [1].

 

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 30S. 2 Там же.

 

 

В свою очередь развитие этих связей сфер придало новый характер и отношениям духовной сферы со всеми остальными.

 

Итак, утверждение капиталистической формации раскрыло, обнаружило, развило основные причинные связи сфер. С развитием этих связей, с их более наглядным проявлением создались социальные условия и для теоретического познания общества, его основных детерминант. Раскрывая сам процесс появления материалистического понимания истории, Ф. Энгельс пишет с полнейшей определенностью: «...если во все предшествующие периоды исследование этих движущих причин истории было почти невозможно из-за того, что связи этих причин с их следствиями были запутаны и скрыты, то в наше время связи эти до такой степени упростились, что решение загадки стало, наконец, возможным» [2] (выделено мной. — В. Б.). Но что значило это познание связей «причин» и «следствий» в обществе, ограничивалось ли оно познанием специфики капитализма? Нет, конечно. Дело заключается в том, что на основе раскрытия причинных связей сфер при капитализме открывается путь к познанию всеобщей общественной их сущности. С этой точки зрения познание причинных связей сфер при капитализме имеет и ретроспективное и перспективное значения.

 

Познание сущности отношений сфер общественной жизни при капитализме позволило по-новому взглянуть на историю рабовладения и феодализма, по-новому оценить эти формации, их внутрисистемные соотношения.

 

С этих позиций открывается путь к познанию и специфических особенностей причинных связей сфер при рабовладении и феодализме как порождения, следствия конкретного уровня развития материального производства. Иначе говоря, своеобразие причинных связей до капитализма — это не альтернатива основной причинной роли материального производства, а ее своеобразное проявление, воплощение.

 

В рамках данной установки рационально истолковывается и особая роль политических институтов до капитализма в конституирова-нии социальных общностей. Материальное производство в тех условиях не было столь развитым, чтобы силой своих собственных импульсов вызвать к жизни, скажем, соответствующие социальные общности, обеспечить их устойчивое существование. В таких условиях оно действует как бы через «посредников», через политические институты, которые берут на себя важную социально-конституирующую функцию, силой своей политической власти оформляют социальные демаркационные линии между общностями, закрепляют сами эти общности. Стало быть, высокая активность политической сферы по отношению к социальной в конечном итоге объясняется особой ролью материального производства в тех исторически конкретных условиях. «Ясно, во всяком случае, — писал К. Маркс, — что средние века не могли жить католицизмом, а античный мир — политикой. Наоборот, тот способ, каким в эти эпохи добывались средства к жизни, объясняет, почему в одном главную роль играет политика, в другом — католицизм» [1].

Здесь перед нами проявление диалектики сущности и видимости. Последняя неадекватна сущности, она ее искажает. Известно, что сама видимость порождена сущностью, она «нужна» сущности, выступает формой ее выражения. В данном случае сущность именно такова, что она иначе как в форме видимости выразиться не может. Когда сущность разовьется, когда она сможет выразиться полнее, четче, она сбрасывает эту форму видимости. В этом смысле видимость, когда она есть, тоже существенна. В докапиталистических формациях особая роль политических институтов, личных зависимостей и т.д. как раз и выступает как своеобразная видимость, порожденная своей сущностью, т.е. определяющей ролью материального производства [2].

 

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 92.

2 «Натуральные отношения люлей при феодализме и is рабовладельческом обществе представляют собой иллюзию- но эта иллюзия, основывается на исторически неразвитых социальных фактах, которые поэтому скрывают ш человека, что именно он является творцом тгих социальных фактов» (Хофман Дж. Материализм и теория «праксиса». М., 1978. С. 160).

 

 

Выделение всеобщего момента причинных связей сфер в истории и вместе с тем выделение специфики связей сфер в той или иной формации позволяют представить историю классово-антагонистических формаций как единый, целостный, непрерывный процесс. Эти же моменты позволяют понять и действительное развитие единой целостной системы причинных связей сфер в истории. Система эта не разрушается с гибелью каждой формации и не воспроизводится совершенно заново в каждой новой формации. Нет, она проходит как сквозной, развивающийся момент всеобшеисторического процесса смены формаций. И направление этого процесса в рамках антагонистических формаций таково, что по мере развития общества экономические отношения как безусловно господствующие выступают все более открыто и обнаженно.

