СЧАСТЬЕ ДАРОМ

 

В трейлере Профессора, как всегда, воняло. Потом, водкой, кислым запахом несвежего белья, табачным дымом. Вся нехитрая мебель трейлера, уже изрядно подпорченного временем и природой, давно была иссохшей, скрипящей, буквально разваливающейся, но в то же время – какой-то уютной. Возможно, этот уют создавали многочисленные стеллажи вдоль одной из стен, заставленные книгами, какими-то рукописями, пожелтевшими бумагами, старыми формулярами и еще бог весть чем. А может, уют обитал в углу, где располагалась кухонька – замызганная двухблинная электроплитка, затертый до дыр уголок да узкая доска на креплении, нечто среднее между столом и барной стойкой. На криво приделанной полке над плиткой стояло множество бутылок. В противоположном углу трейлера расположился топчан, на котором были свалены несколько рюкзаков и прочий хлам.

На кухне расположились трое. Хозяин, дряхлого вида плешивый старик с бело-желтыми клочьями волос за сморщенными ушами, сидел на табурете, ужасно сутулясь и покачиваясь. От него пованивало мочой и водкой. На нем была ужасного вида телогрейка, теперь уже неопределенного цвета, во многих местах порванная, из которой выбивалась желтоватая, как волосы старика, вата. Гости развалились на своем излюбленном месте – старом уголке.

– Черт бы тебя побрал, дед, – раздраженно произнес длинный тощий парень с кривой ухмылкой. – Сколько можно наливать эту дрянь? Так же и к праотцам недолго... Не в Зоне, так у тебя!

Он гнусно захихикал, но все же выпил мутноватую жидкость из стакана, отрыгнул и захрустел соленым огурцом, блаженно закатывая глаза.

– Не парь, Гвоздь, – спокойно проронил второй человек, постарше. – Беду не накликай.

– Та шо нам, – икнул Гвоздь, подмигивая. Потом вдруг посерьезнел, наклонился к собеседнику и сказал:

– Ты меня не учи, Смирный. Я, покуда жив, буду из помойки этой все брать, понял? Пока не обрыднет. Или пока деньжат не наколочу. Ну а потом...

– И что потом? – усмехнулся Смирный. – Рванешь отсюда? Бабу найдешь? Детей настругаешь? Не-ет, Гвоздь, иная доля наша. Ковыряться здесь до самой смерти. Вопрос – как долго?

Казалось, он хотел продолжить, но все-таки замолк, налил в стакан сивухи и выпил залпом, не закусывая.

– Ты, Гвоздь, еще допрыгаешься, – заговорил старик. Голос его, на удивление, был достаточно крепок и никак не вязался с внешним видом Профессора. Разговаривая с ним, Смирному всегда хотелось прикрыть глаза. Гвоздь поморщился от менторского тона, но смолчал.

– Я видел многих сталкеров, – продолжал Профессор. – Видел... Но все они лежат в земле, гниют. Кто в Зоне. Кто от патрульных пуль сгинул. Кто умер не физически – всякое видел. Но вам, молодые люди, я могу сказать одно: если дерзок – дерзай, если заносчив – уходи, пока не поздно...

– Слушай, дедуля, – ехидно проговорил Гвоздь, – а ты-то чего сюда перебрался? Ты ж ведь какой-то ученый там был, диссертаций много настрочил? Видать, и хлебушек маслом намазать можешь, а все живешь в своем сортире. На кой это тебе?

Профессор долго смотрел на него отрешенным взглядом, потом вздохнул.

– Вы вряд ли сможете понять это... Мною двигало любопытство, да не мной одним. Нам было ужасно интересно, что это такое – Зона. Подарок это или проклятие? Контакт с внеземным разумом? Дар природы? Послание из будущего? Ответов на эти вопросы нет до сих пор.

– Любопытство побуждает на отчаянные шаги, – тихо не то спросил, не то предположил Смирный.

– Не любопытство, – вздохнул старик. – Безысходность...

Они налили снова. Выпили. Помолчали. Слышно было, лишь как мотыльки бьются о лампу над столом да гудение сверчков за тонкими стенами трейлера.

За стеной послышался шорох. Гвоздь дернулся. Рука Смирного потянулась к кобуре. Профессор безразлично повернул голову.

В дверях показалась темная фигура. Грязный комбинезон, лицо теряется в тени капюшона. Винтовка за плечом. Рюкзак.

Сталкер. Солдат удачи в хаосе.

Человек откинул капюшон, бросил рюкзак на топчан, винтовку бережно поставил в угол и присел рядом с Профессором. Стало совсем тесно.

