Тема 11. нико-Куликовский видит в «эгоистической антитезе» — «Я и Русь»; «Я и Бог»

¹⁰ Овсянико-Куликовский Д.Н. Собр. соч. Т. 6... С. 26.

¹¹ См. статью Ю.И. Айхенвальда о творчестве поэта Козлова. Автор
останавливается на таких моментах: слепота как центр его творчества; семей­
ственность; тишина его внутреннего мира и покорность слепой судьбе; момент
баллады // История русской литературы XIX века. Т. 1 / Под ред. Д.Н. Ов­
сянико-Куликовского. — М., 1908. С. 156—163. Интересна новейшая работа по
«психопоэтике». По мнению Е.Г. Эткинда, «психопоэтика» — область филоло­
гии, исследующая соотношение «мысль—слово», понятое как «вербализация»
всей внутренней жизни человека. См.: Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и
внешняя речь: Очерки психопоэтики русской литературы XVIII— XIX вв. — М,
1998. С. 12.

¹² См.: Леонтьев А.Н. Вступительная статья // Выготский Л. С. Собр. соч.:
В 6 т. — М., 1982. Т. 1. С. 13—14, а также Ярошевский М.Г. Послесловие /
Выготский Л. С. Психология искусства. — М., 1987. С. 293.

124 Тема II

ния на искусство и наметить центральную идею» на стыке «объек­тивной психологии» и «нового искусствоведения»¹³. Глобальность поставленной задачи и ее, по определению автора, «синтетичес­кий характер» обусловливают сильные и уязвимые стороны книги Л.С. Выготского. Подкупает живой интерес к фактам рождения и восприятия произведений искусства, широта кругозора и сме­лость автора, не опасающегося вступать в дискуссию с признан­ными авторитетами, давать оценки А.А. Потебне и 3. Фрейду, собственно анализ художественных произведений — от «Гамле­та» Шекспира до басен Крылова. Но эмпирически подмеченные связи между автором и произведением, допускающие гипотезы, делают метод Л.С. Выготского импрессионистическим.

В поисках более основательных научных опор сам Л.С. Вы­готский обращается к фрейдизму. Направление получило имя своего создателя австрийского врача-психиатра Зигмунда Фрей­да (1856—1939). В оценке Л.С. Выготского Фрейд — «один из самых бесстрашных умов века» — вскрывает «те общебиологи­ческие законы, которые властвуют во всем мире»¹⁴.

Став широкой философской и антропологической доктриной, фрейдизм вырабатывает и собственную философию культуры и собственный метод исследования бессознательных психологичес­ких процессов, которым Фрейд придает универсальное значение, в том числе и в области искусства и литературы. В системе «ли­тература» — это то же отношение «автор—произведение», при­чем в качестве источников и мотивов в произведении выступа­ют элементы психосексуального развития автора, особенно пе­реживания его раннего детства.

Одним из первых значение и критику фрейдизма в литера­туроведении обозначил В.Н. Волошинов, ученый, принадлежав­ший к кругу М.М. Бахтина. В работе 1927 г. четко выделены до­минанты фрейдистского психоанализа: «Судьба человека, все со­держание его жизни и творчества — следовательно: содержание его искусства, если он художник... — определяется судьбами его полового влечения, и только ими одними. Все остальное — лишь

¹³ Выготский Л. С. Предисловие // Выготский Л. С. Психология искусства. —
М., 1987. С. 8.

¹⁴ См.: Выготский Л.С, Лурия Ал. Предисловие к русскому переводу работы
«По ту сторону принципа удовольствия» // Фрейд 3. Психология бессознатель­
ного. - М, 1989. С. 29-38.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ 125

обертоны основной, могущественной мелодии сексуальных вле­чений»¹⁵. Эта «новая общепсихологическая теория» уже на рубе­же XIX—XX веков претендовала на решение многих загадок поведения человека. Теория приобрела «столь великую популяр­ность, что многие... и в наши дни убеждены, что психология — это и есть Фрейд»¹⁶.

Открытие Фрейда и в самом деле трудно переоценить. За глав­ным регулятором человеческого поведения, за сознанием он об­наружил глубинный пласт могущественных, часто непреодолимых желаний. Их выявление ради исцеления души получило название пси­ хоанализа, а сам фрейдистский метод — психоаналитического метода. Важнейшим его инструментом 3. Фрейд считал изуче­ние свободных ассоциаций, позволяющее проникнуть в «преис­поднюю психики». В психоанализе проделан путь перехода от фи­зиологии к психологии. Бессознательное оказывается полем дей­ствия инстинктов самосохранения — страха, агрессии и продол­жения рода. Последний, несущий огромный заряд энергии, на­зван термином «либидо», ставшим своего рода паролем психоана­лиза¹⁷. Выявление либидо благодаря гипнозу и свободным ассо­циациям показалось Фрейду недостаточным. Он обратился к изу­чению сновидений, результаты которого изложил в книге «Тол­кование сновидений» (1900). В ней появляются символы, имею­щие, по мысли автора, универсальное значение. И хотя точность этих образов медицинскими экспериментами не подтвердилась, в искусстве XX века, в частности в поэтике сюрреализма, они со­ставляют настоящий толковый словарь. Это замена целого час­тью, уподобление человека вещи, олицетворение, символы поле­та, падения, видения острых предметов, их сгущение в причудли­вые образы, перестановки, игры с временем и с пространством¹⁸.

¹⁵ Волошинов В.Н. Фрейдизм. — М.; Л. 1927. С. 15.

¹⁶ Ярошевский М.Г. Зигмунд Фрейд — выдающийся исследователь психологичес­
кой жизни человека // Фрейд 3. Психология бессознательного. — М., 1989. С. 3.

¹⁷ Фрейд 3. Психология бессознательного... С. 18.

¹⁸ В манифестах теоретика сюрреализма А. Бретона, в произведениях С. Да­
ли, де Кирико, в обширной литературе об искусстве XX века можно найти
множество тому подтверждений. См.: Андреев Л.Г. Сюрреализм. — М., 1972;
Балашова Т.В. Французская поэзия XX в. — М., 1982; Турчин B.C. По лабирин­
там авангарда. — М., 1993; Швейбелъман Н.Ф. Опыт интерпретации сюрреали­
стического текста. — Тюмень, 1996 и др.

