Письмо!

и

Сенека приветствует Лу1;илия! ^ (1) Так и поступай, мой Луцилий! Отвоюй себя для себя самого, береги и копи время, которое преж­де у тебя отнимали или крали, которое зря проходи­ло. Сам убедись в том, что я пишу правду: часть вре­мени у нас отбирают силой, часть похищают, часть утекает впустую. Но позорнее всех потеря по нашей собственной небрежности. Вглядись-ка присталь­ней: ведь наибольшую часть жизни тратим мы на дурные дела, немалую — на безделье, и всю жизнь — не на те дела, что нужно. (2) Укажешь ли ты мне та­кого, кто ценил бы время, кто знал бы, чего стоит день, кто понимал бы, что умирает с каждым часом? В том-то и беда наша, что смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами, — ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежат смерти. Посту­пай же так, мой Луцилий, как ты мне пишешь: не упу­скай ни часу. Удержишь в руках сегодняшний день —* меньше будешь зависеть от завтрашнего. Не то, пока будешь откладывать, вся жизнь и промчится. (3) Все у нас, Луцилий, чужое, одно лишь время наше. Толы

ко время, ускользающее и текучее, дала нам во владе­нье природа, но и его кто хочет, тот и отнимает. Смертные же глупы: получив что-нибудь ничтожное, дешевое и наверняка легковозместимое, они позво­ляют предъявлять себе счет; а вот те, кому уделили время, не считают себя должниками, хотя единст­венно времени и не возвратит даже знающий благо­дарность.

(4) Быть может, ты спросишь, как поступаю я, если смею тебя поучать? Признаюсь чистосердечно: как расточитель, тщательный в подсчетах, я знаю, сколь­ко растратил. Не могу сказать, что не теряю ничего, но сколько теряю, и почему, и как, скажу и назову причины моей бедности. Дело со мною обстоит так же, как с большинством тех, кто не через собствен­ный порок дошел до нищеты; все меня прощают, ни­кто не помогает. (5) Ну так что ж? По-моему, не беден тот, кому довольно и самого малого остатка. Но ты уж лучше береги свое достояние сейчас: ведь зачать са­мое время! Как считали наши предки, поздно быть бережливым, когда осталось на донышке. Да к тому же остается там не только мало, но и самое скверное. Будь здоров. /

/.П.. • 5»Д ПИСЬМО II t уд*

rfw !WP.

Сенека приветствует Луцилия!

(1) И то, что ты мне писал, и то, что я слышал, вну­шает мне на твой счет немалую надежду. Ты не странствуешь, не тревожишь себя переменою мест. Ведь такие метания — признак больной души. Я ду­маю, первое доказательство спокойствия духа — способность жить оседло и оставаться с самим со­бою. (2) Но взгляни: разве чтенье множества писате­лей и разнообразнейших книг не сродни бродяжни­честву и непоседливости? Нужно долго оставаться с тем или другим из великих умов, питая ими душу, если хочешь извлечь нечто такое, что в ней бы оста­лось. Кто везде — тот нигде. Кто проводит жизнь в странствиях, у тех в итоге гостеприимцев множест­во, а друзей нет. То же самое непременно будет

I

!:и с тем, кто ни с одним из великих умов не освоится, t:а пробегает все второпях и наспех. (3) Не приносит пользы и ничего не дает телу пища, если ее изверга­ют, едва проглотивши. Ничто так не вредит здоро­вью, как частая смена лекарств. Не зарубцуется рана, если пробовать на ней разные снадобья. Не окреп-: нет растение, если часто его пересаживать. Даже са­мое полезное не приносит пользы на лету. Во мно­жестве книги лишь рассеивают нас. Поэтому, если не можешь прочесть все, что имеешь, имей столько, сколько прочтешь, — и довольно. (4) «Но, — скажешь ты, — иногда мне хочется развернуть эту книгу, ино­гда другую». — Отведывать от множества блюд — признак пресыщенности, чрезмерное же разнооб­разие яств не питает, но портит желудок. Потому чи­тай всегда признанных писателей, а если вздумается порой отвлечься на другое, возвращайся к оставлен-

