PClllil.

М.W7 г. до м.:•»., после 12 лет странствий, в сорока­летием ноирагтс — в период расцвета (акме), как с чпгйли тогдашние греки, — Платон вернулся в Афины М том же году он приобретает рощу в зеле­ной окраине Афин, носившей имя героя Академа, и основывает свою школу — знаменитую Академию, которая просуществовала почти целое тысячелетие, до 529 г. н. э., когда была закрыта при императоре Юстиниане.

Над входом в Академию была надпись: «Негео­метр — да не войдет». Правда, в школе Платона за­нимались не только математическими дисциплина­ми, но и вопросами философии, политики и права. «Геометрия» в данном случае понималась, не без пи­фагорейского влияния, не как узкоспециальная об­ласть знаний, а скорее как универсальный, матема­тически интерпретируемый метод оперирования идеальными сущностями во всех сферах познания.

Яркий тому пример — платоновское различение простого (арифметического) и геометрического равенства, которое использовалось для противопо­ставления демократического понимания равенства и справедливости («по числу») аристократической концепции равенства и справедливости («по досто­инству»).

В Академии, согласно дошедшим сведениям, цари­ли строгие нравы и поощрялась сдержанность в про­явлении чувств. Сам Платон уже с юношеских лет вел себя так серьезно, что никто не видел, чтобы он шум­но смеялся и веселился. С возрастом он становился все более замкнутым человеком, но с учениками дер­жался просто и доступно, добродушно терпя их задор и критику. В связи с критическими замечаниями Ари­стотеля он как-то произнес: «Этот жеребенок лягает свою мать». Аристш'ель, самый знаменитый из учени­ков Платона, поступил в его школу в 367 г. до н. э. 17-летним юношей из небольшого города Стагир и пробыл в Академии (сначала в качестве ученика, а затем и преподавателя) двадцать лет, вплоть до смерти ее основателя.

Слава платоновской Академии быстро росла, в ней учились юноши со всех концов Эллады. При­нимались в Академию (возможно, также под влияни­ем пифагорейских союзов) и девушки, некоторые из них (например, Аксиофея из Флиунта) одевались по-мужски.

Ряд выпускников Академии в дальнейшем стали известными учеными, философами, политиками, за­конодателями.

Занятия Платона в Академии дважды прерыва­лись еще двумя его посещениями Сицилии в 366 и в 361—360 гг. до н. э. Обстоятельства этих поездок, проливающих дополнительный свет на неутомимые попытки Платона реформировать политику с помо­щью философии, были таковы. В 367 г. до н. э. нако­нец-то умер Дионисий Старший. Власть в Сиракузах перешла к его сыну Дионисию Младшему, тирания которого продолжала отцовское дело.

Дион в своих письмах к Платону всячески убеж-

дал его, что наступило благоприятное время для практической реализации в Сицилии платоновских идей о справедливом государственном устройстве, особенно напирая при этом на молодость нового правителя, его почтение к Платону и стремление к философии и образованию. Дион просил Платона прибыть в Сиракузы как можно быстрее, пока дру­гие не успели увлечь тирана Дионисия в противопо­ложную сторону. Настойчиво звал Платона к себе и сам Дио! шсий.

Платон, которому шел 62-й год, колебался, но нес же пустился к далекий путь и вновь попал в об-стапонку тирании, политических раздоров, клеве­ты и насилия. Во время платоновского пребыва­ния и Сиракузах Дион был обвинен в заговоре против Дионисия с целью установить свою тира­нию и с бесчестьем изгнан. До самого Платона до­шли слухи о приказе поймать и казнить его. Дело до казни, правда, не дошло, но Платон некоторое время находился под надзором и его не отпускали домой.

Дионисий, ревниво относившийся к дружбе меж­ду Платоном и Дионом, домогался похвал филосо­фа, но к постижению его идей так и не приступил, не бс:«резона опасаясь из-за подобных занятий по­терять класть I) конце концов, не добившись своего, он отпустил 1 Ыатопа н Афины.

И третий раз Платон посетил Сиракузы с целью добиться примирения Дионисия с Дионом, находив­шимся в изгнании. Достичь этого ему не удалось. Что­бы вновь вырваться из Сиракуз, Платону пришлось прибегнуть к помощи Архита Тарентского. По пути в Афины в ЗбО г. до н. э. во время Олимпийских игр Платон в Олимпии встретился с Дионом. Дион стал уговаривать Платона принять участие в подготавли­ваемом им свержении Дионисия, но Платон от этого отказался.