Тема II

В стремлении сформулировать биогенетический закон пове­дения человека 3. Фрейд обращается к произведениям искусст­ва. Ему принадлежит и ряд работ в этой области — статьи о Леонардо да Винчи, Шекспире, Гете, Гофмане... При всей раз­ности материала концепция фрейдистского человека в них до­минирует. Личность предстает под двойным давлением — при­родным и социальным. Естество находится в антагонизме с куль­турой, в которую личность погружена. Человек вынужден подав­лять в себе инстинкты агрессии и сексуальности, что рождает дисгармонию. В поведении взрослого решающим остается опыт ребенка. Знаменитая улыбка Джоконды на полотне да Винчи — «полная тайны улыбка его матери»¹⁹.

Современное литературоведение несомненно многим обязано 3. Фрейду. Оно унаследовало самое «ценное в психоанализе — об­ращение не к официальному сознанию, а ко всей психике в ее целом, и прежде всего к глубинам бессознательного», к поискам противобор­ствующих «субъективных мотивировок» поведения человека²⁰.

С другой стороны, самые достоинства фрейдистского анали­за таят в себе возможности упрощения. С.С. Аверинцев спра­ведливо сопоставляет «методологическую модель» фрейдизма с моделью вульгарного социологизма: «В избитой шиллеровской формуле о любви и голоде, господствующих над миром, фрей­дизм взял первую половину, вульгарный социологизм вторую»²¹.

Категоричность оценок, идентификация автора с персона­жем во многом снимают возможность видеть в художественном произведении эстетический объект, лишают образ многознач­ности, составляющей тайну и обаяние художественной литера­туры. Не устраивала многих учеников 3. Фрейда и более общая модель — сведение сложных форм бытия к простейшему нача­лу. Из последователей венского психоаналитика возникает це­лый ряд соперничающих школ, среди которых самыми извест-

¹⁹ Додельцев Р. Ф. Проблема искусства в мировоззрении Зигмунда Фрейда //
О современной буржуазной эстетике. Вып. 3. — М., 1972. Автор пишет о
фрейдистском образе человека, разорванном на противоборствующие части.
(«Что-то вроде плачущей женщины Пикассо»). С. 76.

²⁰ Волошинов В.Н. Фрейдизм... С. 63, 116—117.

²¹ См. Аверинцев С. С. Аналитическая психология Г. Юнга // О современной
буржуазной эстетике. Вып. 3. — М., 1972. С. 118.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ

ными становятся «школа индивидуальной психологии» Альфреда Адлера (1870—1937) и школа аналитической психологии Карла Густава Юнга (1875-1961)²².

Австрийский психиатр и психолог А. Адлер, активный участ­ник фрейдистского научного общества, разошелся с Фрейдом в признании пропасти между сознательным и бессознательным, поставив в центр «человеческой деятельности волю к власти» и став одним из основоположников неофрейдизма. Существен­ным был для него и социальный аспект объяснения психоло­гических явлений.

К.Г. Юнг среди учеников 3. Фрейда в наибольшей мере ин­тересовался вопросами искусства. Медик по образованию, на­чав с ассистента в психологической клинике Цюриха, он перво­начально примыкает к венской аналитической школе 3. Фрей­да, страстным поклонником которого является. Критицизм по отношению к учителю возникает примерно в то же время, что и у Адлера. Канун первой мировой войны называют временем от­хода Юнга от последователей фрейдизма. Наблюдая душевно­больных пациентов, он подмечает в их бреду мотивы более глу­бокие, чем те, что выявлял психоанализ. Юнг приходит к мыс­ли, что глубинные формы бытия не сводятся к простейшему началу, что сексуальные мотивы наделены в психике сложней­шими символическими значениями. В работе «Метаморфозы и символы либидо» (1912) Юнг сопоставляет сны с мифами и об­разами фольклора. Эти аналогии приводят его к выводу, что за пределами фрейдовского бессознательного «Я» лежит «коллектив­ное бессознательное». Применительно к системе «литература» жесткая подсистема Фрейда «автор—произведение» дополнилась отсылкой к отношениям «автор—традиция» и «автор—реаль­ность». Концепция К.Г. Юнга содержит несколько уровней:

# бессознательное, вытесненное из сознания индивида (по
Фрейду);

# групповое бессознательное семьи или мелких социальных
групп;

²² См. Кодуэлл К. Иллюзия и действительность. Об источниках поэзии. Пер. шт. - М., 1969. С. 211.

128 Т с м а 11

* бессознательное более крупных групп (нации, группы на­
ций, европейское сообщество и др.);

* общечеловеческое бессознательное;

* общебиологическое бессознательное, объединяющее чело­
века с животным миром и лежащее за пределами психоло­
гии.

В глубинах бессознательного складываются архетипы, обра­зы, родственные созданиям человеческой фантазии. Учение Юнга об архетипах восходит к платоновской традиции, у которого идеи, «перемещенные из божественного сознания в бессознательное человека»... теряют «свой ценностный ореол»²³. Отказываясь от однозначного толкования человеческой фантазии, Юнг прибли­жается к романтикам. Его мышление «проникнуто принципи­альной несистематичностью». Художник у него — «прежде все­го человек, отличающийся незаурядной чуткостью к архетипи­ческим формам и особо точно их реализующий», что роднит его с пророком. («Психология и алхимия», 1944.)²⁴

Представление о психике, граничащей с оккультизмом, приводит Юнга при обращении к литературным текстам к деле­нию их на «психологические» и «визионерские». Первые, менее насыщенные архетипическим материалом и содержащие элемент бытописательства, уступают пророческим, визионерским, содер­жащим в глубине миф. С этих позиций исследует Юнг и образы мировой культуры — «Фауста» Гете, «Улисса» Джойса, циклы Вагне­ра. При разработке типологии характеров («Психологические типы», 1921) Юнг предлагает выделять доминирующую психоло­гическую функцию (мышление, чувство, интуицию, ощущение)²⁵.

Знакомство с юнговской психологией сказывается в творче­стве многих художников XX века. Ему отдали дань Вячеслав Ива­нов, Герман Гессе, Томас Манн. Уступая 3. Фрейду в четкости,

²³ См. Аверинцев С.С. Аналитическая психология К.Г. Юнга и закономер­
ности творческой фантазии // О современной буржуазной эстетике. Вып. 3. —
М, 1972. С. 127-128.

²⁴ О современной буржуазной эстетике... С. 124, 126.

²⁵ См.: Ляликов Д.Н. Юнг // Философский энциклопедический словарь. —
М., 1989. С. 782; Аверинцев С.С. Аналитическая психология К.Г. Юнга и
закономерности творческой фантазии... С. 129.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ

вводя в свою «глубинную», или «аналитическую психологию» принципиальную эклектичность, родственную понятиям «миро­вая душа», «мировая воля», «брахман», К.Г. Юнг вместе с тем выражает подход к внутреннему миру человека как к открытой многосоставной структуре. Это делает небесполезным знаком­ство с юнгианством и при изучении системы «литература».

