Взаимопроникновение и взаимообогащение культур

Если в историческом — диахронном — измерении развитие и совершенствование культуры обеспечивается преемственностью, то в географическом — синхронном — плане ту же самую функцию выполняют процессы взаимопроникновения и взаимообогащения культур, часто обозначаемые широким термином — аккультурация. Так же как отдельный человек немыслим в отрыве от себе подобных, точно так же ни одна культура не способна полноценно существовать в абсолютной изоляции от материальных и духовных достижений других человеческих коллективов. «Настоящие ценности культуры, — пишет Д.С.Лихачев, — развиваются только в соприкосновении с другими культурами, вырастают на богатой культурной почве и учитывают опыт соседей. Может ли развиваться зерно в стакане дистиллированной воды? Может! — но пока не иссякнут собственные силы зерна, затем растение очень быстро погибает. Отсюда ясно: чем «несамостоятельнее» любая культура, тем она самостоятельнее. Русской культуре (и литературе, разумеется) очень повезло. Она росла на широкой равнине, соединенной с Востоком и Западом, Севером и Югом».[46] Сейчас практически нет совершенно изолированных от мира культурных общностей, кроме, быть может, небольших туземных племен, затерянных в сельве Латинской Америки или в каком-нибудь другом укромном уголке нашей планеты. Иными словами, любой народ так или иначе открыт для восприятия чужого опыта и одновременно готов делиться собственными ценностями с ближними и дальними соседями. Таким образом, одна культура как бы «проникает» в другую и делает ее богаче и универсальнее.

Процессы, происходящие" на «культурной» карте человечества, которая меняется без резких переходов и неизмеримо медленнее, чем его экономическая и политическая панорама, не ограничиваются, однако, лишь стихийным и ненасильственным взаимопроникновением и взаимообогащением культур, а принимают и более радикальные формы, такие, например, как ассимиляция и транскультурация.

Ассимиляция (от лат. assimilation — уподобление) заключается в полном или частичном поглощении культуры одного, обычно менее цивилизованного и более «слабого», народа другой иноземной культурой, чаще всего, путем завоевания, последующих смешенных браков и целенаправленного «растворения» порабощенного этноса в этносе поработителя. Последним бастионом при этом выступает язык, с утратой которого погибает и ассимилированная культура. Так, с приходом европейцев подверглись почти полной этнокультурной ассимиляции многочисленные племена и народности Америки, Африки и других регионов «третьего мира», так же, впрочем, как это было и в имперской практике сталинизма по отношению к «малым» народам бывшего СССР. Естественно, конечно, что чем многочисленнее тот или иной народ и чем богаче его культура и история, тем труднее он поддается внешнему воздействию. В этом случае может произойти не поглощение одного народа другим, а их смешение в некоем новом синтезе, образующем оригинальную, уже «гибридную» культуру. Яркие примеры тому дает Латинская Америка: слияние древней и богатейшей цивилизации ацтеков с культурой Испании подарило миру неповторимую культуру Мексики; разрушенная конкистадорами Империя инков продолжилась в столь же самобытных «индо-американских» культурах нынешних Перу, Боливии и Эквадора; в результате многовекового смешения португальцев, местных этносов и африканцев в лице миллионов завезенных в Америку негров-рабов родилась уникальная «афроамериканская» культура Бразилии и т. д. При этом следует иметь в виду, что у многих латиноамериканских народов до сих пор сохраняется дву- и даже триязычие, как свидетельство огромной жизнеспособности их первоначального культурного субстрата.

Транскультурация — понятие менее разработанное в специальной литературе, хотя и широко распространенное в жизни. Оно заключается в том, что определенная этнокультурная общность, в силу добровольной миграции или насильственного переселения, перемещается в другой, иногда весьма отдаленный район обитания, где полностью отсутствует инокультурная среда или она представлена весьма незначительно. Транскультурацией можно считать заселение и освоение белыми колонистами бескрайних земель Северной Америки или Австралии, где племена аборигенов, несмотря на отчаянное военное и духовное сопротивление, не смогли оказать заметного влияния на культуру завоевателей. Так или иначе, результатом процессов транскультурации можно считать первоначальную культуру США, хотя со временем она превратилась в своеобразный «плавильный котел», где смешиваются культуры многих этносов и народов; сходной была судьба и франкоязычной Канады — прямой наследницы французской культуры; с известными оговорками сказанное относится и к формированию культуры Гаити, которая до сих пор в своих глубинных истоках больше принадлежит Африке, чем Америке или Европе. Если брать примеры из жизни России, то с транскультурацией связана вся история обширных немецких поселений и автономий, позднее, как известно, ликвидированных И. Сталиным, так же, впрочем, как и его «эксперименты» с насильственным переселением целых народов.