– Ну здоров, Терентий, – протянул руку Смирный.

– Терентий я был раньше, – ответил сталкер. – Теперь Тэк, ты же знаешь.

Он налил самогона и жадно выпил, не закусывая.

– Ну что, о чем гутарите? – спросил Тэк.

– Да ни о чем, так, философствуем, – ответил Смирный.

– А, сопли жуете, – понимающе кивнул Тэк. – Небось опять про Зону – как да откуда?

Профессор взглянул на Тэка, почему-то покачал головой и шумно отхлебнул свой чай.

– Вообще-то это интересно, – сказал Смирный. – И потом, зная природу явлений, происходящих там, это может стать полезным...

– Как по мне, это бесполезно, – перебил Смирного Тэк. – Ну вот скажите, какая уже разница, как это произошло? Ну, будете вы понимать все ваши явления, и что? А если это понимание окажется настолько страшным, что разрушит человечество? Что, если это понимание будет нести горе, а не счастье?

Молчавший доселе Гвоздь встрепенулся, хихикнул и заявил:

– Правильно, Тэк, бред собачий это. Есть Зона – ну и черт с ней. И нам хорошо, и ученые мозги свои сушат, и военщина при деле. А что там внутри и по каким законам Ньютона там яблоки падают – не нашего ума дело. Хотя странные дела там творятся. И даже люди имеются!

– Чего-о? – протянул Тэк. Гвоздь его сильно раздражал. Был тот нагл, самоуверен и отвратен. Мог завести в Зону напарника и спокойно прирезать ради хабара.

– Есть-есть! – оживился Гвоздь. – В поселке возле станции. Люди, которые пережили взрыв и не ушли.

– Мутанты, что ли? – вяло поинтересовался Тэк.

– Нет, – замотал головой Гвоздь, бешено вращая хмельными глазками. – Люди. Только другие...

Тэк взглянул на Профессора. Спокоен, как всегда. Лишь один мускул под правым глазом дернулся... Или показалось?

Гвоздь все тарахтел. Смирный дремал, откинувшись на спинку и сложив руки на груди.

– Идиот ты, Гвоздь, – проронил Тэк устало и зло. – Сдохнешь ты скоро, чует мое сердце.

К Профессору сейчас ходили многие, это была своего рода традиция, но все так, пунктиром, бросить пару слов и уйти или же выпить после ходки стопку, а потом нарезаться в баре. Тэк и Смирный были из тех немногих, кто шумному бару предпочитал миниатюрную кухню Профессора. Они все были люди с образованием, им было о чем говорить. Смирницкий, по прозвищу Смирный, был когда-то врачом, невесть как попавшим в круги сталкеров. Он оправдывал свое прозвище уравновешенным характером. Несмотря на медлительность и инертность, в Зону ходил уже лет восемь, впрочем, без особых достижений.

О Тэке было известно еще меньше. Он никогда не обсуждал свое прошлое, но было видно, что он человек умный и интеллигентный. Порой казалось, что он не любит жить, что рискует жизнью из-за игры в кошки-мышки со смертью. Впрочем, истинные мотивы его связи с Зоной были непонятны. Лишь один раз, изрядно выпив, он рассказал Смирному, что когда-то был женат. На вопрос, где жена теперь, коротко и горько бросил: «Умерла».

Личность Профессора была еще более загадочна. Никто не знал даже его настоящего имени. Поговаривали, что Профессор занимался проблемой Зоны очень давно, был ученым с мировым именем, но как-то пропал в Зоне на несколько дней. Нашли его случайно, живым и здоровым физически, но психика его, мягко говоря, пострадала. Нес он какую-то несусветную чушь, пытался организовать какие-то комиссии, специальные экспедиции, но все лишь сочувственно улыбались. Возможно, именно это способствовало его переезду на кордон и отшельническому образу жизни. Смирный же подозревал, что старик просто прикидывается дурачком, а на самом деле знает намного больше, чем говорит...

– Действительно, идиот, – спокойно сказал Смирный о Гвозде. – Давай выпьем, Тэк.

Он разлил самогон по стаканам. Чокнулись, выпили. Старик прихлебывал свой чай.

– Скажи-ка, Профессор, – закуривая, сказал Смирный. – Вот Тэк говорит, ни к чему нам знать о Зоне правду. Я, например, к обратному склоняюсь. А что об этом думают ученые умы?