Среди многих последователей Юнга особое место принадле­жит французскому философу Гастону Башляру (1884—1962). Об­ратившись к современному естествознанию, философ на его ма­териале пытается примирить рационализм и «чистый опыт», об­наружив во вселенной психосоматические символы — архети­пы: отцовски-защитную силу Огня, женственную нежность Воды, материнское тепло Земли, свободную стихию Воздуха. Позаим­ствовав у Юнга представление о сменяющих друг друга символи­ческих архетипах, Г. Башляр строит систему развития науки, первым этапом которой было развитие чистого эмпиризма, вто­рым — возникновение абстрактного мышления, третьим, совре­менным — понятийное обобщение новых эмпирических откры­тий²⁶. Этот третий, заключительный период характеризуется от­крытостью, готовностью к самоопровержениям под контролем результатов научного эксперимента, признанием неокончатель­ности истин как «исправления ошибок»²⁷.

Синтезирующая способность науки, по Г. Башляру, проис­текает из творческих способностей человека, спонтанности обы­денного сознания, питающегося не только знаниями, но интуи­цией. Воображение — одна из главных опор концепции Г. Баш-ляра²⁸. Отсюда его интерес к искусству. В работах «Интуиция мгновения» (1932), «Лотреамон» (1939), «Поэтика пространства» (1957) он выстраивает «символические архетипы», проявляющи­еся «индивидуально в разных типах сознания»²⁹. Подобный под-

²⁶ Bachelard G. Le nouvel esprit scientifique. — P., 1934; Le matcrialisme
rationnel. — Paris, 1963 // Рус. пер. Г. Башляр. Новый рационализм. — М., 1967.

²⁷ См.: Философский энциклопедический словарь. — 2-е изд. — М., 1989.
С. 50.

²⁴ Филиппов Л.И. Проблема воображения в работах Гастона Башляра // Вопросы философии. № 3. 1972; Федорюк Г.М. Французский неорационализм. — Ростов-на-Дону, 1983.

²⁹ Балашова Т.В. Научно-поэтическая революция Гастона Башляра // Вопросы философии. № 9. 1972. С. 140—146.

130 Тема 11

ход, характерный для психологического направления, обуслов­ливает особенности «метапоэтики» Г. Башляра. В отдельном по­этическом произведении, изучая его лексико-метафорический строй, вглядываясь в глубины слова-образа, он созерцает Все­ленную.

Так, анализируя сборник Лотреамона «Песни Мальдорора», характеризуя в нем 185 образов разных животных, Г. Башляр на­ходит в них общую агрессивность и приходит к мысли о миро­ощущении поэта, одинокого во враждебном мире. Подобный же подход осуществлен при анализе поэмы В.В. Маяковского «Об­лако в штанах». Отношение «автор—художественное произведе­ние» изучается Г. Башляром вне биографического метода с опо­рой на «архетипы грезы».

В заключение можно сказать, что психологические подходы при анализе литературы как системы могут быть использованы в разной мере. Во многом это зависит и от характера художе­ственного произведения, и от индивидуальности исследователя. Ни один из подходов не универсален, но ни один из них не бес­полезен.

Вопросы к теме: 1. Именами каких ученых представлен психологи­ческий подход к литературе?

2. Почему можно утверждать, что сторонников пси­
хологического подхода интересуют в первую оче­
редь изучение психологии автора как творца и
восприятие художественного произведения чи­
тателем?

3. На исследование каких отношений системы «ли­
тература» ориентирован психологический подход?

4. Каким образом категория «внутренняя форма сло­
ва» связана с психологическим методом?

5. В чем расходились сторонники культурно-исто­
рического и психологического методов?

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ

6. В чем причина популярности фрейдизма в лите
ратуроведснии? Где пределы его применимости?

7. В чем сходство и отличие фрейдизма и вульгар­
ного социологизма?

Литература по теме

1. Авершцев С. С. Аналитическая психология Г. Юнга // О современ­
ной буржуазной эстетике. Вып. 3. — М., 1972.

2. Академические школы в русском литературоведении. — М., 1975.

3. Выготский Л. С. Психология искусства. — М., 1987.

4. Осъмаков И. В. Психологическое направление в русском литерату­
роведении. — М., 1981.

5. Пресняков О. П. А.А. Потебня и русское литературоведение конца
XIX — начала XX века. — Саратов, 1978.

6. Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. Очерки психо­
поэтики русской литературы XVIII—XIX веков. — М., 1998.

Дополнительная литература

1. Балашова Т. В. Научно-поэтическая революция Гастона Башляра //
Вопросы философии. № 9. 1972.

2. Волошинов В.Н. Фрейдизм, — М.; Л., 1927.

3. Швейбелъман Н.Ф. Опыт интерпретации сюрреалистического текс­
та. — Тюмень, 1996.

Тема 12

МЕТОД ЛИТЕРАТУРНОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: герменевтический круг, дивинация,

логический круг, смысл, понимание, предпонимание, рецептивная эстетика.

Литературная герменевтика — наука толкования текстов, уче­ние о принципах их интерпретации. Применительно к системе «литература» процесс этот протекает в рамках подсистемы — «про­изведение—читатель—традиция».

Происхождение слова «герменевтика» связано с именем Герме­са, древнегреческого бога скотоводства и торговли, покровителя путников, вестника богов, пояснявшего людям их речи. Перво­начально роль герменевтики сводилась к толкованию прорица­ний оракула. В дальнейшем сфера ее применения расширилась и включила толкование священных текстов, законов и класси­ческой поэзии. Тогда и зародилась филологическая дисципли­на, которая в XX веке получила название литературной герменев­тики. Ее развитию способствовали школы риторов и софистов, раз­рабатывавших правила интерпретации текстов. Этими правила­ми пользовалась александрийская филология, которая, собирая и изучая письменные памятники, накопила большой опыт в деле истолкования произведений художественной литературы. В сред­ние века литературная герменевтика существовала в составе клас­сической филологии, интерес к которой резко усилился в эпоху Воз­рождения. Он не угас и в период Реформации, когда разгорелась полемика между протестантскими и католическими теологами, расходившимися в толковании Священного Писания. На рубе­же средних веков и нового времени сложилось понимание того, что развивавшиеся параллельно филологическая герменевтика и библейская герменевтика пользуются общими способами интер­претации и что обе они едины в своей сущности.

МЕТОД ЛИТЕРАТУРНОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ

В герменевтике стали усматривать единство искусства пони­мания, искусства истолкования и искусства применения. Так сло­жились предпосылки для построения в XIX веке теории универсаль­ной герменевтики, фундаментом которой должна была послужить универсальная же теория понимания.

Современная, включая и новейшую, справочная литература оп­ределяет герменевтику как искусство истолкования (иногда — и понимания)¹. То, что авторы дефиниций герменевтики видят в ней лишь искусство, — не только дань восходящей к глубокой древности традиции, но и следствие современного состояния герменевтики, еще не осознавшей того, что во второй полови­не XX века она стала наукой. В этом можно убедиться, сравнив теории понимания, существовавшие в прошлом столетии, с теми, которые возникли в нынешнем веке. Поскольку речь идет об уни­версальных теориях понимания, то это дает возможность про­следить сдвиги, происшедшие и в литературной герменевтике. Соотнесение объекта интересов литературной герменевтики с системой «литература» позволит сделать некоторые выводы о применимости герменевтических методов при изучении литера­туры как системы.

Первая универсальная теория понимания была предложена Ф.Д.Э. Шлейермахером. Будучи профессором теологии и фи­лософии, он читал курсы лекций в Галле и Берлине, был бли­зок к кружку йенских романтиков. После его смерти на основе

лекционных тетрадей были изданы трактаты «Диалектика», «Герменев­тика» и «Критика», сыг­равшие большую роль в развитии герменевтики. В своих теоретических пост­роениях он исходил из того, что само собою воз­никает недоразумение, а

¹ См. напр.:Современный словарь иностранных слов. — М., 1992. С. 148; Большой энциклопедический словарь. Т. 1. — М., 1991. С. 295; Философский энциклопедический словарь. — М., 1983. С. 111—112;Литературный энцикло­педический словарь. — М., 1987. С. 77.

Тема 12

не понимание. Видя в герменевтике искусство избегать недора­зумения, он считал необходимым исследовать суть процесса понимания.

В тексте любого произведения, по мнению Шлейермахера, могут сочетаться два начала — следование существующим пра­вилам и отклонениям от них, обусловленное тем, что гений сам создает образы и задает правила. Поэтому знание правил необ­ходимо, но недостаточно для понимания произведения. Свобод­ную от правил гениальность следует постигать непосредствен­но, как бы превращая себя в другого. Возможность такого пере­воплощения в автора обусловлена наличием в каждом миниму­ма каждого иного. При этом сравнения с самим собой становят­ся импульсом для «дивинации», пророческого дара, способности предсказывать, догадки, делающей интерпретатора конгениаль­ным автору.

В концепции Шлейермахера понимание не сводится к единич­ному акту, а представляет собой процесс с неоднократно повто­ряющейся на разных уровнях понимания дивинацией, герменев­тический круг. Причина кругообразности этого процесса виде­лась ученому в том, что ничто истолковываемое не может быть понято за один раз. Процесс понимания мог длиться вплоть до момента, когда интерпретатору вдруг все становится ясным до деталей.

Созданная трудами Шлейермахера теория понимания не пре­вратила герменевтику из искусства в науку. «Метод» понимания, по мнению Х.-Г. Гадамера, должен держать в поле зрения как общее (путем сравнения), так и своеобразное (путем догадки); это значит, он должен быть как компаративным, так и дивинационным. С обеих точек зрения он остается «искусством», ведь его нельзя свести к механическому применению правил. Дивинация ничем не заменима².

С этим выводом Х.-Г. Гадамера нельзя не согласиться, рас­сматривая концепцию Шлейермахера применительно к системе «литература», где понятию «правило» соответствует элемент «традиция» (текстов). Полю действий интерпретатора, по Шлей-

² Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. 1988. С. 237.

М.,

МЕТОД ЛИТЕРАТУРНОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ 135

ермахеру, в этом случае будет соответствовать подсистема «ав­тор—произведение — традиция», поскольку «читатель»-интерпре­татор в процессе понимания должен неоднократно «превращать­ся» в «автора», чтобы осуществлять акт дивинации.

Если учесть, что в подсистеме «автор—произведение—тради­ция» отношение «автор-произведение» характеризует генезис произведения в связи с традицией, то станет ясно, что Шлейермахер выводил возможность понимания из генезиса понимаемого текста, о чем он неоднократно писал. Однако акт понимания, по Шлейермахеру, осуществляется в подсистеме «автор—произ­ведение—читатель», которая находится в обратной связи, иду­щей от «читателя» к «автору», с подсистемой «автор—произве­дение—традиция», и эта связь между автором и «читателем»-интерпретатором опосредована «произведением». Поэтому не­посредственное постижение индивидуальности автора, лежащее в основе дивинации, в пределах системы «литература» оказыва­ется невозможным.

Вторая половина XIX века была знаменательна для герменев­тики появлением фундаментальной теории понимания, разра­ботанной Вильгельмом Дильтеем (1833—1911). Профессор фи­лософии в Базеле, Киле, Бреславле, Берлине, член Берлинской академии наук, Дильтей внимательно изучал наследие Шлейермахера и написал книгу «Жизнь Шлейермахера» (1870). Методу «объяснения», применимому в «науках о природе», где возмож­но рассудочное проникновение в сущность вещей, Дильтей про­тивопоставил метод «понимания», присущий гуманитарным «на­укам о духе». Он исходил из того, что понимание собственного мира достигается путем интроспекции (самонаблюдения), пони­мание чужого мира — путем интуитивного «вживания», «сопе­реживания», «вчувствования», а понимание явлений культуры прошлого — путем истолкования их как проявлений целостной духовной жизни исторической эпохи. Реконструкцию жизни этой эпохи он строил по принципу соединения множества биографий.

Его перу принадлежит классическое эссе «Происхождение герменевтики». Поэтому нас не должна удивлять преемственность его теории по отношению к теории Шлейермахера в плане ин­тереса к генезису произведения, хотя отношение «автор—про­изведение» он рассматривал в связи не с «традицией», как это

Тема 12

делал Шлейермахер, а с «реальностью», что соответствовало по­стулатам созданного им варианта философии жизни. Выполнить условие непосредственного «вживания» во внутренний мир «ав­тора» «читатель»-интерпретатор не мог, потому что связь, иду­щая от «читателя» к «автору» опосредована элементом «реаль­ность», который к тому же представлял не саму реальность, а ее реконструкцию.