В дальнейшем Дион добился временной победы над Дионисием, но вскоре (в 354 или 353 г. до н. э.) был заколот бывшим своим сторонником афиняни­ном Каллиппом, которого, кстати сказать, в свою

очередь заколол тем же кинжалом пифагореец Леп-тин. Философия, выйдя из тиши кабинетов в кори­доры власти, натыкалась на нож или сама хваталась за него. Этот опыт, конечно, не прошел для Плато­на — очевидца событий — даром. Устав от сопря­женных с политической практикой интриг и наси­лий, он, по словам Диогена Лаэртского, больше «го­сударственными делами не занимался, хотя из сочинений его и видно, что он был государствен­ный человек» (III, 23). Так Платон отказался от при­глашения его в качестве законодателя в Мегаполь, поскольку, как он понял, основатели полиса (арка-дяне и фиванцы) не были согласны блюсти равен­ство.

Остаток жизни Платон посвятил своим любимым философским и научным занятиям в Академии, ра­боте над диалогами. Старость сковала его ноги, об­ременила различными Гкм1с:шями тело. Но ум фило­софа, словно негаснущий фонарь, прорезал своим ярким светом надвигающийся мрак.

Умер Платон в 347 г. до н. э. в 80-летнем возрасте. Незадолго до кончины он увидел во сне, будто пре­вратился в лебедя, летает с дерева на дерево и до­ставляет много хлопот птицеловам. Сократик Сим-мий истолковал это так, что Платон останется не­уловим для тех, кто захочет его толковать, — ибо птицеловам подобны толкователи, старающиеся вы­следить мысли древних авторов, неуловим же он по­тому, что его сочинения допускают толкования и физическое, и этическое, и теологическое, и мно­жество иных.

Друзья и ученики погребли 11латона на террито­рии Академии. Сохранилось сообщение (Диоген Ла-эртский III, 43—44) о двух надписях на гробнице философа.

Первая из них звучит так:

Знанием меры и праведным нравом отличный меж смертных,Оный божественный муж здесь погребен Аристокл. Если кому из людей достижима великая мудрость, -"•'• Этому — более всех: зависть — нечто перед ним. • "

- Приведем и вторую надпись:

, В мне глубоком земля сокрыла останки Платона, Дух же бессмертный его в сонме блаженных живет. Сын Аристона, ты знал прозренье божественной жизни. И меж достойнейших чтим в ближней и дальней земле.

Сохранилось и завещание Платона, свидетельст­вующее о среднем, если не скромном, материальном достатке философа. Несравненно богаче, как и по­добает истинному философу, духовное и творчес­кое его наследие, включающее в себя как многочис­ленные произведения Платона, так и всемирно-ис­торическую роль основанной им школы.

Творческая эволюция взглядов Платона отлича­ется неустанными поисками истины и неутомимой жаждой познания. Всю свою жизнь Платон настой­чиво учился у своих предшественников (и, прежде \ всего, у Гераклита, Сократа, пифагорейцев, Парме-1 нида, Зенона, софистов и многих других мыслите-, лей), соглашаясь и полемизируя с ними, творчески синтезируя их ценные и продуктивные концепции с собственными глубокими и оригинальными воз­зрениями, со своими открытиями и находками в об­ласти фиЛ(КО(|Х'КОЙ МЫСЛИ.

Большую часть своей жизни Платон провел в Афинах, к Академии с учениками. Здесь философ на­писал труды, которым он придал высокохудожест- { венную форму диалогов (главное действующее лицо I в них — Сократ, обычно выражающий мысли самого I автора). Всего их более 20 (не считая более 10 диало- '. гов, принадлежность которых Платону сомнитель­на); ему принадлежит также более десятка писем. Как установлено филологической наукой и историками древнегреческой философии, диалоги Платон напи-! сал примерно в следующей хронологической после-' дователы юсти. В ранний период (90-е годы ГУ в. до н. э.): «Апология Сократа», «Критон», «Эвтифрон», «Лахет», «Лисий», «Хармид», «Протагор», первая книга «Госу-< дарства». В этих произведениях наиболее ясно про-' является зависимость автора от учителя, в духе кото-

рого он стремится анализировать различные поня­тия (обычно морального характера) и найти их ро­довую сущность. В период, который считают пере­ходным (80-е годы этого века): «Горгий», «Менон», «Эвтидем», «Кратил». В этих произведениях опреде­ляется концепция идей, истолкованных в качестве особых сущностей, независимых от вещей, критику­ется релятивизм софистов, рассматривается орфи-ко-пифагорейское учение о бессмертии и кругово­роте душ.