«Ну все, – подумал Тэк. – Напился Смирный. Философствовать тянет». Однако на этот раз беседа завязалась совсем неожиданная. Профессор вдруг выплеснул содержимое своей кружки прямо на пол и налил в нее спиртное. Затем он обвел сталкеров тяжелым взглядом, жадными глотками выпил самогон и сказал:

– Я полагаю, что Зона – это дар. И проклятие тоже. Возможно, испытание человека. Испытание всех нас. Я занимаюсь Зоной очень давно, молодые люди. Еще когда этой не было...

– Как так? – оживился скучающий Тэк. – То есть еще с хармонтской?

Старик покачал головой.

– Зона у Хармонта была не первая... Это... вам трудно будет понять... Тогда эти места назывались Зонами Посещения, предполагалось, что это дело рук пришельцев, внеземного разума... Их было шесть, Зон этих, возникших одновременно в разных местах Земли, эта – седьмая.

– Интересно, – сказал Смирный. – Я слышал, Хармонта давно не существует, как и тамошней Зоны.

– Ты прав, Смирный, – кивнул старик. – Очень давно. С тех пор, как заварилась там одна история... Был такой сталкер, Рэдрик Шухарт, по кличке Рыжий. Отчаянный был, стервец. Дочка еще у него мутантка была... Неважно... В общем, стали ходить слухи, будто бы в Зоне Шар Желаний находится, который любое желание исполняет...

– Погоди, отец, – зевнул Тэк. – У нас тоже слухи ходят. Только про Монолит. Я думаю...

– Вы дальше дослушайте, – резко произнес Профессор. – Он все-таки дошел до Шара этого. Да только вот потом и случился мощный взрыв в Зоне. Причем накрыло весь Хармонт и окрестности.

– Да байки все это... – начал было Тэк, но Смирный так грозно шикнул на него, что тот замолчал.

– Ну а что ж он пожелал? – спросил Смирный, загасив окурок в консервной банке.

– Не знаю, – пожал плечами Профессор. – А что бы пожелал ты?

– Ну, уж я бы нашел что!

– Да ну? Вот только Шар исполнял желания сокровенные. Те, которые ты можешь прятать от себя, от других, от всех, но не утаишь от него... Ты ведь знаешь, что ты хочешь на самом деле?

Минуту они смотрели друг другу в глаза, затем Смирный спрятал взгляд и закурил еще одну сигарету.

– И что дальше было? – спросил Тэк.

– Дальше неинтересно. В живых не осталось никого. Всё оцепили, со временем поставили еще один кордон. Теперь не знаю, что там. Но интересно другое. Одновременно с этим взрывом произошел взрыв здесь на станции, и появилась новая Зона. Совсем другая. Радиоактивная. Со множеством мутантов. С иными артефактами и аномалиями.

Смирный присвистнул, затянулся и подмигнул Тэку. Тот спросил:

– Профессор, ты говорил, что Зона – это испытание...

Старик усмехнулся.

– Это всего лишь домыслы старого, выжившего из ума ученого... Скажите, каким стало человечество к моменту возникновения Зоны? Может быть, Зона – это наш шанс понять, насколько мы корыстны, алчны и жестоки, что видим в необычном выгоду для себя, причем настолько, что готовы грызть друг другу глотки? А исполнение желаний? Вот истинный соблазн, перед которым не устоит никто, даже праведник, возжелавший искромсать мир по своему образу и подобию...

– Но ведь тот Рэдрик... Профессор, он ведь добрался до цели! Он ведь загадал желание! Но мир не разрушился, апокалипсис не случился!

– Но он разрушил все, что было дорого ему. Разве это малая цена? Возможно, ему надо было много. Слишком много. Или же ничего.

Повисла тишина.

Тэк кашлянул.

– А может быть, парень не сумел корректно сформулировать желание... – предположил он. – Абстрактные понятия сродни бомбе, если у них есть возможность сбываться...

* * *

Патрульные лениво шагали вдоль дороги, тихо переговариваясь и покуривая от скуки. С ними так же лениво семенила немецкая овчарка. Ее розовый язык забавно мотался в такт. «Собака – это нехорошо», – отметил Смирный с досадой. Здешний участок не был горячим, сталкеры не лезли зазря на рожон – охрана здесь плотная, блокпосты расположены почти рядом – вот и цена одной из самых безопасных троп в Зону. Хочешь – рискуй. Смирный решил рискнуть. Подумал, что овчинка стоит выделки. Один блокпост удалось обойти тихо. Но там патруль без собак был. Здесь, если зверюга учует запах сталкера, начнутся проблемы.

