Перевод А. Гузмана. Скоро он разменяет шестой десяток, наш Кастор Щепкинс, и для стереотипного валлийца это весьма почтенный возраст

Скоро он разменяет шестой десяток, наш Кастор Щепкинс, и для стереотипного валлийца это весьма почтенный возраст, если не сказать преклонный. Впрочем, Кастор с гневом отметает малейшие упреки в стереотипности. Не все же, мол, настоящие валлийцы питаются исключительно картошкой фри с пивом и как огня бегут любой работы, ответственности и физической нагрузки — нет, это всё его личные, щепкинсовские особенности, а то, что они совпадают с клише, — совпадение и есть, не более.

Впрочем, с возрастом его не все так просто, и возможно, что на самом деле Щепкинс вдвое старше, чем говорит, поскольку однажды случилось нечто невероятное и спутало карты — во всех смыслах. Он сидел в любимом пабе с двумя своими лучшими друзьями, Падди Делюксом и Одержимцем Харрисом, предвкушая очередную партию в покер и очередной выигрыш, немалый и неминуемый, когда возник спор о результатах прошлых игр, угрожая испортить весь вечер. Началось с того, что Падди пожаловался на состояние Касторовых карт. Вот как он сформулировал свои претензии:

— Не карты, а черт-те что, считай крапленые. Да ты все эти пятна от пива небось наперечет знаешь, не говоря уж о брызгах жира, ну и видишь, что выпадает.

— Словом, жульничаешь, — добавил Одержимец Харрис.

Кастор Щепкинс заявил, что оскорблен таким обвинением, но его друзья продолжали ворчать, слово за слово — и вот они уже наотрез отказывались сыграть хоть одну партию какой-либо колодой, кроме новой, нераспечатанной, которую Падди позаботился прихватить с собой. Речь зашла даже о возмещении былых проигрышей, намекали и на компенсацию морального ущерба; в конце концов Кастор сдался и признал, что в пятнах от пива и картошки теоретически можно и вправду усмотреть нечто подозрительное.

Они принялись играть новой колодой, и Кастор продул все партии до единой, оставшись в итоге должен приятелям около сотни фунтов. С собой у него таких денег не было, и он сказал, что выйдет поищет банкомат, одна нога здесь — другая там. Падди с Харрисом кивнули.

— Разумное предложение, — сказали они.

— Вернусь через десять минут, — провозгласил Кастор.

Он встал и направился к выходу, а они торжествующе смотрели ему вслед, но торжество это было сродни ликованию рыбы, ухватившей червяка на крючке, и глаза их болезненно блестели в ожидании подвоха — Падди с Харрисом и помыслить не могли, что Кастор беспрекословно выполнит обещанное, не попытавшись тем или иным образом взять реванш. Десять минут прошло, он не возвращался. На звонки по мобильному не отвечал. Падди потер нос, а Харрис почесал подбородок — не обязательно в таком порядке.

Вернулся Кастор через час, нетвердой походкой и тяжело дыша, а упав наконец на свой стул, еще какое-то время пыхтел и что-то бормотал то ли по-испански, то ли по-арабски (Падди с Харрисом так и не пришли к единому мнению), прежде чем содрогнуться, облизать губы и подергать себя за мочки ушей. Приятели молча смотрели, как он медленно приходит в себя, и вот он обратился к ним.

— Вы ни в жизнь не поверите, что со мной случилось! — сказал он.

— Рассказывай, — ответили они.

— Сейчас-сейчас, — проговорил он, — горло только промочу, а то нервы совсем ни к черту. Не возражаешь, если я у тебя отхлебну? Ага, так-то лучше. И у тебя глоточек? Ну да, полкружки — это не совсем глоточек, но слушайте внимательно: меня похитили! Понимаю, звучит нелепо, но это чистая правда. Так вот, выхожу я отсюда, иду по эспланаде и вдруг вижу недалеко от берега корабль — старинный галеон! С него спускают шлюпку, она гребет к берегу, и тут я заметил кое-что странное.

— В каком смысле странное? — спросил Падди.

