Античность. ся в плиси просьбе: ведь его прежние слова не имели такого смысла, наоборот, он заявил, что не собирает­ся уюк >| шться от чьих бы то ни было вопросов

ся в плиси просьбе: ведь его прежние слова не имели такого смысла, наоборот, он заявил, что не собирает­ся уюк >| шться от чьих бы то ни было вопросов. Послу-inai'i, I'm n шй! Разве не так ты сказал?

Гчппий. Да, именно так. Но, Евдик, ведь Сократ всегда мутит воду при рассуждениях вроде какого-то злоумышленника.

Сократ. Достойнейший Гипиий! Я делаю это без умысла — ведь тогда Г>ы я был мудр и искусен по смыслу твоих утисрждспмй — и невольно, так что будь ко мне снисходителен: ведь ты говоришь, что к невольному злоумышленнику надо иметь снис­хождение.

Ввдик. Да, ни в коем случае не поступай иначе, Гиппий, но и ради нас и ради подтверждения своих прежних ело» отвечай на вопросы Сократа.

/ 'unnuU. >l и буду отвечать, раз ты просишь. Спра-шиний же, что тебе угодно.

Сократ. Я горячо желаю, Гиппий, рассмотреть то, что было сейчас сказано: кто достойнее — те, кто со­вершают проступки добровольно или невольно? И я думаю, что к этому рассмотрению правильнее всего приступить так... Отвечай же: называешь ли ты како­го-либо бесупи хорошим?

lunnuU, Да, конечно.

Сократ, Или же скверным?

Гиппий, Лл

Сократ. Значит, бегущий хорошо — хороший бе­гун, а бегущий плохо — плохой?

Гиппий. ra.

Сократ. И значит, бегущий медленно бежит пло­хо, а бегущий быстро — хорошо?

Гиппий. Да.

Сократ. Следовательно, в беге и в умении бегать быстрой — это благо, а медлительность — зло?

I'utmiiii. Как же иначе?

CoKfxim. 'Гак лучшим бегуном будет тот, кто бежит мсдлс!п ю с умыслом или невольно?;

Гиппий. Тот, кто с умыслом. .<..

Сократ. А разве бежать не значит что-то делать? ••-.

Гиппий. Конечно, значит.,и,

Сократ. А если делать, то и совершать? Гиппий. Да.

Сократ. Следовательно, тот, кто скверно бежит, совершает в беге дурное и постыдное дело? Гиппий. Конечно, дурное. Как же иначе? Сократ. А тот, кто бежит медленно, бежит скверно?

Сократ. Значит, хороший бегун совершает это скверное и постыдное дело добровольно, а дур­ной — невольно?

Гиппий. Похоже, что так.

Сократ. Следовательно, в беге хуже тот, кто со­вершает скверное дело невольно, чем тот, кто вер­шит его добровольно?

Гиппий. В беге — да.

Сократ. Л как же в борьбе? Кто будет лучший борец: тот, кто падает с умыслом, или тот, кто не­вольно?

Гиппий. 1 1охоже, тот, кто с умыслом. и*

Сократ. А что в борьбе хуже и i к >с тыд) iee — упасть или повергнуть противника? ш

Гиппий. Упасть.

Сократ. И в борьбе, следовательно, тот, кто доб­ровольно совершает дурное и постыдное дело, явля­ется лучшим борцом, чем тот, кто это вершит не­вольно.

Гиппий. Похоже, что так.

Сократ. А как же в любом другом телесном заня­тии? Разве тот, кто крепче телом, не может выпол­нять оба дела — дело сильного и дело слабого, то, что постыдно, и то, что прекрасно? И когда совершается что-то постыдное для тела, тот, кто покрепче телом, совершает это добровольно, а тот, кто хил, — не­вольно?

Гиппий. Как будто и в отношении силы дело об­стоит таким образом.

Сократ. Ну а насчет благообразия как обстоит де­ло, Гиппий? Разве не так, что более красивому телу свойственно добровольно принимать постыдные и безобразные обличья, более же безобразному — не­вольно? Или ты думаешь иначе?

Гиппий, Нет, именно так.

(.'oKpatn. Следовательно, умышленное безобразие следует приписать достоинству тела, а невольное — ci't) пороку!*

Гиппий. Это очевидно.

Сократ. А что ты скажешь относительно гол оса? Какой голос ты назовешь лучшим — фальшивящий умышленно или пеиолыю?

Гчипин. Умышленно.

Сократ, А более негодным — тот, что фальшивит

Ну а что бы ты предпочел иметь — хоро­шее или не1ч>дп<>с?

Гиппий. Хорошее.

Сократ. 'Гак ты предпочел бы иметь ноги, хрома­ющие нарочно или же поневоле?

Гиппий Нарочно.

Сократ. А хромота — разве это не безобразный порок?

Гиппий. Да.

Сократ. \ 1ойдсм дальше: подслеповатость — раз-М его не порок глаз?

Гннпий, Да.

Cotfpaw, Какие же ты предпочел бы иметь и каки­ми подминаться гла.чими — теми, что умышленно щурнк и и коогг или же ппюлыю?

Гиппий. Теми, что умышленно.

Сократ. Значит, ты считаешь лучшим для себя добровольно совершаемое зло, а не то, что вершится невольно?

Гиппий. Да, если это зло такого рода.

Сократ. Но разве все органы чувств — уши, нозд­ри, рог и другие — не подчинены одному и тому же опргук пению, гласящему, что те из них, кои невольно нерп i.i i:»ло, нежелательны, ибо они порочны, те же, что першат его добровольно, желанны, ибо они доб­ре ггпы?

Гиппий. Мне кажется, это так.