Пока что Смирный лежал в кустах и обдумывал свои дальнейшие действия. Надо прорываться все равно. Назвался груздем, как говорится... Он еще раз приник к биноклю. Вроде бы тихо, патрульные бредут себе по дороге дальше, псина шлепает рядом, ни у кого никаких подозрений. Эх, жаль, Тэк не пошел с ним. Всегда он такой серьезный и рассудительный, не чета другим. Посчитал всю эту затею глупой. Зато стреляет будь здоров из своей «снайперки». В копеечную монету попадет с пятисот метров. Сам Смирный стрелял неважно. Лучше у него получалось с ножами, но ввязываться в рукопашную с военными – это самоубийство.

Прошел еще один патруль, на этот раз из трех человек, затем в направлении блокпоста прокатил открытый «бобик» с пулеметом. Смирный взглянул на часы. Если схемы патруля не липовые, через минуту можно будет перебежать дорогу, а там уже считай, что в Зоне. Насторожило, что про автомобили ничего в схеме не говорилось, да и про собак тоже.

Все, время. Смирный взглянул на дорогу, поднялся и побежал с небольшой насыпи вниз, молясь, чтобы не споткнуться. Перебегая дорогу, краем глаза задержался на удаляющемся патруле, стараясь не думать о том, что будет, если кому-то из вояк приспичит обернуться. Грузно плюхнувшись на обочину, Смирный отдышался. Снова проехал «бобик». «Что-то они зачастили, – подумал он. – Как бы костью в горле не стали». А может, случилось что? Вот тогда это сильно подпортит его планы. Но идти назад уже поздно.

Шел он осторожно, зная о непредсказуемости Зоны. Рука постоянно притрагивалась к кобуре – стали сдавать нервы. Совсем некстати было бы встретиться лицом к лицу с кровососом или стаей псевдособак. Правда, все-таки разок зазевался, и его чуть не затянуло в «воронку», но все же ему удалось вырваться. Смирный пролежал на траве минут пятнадцать, приходя в себя, мокрый и дрожащий. Когда адреналин в крови немного угас, снова двинулся в путь.

Минут через двадцать пять Смирный вышел на опушку. Странная она была, какой-то правильной округлой формы, словно некий великан ставил среди леса свой огромный стакан, оставивший круглый отпечаток. На опушке росла зеленая трава, причем неестественно зеленая, наподобие той, что показывают в рекламных роликах по телевидению. Сам лес был рыжевато-желтым, а опушка ярко-зеленая. Это могло быть красиво. Однако не здесь и не сейчас.

Смирный почувствовал, что вновь покрывается испариной. У него было чутье на опасность. Что-то здесь не так. Дрожащей рукой он вытянул из кармана болт и бросил в центр опушки. Ничего не произошло. Болт упал как ни в чем не бывало. Немного подождав, Смирный бросил еще один, затем еще. Все было спокойно.

– Ха, делов-то, – сказал Смирный самому себе, сделал несколько шагов и потянулся за одним из болтов.

И тут началось.

Он сам не понял, что произошло. Его отбросило назад. Обдало жаром. Моля всех известных ему богов, Смирный обхватил ствол одного из деревьев и наблюдал, что творится на поляне. Однако он успел увидеть лишь что-то черное в траве, причем неестественно, потусторонне черное, от которого тошнило, буквально выворачивало наизнанку. Затем раздался громкий хлопок, и у Смирного потемнело в глазах. Когда он пришел в себя, то подумал, что сошел с ума – вся поляна была покрыта инеем, а с веток свисали сосульки.

– Чер-рт... Вот черт, – вставая с холодной земли, тихо выругался Смирный.

Челюсти постыдно дрожали, может быть, даже и от холода. Никогда не слышал о такой аномалии. Он отметил странное место на карте и обошел эту опушку большим крюком, заодно согревшись.

Через полчаса он приблизился к блокпосту. Снова прополз на брюхе пару сотен метров, пока не выбрал удачную точку наблюдения, достал бинокль. Шлагбаум, штаб, или что там у них, колючка, двое часовых, остальных что-то не видно... Он подождал еще, периодически наблюдая за блокпостом. Послышался шум мотора, и к шлагбауму подъехал еще один «бобик», на сей раз фургончик. Вскоре подкатил еще один. «Что это они разъездились», – промелькнуло в голове у Смирного. Из первого автомобиля вышло четверо солдат, прошли через КПП и скрылись в здании. Солдаты из второй машины открыли фургон и выволокли трех человек в наручниках. Сталкеры. Грубо толкая их в спину автоматами, солдаты направились к месту укрытия Смирного. Тот суетливо снял «штайер» и затаился, опасаясь даже дышать.