Процессы транскультурации для вовлеченных в них людей протекают далеко небезболезненно. Та или иная этнокультурная общность, подобно растению, будучи пересаженной на иную почву, может погибнуть или заметно измениться, приспосабливаясь к новым обстоятельствам и новой среде. Тем не менее, некоторые ученые, и в частности крупнейший немецкий филолог, этнограф и культуролог Лео Фробениус (1873 — 1938), считают, что благодаря наличию у каждой культуры некоего устойчивого «кода», некоей сопротивляющейся чуждым влияниям «души» (padeuma) ее жизнестойкость и способность к сохранению своей индивидуальности весьма велики. «Мы можем утверждать, — пишет Фробениус, — что стиль культур — в самом высоком смысле этого понятия — детерминирован пространством и постоянен, несмотря на различные способы проявления, в пределах этого пространства. Будут существовать неизменно: во влажных тропиках и субтропиках — мистически окрашенная культура; в такой стране, как Соединенные Штаты — охотничья культура (безразлично, будут ли охотиться за бизонами или долларами)».[47]

Взаимным контактам и взаимообогащению культур, так же как и процессам ассимиляции и транскультурации, может способствовать или, наоборот, их тормозить целый ряд объективных факторов. Мы уже неоднократно говорили о роли географической среды и географического пространства. Например, народы, даже соседние, такие как Россия и Китай, разделенные мощными горными массивами и пустынями, так же как Япония и США, между которыми простирается безбрежный океан, исторически имели меньше возможностей для каких-либо взаимных влияний, чем, скажем, та же Россия и европейские страны, связанные морями и равнинами и расположенные в непосредственной близости друг от друга. Не менее важен и языково-этнический фактор. Например, культурное взаимопроникновение между родственными славянскими народами, нашедшее свое выражение, в частности, в движении панславизма, осуществлялось значительно легче, чем, скажем, их же обмен с соседней Венгрией, древнейшее население которой в результате транскультурация оказалось на стыке славянского, романского и германского миров. В то же время, благодаря одному языку и общему исходному этносу, несмотря на огромные расстояния, существует гораздо меньше препятствий для духовного взаимообмена между такими англоязычными «белыми» странами, как Великобритания, США, Канада и Австралия, представлявшими некогда одну и ту же европейскую культуру в составе Британской колониальной империи.

Способствовать взаимным симпатиям народов, а следовательно, и процессам взаимообогащения культур, а иногда и тормозить их, может благоприятный или неблагоприятный ход самой истории. Достаточно сравнить, например, культурные связи России с двумя нашими соседями, братскими славянскими народами — болгарским и польским. Диаметрально противоположное воздействие на их отношения и духовную близость с нами оказали и продолжают оказывать такие исторические события, как, с одной стороны, русско-турецкие войны XIX в., вот уже более ста лет питающие болгаро-русское братство; а с другой — наши давние конфликты и разногласия с Польшей — от Лжедмитриев в 1604 — 1610 гг. до Катыни в 1940 г., до сих пор отягощающие память русских и поляков, несмотря на их кровное родство.

В тесной связи с историческим фактором, влияющим на судьбы национальных культур, стоит и фактор политический. Ведь история, как известно, — та же самая политика, только опрокинутая в прошлое. Нагляднейшим примером пагубного воздействия политики на культуру и, в частности, на ее способность распространяться в пространстве стал пресловутый «железный занавес» — негодная, хотя и небезуспешная попытка отсечь многочисленные народы бывшего СССР и, прежде всего русский народ, от мировой цивилизации. Вообще, естественные процессы развития национальных культур на территории нашей страны были в значительной степени парализованы сталинской политикой депортаций, геноцида, великодержавного шовинизма и принудительной русификации. В результате подобной практики подавления национальной и этнической самобытности в сочетании с имперским изоляционизмом отечественная культура понесла неисчислимые потери. Впрочем, говоря о связи политики с культурой, можно утверждать, что духовный суверенитет любого, самого небольшого этноса, будучи вызовом всякой унитарной власти, никогда не уживался с диктаторскими режимами и тоталитаризмом.

По мере развития человечества, в судьбах культуры всех без исключения стран важную, если не решающую роль с середины XX в. начинает играть уже упоминавшийся нами глобальный технологический фактор. Здесь, с точки зрения процессов аккультурации, ассимиляции и транскультурации, прежде всего, имеется в виду прогресс в области электронно-информационных технологий, средств транспорта, связи и сохранения, тиражирования и распространения информации. Практически под их напором постепенно «размываются» замкнутые культурные общности, их взаимная диффузия принимает необратимый и всемирный характер. И чем более «технологична» та или иная страна, тем больше возможностей для обогащения она приобретает. Примером в этом случае могут служить Соединенные Штаты, которые не только стремятся впитать в себя все наиболее значительные достижения науки и искусства других народов, но и становятся огромным резервуаром, куда стекаются «мозги и таланты», привлеченные высоким уровнем жизни.

Проблема взаимопроникновения и взаимообогащения культур не сводится лишь к описанию и анализу разнообразных этнокультурных процессов, но ставит перед учеными и еще один теоретический вопрос: все ли сферы той или иной культурной общности одинаково проницаемы для чужеродных заимствований и одновременно способны к самоотдаче? Оказывается, нет. Несмотря на искусственные, вызванные конкуренцией препоны, легче всего в мировом масштабе распространяются достижения техники, естествознания и точных наук, на что указывал еще А.Вебер. Сравнительно свободно усваиваются другими народами наиболее яркие открытия и новшества в области искусства и литературы, о чем свидетельствует, например, универсальная значимость многих художественных «измов» — от реализма до абстракционизма, признаваемых уже как на Западе, так и на Востоке. Достаточно восприимчивы к взаимовлияниям языки, прежде всего, лексика. Проявление этого — многочисленные иноязычные слои в любом развитом языке, а также неуклонный рост международной терминологии, понятной человеку любой национальности. Есть, однако, область, — неприкасаемая сердцевина всякой культуры, — где взаимопроникновение и взаимодействие сводится к минимуму или вообще исключено. Это — фольклор, чисто национальные художественные стили, преломляющиеся в изделиях народных промыслов, нравы и обычаи, бытовая фразеология и некоторые другие проявления неродственных и территориально отдаленных национально-этнических групп, еще не затронутых или слабо затронутых научно-технической революцией.