-ному. Каждый день запасай что-нибудь против бед- i "ности, против смерти, против всякой другой напас-f ти и, пробежав многое, выбери одно, что можешь пе­реварить сегодня. (5) Я и сам так делаю: из многого прочитанного что-нибудь одно запоминаю. Сегодня < вот на что натолкнулся я у Эпикура (ведь я частенько ^перехожу в чужой стан, не как перебежчик, а как ла-3;зутчик): (6) «Веселая бедность, — говорит он, — вещь) честная». Но какая же это бедность, если она веселая? Беден не тот, у кого мало что есть, а тот, кто хочет иметь больше. Разве ему важно, сколько у него в ла­рях и в закромах, сколько он пасет и сколько получа­ет на сотню, если он зарится на чужое и считает не приобретенное, а то, что надобно еще приобрести? Ты спросишь, каков предел богатства? Низший — 1 г иметь необходимое, высший — иметь столько, сколь-•"*; ко с тебя довольно. Будь здоров.

i'" Ч,-..»

f-ъх. Письмо Ш эй»*

.-,;::*.Mft

'¹'¹" Сенека приветствует Луцилия!

(1) Ты пишешь, что письма для передачи мне отдал; другу, а потом предупреждаешь, чтобы не всем, тебя

•I касающимся, я с ним делился, потому что и сам ты не

имеешь обыкновения делать так. Выходит, в одном письме ты и признаешь, и не признаешь его своим другом. Ладно еще, если ты употребил это слово как расхожее и назвал его «другом» так же, как всех соис­кателей на выборах мы называем «доблестными му­жами» или как встречного, если не можем припом­нить его имени, приветствуем обращением «госпо­дин». (2) Но если ты кого-нибудь считаешь другом и при этом не веришь ему, как самому себе, значит, ты заблуждаешься и не ведаешь, что есть истинная друж­ба. Во всем старайся разобраться имеете с другом, но прежде разберись в нем самом. 11одружившись, до­веряй, суди же до того, как подружился. Кто вопреки наставлению Феофраста судит, полюбив, вместо того, чтобы любить, составив суждение, те путают, что должно делать раньше, что позже. Долго думай, стоит ли становиться другом тому или этому, но, решив­шись, принимай друга всей душой и говори с ним так же смело, как с собою самим. (3) Живи так, чтобы и се­бе самому не приходилось признаваться в чем-ни­будь, чего нельзя доверить даже другу. Но раз есть ве­щи, которые принято держать в тайне, делись лишь с другом всеми заботами, всеми мыслями. Будешь считать его верным — верным и сделаешь. Нередко учат обману тем, что обмана боятся, и подозрениями дают право бить вероломным. 11очему не могу я про­изнести те или иные слова в присутствии друга? По­чему не могу думать, что в его присутствии я все рав­но что наедине с собой?

(4) Одни первому встречному рассказывают о том, что можно поведать только другу, и всякому, лишь бы он слушал, выкладывают все, что у них на­кипело. Другим боязно, чтобы и самые близкие что-нибудь о них знали; эти, если бы могли, сами себе не доверяли бы, потому они и держат все про себя. Де­лать не следует ни так, ни этак: ведь порок — и ве­рить всем, и никому не верить, только, я сказал бы, первый порок благороднее, второй — безопаснее. (5) Точно так же порицанья заслуживают и те, что всегда обеспокоены, и те, что всегда спокойны. Ведь и страсть к суете — признак не деятельного, но мяту-

щегося в постоянном возбуждении духа, и привычка считать каждое движение тягостным — признак не безмятежности его, но изнеженности и распущен­ности. (6) Поэтому удержи в душе слова, которые вычитал я у Помпония: «I Гекоторые до того забились во тьму, что неясно видят все освещенное». Все должно сочетаться: и любителю покоя нужно дейст­вовать, и деятельному — побыть в покое. Спроси со­вета у природы: она скажет тебе, что создала и день и ночь. Будь здоров.

'.:ОД,'.

Письмо IV»;

•l*i

Сенека приветствует Луцилия!