Смирный догадывался, что сейчас произойдет. Кому дорога жизнь сталкера? Только ему самому. Смирному очень хотелось открыть огонь по военным, но он понимал, что это было бы верхом глупости. У него есть своя задача. И своя жизнь. А эти ребята, к сожалению, проиграли.

Все, что ему оставалось делать, – это наблюдать. Солдаты завязали сталкерам глаза и поставили их у старого дуба. Один что-то доказывал солдатам, кажется, умолял. Раздался треск автомата, и все кончилось. Один из солдат подошел и добил пленников выстрелами в головы.

Смирный тяжело и часто задышал. Вот сволочи! Гады! Один солдат махнул рукой товарищу и побрел к КПП, а второй – в направлении Смирного. За несколько метров до его укрытия солдат стал к дереву, готовясь справить нужду.

Зачем он это делает, Смирный так и не понял. Вся его рассудительность улетучилась в один момент. Он в секунду вылетел из кустов, в два прыжка оказался за спиной солдата, который успел только обернуться, и ударил его в висок. Солдат упал на землю и застонал. Смирный, не намеревавшийся терять инициативу, быстро перевернул солдата на живот, присел сверху и оттянул голову назад и вверх, обнажив бледное горло, к которому приставил нож.

– Что ж вы, гады, самосуд устраиваете? – тихо зашептал Смирный. – Будешь скулить – зарежу. Дернешься – зарежу. Крикнешь – зарежу оч-чень больно! Понял?

Солдат попытался кивнуть.

– Это хорошо. Колючая проволока свежая, что ли?

– Д-да... ох...

– Дыр нигде нет?

– Н-не з-знаю... нет... не убивайте, пожалуйста...

– А-а, – осклабился Смирный, – вот вы как заговорили! Как самим пострелять, так пожалуйста, а как только ножик к горлу, так все штаны обделал... Сколько человек на КПП?

– Пятнадцать...

– А эти, на «бобиках»? Тоже ваши?

– Эти н-не... То офицер из какого-то отдела... я не знаю... не убивайте-е...

Он снова захныкал.

– Заткни пасть, – сурово сказал Смирный. – Сижу тут с тобой, как бельмо на глазу...

Все это время Смирный наблюдал за дорогой. У шлагбаума стояло двое часовых, больше никого не было видно. «Все, другого шанса не будет», – решил Смирный.

Он резко поднялся с солдата, отбросил его автомат, подхватил «штайер» и понесся к дороге. Плененный вояка был так напуган, что даже не кричал, что было очень на руку, когда дорога каждая секунда. Добежав до «уазика», Смирный выстрелил в водителя, который курил в кабине. Часовые обернулись на звуки. Смирный короткой очередью, не целясь, выстрелил в направлении шлагбаума. Солдаты попадали, поднимая переполох своими воплями. Смирный быстро вывалил труп водителя, выстрелил в колеса первой машины и сел за руль. Двигатель был заведен, и Смирный, вдавив газ, резко крутанул руль, пригибаясь. В борт застучали пули. Совершив обратный маневр, на скорости он снес шлагбаум и, петляя, двинулся по дороге, наблюдая в зеркало, как мечутся солдаты возле второй машины и стреляют вслед. Еще несколько пуль с металлическим звоном попали в створки дергающихся задних дверей. Смирный инстинктивно пригнулся. Кажись, пронесло! Он нервно засмеялся. В груди бешено колотилось сердце. Ничего, совсем немного осталось. Совсем немного!

До развилки Смирный доехал без приключений. «Уазик» оставил прямо на ней – если все-таки погоня будет, пусть поломают голову, в какую сторону направился сталкер. Впрочем, Смирный очень сомневался, что военные организуют погоню. Они боятся Зоны как огня, особенно малоизведанных мест. Они берут нахрапом, массированными рейдами, тщательно спланированными, а силами одного блокпоста делать ничего не будут.

Через километр стали видны корпуса санатория «Десна». Построенный в семидесятые, он был здравницей для простых трудящихся и партийных деятелей низшего звена. Незатейливая советская архитектура, выложенные мозаикой сцены счастливой советской действительности вкупе с царящей разрухой и темными проемами окон создавали ужасный диссонанс.

Смирный не любил поселки и прочие антропогенные места в Зоне. Уж очень неуютно и чужеродно они смотрелись, да и опасности от них исходило гораздо больше. В них почти всегда обитали мутанты, аномалии отличались излишним коварством.