В зрелый период (70—60-е годы) написаны «Фе-дон», «Пир», «Федр» и большая часть «Государства» (книги II—X). В этих диалогах уже обстоятельно разработана теория идей, определяющих вещи и явления конкретного мира. В диалогах «Теэтет», «Пармашд», «Софист», «11олитик», «Филеб», «Тимей» и «Критий* рассматрипаются вопросы логики, гно­сеологии, диалектики категорий (высших родов бытия в «Пармениде» и «Софисте»), космологии (в «Тимее»). В них сравнительно редки мифологичес­кие мотивы.

В последний, поздний период Платон написал самый обширный диалог — «Законы», в которых стремился свою теорию государства приблизить к реальной жизни. Следует иметь в виду, что в на­званных произведениях Платона нет систематичес­кого, последовательного, продуманного развития той или иной идеи или концепции. Формулируя множество глубоких мыслей по самым различным поводам, автор не задумывался над их систематиза­цией.

Приводимый ниже отрывок из работы Альбина, одного из учеников Плато! ia, публикуется в переводе Ю. А. Шичалина по изданию в качестве приложения к книге Платона «Диалоги» (М., 1986). Отрывки из про­изведений Платона печатаются по следующим изда­ниям: Сочинения, ч. III («Политика или Государство»), ч. V («Теэтет») и ч. VI («Политик», «Парменид», «Ти­мей»), перевод В. П. Карпова., СПб., 1863—1879; Тво­рения, т. IV («Филеб», перевод Н. Томасова). Л., 1929 и т. XIII («Законы», перевод А. Н. Егунова). Пг., 1923; Из-

бранные диалоги («Пир», «Федр», «Федон», перевод С. Апта, А. Егунова и С. Маркиша). М., 1965; Сочине­ния в 3-х томах, т. 1 («Мемнон»). М., 1968 и Софист. Киев, 1907, перевод С. А. Ананьина; Диалоги («Эвти-дем», перевод С. Я. Шейнман-Топштейн). М., 1986. Под­бор отрывков выполнен В. Ф. Асмусом.

-*•".,...;,..:,. '..;;>i.|i;

^vv •••.'"'. ",.' ' ''(ЧУ <',}«,•• ''. i.. i,,

->*'f../-Л \#*J*>

АЛЬБИН

«УЧЕБНИК ПЛАТОНОВСКОЙ ФИЛОСОФИИ»

XVII. 1. Боги вылепили человека главным образом из земли, огня, воздуха и воды, заняв определенную их часть в долг; они скрепили их невидимыми скре­пами и так создали некое единое тело, причем главен­ствующую часть души они поместили в голове, как бы засеяв ею головной мозг; на лице они поместили ор­ганы чувств, несущие соответствующую службу; из гладких и ровных треугольников, использованных при оор.понапми стихий, составили костный мозг, который должен Оыл производить семя; кость они сделали h:i мсмли, уилажнеппой мозгом и несколько раз накаленной и иоде и огне; жилы — из кости и пло­ти; а сама плоть была приготовлена на своего рода за­кваске, соленой и горьковатой.

2. Мозг они окружили костью, а сами кости скре­пили жилами, благодаря которым получились со­членения и суставы; они прикрыли их, как бы обле­пив плотью, в одних местах более плотной, в других менее, — так, чтобы телу было удобно.

3. Из того же самого они сплели внутренние ор­ганы, желудок и вокруг него — извивы кишок, а свер­ху, от полости рта, дыхательный канал, ведущий к легким, и горло, ведущее в пищевод. Пища, попадая в живот, размельчается и размягчается с помощью горячего воздуха и после соответствующего измене-

ния распространяется по всему телу; две жилы, иду­щие вдоль хребта, перекрестно оплетают голову, встречаясь друг с другом, а от головы разделяются на множество нервов.

4. Создав человека, боги сочетали с его телом ду­шу, господствующую над ним, причем ведущую часть души сознательно поместили в области головы, где начала нервов и жил, а также источники пережива­ний, могущих привести к умопомешательству; а орга­ны чувств вокруг головы суть как бы стражи ведущего начала. Здесь же помещаются и начала рассуждения, выбора и оценки; несколько ниже они поместили чувственное начало души, а пылкое — в области серд­ца; вожделеющее начало помещается в нижней части живота и в области вокруг⁴ пупка; об этих началах речь пойдет ниже.