 

Итак, причинные связи сфер общественной жизни в антагонистических формациях выступают как целостный исторический процесс, как развивающиеся связи. И направление этого развития — от нечеткости, размытости, неразвернутости основных причинных связей к простоте, четкости, ясности определяющих материальных детерминант общественной истории [1].

 

1 См. подробнее: Барулин В.С. Диалектика сфер общественной жизни. М., 1982. Разд II: Причинные связи сфер общественной жизни.

 

 

Все богатство причинно-следственных связей сфер жизни общества представляет собой единство всеобщеисторического, общесоциологического и специфически исторического, специфически социологического содержания. Эта всеобщая зависимость проходит через всю историю человечества, охватывая все без исключения модификации общественных структур, формационных связей. Эта всеобщая зависимость на каждом исторически конкретном этапе общественного развития, в каждой отдельной формационной структуре, даже в каждой отдельно взятой стране в конкретных условиях ее истории существует в специфической форме, проявлении.

 

Отсюда следует, что всеобщее содержание причинно-следственных связей сфер общественной жизни не является чем-то самостоятельным, отдельным в обществе, в его истории. Историю, многообразие общественных структур нельзя себе представить так, что где-то в самой глубине общества сокрыто это всеобщее содержание как некий кристалл, который неизменно проходит через всю историю и которого никак не касаются все бури, метаморфозы, специфические сочетания борьбы разных сил, которые, собственно, и составляют саму историю народов, конкретную структуру общества. При таком подходе общество, его история понимаются дуалистически, где-то в его глубине живет чистое и неизменное всеобщее, а на поверхности осуществляется случайная, никаким законам не подвластная игра различных общественных сил.

 

На самом же деле всеобщее содержание причинно-следственных связей сфер общественной жизни есть всеобщее не потому, что оно отделено от бесконечного множества его специфических модификаций, а потому, что, существуя, проявляясь, выражаясь в каждом специфическом и никак иначе, оно выступает как его общая тенденция, как результат общего направления движения. Через бесконечное многообразие специфических модификаций оно и раскрывается именно как всеобщее. Оно, стало быть, не предпосылка истории, не его некоторая заданность, а, напротив, исторический итог, следствие истории, всего многообразия специфических модификаций. Иначе говоря, всеобщее содержание причинно-следственных связей сфер — это развивающееся всеобщее [2]. И как таковое оно охватывает всю историю человечества, все многообразие его общественных сфер.

 

2 «Закономерность исторического процесса " оформляется" в ходе самого этого процесса, она как бы вырастает вместе с ростом и усложнением самого исторического процесса. Вот почему обнаружение этой общей закономерности, ее открытие стало возможным лишь в середине XIX века, когда выявились соответствующие социальные условия, когда сам исторический процесс достигает сравнительно высокого уровня развития» (Сирин А.Д. Специфика законов общества и роль в регулировании общественных процессов. Томск, 1979. С. 177—178).

 

 

Точно так же и специфическое содержание причинно-следственных связей сфер — будь то конкретное сочетание разных сфер в различных планах общества, разная мера проявления связей в конкретной истории страны — не есть нечто, исключительно принадлежащее отдельной формации, отдельной стране на конкретном историческом этапе ее развития. Нет, эта специфическая модификация всегда и везде включена в общий контекст всемирной истории, в общее богатство развития форм общественной жизнедеятельности. Поэтому это специфическое содержание всегда связано со всеобщим содержанием причинно-следственных связей сфер, выступая их эталоном, гранью, аспектом.