Теория понимания, детально разработанная Дильтеем, не вы­вела герменевтику из разряда искусств, но она привела к выде­лению литературной герменевтики Pi3 филологической в особую литературоведческую дисциплину. Дильтей — не только фило­соф и историк культуры, но и основоположник духовно-исто­рической школы в литературоведении, применивший положе­ния своей теории понимания в литературной герменевтике. Его труды о И.В. Гете, Ф. Петрарке, Г.Э. Лессинге, Ф. Гельдерлине, Новалисе и Ч. Диккенсе способствовали осознанию особеннос­тей литературных текстов, выделяющих их из среды других па­мятников духовной культуры и предполагающих специальный подход к их изучению. Велика роль Дильтея в разработке поня­тия «рецепция», ключевого для современной компаративистики.

Герменевтика нового времени перенесла из античной рито­рики в теорию понимания правило, по которому целое надле­жит понимать на основании части, а часть — на основании це­лого. Это правило — по аналогии с логическим кругом в определе­нии через определяемое, — называют герменевтическим кругом, кругом целого и части, или кругом понимания. Сам же герменев­тический круг определяют как «парадокс несводимости понима­ния и истолкования текста к логически непротиворечивому ал­горитму»³.

Процитированный фрагмент подчиняется правилу, по кото­рому целое надлежит понимать на основании части, а часть на основании целого. И здесь срабатывает принцип системы.

Герменевтический круг присутствовал в трудах Шлейермахе-ра и Дильтея, и оба исследователя прекрасно осознавали это. Более того, Дильтей с предельной корректностью описал при­менение правила, которым он руководствовался в своих герме-

Современиое зарубежное литературоведение. Энциклопедический спра- ix. - М., 1996. С. 202.

МЕТОД ЛИТЕРАТУРНОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ

невтических штудиях: «Для всякого (истолкования) характерно такое продвижение вперед, которое проходит от восприятия оп­ределенно-неопределенных частей к попытке захватить смысл их целого, точнее определить и сами части. Неуспех этого метода обнаруживается в том случае, когда отдельные части не стано­вятся при этом понятнее. Это побуждает к новому определению (их общего) смысла до тех пор, пока он не станет достаточным. Эти попытки продолжаются настолько долго, пока не исчерпы­вается целиком весь смысл, который заключается в данных про­явлениях жизни (или «текстах»)»⁴.

Долгое время отношение к кругу в понимании было однознач­но отрицательным, и герменевтики либо пытались избежать его, либо признавали неустранимым злом, с которым приходится ми­риться. Ситуация резко изменилась после издания книги Ханса Георга Гадамера «Истина и метод. Основы философской герме­невтики», в которой много внимания было уделено проблеме по­нимания и связанному с ней вопросу о герменевтическом круге. Развивая мысль М. Хайдеггера о том, что предвосхищающее движение предпонимания постоянно определяет понимание тек­ста, Гадамер установил связь, существующую между процессом понимания и герменевтическим кругом: «Круг <...> имеет не фор­мальную природу, он не субъективен и не объекти­вен, — он описывает по­нимание как взаимодей­ствие двух движений: тра­диции и истолкования. Предвосхищение смысла, направляющее наше по­нимание текста, не явля­ется субъективным актом, но определяет себя из об­щности, связывающей нас с преданием. Эта общ-

⁴ Dilthey W. Gesammelte Schriften: Bd. 7. — Stuttgart, 1958. S. 227. Перевод: Е.А.Цурганова. Герменевтический круг // Современное зарубежное литерату­роведение. Энциклопедический справочник. — М., 1996. С. 202.

Тема 12

ность, однако, непрерывно образуется в нашем взаимодействии с преданием. Она не изначально заданная предпосылка — мы сами порождаем ее, поскольку мы, понимая, участвуем в свер­шении предания и тем самым определяем его дальнейшие пути. Круг понимания, таким образом, вообще не является «методо­логическим» кругом, он описывает онтологический⁵ структур­ный момент понимания»⁶.

Вывод, сделанный Гадамером применительно к системе «ли­тература», означает, что процесс понимания протекает в рамках подсистемы «произведение—читатель—традиция». Справедли­вость этого толкования слов Гадамера подтверждается тем, что «во-первых, он последовательно воздерживается от всяких сужде­ний о тексте, отсылающем к какой-либо действительности, кро­ме самого текста (будь действительность социально-политичес­кая или культурно-историческая)», и что «во-вторых, он налага­ет запрет на сведение смысла текста к его замыслу, то есть как раз на то, на что в конечном итоге была направлена традицион­но-герменевтическая стратегия»⁷.

Ограничивая поле действий «читателя»-интерпретатора под­системой «произведение—читатель—традиция», Гадамер устано­вил пределы, в которых применимы методы, выработанные гер­меневтикой. Элемент «читатель» присутствует и в подсистеме «читатель—произведение—реальность», но в ней объектом по­нимания служат отношения между разнородными предметами — «произведением» (не реально существующим, исправленным или поврежденным текстом!) и реальностью. О применении прави­ла целого и части здесь не может быть речи. Иное дело подсис­тема «произведение—читатель—традиция», где традиция — «это сохранение того, что есть, сохранение, осуществляющееся при любых исторических обстоятельствах», а сохранение «суть акт ра­зума, отличающийся, правда, своей незаметностью»⁸. Здесь речь

⁵ Онтология — философское учение о бытии, его основных принципах,
структуре и закономерностях.

⁶ Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. — М.,
1988. С. 348.

⁷ Малахов B.C. Философская герменевтика Г.Г. Гадамера // Гадамер Г.Г.
Актуальность прекрасного. — М., 1991. С. 328.

⁸ Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. — М.,
1988. С. 334.

МЕТОД ЛИТЕРАТУРНОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ

идет о предметах однородных, и герменевтическое правило ока­зывается применимым.

Между элементами подсистемы «произведение-читатель-традиция» существуют прямые и обратные связи, которые обра­зуют замкнутый круг:

произведение

читатель

традиция

Присутствие такого круга в подсистеме «произведение—чита­тель—традиция» свидетельствует о том, что не применение пра­вила целого и части порождает круг понимания, а, напротив, на­личие круга понимания позволяет использовать правило целого и ча­сти. Замкнутость круга понимания является предпосылкой бес­конечности процесса интерпретации, если речь идет о тексте ли­тературного произведения.

Мысль Гадамера о том, что «подлинный смысл текста или художественного произведения никогда не может быть исчерпан полностью» и что «приближение к нему — бесконечный процесс»⁹, соответствует принципу множественности описаний каждой сис­темы. Этот принцип исключает возможность дать одно единствен­но верное описание, которое стало бы конечной точкой в про­цессе интерпретации литературного произведения, но допускает возможность существования множества одинаково верных, хотя и не исчерпывающих описаний: смысл системы «произведение» сам оказывается системой, как только мы начинаем описывать его аспекты (уровни) в конкретном литературном произведении.