На всякий случай он держал «штайер» наготове. Проходя мимо полуразрушенного здания столовой, Смирный дернулся от жестяных звуков в ней. Он быстро присел на колено, стволом ища опасность. Во мраке столовой он разглядел темный силуэт, метнувшийся со стола, и снова звук падающей жестяной посуды. Кажется, собака. Хорошо, если одна, а не со стаей.

Он шел по асфальтированной дорожке. Асфальт давно потрескался, из трещин пробивалась трава. Смирный вспомнил ярко-зеленую траву на той опушке, и его передернуло. «Тьфу, совсем нервный стал», – пожурил он самого себя. Ну, ничего. Теперь он совсем рядом...

Очень здесь было неуютно. Высокие сосны, обступающие старые здания, неподвижными стражами охраняли покой. Ни ветерка, ни птицы. Никого. Даже мутантов нет, что очень странно. Впрочем, эти могут появиться совсем внезапно.

Ему надо найти водонасосную станцию. Или водораспределительную, черт ее знает. В общем, где она конкретно располагалась на территории, он не знал. В процессе поисков он видел одного снорка, который что-то ковырял в остове старенького «Москвича». Смирного поразил тот факт, что снорк, едва заметив его, молниеносно ретировался в кусты. «Поведение более чем странное для этих уродов», – подумал Смирный. И тишина. Густая, вязкая, прямо хоть ложкой ешь. Словно все здесь приготовилось к чему-то. Или к кому-то.

Распределительная станция, а заодно и бойлерная находились у пропускного пункта. Кирпичная труба торчала, как назидательно указывающий в небеса перст. Смирный взволнованно вздохнул. Ну, сейчас все закончится. И прояснится, врал старик Профессор или нет.

Смирный обернулся, чтобы запомнить кое-какие ориентиры, и застыл. Он ощутил, что за его спиной что-то изменилось. Причем кардинально. Он резко повернулся и оцепенел.

У пропускного пункта стояла стая псевдособак. Голов на триста. Несколькими цепями. Словно милиция на футбольном матче. С такими же непроницаемыми мордами. А на них двигалась толпа... людей?

Люди ли это?

Откуда здесь люди?! Неужели Гвоздь был прав? Или он не про этих рассказывал?

Люди были обнажены. Причем они были как-то неестественно чисты, неправильно чисты. Они толпой надвигались на псевдособак. И тут одна из них завыла пронзительным басом, вторая подхватила, затем третья, пятая, десятая... Истошный и дикий вой давил уши, щекотал нервы, пытался проникнуть в душу. Люди, до этого момента спокойные, пришли в замешательство. Их спокойствие уступило место панике, и они бросились прочь от псевдособак.

Смирный попятился назад. Обернувшись, он, к своему ужасу, заметил, что сзади него тоже собачье оцепление. А на него неслась толпа. Одно он знал точно – с собаками ему не справиться.

Профессор, будь ты проклят со своими историями!

Смирный истошно заорал и сделал несколько очередей из «штайера» в воздух. На людей это не произвело никакого эффекта, они реагировали лишь на звериный вой. До дверей бойлерной Смирному оставалось метров сто. Люди были совсем близко. Еще секунда, и они обступили его колышущимся морем теплой плоти, в их глазах не было смысла, а была какая-то мольба неизвестно о чем, они тянули к нему руки, щипали, трогали, рвали комбинезон, сдирали рюкзак... И страшно и монотонно мычали при этом. Смирный видел эти пустые глаза, эти глаза... глаза... гла...

А-а-а-а-а-а-а-а-ргх!

Воздух вспороли выстрелы. Люди истошно визжали. Он шел, стрелял, менял обойму, отбиваясь локтями, снова стрелял с какой-то странной улыбкой, как бы невзначай отметив, что в толпе почему-то лишь женщины и дети. Красивые женщины, молодые, с совершенными формами, и дети, какими их рисуют в рекламках, с пухлыми щечками, светлыми глазами...

Профессор, зачем ты рассказал это мне?!!

Закончились патроны. Идти стало труднее, словно людской поток возрос количественно. Смирный просто бил «штайером», бил всех, без разбору, бил страшно, ломая носы, черепа и конечности, выбивая глаза и зубы, а в мозгу у него вертелась одна лишь мысль: «Я должен, я должен, я должен...

Тэк, почему ты не пошел со мной?!!»