 

Рассмотренный материал о развитии в истории причинно-следственных связей сфер общественной жизни позволяет, как мы полагаем, сделать вывод и об определенной направленности исторического развития общественно-экономических формаций: конкретно это означает, что в ходе исторического развития формационных организмов при росте как отдельных органов общества, так и разнообразия связей между ними общие внутренние зависимости общества укреплялись и совершенствовались, а сами общественные организмы превращались во все более цельные и социально устойчивые. В связи с этим можно утверждать, что и сменяющие друг друга формации не являются тождественными с точки зрения своей системной развитости. Каждая из принимающих всемирно-историческую эстафету формаций представляет собой более высокую ступень системной зрелости. Этим объясняется то, что более ранние формации — в основном докапиталистические — более рыхлы, менее устойчивы, менее качественно определены (отсюда, между прочим, и трудности их теоретической диагностики), чем те, которые пришли им на смену. И этот процесс возрастающей системной зрелости формации составляет одну из важных граней всемирно-исторического процесса вообще.

 

§ 6. Реалии XX века. Партийно-государственный абсолютизм

 

В странах социалистического лагеря сформировалось общество с особой структурой, которую мы характеризуем как партийно-государственный абсолютизм. Наиболее отчетливые черты это общесто обрело в Советском Союзе. Партийно-государственный абсолютизм представляет систему жизни общества, в которой одна партия, в данном случае коммунистическая, при посредстве государства определяет стратегиию и тактику жизни как общества в целом, так и всех его сфер, всех уровней как общественной, так и частной жизни. Партия и государство выступают субъектом основных видов общественной жизнедеятельности: субъектом собственности, власти, хозяйствующим субъектом, субъектом духовно-идеологического производства, субъектом разработки и внедрения основных целей и ценностей, т.е. универсальным, абсолютным субъектом. Неотъемлемыми чертами партийно-государственного абсолютизма являются отсутствие гражданского общества, легитимных оппозиционных политических и идеологических сил, реальных демократических институтов, плюрализма идей, гипертрофия политико-идеологических компонентов жизни общества. Основные несущие конструкции советского общества: коммунистическая партия, советское государство, пропагандистско-идеологи-ческий аппарат, органы насилия и репрессии — составляли в своей совокупности очень жесткую и гибкую, слаженную и в рамках своих целей чрезвычайно эффективно действующую систему. На протяжении многих лет отрабатывалось взаимодействие частей этой системы, распределение функций, скрытых и открытых, легитимных и нелегитимных, идеологических и правовых методов воздействия. В рамках этой системы, ее связей формировалась политико-управленческая элита, складывалась сложная, скрытая во многом совокупность корпоративных связей, соперничества, своя иерархия ценностей.

 

Вся эта система, функционируя непрерывно, привела к созданию монолитного общества, общества высокой степени централизации, с мощными механизмами социального управления и воздействия на людей, с интегрально-монолитной структурой общественного производства, с мощными механизмами самозащиты, сопротивляемости против любых попыток ослабления или разрушения данного общества. Ядром этой системы, ее сердцем и мозгом, генератором всех ее импульсов была коммунистическая партия [1].

 

1 «КПСС была вмонтирована, более того, была нервным центром командно-административной системы. И на ней лежит печать всех пороков этой системы» (Интервью М.С. Горбачева журналу «Тайм»//Правда. 1990. 28 мая).

 

 

Все сказанное позволяет нам утверждать, что партийно-государственный абсолютизм — это общество особого типа. Ему присущи черты тоталитаризма, власти-собственности, командно-административной системы, доминанты определенной идеологической доктрины и своеобразной системы ценностей и т.д. Но ни одна из этих черт в отдельности, да и все они в совокупности сути данного феномена не раскрывают.

 

Это комплексно-все охватные изменения социума, захватывающие его самые фундаментальные основы, это именно особый тип общества.

 

Партийно-государственный абсолютизм обладал высочайшей степенью свободы и независимости от граждан общества. Конечно, он должен был заботиться об определенном материальном благосостоянии граждан, их духовном самочувствии, лояльности и поддержке режима. Но люди в рамках этого режима не представляли социально-субстанциальной основы, их собственные стремления и интересы никогда не были социально-приоритетными. Они были подданными системы, максимально погруженными в механизмы ее функционирования, ее доктринально-ценностных приоритетов. В этой свободе абсолютизма от приоритета реальных индивидов, в уникальной возможности как угодно использовать и направлять человеческую энергию подданных заключалось глубочайшее противоречие партийно-государственного абсолютизма: и исток его силы, и исток его неизбежного разрушения.