XVII/. 1. Установив на лице светоносные глаза, бо­ги заставили их сдерживать заключенный в теле ог­ненный свет, гладкость и плотность которого род­нила его, по их мнению, с дневным светом. Этот вну­тренний свет, чистейший и прозрачнейший, легко изливается через глаза в целом, но особенно лег­ко — через их середину. Сталкиваясь, как подобное с подобным, со светом извне, он создает зрительные ощущения. Поэтому ночью, когда свет исчезает или затемняется, световой поток перестает устремляться к окружающему нас воздуху и, удерживаясь внутри, успокаивает и рассеивает наши внутренние порывы и тем самым вызывает сон; вследствие этого веки во сне смежаются.

2. При наступлении полного спокойствия при­ходят кратковременные сны; но если некоторые движения остаются, нас одолевают продолжитель­ные сновидения. Именно так — наяву и во сне — со­здаются воображаемые представления, а вслед за ними — образы в зеркалах и других прозрачных и гладких предметах, возникающие путем отраже­ния. При этом в зеркале создается впечатление вы­пуклости, глубины и протяженности, и разные об­разы здесь получаются из-за того, что лучи света либо отталкиваются от разных частей, либо соскальзыва-

ют с выпуклостей, либо стекаются в углубления; поэтому в одном случае левое представляется пра­вым, в другом — отображается то же самое, в треть­ем — более далекое оборачивается близким и на­оборот.

XDL1. Слух возник ради распознавания звуков; слы­шание начинается с движения в области головы и кон­чается в области печени. Звук через уши поражает мозг и кровь и доходит до самой души; высокий звук — от быстрого движения, шшкий — от медленного, гром­кий < х| силы loit), чихни — от слабого.

' (1лсдук>щая способность — у i юздрей, состоящая it ж к приятии запахов. Запах есть ощущение, нисходя­щее- (п- сосудов в ноздрях к околопупочной области. Ниды папаха не поддаются именованию, за исключе­нием двух первичных — приятного и неприятного, которые называются благоуханием и зловонием. Вся­кий запах плотнее воздуха, но тоньше воды; это дока-,' зывается тем, что пахучим, понятным образом, назы-

•"8 вается то, что пребывает в некотором незавершенном состоянии и сохраняет свойства, общие воздуху и воде, каковы пар и туман; состояние перехода воды в воздух или обратно как раз и доступно чувству обо-пиним.

i, Мкус Лот создали ради распознания самых p;i (личных гоч.пцихся веществ; они протянули от ii.'iijKU доссрдц.1 сосуды, которые должны оценивать и судить о вкус оных ощущениях, и, сравнивая и раз-

•*. личая воздействие сочащихся веществ, определяют раз! шцу между ними.

4. Есть семь видов веществ, вызывающих разные вкусовые ощущения: сладкое, кислое, терпкое, едкое, соленое, острое и горькое. Из них сладкое обладает природой, противоположной всем прочим и прият­но проникающей во влагу вокруг языка. Из остальных кислое бередит и разъедает, острое горячит и устрем­ляется вверх, горькое хорошо прочищает; из веществ, сжимающих и закрывающих поры, едкое — более ше­роховатое, а терпкое — менее.

5. Осязательную способность боги приспособи­ли для восприятия горячего и холодного, мягкого

и твердого, легкого и тяжелого, гладкого и шерохо­ватого, чтобы можно было судить и о такого рода различиях. То, что при прикосновении поддается, мы называем податливым, а что не поддается — не­податливым; это зависит от основания самих тел: то, у чего большее основание, — устойчиво и основа­тельно, а то, основание чего мало, — податливо, мяг­ко и легко изменяется. Шероховатым можно считать то, что неоднородно и твердо, гладким — однород­ное и плотное. Ощущения горячего и холодного, как наиболее противоположные, возникают от проти­воположных причин. Одно, вызывая расщепление острой и быстрой подвижностью частей, вызывает ощущение тепла. Ощущение холода вызывается при-вхождением более крупного, которое вытесняет бо­лее мелкое и маленькое и насильно занимает их ме­сто: ведь именно тогда начинается некое сотрясение и дрожь, и при этом в телах возникает ощущение за­мерзания.