Кастор понизил голос до шепота:

— Люди в шлюпке были одеты как пираты, ну, в таких черных штанцах в облипку и белых рубахах, пузырящихся на ветру, с повязанными на головах пятнистыми платками, одноглазые, с колючими бородами, и многие размахивали абордажными саблями или сжимали в зубах ножи, ну я и подумал, что снимается кино, правда, не видел ни режиссера, ни камер. Хотелось задержаться посмотреть, но первейший мой долг был добыть для вас деньги, так что я поспешил дальше.

— Какая забота, — отметил Харрис.

Кастор кивнул:

— Я дошел до банкомата, вставил карту, ввел ПИН-код, забрал новенькие хрустящие банкноты, но, как только деньги оказались у меня в руке, меня схватили, вскинули в воздух и куда-то понесли. Улицу заполнила толпа беснующихся головорезов. Банкомат они тоже прихватили с собой — заложили пороховой заряд и выломали из стены. У меня от этого взрыва все в голове смешалось. Я вообще не понимал, что происходит, пока не стало слишком поздно. Вокруг был полный хаос, асфальт усеян битыми бутылками, от паров рома не продохнуть. Когда дым рассеялся, я увидел, что меня запихнули в шлюпку… Только тогда я понял, что никакие это не актеры, а настоящие пираты. В учебниках истории написано, что пираты нападали не только на другие корабли, но и на прибрежные городки, разоряли их и грабили. Порткол — типичный прибрежный городок, так и напрашивается на подобный налет. Видно, пираты решили наскочить по-быстрому, схватить что плохо лежит и смыться до приезда полиции. Представляю, как они были разочарованы скудной добычей — единственный банкомат и единственный пленник, то бишь я.

— Да уж, не зажируешь, — согласились Падди и Харрис.

— Вот именно, — вздохнул Кастор. — Может, им просто надо было потренироваться. Короче, на галеоне меня заперли в какой-то темный затхлый чулан, и я с ужасом принялся вспоминать, как пираты обычно поступают с пленниками, но потом успокоился и понял, что вряд ли мне предстоит «пройти по доске». Если бы они хотели меня убить, зачем им вся эта морока — спокойно могли перерезать горло прямо у банкомата. Значит, скорее всего, они замышляли продать меня в рабство. Мне было ужасно неудобно, что вы так и сидите там и ждете денег, но я никак не мог передать вам весточку.

Дни тянулись медленно, налетел жуткий шторм, и я заблевал весь чулан, а держали меня только на хлебе и воде. Когда я просил нормальную еду, они хохотали на пиратский манер и относились к другим моим просьбам с таким же презрением. Я уж думал, они хотят сгноить меня в этой темнице, но однажды утром головорез, куда благороднее прочих головорезов, отворил дверь и выпустил меня. Он представился капитаном Костяком и сказал, что у него ко мне серьезный разговор. Отвел меня в свою каюту, предложил сесть и угостил пивом с картошкой, которых мне так не хватало. Когда я набил живот, он пристально оглядел меня и сказал:

«Нам не хватает одного человека, и, чтобы эффективно управлять кораблем, я должен срочно найти замену. Вы единственный кандидат на вакансию, так что я хочу предложить эту работу вам. Если вас не устраивает и вы предпочли бы рабский труд в масляных копях Дерьмента — адское, кстати, местечко, — что ж, не буду настаивать».

«Мне надо подумать. А что, собственно, за вакансия?»

«Впередсмотрящего. Наш последний впередсмотрящий прошлой ночью упал с мачты и разбился насмерть, равно как и предпоследний в свое время, не говоря уж о предпредпоследнем и так далее. Без впередсмотрящего мы не будем знать, куда плывем, и не узнаем это место, когда доплывем, так что это очень важный пост и серьезная ответственность».

Я хотел заявить, что не желаю иметь ничего общего с ответственностью ни в какой форме, но тут до меня дошло, что, как у члена экипажа, у меня будет куда больше шансов сбежать и вернуть вам долг, чем если я попаду в масляные копи Дерьмента. Так что я согласился. Капитан Костяк просиял и объяснил мне мои обязанности. Я должен был забраться в «воронье гнездо» на самой высокой мачте и кричать во все горло, как только увижу что-нибудь примечательное. Он дал мне исчерпывающий список того, что следует считать примечательным, и там значились: суша, шторма, водовороты, корабли с грузом сокровищ, пираты-конкуренты, рифы, каннибалы, киты, гигантские кальмары, русалки, спасательные шлюпки, соблазнительные облака, изменение очертаний, цвета или прочности на разрыв линии горизонта.