Сделав теорию понимания более строгой, Гадамер «реабили­тировал» правило целого и части, лежащее в основе герменевти­ческого метода. Но в свете новой теории понимания правило по­требовало существенного дополнения, которое философ назвал «предвосхищением совершенства», или «презумпцией совершен­ства», «доступно пониманию лишь действительно совершенное единство смысла»: «Мы всегда подходим к тексту с такой пред­посылкой. И лишь если предпосылка не подтверждается, то есть если текст не становится понятным, мы ставим ее под вопрос. Например, мы начинаем сомневаться в надежности традиции,

⁹ Гадамер Х.-Г. Истина и... С. 334.

140 Тема 12

пытаемся исправить текст и т.д.»¹⁰ Иначе говоря, правило цело­го и части можно применить лишь в том случае, если смысл про­изведения действительно представляет собою целое. Усматривая в смысле систему, нужно будет признать, что «презумпция со­вершенства» предполагает целостность этой системы как усло­вие понимания и интерпретации. Это означает принципиальную несводимость смысла целого к сумме смыслов составляющих его частей и невыводимость из смысла частей смысла целого и за­висимость смыслов частей от их места в смысле целого и их от­ношения к этому смыслу. В связи с этим важно заметить, что «понимание текста всегда предопределено забегающим вперед дви­жением предпониманш»^п. С точки зрения системного подхода, круг понимания — это движение от предпонимания целого к по­ниманию целого и от понимания части к новому шагу в предпо-нимании целого.

В последние десятилетия в русле герменевтики получила раз­витие «рецептивная эстетика», разработанная в трудах Г.Р. Яусса (1921-1997) и В. Изера¹².

В «рецептивной эстетике» на первый план выдвигается подсис­тема «произведение—читатель». Причем адресат художественной ин­формации, литературная публика, не являются для Г.Р. Яусса пассивной величиной. «Смысл и форму» произведения он выводит из тех материалов, которые дает история «понимания» этого текста читателями. Это тем более важно, что мало кто из писателей созна­тельно адресует свои сочинения профессиональным филологам.

«Рецептивная эстетика» нацелена в первую очередь на изу­чение предшествующего «литературного опыта» (Erfahrung) чи­тателя. При этом «рецепция» произведения, его «воздействие» на публику соотносятся с литературными «ожиданиями» чита­телей в момент его появления, с их «предпониманием» жанра, формы и тематики произведения на фоне предшествующей ли­тературной традиции. Большое значение имеет и восприятие поэтического языка на фоне «практического» языка данной эпо~

¹⁰ ГадамерХ.-Г. Актуальность прекрасного. — М., 1991. С. 78.

¹¹ Там же... С. 78.

^а Hans Robert JaaR. Literal urgeschiciite als Provokation. — Fr.a.M., 1970. S. 169 — 195: См. также: Нефедов Н.Т. Литературная герменевтика // Нефедов П.Т. История зарубежной критики и литературоведения. — М., 1988. С. 218—220.

МЕТОД ЛИТЕРАТУРНОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ 141

хи. Очевидно, что с герменевтикой Яусса связывают категории «предпонимания» и «ожидания». К теориям русских формалис­тов восходит противопоставление поэтического и практическо­го языка. При этом художественные свойства текста, его «лите­ратурность» (P.O. Якобсон) изучаются не прямо, а опосредован­но. Их реконструируют исходя из воздействия произведения на читателей. Ставится вопрос об изучении «социологии читатель­ского вкуса». Очевидно, что анализ подсистемы «произведение-читатель» находится на пересечении герменевтики, формально­го, социологического и психологического подходов. Симпатии и антипатии читателей — не что иное, как их психологические установки, выведенные вовне и явленные в серии отрицатель­ных и положительных реакций на произведение литературы.

По мнению Г.Р. Яусса, «рецептивная эстетика» позволяет дать синхронную характеристику данного момента развития в литературе.

Следующий шаг в разработке «рецептивной эстетики» совер­шает Вольфганг Изер, исследовавший диалог автора и читателя¹³. При этом ученый выдвигает мысль о наличии читателей двух ти­пов — «имплицитного» и «эксплицитного», внешнего читателя. «Эксплицитный читатель», как и конкретный биографический автор, занимает крайнее положение в цепи «автор—произведение— читатель» и мало интересует классическую герменевтику. Конге­ниальный автору читатель не может быть читателем массовым. «Имплицитный читатель» представляет собой реконструкцию читательской роли внутри текста. Заложенная в структуре текста точка зрения (Blickpimkt), ориентирована на возможности чита­теля и его горизонт, направленность его видения. Концепция «имплицитного читателя» проясняет, как осуществляется про­цесс «переноса» (Ubertragungsvorgang) представлений о структу­ре текста в сознание читателя. «Имплицитный читатель» — част­ная модель, входящая в модель моделей, которой является кате­гория «художественный мир»¹⁴.

¹³ Wolfgang her. Der Akt des Lesens. — Mtinchen. 1994. S. 66—67.

¹⁴ Рецептивная эстетика в современном отечественном литературоведении
нередко подвергается острой критике, хотя самые последовательные ее оппонен­
ты не могут не признать, что «...отмахиваться от рецептивной эстетики нельзя.
Она уже проникла в русскую литературоведческую мысль». См. Ковалев Ю.
Спустимся на землю // Вопросы литературы. Май—июнь. 1998. С. 57.

Тема 12

Философская герменевтика Гадамера сыграла большую роль в превращении герменевтики, в частности — литературной гер­меневтики, из искусства в науку. Литературоведческая герменев­тика использует те же процедуры и в том же порядке, что и гер­меневтика как метод понимания в философии: «а) выдвижение не­которой гипотезы, в которой содержится предчувствие или пред- понимание смысла текста как целого; б) интерпретация исходя из этого смысла отдельных его фрагментов, т.е. движение от целого к его частям; в) корректировка целостного смысла исхо­дя из анализа отдельных фрагментов текста, т.е. обратное дви­жение от частей к целому. В свою очередь, обогащенное пони­мание целого позволяет по-новому переосмыслить и понять ча­сти целого; иначе говоря, круг не только замыкается, но и мно­гократно повторяется»¹⁵.