XX. Тяжелое и легкое ни в косм случае не следует определять через понятия верха и низа, так как «верх» и «низ» ничего не означают; в самом деле, по­скольку небо в целом шарообразно и совершенно выровнено со своей внешней стороны, неправиль­но что-либо одно в нем называть верхом, а другое — низом. Тяжелое есть то, что с трудом можно сдви­нуть с места, свойственного ему по природе; лег­кое — то, что без труда; кроме того, тяжелым являет­ся составленное из множества частей, а легким — из немногих.

XXI. Дышим мы так: извне нас облекает большой объем воздуха; этот воздух через рот, ноздри и про­чие пути, имеющиеся в теле и усматриваемые разу­мом, проникает внутрь, а нагревшись, устремляется наружу к такому же воздуху; и сколько его выходит, столько же воздуха извне входит внутрь; так, при не­прерывном совершении этого круговорота, получа­ются вдохи и выдохи.

XXII. Причины болезней многочисленны. Во-пер­вых, избыток и недостаток элементов, а также пере­ход их в несвойственные им места. Во-вторых, рож-

дение однородного в обратном порядке, например когда из плоти выделяется кровь, желчь или слизь, — это означает не что иное, как разложение плоти. Именно слизь представляет собой разложение мо­лодой плоти, пот и слезы — своего роды сыворотку слизи. Слизь, выступая наружу, вызывает сыпь и ли­шаи, а смешиваясь внутри с черной кровью, возбуж­дает так называемую священную болезнь; едкая и со­леная слизь есть причина катаров; все воспаления вызываются желчью, и нообщс желчь и флегма вы­зывают тысячи разнообразных недугов. Непрерыв­ная лихорадка возникает от избытка огня, ежеднев­ная — воздуха, трехдневная — коды, четырехднев­ная — земли.

XXIII. 1. Теперь следует сказать о душе; хотя мо­жет показаться, что мы повторяемся, начнем со следующего. Как мы уже показали, боги, созидав­шие смертные роды, получили от первого бога бес­смертную человеческую душу и прибавили к ней две смертные части. Чтобы божественная и бес­смертная часть души не была подавлена ничтоже­ством смертной части, они поместили ее как бы в крепости человеческого тела и, предназначив ее для управления и господства, уделили ей место в голонс, форма которой подобна форме мирозда­ния; опальное тело они предназначили для подчи­нения ей, прирастил его в качестве носителя, и в разных частях его поместили прочие смертные ча­сти души.

2. Пылкое начало они поместили в сердце, вож­делеющее — в средней области, между пупком и диа­фрагмой, связав его, словно некоего бешеного и ди­кого зверька. В помощь сердцу они приспособили легкие, сделав их мягкими, бескровными и пористы­ми наподобие губки ради смягчения ударов закипа­ющего гневом сердца. Печень благодаря имеющейся у нее сладости и горечи пробуждает вожделяющее начало души и укрощает его; кроме того, печень вы­зывает пророческие сны, поскольку она, будучи гладкой, плотной и лоснящейся, отражает идущую от ума силу. Селезенка помогает печени, очищая ее

и придавая ей лоск; она вбирает в себя вредные вы­деления, возникающие от некоторых болезней пе­чени.

XXIV. 1. Что три части души соответствуют трем ее силам и что части эти занимают свои места в соот­ветствии с определенным замыслом, можно усмот­реть из следующего. Во-первых, то, что от природы разделено, является разным; а чувства и разум разде­лены от природы, раз одно относится к мышлению, а другое — к страданиям и удовольствиям; кроме то­го, чувства есть и у животных.

2. Так как чувства и разум действительно разные от природы, они должны и помещаться отдельно, поскольку в конечном счете они приходят в столк­новение друг с другом; но ничто не может прийти в столкновение с самим собой, и противоположное друг /(\iyiy не может одновременно находиться в од­ном и том же месте.

3. На примере Медеи видно, как пыл страстей приходит в столкновение с рассудком; она гово­рит так:

Я знаю, что злодейство мной задумано, Но пыл страстей сильнее понимания.

(Еврипид.Медея, 1078—1079)

И в Лаие, похищающем Хрисиппа, страсть так­же приходит в столкновение с рассудком; он гово­рит так:

В том для людей несчастье величайшее, Что дурно поступают, блшо ведая.