 

Исторические предпосылки российского партийно-государственного абсолютизма. Партийно-государственный абсолютизм сложился на базе некоторых предпосылок.

 

К общим предпосылкам можно отнести природу государства как всеобщего органа общества. Опыт истории свидетельствует, что в потенции государства всегда наличествует стремление к максимальному господству над обществом [1]. Общества всегда вырабатывали и совершенствовали механизмы профилактики против таких искушений государственности. Но тем не менее опасность абсолютистских устремлений всегда оставалась и остается. В благоприятных условиях она реализуется.

 

1 Еще Гегель писал: «...господствует предубеждение, согласно которому государство рассматривается как машина, весь бесконечно сложный механизм которой приводится в действие одной пружиной, все учреждения, связанные с самой природой общества, должны, согласно этим теориям, создаваться государственной властью, регулироваться ею, преобразовываться в соответствии с ее приказами и подвергаться ее контролю.

Создатели этой теории требуют, чтобы назначение каждого сельского учителя, трата каждого пфеннига на оконное стекло в школе или в помещении деревенского совета, назначение каждого писаря и судейского служащего, каждого деревенского судьи происходило по прямому указанию и под непосредственным возлепствием высших правительственных инстанций; и все, что производит земля в государстве, должно двигаться ко ртам подданных единым путем, расследованным, рассчитанным, проверенным и установленным государством, законом и правительством» {Гегель Г. Политические произведения. М., 1978. С. 83—84).

 

 

Как мы полагаем, партийно-государственный абсолютизм в советской России опирался на традиции российской истории, в которой тенденции к государственному абсолютизму всегда были особенно сильны.

 

Н.А. Бердяев справедливо писал: «Россия — самая государственная и самая бюрократическая страна в мире, все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. Сила народа, о котором не без основания думают, что он устремлен к внутренней духовной жизни, отдается в жертву государственности, превращающей все в свое орудие... Русская государственность превратилась в самодовлеющее отвлеченное начало, она живет своей собственной жизнью, по своему закону, не хочет быть подчиненной функцией народной жизни... Здесь скрыта тайна русской истории и русской души. Никакая философия истории, славянофильская или западническая, не разгадала еще, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и могущественную государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии, почему свободный духом народ как будто бы не хочет свободной жизни» [1]. Добавим к сказанному, что именно в России царская власть глубоко вторглась во все стороны жизни российского общества. Она легитимизировала сословные различия, она, опираясь на религиозное мировоззрение, в огромной степени регламентировала всю духовную жизнь России.

 

1 Бердяев И. Судьба России//Философское общество СССР. М., 1990. С. 6—7.

 

 

Эту эстафету абсолютизма как бы принял партийно-государственный строй в России советской. На наш взгляд, его утверждение явилось своеобразной реставрацией определенных элементов феодально-сословной системы организации общества. Это касается в первую очередь тотального слияния политической структуры с жизнью общества, превращения этой структуры в несущую конструкцию общества. Как нам представляется, известная формула царизма: самодержавие, православие, народность — определенным образом трансформировалась в советской триаде: партия и государство, марксистско-ленинская идеология, трудящиеся массы, где, как самодержавию, партии принадлежала главная роль.

 

В обществе партий но-государственного абсолютизма ярко проявились черты традиционного, восточного (азиатского) типа общества [2]. Это этатизм, особая взаимосвязь власти и собственности, политики и экономики, это всеохватность политической власти, ее безусловная приоритетность.

 

2 «Государство в этой структуре, — писал Л.С. Васильев, — не орган большинства, не орудие господствующего класса. Будучи субъектом собственности, оно в лице аппарата масти само выполняет функции и играет роль господствующего класса... В рамках азиатской структуры государство — никак не надстройка над базисом, но важный элемент производственных отношении, доминирующий нал обше-ством... ГТо отношению к такому государству все непричастное к власти население суть безликая масса подданных, но никак не граждане» (Васильев Л.С. Что такое «азиатский» способ производства//Народы Азии и Африки. 1988. № 3. С. 70-71).