Приступить к работе следовало немедленно, и я, преодолевая тошноту, полез по вантам. Я карабкался выше и выше, оскальзываясь, обдирая пальцы о грубую пеньку, по лбу моему катился пот, желтый и вязкий, как масло от картошки фри, но я говорил себе, что должен залезть наверх, чего бы мне это ни стоило. И у меня получилось, так что можете расслабиться. «Воронье гнездо» оказалось не просторней и не устойчивей крупного котелка со скользкими стенками, и сердце мое бешено забилось, причем не совсем от восторга, вернее, совсем не. Я принялся гадать, как долго продержусь, пока тоже не полечу вниз вслед моим предшественникам. Хорошо еще, в тот момент море было сравнительно спокойным, так что я справлялся со своими обязанностями более или менее удовлетворительно. Завидев среди волн какой-нибудь объект, я лез в список и выяснял, следует кричать или нет. Если это было «большое бревно», кричать не следовало, а если «большое бревно с человеком на нем», то следовало. И так далее.

— Как же ты спал? — перебил его Падди.

— Честно говоря, хреново, — вздохнул Кастор, — но я научился сворачиваться в клубок так туго, что помещался в «гнезде». Ночью там было холодно, даже в тропиках, может, потому, что я залез так высоко. Только не спрашивайте, как мне доставляли еду и питье, а то придется заодно объяснить, как я оправлялся! Пока остальные пираты внизу обжирались арбузами и намазывали тосты маслом из Дерьмента, пили ром и сок лайма, я затягивал пояс потуже, но иногда мне позволяли спуститься. Каждый раз, как мы заходили в порт, мне разрешали сойти на берег вместе с остальным экипажем.

— И сколько портов ты видел? — поинтересовался Харрис.

— Всех не перечесть! Мы несколько раз обошли вокруг света и останавливались в Бомбее, Рангуне, Сурабае, Шанхае, Осаке, Лиме, Монтевидео, Луанде, в странных приморских городках на побережьях Нижнего Бо, Чикчирика и Посредственной Утопии, среди прочих. Однажды мы даже встали в Уэльсе, в Тенби, и я уже собирался дезертировать и доехать до Порткола на автобусе, с пересадкой в Суонси, но капитан Костяк задержал меня. Такой шанс пропал! Капитан хотел сказать мне что-то важное, — в общем, выбора у меня не было, пришлось выслушать.

«Штурман Щепкинс, — начал он, — из всех впередсмотрящих, какие у меня служили, никто вам и в подметки не годился. Вы кричите без промедления, никогда не ошибаетесь, до сих пор не выпали из „гнезда“ и не расшиблись насмерть. Не впередсмотрящий, а идеал! Будь моя воля, никогда бы вас не отпустил. Поклянитесь мне, что если вы когда-нибудь женитесь и заведете сына, то назовете его тоже Кастором и воспитаете так, чтобы он во всем походил на вас. Вот как высоко я вас ценю. Надеюсь, ваши друзья тоже вас ценят?»

«А как же», — заверил я его.

Так что я остался служить под началом капитана Костяка, но чем дальше, тем это было тяжелее, а не легче. Какое-то безотчетное стремление гнало его вперед, и я не мог понять, да, наверно, он и сам не понимал, что за цель перед ним маячит — далекая страна, спрятанное сокровище, всемирная дурная слава или что-нибудь, что помогло бы ему забыть прошлое. Что бы это ни было, оно влекло и нас, так сказать, в духовном кильватере капитана, пока мы не стали как жертвы, сами жаждущие жертвоприношения. С содроганием вспоминаю некоторые эскапады в разрушенных храмах на заросших джунглями островах, стычки с разумными обезьянами, вооруженными духовыми трубками, гонки с кораблями-призраками.