(Еврипид. Стихи из не дошедшей до нас трагедии «Хрисипп»)

4. О том, что разум отличается от чувств, можно судить и на основании того, что разум и чувства вос­питываются по-разному; первый — с помощью обу­чения, а вторые — с помощью усвоения хороших привычек <...>.

УЧЕНИЕ ОБ «ИДЕЯХ»

«После этого-то, — сказал я, — нашу природу, со стороны образования и необразованности, уподобь вот какому состоянию. Вообрази людей как бы в подземном пещерном жилище, которое имеет от­крытый сверху и длинный во всю пещеру вход для света. Пусть люди живут в пей с детства, скованные по ногам и по nice так, чтобы, пребывая здесь, могли видеть только то, что находится пред ними, а пово­рачивать голову вокруг от уз не могли. Пусть свет до­ходит до них от огня, горящего далеко вверху и по­зади их, а между огнем и узниками на высоте пусть идет дорога, против которой вообрази стену, пост­роенную наподобие ширм, какие ставят фокусники пред зрителями, когда из-за них показывают свои фокусы». — «Воображаю», — сказал он. — Смотри же: мимо этой стены люди несут выставляющиеся над стеною разные сосуды, статуи и фигуры, то челове­ческие, то животные, то каменные, то деревянные, сделанные различным образом, и что будто бы одни из проносящих издают звуки, а другие молчат». — «Странный начертынасшь ты образ и странных уз­ников», — сказал он. — «Похожих на нас», — примол­вил и. — «Ра.чнс ты думаешь, что эти узники на первый раз как п себе, так и один в другом видели что-нибудь иное, а не тени, падавшие от огня на находящуюся пред ними пещеру?» — «Как же иначе, — сказал он, — если они принуждены во всю жизнь оставаться с не­подвижными-то головами?» — «А предметы проно­симые — не то же ли самое?» — «Что же иное?» — «Итак, если они в состоянии будут разговаривать друг с другом, не думаешь ли, что им будет представ­ляться, будто, называя видимое ими, они называют проносимое?» — «Необходимо». — «Но что, если бы в этой темнице прямо против них откликалось и эхо, как скоро кто из проходящих издавал бы звуки, к иному ли чему, думаешь, относили бы они эти зву­ки, а не к проходящей тени?» — «Клянусь Зевсом, не к иному», — сказал он. «Да и истиною-то, — примол-

вил я, — эти люди будут почитать, без сомнения, не что иное, как тени». — «Весьма необходимо, — ска­зал он. «Наблюдай же, — продолжал я, — пусть бы при такой их природе приходилось им быть разрешен­ными от уз и получить исцеление от бессмысленно­сти, какова бы она ни была; пусть бы кого-нибудь из них развязали, вдруг принудили встать, поворачи­вать шею, ходить и смотреть вверх на свет: делая все это, не почувствовал ли бы он боли и от блеска, не ощутил ли бы бессилия взирать на то, чего преж­де видел тени? И что, думаешь, сказал бы он, если бы кто стал ему говорить, что тогда он видел пустяки, а теперь, повернувшись ближе к сущему и более дей­ствительному, созерцает правильнее, и, если бы да­же, указывая на каждый проходящий предмет, при-j 1удили его отвечать на вопрос, что такое он, пришел ли бы ом, думаешь, в затруднение и не подумал ли бы, что виденное им тогда истиннее, чем указывае­мое теперь?» — «Конечно, — скапал он. «Да хотя бы и принудили его смотретьна свет, не страдал ли бы он глазами, не бежал ли бы, повернувшись к тому, что мог видеть, и не думал ли бы, что это действи­тельно яснее указываемого?» — «Так, — сказал он. «Если же кто, — продолжал я, — стал бы влечь его на­сильно по утесистому и крутому всходу и не оставил бы, пока не вытащил на солнечный свет, то не болез-новал ли бы он и не досадовал ли бы на влекущего и, когда вышел бы на свет, ослепляемые блеском глаза могли ли бы даже видеть предметы, называемые те­перь истинными?» — «Вдруг-то, конечно, не могли бы, — сказал он. «11опадобилась бы, думаю, привыч­ка, кто захотел бы созерцать горнее: сперва легко смотрел бы он только на тени, потом на отражаю­щиеся в воде фигуры людей и других предметов, а наконец, и на самые предметы; и из этих находящи­еся на небе и самое небо легче видел бы ночью, взи­рая на сияние звезд и луны, чем днем — солнце и свойства солнца». — «Как не легче!» — «И только, на­конец, уже, думаю, был бы в состоянии усмотреть и созерцать солнце — не изображение его в воде и в чуждом месте, а солнце само в себе, в собственной