Потом «штайер» куда-то пропал, пистолет тоже, и Смирный прокладывал путь к цели ножом. Ему казалось, что он всю жизнь прожил посреди истошного непрекращающегося вопля, среди брызг крови. Он ступал по искалеченным телам, взрослым и детским, порой еще живым, а на устах его играла странная улыбка.

Он едва сумел открыть тяжелую дверь. Еще труднее было закрыть ее на засов. Металл глухо жаловался на удары извне. В помещении было темно. Смирный, шатаясь, сделал несколько шагов, под ногами что-то захрустело. Потом он за что-то зацепился, куда-то упал и скатился по ступеням. Он смеялся, пока не потерял сознание.

* * *

Первое, что он увидел, – потолок.

Первое, что ощутил, – влагу.

Не двигаясь, он ощупал себя. Вроде бы все на месте. Чуть приподнявшись, Смирный осмотрелся. Просторное помещение было обложено белой и синей плиткой, обвалившейся во многих местах. Было много труб, какие-то котлы, маленькие прямоугольные окошки под потолком, сквозь которые пробивался тусклый свет.

Смирный лежал в воде – пол был залит водой примерно по щиколотку, а на полу разбросан разнообразный хлам. Он поднялся. Заплескалась вода, а сзади кто-то кашлянул. Смирный резко обернулся, рука дернулась к отсутствующей кобуре.

На стуле сидел человек. Высокий, с грубоватыми чертами лица и с ярко-рыжими короткими волосами. Его конопатое лицо казалось озлобленным. Из одежды на нем был деловой костюм, порядком потрепанный.

– Ну здравствуй, здравствуй, сталкер, – сказал рыжий. – Давно жду.

– Раздери меня тысяча аномалий! – Смирный пошатнулся, а его глаза округлились. – Шухарт? Рыжий Рэдрик Шухарт?!

– Валентин Смирницкий. Смирный! – всплеснул руками Шухарт. – Вот и свиделись.

– Как... но как... как ты здесь? Ты ведь...

– Мертв? – с издевкой произнес Шухарт.

Смирный кивнул и сел прямо в воду. Шухарт достал сигарету, звякнул зажигалкой, закурил.

– Может быть, – сказал он, – это ненастоящий Рэдрик Шухарт. Может быть, это его копия, воссозданная Зоной. Или же это Зона в облике Рэдрика Шухарта. Или, что вполне возможно, Рэдрик Шухарт и есть Зона.

Шухарт встал, подошел к Смирному и взглянул в его глаза.

– Что, гнида, деньжат захотелось? – прошипел он, выпуская дым в лицо Смирному.

– Где Шар, Рыжий? – спросил Смирный. – Мне нужен Шар.

Шухарт хохотнул.

– Ишь ты? А то я не знаю! Он тебе так нужен, что ты грохнул солдатика, которому, между прочим, девятнадцать годков стукнуло недавно да мать одна больная в забытом селе живет. Пока еще живет... Тебе он так нужен, что ты вырезал более ста детишек, пробираясь сюда. Вместе с их матерями...

– Но... откуда же здесь они... они ведь...

Смирный шлепнулся в воду и закрыл лицо руками, покачиваясь.

– А, так ты благодетель! – издевался Шухарт, шлепая по воде своими длинными ногами. – Подумаешь, смерть нескольких в сравнении с великой целью! У тебя ведь великая цель, правда? Да, у всех великая цель! Только вот знаешь, чем это оборачивается? Хочешь ведь пожелать всем счастья, большого и даром, а в башке твоей где-то маленькой искоркой промелькнула мысль: «Зелененьких бы мне побольше, детишки вот голодные сидят, сам горбачусь, как проклятый, с хабаром туда-сюда, под смертью хожу, сколько ж можно-то»... И все. Все, понимаешь! Эта маленькая ложь становится единственной большой правдой и перечеркивает показное благородство!

Смирный застонал, не отрывая рук от лица.

– Мы устроены так, понимаешь? Каждый о своей шкуре печется. Вот ты, Смирницкий... Посмотри на себя. Ты ведь обижен. Ты обижен на всех! С тобой несправедливо обошлись, выкинули из НИИ, бросила жена, сынишка тебя и не знает совсем, ты пил, страшно пил, потом переехал сюда и что? Стал ходить в Зону, да, сталкер ты теперь, доказал себе, что мужик. Но обида в тебе росла – там капля, тут капля...

Смирный внезапно с ревом сорвался с места и бросился на Шухарта. Он бил его совсем не по-мужски – так лупит жена-истеричка загулявшего допоздна мужа – молотит кулаками, рыдая и понося одновременно. Шухарт парировал все удары, потом отвесил такую пощечину, что Смирный утратил равновесие и снова плюхнулся задом в воду, держась за пылающую щеку.