 

 

По мнению Е.Н. Старикова, общества абсолютистского типа зародились еще в глубокой древности, в раннегосударственных образованиях Древнего Египта, Шумера времен династии Ура и т.д. и затем в силу разных обстоятельств воспроизводятся в разных странах на разных этапах их эволюции. «Исследования многих видных представителей советской и зарубежной этнографии и востоковедения, — писал он, — доказывают принципиальную однотипность многих процессов (например, в сфере социальной дифференциации и классооб-разования), протекающих в обществах, разделенных тысячелетиями. Можно считать доказанной и принципиальную возможность глубоких попятных движений, возрождения в современном обществе многих архаизмов не в качестве рудиментов или «пережитков прошлого», а как новообразований, вызванных к жизни своеобразной инверсией в развитии производственных отношений, когда последовательные этапы развития сменяются как бы в обратном порядке, приводя к возрождению все более архаичных общественных структур. Одним из таких допотопных чудовищ, прорвавшихся в современность из глубин дремучей архаики, и является фенотип «казарменного коммунизма» [1].

 

1 Стариков Е.Н. Общество — казарма. От фараонов до наших дней. Новосибирск, 1996. С. 6-7.

 

 

Выделяя черты сходства партийно-государственного абсолютизма с феодальными структурами, восточным типом общества, следует в то же время подчеркнуть его социологическую неповторимость. Это касается прежде всего совершенно уникальной роли политической партии, безраздельного огосударствления, точнее, ополитизирования собственности, ликвидации классов, связанных с собственностью, непомерно возросшей роли идеологии, подчинения всего общества достижению определенных коммунистически-доктринальных целей. Таких социологически-детерминационных сдвигов в обществе мировая история еще не знала.

 

Общество партийно-государственного абсолютизма как общество особого типа и некоторые методологические принципы его изучения. Перемены в жизни советского общества по сравнению со сложившимися в мировой истории типами и модификациями различных обществ столь фундаментальны и всеохватны, что дают основание утверждать, что они затрагивали не какие-то специфически исторические, региональные особенности, а видоизменяли саму общесоциологическую природу обществ.

 

С осевого времени европейской цивилизации, с разрушения феодально-корпоративного традиционного строя, утверждения товарно-денежного рыночного хозяйства сформировалась и продолжает развиваться определенная социологическая структура европейских обществ. В этой структуре отчетливо выделились экономически-хозяйственная подструктура, гражданское общество, политическая система, духовная жизнь общества. Эти элементы отчетливо дистанцируются друг от друга, между ними складываются определенные детерминационно-функциональные связи. Развитие советского общества в России пошло вразрез с особенностями общественного развития в Европе. Отличие это проявилось в следующих моментах.

 

Во-первых, была прервана тенденция размежевания, конституи-рования сфер общественной жизни, возрастания их относительной самостоятельности. Сформировавшийся в России своеобразный партийно-государственный, политико-идеологический центр как бы приковал к себе все сферы общества. Вопреки процессу развития общественной структуры, обогащения ее элементов и их разнообразных связей, характерному для обществ современной цивилизации, восторжествовал прямо противоположный процесс структурного обеднения, упрощения общества и его связей, выразившийся в гипертрофированном развитии политико-государственного центра, свертывании самостоятельности других сфер. Здесь как бы социоцентробежный процесс сменился на социоцентростремительный.

 

Во-вторых, существенно трансформировались причинно-следственные, функциональные связи. Гипертрофия политико-государственного центра означала своеобразное смещение, сдвиг общественных преобразований в сторону данного центра. Мы полагаем, что это смещение отнюдь не исчерпывалось простым возрастанием роли партии, государства, других политико-идеологических институтов. Произошло более глубокое преобразование, когда политико-государственный центр стал диктовать свои законы и требования другим сферам жизни, превратив их в материал и средство реализации собственных целей и ценностей.

 

В-третьих, существенно возросло значение идеолого-герменевти-ческих компонентов во всей жизни общества. Такого размаха воздействия идеологии, такого давления изначально поставленной глобально идеологической цели на всю общественную жизнь, как это наблюдалось в России в XX в., история не знала и не знает.