его области». — «Необходимо», — сказал он. — «И после этого-то лишь заключил бы о нем, что оно означаег времена и лета и, в видимом месте всем управляя, есть некоторым образом причина всего, что усмат­ривали его товарищи». — «Ясно», — сказал он, — «что от того перешел бы он к этому». — «Что же, вспоминая о первом житье, о тамошней мудрости и о тогдашних узниках, не думаешь ли, что свою перемену будет он ублажать, а о других жалеть?» — «И очень». — «Вспоминая также о почестях и похвалах, какие тог­да воздаваемы были им друг от друга, и о наградах тому, кто с иропицителыюстыо смотрел на проходя­щее и шшмателыю замечал, что обыкновенно бы­вает прежде, что потом, что идет вместе, и из этого-то MoiymecTBCHHO угадывал, что имеет быть — при­страстен ли он будет, думаешь, к этим вещам и crai icT ли завидовать людям между ними почетным и правительственным или скорее придет к мысли Гомера и сильно захочет лучше идти в деревню ра­ботать на другого человека, бедного, и терпеть что бы то ни было, чем водиться такими мнениями и так жить?» — «Так и я думаю, — сказал он, — лучше принять всякие мучения, чем жить по-тамошнему». — «Заметь и то, — продолжал я, — что если бы такой сошел опять в ту же сидельницу и сел, то после сол­нечного снега глаза его не были ли бы вдруг объяты мраком?» — «Уж конечно, — сказал он. — «Но, указы­вая опять, если нужно, на прежние тени и споря с теми всегдашними узниками, пока не отупел бы, ус­тановив снова свое зрение — для чего требуется не­кратковременная привычка, — не возбудил ли бы он в них смеха и не сказали ли бы они, что, побывав вверху, он возвратился с поврежденными глазами и что поэтому не следует даже пытаться восходить вверх? А кто взялся бы разрешить их и возвесть, то­го они, лишь бы могли взять в руки и убить, убили бы». — «Непременно, — сказал он. «Так этот-то об­раз, любезный Главкон, — продолжал я, — надобно весь прибавить к тому, что сказано прежде, види­мую область зрения уподобляя житью в узилище, а свет огня в нем — силе солнца. Если притом поло-

жишь, что восхождение вверх и созерцание горне­го есть восторжение души в место мыслимое, то не обманешь моей надежды, о которой желаешь слы­шать. Бог знает, верно ли это; но представляющееся мне представляется так: на пределах ведения идея блага едва созерцается; но, будучи предметом со­зерцания, дает право умозаключать, что она во всем есть причина всего правого и прекрасного, в видимом родившая свет и его господина, а в мыс­лимом сама госпожа, дающая истину и ум, и что же­лающий быть мудрым в делах частных и общест­венных должен видеть ее». — «Тех же мыслей и я, — сказал он, — только бы мочь как-нибудь». — «Ну так прими и ту мысль, — примолвил я, — и не удивляйся, что здешние пришлецы не хотят жить по-человече­ски, но душами своими возносятся вверх, чтобы оби­тать там; ибо это естественно, если только, по начер­танному образу, справедливо (Государство,514 А — 517D).

Я хочу показать тебе тот вид причины, который я исследовал, и вот я снова возвращаюсь к известному и сто раз слышанному и с него начинаю, полагая за ос­нову, что существует прекрасное само по себе, и бла­гое, и великое, и все прочее. Если ты согласишься со мною и признаешь, что так оно и есть, я надеюсь, это позволит мне открыть и показать тебе причину бес­смертия души (Федон, 100 В).

Кто, правильно руководимый, достиг такой сте­пени познания любви, тот в конце этого пути уви­дит вдруг нечто удивительно прекрасное по приро­де, то самое, Сократ, ради чего и были предприняты все предшествующие труды, нечто, во-первых, веч­ное, то есть не знающее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения, а во-вторых, не в чем-то пре­красное, а в чем-то безобразное, не когда-то, где-то, для кого-то и сравнительно с чем-то прекрасное, а в другое время, в другом месте, для другого и срав­нительно с другим безобразное. Красота эта пред­станет ему не в виде какого-то лица, рук или иной части тела, не в виде какой-то речи или науки, не в чем-то другом, будь то животное, земля, небо или