Сократ. Ну а какими орудиями лучше действо­вать — теми, с помощью которых можно добровольно

I

действовать дурно, или теми, которые толкают на дур­ное поневоле? Например, какое кормило лучше — то, которым приходится дурно править поневоле, или то, с помощью которого неверное направление избирает­ся добровольно?

Гиппий. То, с помощью которого это делается до­бровольно.

Сократ. И разве не так же точно обстоит дело с лу­ком и лирой, с флейтами и со всем остальным?

Гиппий. Ты говоришь правду.

Сократ. Ну а что касается норова лошади — будет ли он лучше, если кто из-за него станет скверно на­ездничать добровольно или же поневоле?

Гиппий. Если добровольно.

Сократ. Значит, такой iюров лошади лучше.

Гиппий.)\л.

Сократ. Значит, f лошадью менее норовистой ты дела, заииопцне от ее норова, будешь добровольно совершать дурно, а с лошадью более норовистой — поневоле?

Гиппий. Конечно же.

Сократ. Не так же ли обстоит дело и с нравом со­бак и всех прочих животных?

Гиппий. Так.

Сократ. Ну а у человека — например, у стрелка — какая душа кажется тебе достойнее — та, что добро­вольно не попадает в цель, или та, что невольно?

Гиппий. Та, что не попадает в цель добровольно.

Сократ. Значит, такая душа лучше в стрелковом деле?

Гиппий. Да.

Сократ. А душа, промахивающаяся невольно, ху­же той, что делает это добровольно?

Гиппий. В стрелковом деле — да.

Сократ. А во врачебном? Разве душа, доброволь­но причиняющая телу зло, не более сведуща в искус­стве врачевания?

Гиппий. Да, более.

Сократ. Значит, такая душа более искусна, чем та, что не сведуща?

Гиппий. Да, более искусна.

Сокренп. Ну а если душа весьма искушена в игре на кифаре it i|vieftre и во всех других искусствах и науках,

•it > ра: ни и, что искушена в них больше, не доброволь­но погрешает в этом, совершая дурное и постыдное,

•а та, что менее искушена, разве не совершает это не­вольно?

Гиппий. Очевидно.

Сократ. Итак, мы бы, конечно, предпочли, чтобы рабы наши имели души, добровольно погрешающие и исршащпе uk >, а не невольно, ибо души эти более иску­шены и I и >д(и >i)ых делах

Сок/чип ' Гго же, a co6crnei u iyio спою душу разве не желали (>ы мы иметь самую лучшую?

Лшшш.Да.

CohfHiin. И значит, лучше будет, если она добро­вольно будет совершать зло и погрешать, а не не­вольно?

Гиппий. Однако чудно бы это было, Сократ, если

• < бы добровольные злодеи оказались лучшими людь­ми, чем невольные.

Сократ. I То это вытекает из сказанного.

Гиппий, 1 1 о- моему, это неверно.

Сократ. А я думаю, Гиппий, что и тебе это кажет-СЛ верным, Отметь же мне снова: справедливость не 41№ ли некая способность или знание или то и дру-

•JJJH имеете? Ведь необходимо, чтобы она была чем-то

Гиппий. №.

t¹' Сократ. А ведь если справедливость — это спо-«СОбность души, то более способная душа будет и бо­ лее справедливой: такая душа, милейший, оказалась у нас достойнее.

Гнппий.)\л, оказалась.

Сократ. 1 1у а если справедливость есть знание? Раз-М бшсе мудрая душа — не более справедливая, а более невсжестпс! п ш — не менее справедливая?

'Гиппи(1.:• Vi'o так.

Сократ. I ly а если справедливость — и то и дру­гое? Ранне i ic так обстоит дело, что, обладая и знани­ем и сп< и <)б| юстью, душа бывает более справедли-

вой, невежественная же душа — менее? Ведь это же неизбежно.

Гиппий. Да, очевидно.

Сократ. Так ведь душа более способная и мудрая оказывается лучшей и более способной совершать и то и другое — прекрасное и постыдное — в любом деле?

Гиппий. Да.

Сократ. Следовательно, когда она совершает не­что постыдное, она делает это добровольно, с помо­щью способности и искусства? А последние, по-ви­димому, присущи справедливости — оба или каждое порознь?

Гиппий. Похоже, что так.

Сократ. Ведь чинить несправедливость — значит поступать плохо, а не чинить ее — хорошо?

Сократ. Итак, более способная и достойная душа, когда она чинит несирансдлшикть, чинит ее добро­вольно, а недостойная душа — невольно?

Гиппий. Это очевидно.

Сократ. И достойный человек — это тот, кто име­ет достойную душу, скверный же человек имеет душу недостойную?

Гиппий.^.

Сократ. Итак, достойному человеку свойственно чинить несправедливость добровольно, а недостой­ному — невольно, коль скоро достойный человек имеет достойную душу?

Гиппий. Да псдь он же ее имеет.

Сократ. Следовательно, Гипиий, тот, кто добро­вольно погрешает и чинит постыдную несправедли­вость — если только такой человек существует, — бу­дет не кем иным, как человеком достойным.

Гиппий. Трудно мне, Сократ, согласиться с тобою в этом.

Сократ. Да я и сам с собой здесь не согласен, Гип­пий, но все же это с необходимостью вытекает из нашего рассуждения. Однако, как я говорил раньше, я блуждаю в этом вопросе вокруг да около и никогда не имею одинакового мнения на этот счет. Правда,

неудивительно, что я или другой какой-либо обыч­ный человек здесь находимся в заблуждении. Но уж если вы, мудрецы, станете тут блуждать, это и для нас ужасно, раз мы даже с вашей помощью не можем из­бавиться от ошибки.