Свою долю злодейств мы тоже совершили, а как же. Мы ведь были пиратами, не забывайте, и мне до сих пор ужасно стыдно вспоминать кое-какие из наших подвигов. Однажды мы наткнулись на фабрику, выпускавшую календари, на белом свете такая всего одна, и сбили там всю тонкую настройку — вставили палку в колеса (лопаточку, строго говоря). В другой раз мы проплыли навстречу движению на благотворительной гонке надувных плотов, разметав гонщиков, как самодовольные буржуазные кегли, которыми они, в сущности, и были. Да уж, не для слабонервных был наш промысел, и я каждый день мог ужасно покалечиться.

Однажды мы заплыли в узкий пролив между двумя препятствиями, от вида которых сердце мое в ужасе захолодело. Справа был огромный айсберг, слева — дымящий вулкан, только что поднявшийся из моря. Вода в проливе бурно кипела, корабль швыряло из стороны в сторону, чуть не переворачивая, и меня мотало, как грузик на конце стрелки метронома. Когда мы проплывали мимо кратера, верхушку мачты с «вороньим гнездом» лизнуло сернистое пламя. Контакт длился лишь мгновение, но этого было достаточно, чтобы моя одежда вспыхнула. Слава богу, в следующий миг мачта откачнулась вправо и с оглушительным шипением притушила меня о ледяной бок айсберга. И подобный случай был отнюдь не единичный.

Так могло бы продолжаться до бесконечности или, по крайней мере, пока капитан Костяк не завел бы нас на погибель, но одна моя встреча тихим облачным утром все изменила. Облака были густыми, но очень низкими, практически лежали на поверхности океана, и над ними поднималась лишь моя верхушка мачты. Я озирал необъятный пушистый простор, и эффект был крайне умиротворяющим. К своему изумлению, вдалеке я увидел человека, стоящего на облаках, но это была лишь оптическая иллюзия. По мере его приближения стало очевидно, что это такой же впередсмотрящий, как и я, в таком же «вороньем гнезде» на верхушке высокой мачты. Мы помахали друг другу. Все было как во сне: казалось, мы парим, подобно ангелам, совершенно забыв о кораблях внизу, и безмятежность сцены отвлекла нас от исполнения служебного долга. Внезапно я осознал, что мы идем курсом на столкновение!

Кричать и предупреждать было уже поздно. Треск ломающегося дерева и вылетающих гвоздей — вот аккомпанемент, под который я низринулся в океан. Летел я долго. Меня выбросило далеко в облачную массу, и, пронизав ее, я ухнул в холодную соленую воду. В голове у меня помутилось, глаза обожгло; отфыркиваясь, я замолотил по воде руками и ногами и — вот уж везение так везение — случайно уцепился за бочку, выплывшую из одного или другого трюма. Я вскарабкался на нее, уселся верхом и, моргая, уставился в лицо прекрасной женщины. Больше никто не выплыл, и она любезно позволила мне разделить с ней бочку в обмен на то, что я не дам ей скучать. И я развлекал ее в меру сил моими необыкновенными, но совершенно правдивыми историями, пока нас не выбросило на необитаемый остров.

— Какими именно историями? — спросил Падди Делюкс. — У тебя их много.

Кастор Щепкинс хмыкнул:

— Точно уже не помню. Вроде бы без истории о короле велосипедных кентавров не обошлось. Я зачинил ему прокол в покрышке, а он меня в итоге пощадил… В общем, мы с этой женщиной стали жить на необитаемом острове, типа в райской гармонии — ели фрукты, ночами гуляли по берегу и смеялись над звездами. Почему-то созвездия казались ей уморительными, особенно Кассиопея и Близнецы, ума не приложу почему. Звали ее Шарлотта Галлон, и она была капитаном второго корабля, тоже, кстати, пиратского. Мы сблизились, и наш первый ребенок родился меньше чем через год после кораблекрушения. Я сдержал свое обещание капитану Костяку и назвал мальчика Кастор… Иногда после отлива мы находили на берегу что-нибудь полезное, например теннисные ракетки, старые боты, разбухшие от воды книги, ржавые батарейки, ломаные стулья и набор для фондю. А вот пустую бутылку нам на песок вынесло только одну и карандаш тоже один-единственный. Я взял одну из книг, выдернул оттуда пустую страницу, высушил на солнце и сочинил записку. Это был наш единственный шанс послать весточку окружающему миру, но, вместо того чтобы написать «ПОМОГИТЕ» и воззвать о спасении, я решил связаться с моими лучшими друзьями — Падди Делюксом и Одержимцем Харрисом, потому что так сильно их уважал, и, хотя Шарлотта говорила, что это без толку, я так и сделал. Потом забросил бутылку в море и смотрел, как ее уносят волны.

