ИСТОКИ ИДЕНТИЧНОСТИ

А. Игра и социальная среда

Неожиданно появляющаяся идентичность наводит мосты между стадиями детства, когда телесному я (the bodily self) и родительским образам придаются их культурные коннотации; она же соединяет мостом и стадии ранней взрослости, когда множество социальных ролей становятся доступными и, фактически, все более и более принудительными. Мы попытаемся прояснить этот процесс, сначала рассматривая некоторые шаги ребенка в направлении идентичности, а затем – некоторые препятствия, воздвигаемые культурой на трудном пути ребенка к обретению идентичности.

Ребенка, который только что открыл в себе способность ходить, более или менее поощряемую или игнорируемую теми, кто его окружает, влечет повторять акт ходьбы из чисто функционального удовольствия и из надобности довести до совершенства недавно введенную в действие функцию. Но он также действует под влиянием непосредственного сознавания им нового статуса и фигуры «того, кто может ходить», с любой из коннотаций, какую случается иметь в координатах пространства-времени его культуры, будь это «тот, кто далеко пойдет», «тот, кто сможет твердо стоять на своих ногах», «тот, кто будет прямым» или «тот, за кем нужен глаз да глаз, поскольку он может зайти слишком далеко». Интериоризация конкретной версии «того, кто может ходить» – один из многих шагов в развитии ребенка, которые (через посредство личного опыта, подтверждающего физическое овладение и культурное значение, функциональное удовольствие и социальный престиж) с каждым пройденным отрезком пути способствуют более реалистической самооценке. Эта самооценка вырастает до убежденности в том, что он учится результативным шагам к реальному будущему и развивается в ясно очерченное «я» (self) внутри социальной действительности. Растущий ребенок должен на каждом шагу извлекать оживляющее чувство реальности из сознавания того, что его индивидуальный путь овладевающего опыта (его эго-синтез) является успешным вариантом групповой идентичности и находится в соответствии с пространством-временем и жизненным планом группы.

В этом детей невозможно обмануть пустой похвалой и снисходительным ободрением. Они могут оказаться вынужденными принимать искусственное подпирание самооценки за неимением чего-то лучшего, но их эго-идентичность приобретает силу только от искреннего и последовательного признания реального достижения, то есть такого достижения, которое имеет значение в данной культуре. Мы пытались выразить эту мысль при обсуждении проблем воспитания индейцев, однако сейчас уступим трибуну для более ясного изложения вопроса*.

Доктор Рут Андерхилл рассказывала мне, как сидела с группой стариков племени папаго (Аризона), когда хозяин дома попросил свою трехлетнюю внучку закрыть дверь. Она была тяжелой и закрывалась с трудом. Ребенок старался, но дверь не двигалась. Несколько раз дед повторял: «Да, закрой дверь». Никто не встал, чтобы помочь ребенку, и никто не освободил ее от этого поручения. С другой стороны, не было и нетерпения, ибо в конце концов ребенок был совсем маленький. Старики важно сидели в ожидании, пока девочка не достигла цели и ее дедушка степенно не поблагодарил ее. Предполагалось, что ей бы не дали задания, если бы она не могла его выполнить, а раз оно дано, она обязана выполнить его сама, без посторонней помощи, как если бы была взрослой женщиной.

Существенным моментом такого детского воспитания является то, что ребенка с младенчества непрерывно приучают к ответственному участию в социальной жизни, хотя, в то же самое время, предполагаемые этим подходом задания адаптируются к его возможностям. Контраст с нашим обществом очень велик. Ребенок не вносит никакого трудового вклада в наше индустриальное общество, кроме как конкурируя со взрослым; его работа соизмеряется не с собственной силой и ловкостью, а с точно выверенными производственными требованиями. Даже когда мы хвалим достижения ребенка в работе по дому, нас оскорбляет, если такую похвалу истолковывают как явление одного порядка с похвалой взрослых. Ребенка хвалят, потому что родители чувствуют старание с его стороны, независимо оттого, хорошо ли, по взрослым меркам, выполнено задание или нет, и поэтому он не приобретает никакого разумного эталона для измерения своих достижений. Торжественность семьи индейцев из племени шейеннов, устраивающей праздничную церемонию из-за первой охотничьей добычи (дрозда-рябинника) маленького мальчика, далека от нашего обычного поведения. При рождении мальчику дарили игрушечные лук и стрелу, а начиная с того времени, как он мог играть –пригодные для стрельбы и подходящие по росту лук и стрелы, которые специально делались для него главой семьи. Животных и птиц мальчик узнавал в ранжированной последовательности, начиная с тех, кого легче всего было добыть; и когда он приносил свою первую добычу каждого вида, его семья должным образом праздновала это событие, принимая его вклад столь же серьезно, как и бизона, добытого его отцом. Когда он, наконец, убивал бизона, то это была только заключительная ступень подготавливающего к взрослой жизни детства, а не новая взрослая роль, с которой его детский опыт находился бы в противоречии.