В России западный опыт соединяется с русской философс­кой и лингвистической традицией. Именно в этом направлении развивалась мысль выдающегося философа, этнопсихолога илингвиста, предвосхитившего ряд идей семантики и семиотики XX века, Густава Густавовича Шпета (1879—1940(7); точная дата и место смерти неизвестны). Осужденный вместе с талантливы­ми филологами и переводчиками А. Г. Габричевским, М.А. Пет­ровским, Б.И. Ярхо, Г.Г. Шпет погиб в сталинских лагерях.

Подобно многим другим русским философам рубежа XIX— XX веков, Г.Г. Шпет пережил в молодости увлечение марксиз­мом, в котором его привлекал социально-исторический подход к действительности. От марксизма взгляды Г.Г. Шпета эволюци­онировали в сторону феноменологии, «...вскрывающей механизм человеческого сознания во всех сферах его деятельности — в фило­софии, в искусстве, религии»¹⁶.

В философии Г.Г Шпет исходил из «абсолютной реальности» идеального. Он верил в «абсолютную реальность (курсив — Г.Ш.) потустороннего», полагая, что «разумный дух» становится реаль­ным лишь через воплощение идеального в действительности. При этом заряд идеального проникает в действительность, превращая ее в «духовную историческую реальность». Историю он пони-

¹⁵ Коршунов A.M., Мантатов В.В. Диалектика социального познания. — М.,
1988. С. 328-329.

¹⁶ Пастернак Е.В. Г.Г. Шпет // Шпет Г.Г. Сочинения. - М.,1989. С. 3-4.

МЕТОД ЛИТЕРАТУРНОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ 143

мал как «непрерывное движение». Она представлялась ему осу­ществленной, но в то же время «осуществляющейся» и «подле­жащей осуществлению» реальностью¹⁷.

«Злым делом» считал философ попытки «осуществлять ис­торию», опираясь на частное и частичное уразумение ее смысла. По мнению Г.Г. Шпета, такое вторжение в развитие означало бы его «прекращение», поскольку история живет собственным «свободным и непосредственным творчеством». Одно только лишь «поучение» можно извлечь из ее хода: нельзя, чтобы какое-то мне­ние выступало как бесспорное «знание», «стесняя свободу всех остальных». В этом и заключается, по мнению Г.Г, Шпета, «чис­тота» философии. Эта мысль имеет универсальный характер. Она касается науки, искусства и самой жизни.

Эта ключевая идея лежит в основе понимания Г.Г. Шпетом герменевтики. В пределе философия и герменевтика для него — синонимы. Последняя связана с «принципиальной проблемой понимания», то есть с уразумением «самого духа». К этим воп­росам ученый обращается во всех основных работах — книге «Яв­ление и смысл» (1914), серии очерков «Герменевтика и ее про­блемы» (1918), а также знаменитых «Эстетических фрагментах» (1922). При этом очень важным для Г.Г. Шпета является анализ «семасиологических проблем».

Г.Г. Шпета сближает с учеными ОПОЯЗа протест против психологизма. Комментируя труды немецкого исследователя Э. Шпрангера, он подчеркивает знаковый характер произведе­ния. Выраженный знаками «внутренний смысл» произведения, первоначально возникает в душе поэта, однако, в дальнейшем «отрешается» от него. «Отрешенная связь» свидетельствует о на­личии собственной жизни произведения. «Понимание» при этом не сводится к индивидуальной психологии автора. Оно включа-

¹⁷ Шпет Г.Г. Герменевтика и ее проблемы // Контекст. Литературно-теоретические исследования / Под ред. А.В. Михайлова. — М., 1992. С. 279. Эту мысль развил позднее И. Пригожий, указав на «точки бифуркации» — «точки нестабильности», вокруг которых происходят «неисчислимые пертурбации». Пройдя «точку бифуркации», макроскопическая система может перейти в новое состояние. См.: Prigogin Ilya. Stengers Isabelle. La nouvelle alliance: Metamorphose de la science. — Paris, 1986. P. 229. См. также: Лотман Ю.М. В точке поворота // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии / Вступ. статья МЛ. Гаспарова. — СПб., 1996. С. 676-680.

Тема 12

ется в исторический процесс, который немыслим без общности и общения. Очевидно, что эти идеи перекликаются с теориями М.М. Бахтина, которые возникают в том же историко-культур­ном контексте.

В «Эстетических фрагментах» Г. Г. Шпет подчеркивал, что слово прежде всего — сообщение и средство общения. В этой своей функции оно есть «архетип культуры»¹⁸. Слово способно выступать в этой роли, поскольку оно представляет собой струк­туру. Другими словами, понимание слова как «архетипа культу­ры» опирается на идею структурности.

Под «структурой» Г.Г. Шпет понимает органическое, глубин­ное «расположение» отношений в слове. Чувственно-восприни­маемые и формально-идеальные термины отношений образуют «конкретное строение», в котором «...отдельные части могут ме­няться в «размере» и даже качестве, но ни одна часть из целого in potentia не может быть устранена без разрушения целого».

С точки зрения Г.Г. Шпета, структурно прежде всего то, что невещественно и оформлено. Поэтому дух и культура принци­пиально структурны. В вещественном и общественном мирах структурой наделены лишь оформленные образования. «Систе­му структур» представляет собой организм человека.

Разъясняя свое положение о «системе структур», Г.Г. Шпет подчеркивал, что «каждая структура в системе сохраняет конкрет­ность в себе». Эта идея философа представляется принципиаль­ной. На примере макросистемы «литература» можно видеть, что каждое звено этой системы не утрачивает своей собственной си­стемности, то есть «конкретности». Сохраняя свои собственные свойства, подсистемы «произведение—читатель», «традиция—-про­изведение» и т.д. включаются в общую «систему систем».

Г.Г. Шпету принадлежит важнейшее пояснение, согласно ко­торому в структурной данности «все моменты, все члены струк­туры всегда даны, хотя бы in potentia». При этом рассмотрение «...не только структуры в целом, но и в отдельных членах требу­ет, чтобы не упускались из виду ни актуально данные, ни по­тенциальные моменты структуры». Именно эта идея Г.Г. Шпета наилучшим образом разъясняет понимание категории «художе-

Шпет Г.Г. Сочинения / Предисл. Пастернак Е.В. — М., 1989. С. 380.

МЕТОД ЛИТЕРАТУРНОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ

ственный мир», предложенное в этой книге. Комплексный под­ход к литературе важен именно потому, что все «имплицитные формы принципиально допускают экспликацию»¹⁹. Это мысль о природе системы и системности как таковых.