— Что же ты написал? — воскликнул Одержимец Харрис.

— Просто повторил то, что сказал мне капитан Костяк. Объяснил двум моим друзьям, как много они для меня значат, подробно расписал, какие они замечательные, и настоятельно попросил назвать сыновей, если у них когда-нибудь будут сыновья, тоже Падди и Одержимцем и воспитать так, чтобы те в точности походили на отцов. Это послание казалось мне гораздо важнее призыва о том, чтобы проходящий мимо корабль забрал нас с острова и благополучно доставил в уютное лоно цивилизации.

— Никакой бутылки мы не получали, — сказал Падди Делюкс.

— Получали, получали, — заявил Кастор.

— Да нет же, уверяю тебя. Никакой бутылки и никакого послания!

Кастор поджал губы:

— Океан бескраен, и можно подумать, бутылки с записками так и носит по волнам до скончания веков, однако есть специальная система, служащая для того, чтобы записки достигали адресатов. Есть секретное место, где все бутылки с записками хранятся до тех пор, пока не будут вручены по назначению. Я узнал об этом от журналиста, который расспрашивал меня после нашего спасения с острова; он зовет себя Постмодернистским Мореходом и специализируется на морских загадках и драмах. Впрочем, я отвлекся. Так вот, мои лучшие друзья и вправду получили мою записку, более того — выполнили изложенную там просьбу, и только это позволяет нам сидеть тут и беседовать.

Ничего не понимаете, да? Сейчас объясню. Дело в том, что мы с Шарлоттой и сыном провели на этом острове долгие годы. Наконец нас подобрал танкер. Я отработал наш проезд на большую землю, но в Уэльс так и не вернулся. Мы поженились с Шарлоттой и жили, можно сказать, в мире и согласии до той последней ссоры, когда меня случайно зашибло брошенной кастрюлей насмерть, что и поставило в ссоре точку. После похорон мой сын устроил трогательный квест. Я давно все ему рассказал, и он вознамерился найти моих дорогих друзей и вернуть им давний долг. Он долго обшаривал все пабы в Портколе.

Наконец он зашел в тот самый паб, где столько десятилетий назад состоялась та самая игра. И вот он я! Да, я не первый Кастор Щепкинс, а второй, его сын, и мне сейчас ровно столько же лет, сколько было папе, когда он отправился к банкомату. Меня же воспитали так, чтобы я походил на него абсолютно во всем!

— Но ты и есть он! — вырвалось у Падди.

— Ты ушел час назад, а никакие не полвека, — добавил Харрис.

Кастор печально покачал головой:

— У меня для вас грустные новости. Падди Делюкс и Одержимец Харрис давно умерли. Вы — их сыновья, и они воспитали вас, точно следуя моей записке, поэтому зовут вас так же и думаете вы так же, как они. Откуда и путаница. Мой отец вышел из этого паба за деньгами для ваших отцов, а теперь его сын вернулся, чтобы возвратить долг сыновьям. И никаких следов пиратского налета вы сегодня по пути домой не увидите из-за той же самой полувековой разницы: все давно отремонтировано. А теперь к более насущным делам! Какая там сумма вопроса?

— Сто фунтов, — хором ответили Падди и Харрис.

— Желаете получить в нынешних деньгах?

— Конечно! — взревели Падди и Харрис.

Кастор сунул руку в карман, извлек одну-единственную монету — потертый пенни — и шлепнул ее на стол:

— Держите. Этот пенни был в отцовском кармане во время той игры. Из-за инфляции он равен ста фунтам нынешних денег.

Падди Делюкс и Одержимец Харрис онемели.

— Очень рад, что мы наконец в расчете, — произнес Кастор. — Кстати, фабрику календарей так и не починили, и с тех пор на всех календарях печатают неверный год. Забавно, правда? Так что датам теперь веры нет, имейте в виду. Ладно, пойду-ка я возьму пива. А потом выпьем за наших предков… Да ладно, друзья, хватит вам. Драться из-за пенни недостойно джентльменов!