(1) Упорно продолжай то, что начал, и поспеши сколько можешь, чтобы подольше наслаждаться со­вершенством и спокойствием твоей души. Есть на­слаждение и в том, чтобы совершенствовать ее, что­бы стремиться к спокойствию; но совсем иное на­слаждение ты испытаешь, созерцая дух, свободный от порчи и безупречный. (2) Ты, верно, помнишь, ка­кую радость испытал ты, когда, сняв претексту, надел на себя мужскую тогу и был выведен на форум? Еще большая радость ждет тебя, когда ты избавишься от ребяческого нрава и философия запишет тебя в число мужей. Ведь и до сей поры остается при нас уже не ребяческий возраст, но, что гораздо опаснее, ребячливость. И это тем хуже, что нас чтут как ста­риков, хотя в нас живут пороки мальчишек, и не только мальчишек, но и младенцев; ведь младенцы боятся вещей пустячных, мальчишки — мнимых, а мы — и того и другого. (3) Сделай шаг вперед — и ты поймешь, что многое не так страшно как раз потому, что больше всего пугает. Никакое зло не велико, ес­ли оно последнее. Пришла к тебе смерть? Она была бы страшна, если бы могла оставаться с тобою, она же или не явится, или скоро будет позади, никак не иначе.

(4) «Нелегко, — скажешь ты, — добиться, чтобы дух презрел жизнь». — Но разве ты не видишь, по ка­ким ничтожным причинам от нее с презреньем от-

казываются? Один повесился перед дверью любов-s ницы, другой бросился с крыши, чтобы не слышать больше, как бушует хозяин, третий, пустившись в бе-i га, вонзил себе клинок в живот, только чтобы его не вернули. Так неужели, по-твоему, добродетели не под силу то, что делает чрезмерный страх? Спокой-ная жизнь — не для тех, кто слишком много думает о ее продлении, кто за великое благо считает пере-з жить множество консульств. (5) Каждый день раз­мышляй об этом, чтобы ты мог равнодушно рас­статься с жизнью, за которую многие цепляются, и держатся, словно уносимые потоком — за колючие { кусты и острые камни. Большинство так и мечется 1 между страхом смерти и мученьями жизни; жалкие,. они и жить не хотят, и умереть не умеют. (6) Сделай же свою жизнь приятной, оставив всякую тревогу о ней. Никакое благо не принесет радости обладате­лю, если он в душе не готов его утратить, и всего без-j /болезненней утратить то, о чем невозможно жалеть, if утратив. Поэтому укрепляй мужеством и закаляй 3 свой дух против того, что может произойти даже < с самыми могущественными. (7) Смертный приго-. вор Помпею вынесли мальчишка и скопец, Крассу —; жестокий и наглый парфянин. Гай Цезарь приказал Лсииду подставить шею под меч трибуна Декстра — и сам подставил ее иод удар Хереи. Никто не был так высоко вознесен фортуной, чтобы угрозы ее были i меньше ее попустительства. Не верь затишью.- в один j миг море взволнуется и поглотит только что резвив­шиеся корабли. (8) Подумай о том, что и разбойник j и враг могут приставить тебе меч к горлу. Но пусть;;не грозит тебе высокая власть — любой раб волен i распоряжаться твоей жизнью и смертью. Я скажу так: кто презирает собственную жизнь, тот стал хо-, зяином твоей. Вспомни пример тех, кто погиб от дсь. машних козней, изведенный или силой, или хитрое-I тью, — и ты поймешь, что гнев рабов погубил не I меньше людей, чем гнев владык. Так какое тебе дело, до могущества того, кого ты боишься, если то, чего ты боишься, может сделать всякий? (9) Вот ты попал в руки врага, и он приказал вести тебя на смерть.

Но ведь и так идешь ты к той же цели! Зачем же ты обманываешь себя самого, будто лишь сейчас по­стиг то, что всегда с тобой происходило? Говорю те­бе: с часа твоего рождения идешь ты к смерти. Об этом должны мы думать и помнить постоянно, если хотим безмятежно дожидаться последнего часа, страх перед которым лишает нас покоя во все ос­тальные часы.

(10) А чтобы мог я закончить письмо, — узнай, что приглянулось мне сегодня (и это сорвано в чу­жих садах): «Бедность, сообразная закону приро­ды, — большое богатство». Знаешь ты, какие грани­цы ставит нам этот закон природы? Не терпеть ни жажды, ни голода, ни холода. А чтобы прогнать го­лод и жажду, тебе нет нужды обивать надменные по­роги, терпеть хмурую спесь или оскорбительную приветливость, нет нужды пытать счастье в море или идти следом за войском. То, чего требует приро­да, доступно и достижимо, потеем мы лишь ради из­бытка. (11) Ради него изнашиваем мы тогу, ради не­го старимся в палатках лагеря, ради него заносит нас на чужие берега. А то, чего с нас довольно, у нас под рукой. Кому и в бедности хорошо, тот богат. Будь здоров.