– И на меня ты обижен, Смирный, – констатировал Шухарт. – На Профессора полоумного своего. На Тэка, который отказался от этой затеи, потому что он понял, ничего путного из нее не выйдет. Да ты на мир обижен, Смирный! Как ты можешь его осчастливить?!

– Не твое дело, Рыжий, – процедил Смирный. – Тоже мне, благодетель нашелся. Мне не надо богатства – ни к чему мне оно одному. И не хочу я мир осчастливить. Я хочу себя осчастливить. Ты прав – мы эгоисты. Ты, я, все остальные... Я ведь никто, Рэдрик. И врач я был так себе, и сталкер не лучше. Но я дошел сюда. Возможно, я заплатил слишком большую цену. Понимаю. Понимаю также, что обратно мне не вернуться. Эта шкатулка с секретом, не каждый ее откроет. Да, я обижен. Но с чего ты взял, Рыжий, что мне нужно все? Мне даже месть не нужна – зачем мне кому-то мстить за мои ошибки?

Минуту Шухарт сверху вниз смотрел на Смирного. Потом вздохнул и сказал:

– Что ж... если для тебя счастье, это действительно то, что ты задумал...

Навалилась тишина. Лишь тихий политональный плеск капель. Шухарт исчез. Смирный сидел в воде, обхватив колени руками, и смотрел на Шар. Красивый, с бронзовым отливом. Манящий к себе. Им хотелось любоваться, но не хотелось им обладать. «Вот и все, – подумал Смирный. – Дошел. Дошел, черт возьми!»

Он попытался встать, но на него накатилась какая-то слабость. На четвереньках, по-собачьи он пополз к Шару, думая о прозорливости Профессора. Ведь неспроста он только им рассказал о Шаре. Знал ведь, подлец, кому можно рассказывать... Знал, что Тэк откажется. Знал, что Смирный пойдет и не вернется...

Дорога в ад широка и легка...

Он дополз до Шара, дрожащей рукой притронулся к нему. Шар был теплый и... какой-то живой. Понимающий всех. Дающий, исходя из понимания.

– Я хочу... – Голос внезапно охрип, и Смирный прокашлялся. – Я хочу...

Он не успел договорить, а Шар уже понял его желание, его истинное желание, это маленькое бесплатное счастье для одного маленького человечка, который сейчас корчился в заброшенной бойлерной, разбрасывая хлам, растворяясь в этом ужасном мире, сливаясь с ним, видя всех и все, осознавая причинности, следствия, сущность природы, явлений, поступков человеческих и не очень; он проник в каждую травинку Зоны, он побывал в каждой аномалии, прикоснулся к каждому сталкеру, каждому мутанту, он увидел то, что еще не видела ни одна живая душа, и от этого он в ужасе закричал, голова его поседела, а затем что-то оборвалось в ней, потом что-то взорвалось там, снаружи, и нахлынула темнота... Такая спокойная, тихая, обволакивающая...

 

Сидящий в баре Тэк вздрогнул. Кажется, Выброс. Он всегда их ощущал. Странно, вроде бы не по графику. Да и Выброс очень мощный и какой-то... не такой. Словно в Зоне что-то прибавилось... Или кто-то прибавился... Тэк удивился этой странной мысли и опрокинул стакан водки залпом, как всегда. «С заказом надо будет повременить маленько, – подумал он. – Или нулей к сумме добавить...»

В Зоне, на «минном поле», умирал Гвоздь. Ловушка активизировалась внезапно, совсем не тогда, когда должна. Все этот непредвиденный Выброс! В его угасающем сознании промелькнуло что-то чужеродное, но в то же время очень знакомое... Перед самой смертью он понял, кто это. И даже успел удивиться.

У кордона, в своем трейлере, Профессор перебирал старые бумаги. Когда произошел Выброс, он закрыл глаза, и из его руки выпал один желтый листок прямо в окошко света на грязном полу. На листке отчетливо виднелся заголовок, написанный от руки: «Радиант Пильмана, фрагмент интервью». Старик открыл глаза, усмехнулся и сказал не столько себе, сколько этому странному миру за тонкой стеной трейлера и за колючей проволокой:

– Я вижу, ты дошел, мой мальчик... дошел...

В старой бойлерной было темно. Посреди мусора в воде лежало тело человека. Он доживал последние секунды. Его глаза тускнели, едва заметно подрагивали пальцы рук, а губы шептали слова: «Знать... хочу... знать...»