Следуя традиции В. фон Гумбольдта и А.А. Потебни, Г.Г. Шпет рассматривает «внутреннюю форму» в качестве важнейшего эле­мента структуры слова. «Внутренняя форма» является глубинной моделью возникновения поэтического начала. Отсюда следует, что «художественный мир» как макросистема представляет собой аналог «внутренней формы» слова.

В ходе поэтического «конципирования», называния мира воз­никает «третий род истины», который порою приводит к «полной эмансипации» поэтических форм от «существующих (курсив — Г.Ш.) вещей»²⁰. Ставшая образом вещь, «...теряет свою логичес­кую устойчивость». Образ не есть только «понятие» или только «представление». Он — «...между представлением и понятием»²¹.

Эта мысль Г. Г. Шпета по-новому раскрывает положение о неисчерпаемости искусства. Скольжение образа (символа) меж­ду двумя сферами наделяет образ свойствами и той и другой. В зави­симости от контекста в слове выдвигаются на первый план (ста­новятся «доминантой») признаки понятийного или эмоциональ­но-чувственного ряда. При этом какие-то признаки могут выхо­дить на первый план или, напротив, становиться вторичными. Тем не менее и те и другие значимы.

Опираясь на анализ стихотворного текста, сходные мысли высказывали формалисты. С точки зрения Ю.Н. Тынянова, «вто­ростепенные» признаки значения слова («колеблющиеся призна­ки») взаимодействуют с основным признаком, порождая особую «тесноту» стихового ряда²². Хотя формалисты в лице В.Б. Шклов­ского отрицали образную природу искусства, они пришли к тем же выводам, что и Г.Г. Шпет.

В новейшее время литературоведческая герменевтика пошла по пути создания специализированных методик и интерпрета-

¹⁹ Шпет Г.Г. Сочинения. С. 382-383.

²⁰ Там же. С. 408.

²¹ Там же. С. 446.

²² Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка // Литературный факт /
Вступ. ст. В.И. Новикова. — М., 1993. С. 87.

н л-3683

146 Тема 12

ционных моделей. Эта работа велась иногда независимо от идей Гадамера (М.М. Бахтин, Д.С. Лихачев и др.), иногда в связи с ними (Г.И. Богин²³ и др.), иногда в известном противопостав­лении им (Эрих Дональде, Хирш и др.). Специализация мето­дик — показатель того, что литературная герменевтика выдели­лась в особую литературоведческую дисциплину²⁴. Более того, сейчас ведутся герменевтические исследования на стыке лите­ратуроведения и лингвистики. Примером такого применения ана­литических средств двух наук может служить фрагмент статьи Г.И. Богина «К онтологии понимания текста», в которой содер­жится изящный анализ стихотворения Д. Хармса:

Я шел зимою вдоль болота В галошах, шляпе и очках. Вдруг по реке пронесся кто-то На металлических крючках.

Я побежал скорее к речке, А он бегом пустился в лес, К ногам приделал две дощечки, Присел, подпрыгнул и исчез.

И долго я стоял у речки, И долго думал, сняв очки: «Какие странные дощечки И непонятные крючки!»

Г.И. Богин в центр анализа помещает мысль о «другом тек­сте», заимствованную у Л. Витгенштейна. Этот «другой текст»

²³ См.: Богин Г.И. Филологическая герменевтика. — Калинин, 1982; Он же.
Типология понимания текста. — Калинин, 1986; Схемы действия читателя при
понимании текста. — Калинин, 1989.

²⁴ Борее Ю. Художественная рецепция и герменевтика. По мнению Ю. Бо-
рева, опыт герменевтики для интерпретации художественного произведения
заключается в том, что этот метод «1) ставит вопрос о том, что следует видеть
за текстом: авторскую личность? вопросы современной эпохи... породившей
данное произведение? культурную традицию? и т.д.; 2) дает методологические
принципы интерпретации; 3) ориентирует на выявление конкретно-историчес­
кого содержания культуры; 4) направляет критика на неэмпирический, цело­
стный, концептуально-философский подход к произведению; 5) способствует
применению текста в современной культурной жизни». См.: Теории, школы,
концепции. (Критические анализы.) / Художественная рецепция и герменевти­
ка. - М., 1985. С. 62-63.

МЕТОД ЛИТЕРАТУРНОЙ ГЕРМЕНЕВТИКИ

виден уже в семантизации слов» «Я шел зимою вдоль болота» («Человек «...двигался пешком по берегу болота, которое по слу­чаю мороза замерзло, а потому и затвердело»). Далее, «...реци­пиент отрефлектирует опыт использования в речи однородных членов предложения и заметит в стихотворении Хармса» пред­метную разнородность «...грамматически однородных членов»: Один — «В галошах, в шляпе и очках»; другой — «Присел, под­прыгнул и исчез».

В этом случае становится понятным, что «...стихотворение — «юмористическое», но если «мерить прогресс понимания мерой непонимания, то придется признать, что мы еще очень далеки от полной интерпретации. Уменьшить непонимание сможет тот, кто попытается соединить непосредственное восприятие с лин­гвистическим анализом текста и конечным" умозаключением. Перед нами зрелище странного героя-интеллигента — «в гало­шах, шляпе и очках» и «кого-то», кто «проносится по речке» на «металлических крючках» и быстро исчезает в лесу, к ногам при­делав две дощечки.

Вспоминая терминологию эпохи «спринтеров», чемпионов, «передовиков» и «попутчиков», обратимся вновь к тексту, что­бы отчетливо различить парадигму: «Старое воззрение на мир / Реально обновляемый мир». Эта парадигма включает в себя «це­лую россыпь малых парадигм».

Нам есть еще что понять в размышлении «...над прекрасной миниатюрой поэта-рыцаря нового мира, погибшего при развер­тывании совсем других парадигм от имени все того же нового мира»²⁵. Иначе говоря, фрагмент статьи Г.И. Богина возвращает нас в герменевтический круг.

Движение между читательским и авторским восприятием в процессе «непонимания» и «предпонимания» ведет к «понима­нию» текста, которое никогда не бывает полным.

²⁵ Бовин Г.И. К онтологии понимания текста // Вопросы методологии. № 2. 1991. С. 35.

Тема 12

Вопросы к теме: 1. Сравните выражения: женское сердце — сердце женщины; часовой — человек на часах; капи­танская дочка — дочь капитана; собачье сердце — сердце собаки; железный поток — поток железа. Почему переводчик выбрал для рассказа Дж. Лон­дона название — «Сердце женщины», Н.С. Лес­ков — «Человек на часах», А.С. Пушкин — «Ка­питанская дочка», М.А. Булгаков — «Собачье сердце», а А.С. Серафимович — «Железный по­ток»?