 

Поскольку советское общество представляло собой общество особого типа, постольку и методология его исследования должна также носить «особый» характер. Так, если при рассмотрении европейских обществ, начиная с Нового времени, правомочно во главу угла ставить анализ экономики и на нем базировать рассмотрение других сфер, то применительно к советскому обществу данная методология не применима. Здесь в качестве основы общества следует рассматривать именно политико-идеологическую систему отношений и ценностей. Если при рассмотрении тенденций и перспектив развития европейских обществ следовало начинать с актуальной действительности и на ее основе делать прогнозы будущего, то при изучении советского общества все обстоит прямо противоположным образом: здесь идеологическая модель будущего общества была задана изначально и выступала исходной методологической базой понимания актуальных процессов. Иными словами, рассмотрение такого общества предполагает вычленение совсем иных первичных импульсов общественной жизни, совсем иных векторов детерминационно-функциональных сфер, в частности высокой степени детерминации будущего, совсем иных временных состояний. Мы бы хотели добавить несколько слов относительно взаимосвязи методологии изучения данного общества с известным постулатом социальной философии марксизма об определяющей роли экономики в жизни общества. Дело в том, что эта методология и этот постулат в определенном отношении противоречат друг другу. Если исходить из того, что «производство непосредственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа образует основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения» (Ф. Энгельс), то отсюда вытекает, что государственные учреждения и другие политико-надстроечные институты нельзя рассматривать в качестве основы общества. Если же исходить из того, что советское общество являлось особым типом общества, то нельзя экономику, материальное производство рассматривать в качестве основы. Как быть в отношении данной коллизии?

 

Мы полагаем, что два указанных подхода отнюдь не носят взаимоисключающего характера и признание истинным одного из них не означает признания ложности другого, а предполагает определенную коррекцию в понимании сферы применимости каждого из указанных методологических положений. Так, тезис об определяющей роли экономики носит, на наш взгляд, предельно общий, универсально методологический характер. Область его применения — вся всемирная история человечества. И в качестве таковой предельно общей методологической установки этот тезис отнюдь не требует и не предполагает непосредственной экстраполяции в каждой стране в любой момент ее исторического бытия. Так что в принципе признание данного тезиса отнюдь не исключает того, что в той или иной стране в тот или иной период ее истории конкретное соотношение основных сферных детерминант может быть отличным от всеобщей модели детерминаци-онных соотношений.

 

Кроме того, следует учесть, что для адекватной и полной оценки роли экономики в жизни той или иной страны на определенном этапе надо исходить не только из локальной жизни данной страны, ограниченной временными и пространственными рамками. Зачастую для этого необходимо учесть и длительную ее предысторию и многообразные связи с другими странами, мировым сообществом. И чем выше развивается мировая цивилизация, чем разностороннее связи составляющих ее стран, чем большее жизненно важное значение приобретают эти связи для каждой страны, тем важнее учитывать их для адекватного понимания действия того или иного общесоциологического закона. Отсюда вытекает, что оценка детерминирующего значения материального производства предполагает и требует учета не только внутренних соотношений России в этот период, но и всей ее эволюции, включая как состояние экономики на протяжении предыдущих столетий, так и итоги развития в XX в., учета сложных и многогранных связей с мировым сообществом, соотношения уровней развития. Если принять во внимание все эти обстоятельства, то открывается возможность уяснения действительной роли экономики, ее значения в жизни России.

 

Одним словом, на наш взгляд, понимание советской России как особого типа общества с центром, основой, сдвинутыми в область политико-идеологических структур, не противоречит одному из основных законов социальной философии марксизма и согласуется с ним. Но это согласование предполагает более методологически точное понимание сути этого закона, сферы его применения.

 

§ 7. Из истории социально-философской мысли. Фрагменты

 

Некоторые проблемы развития социально-философских взглядов на природу общества мы рассматривали в гл. I. Здесь остановимся на характеристике идей некоторых философов.

 

Локк Джон (1632—1704) — английский философ. Дж Локк рассматривает социально-политический процесс как развитие человечества от естественного состояния до гражданского общества и самоуправления.