Правоотношение как идеальное средство гражданско-правовой деятельности.

Гражданское правоотношение, будучи элементом механизма гражданско-правового регулирования относится к числу самых обсуждаемых в цивилистике явлений. Причём дискуссии касаются не только каких-то отдельных проблемных моментов, обсуждается само определение правоотношения.

Отечественными учёными выработано три основных подхода к понятию правоотношения. Исторически первым, заимствованным из немецкой пандектистики, является определение правоотношения как урегулированного правом отношения одного лица к другим лицам и вещам. Немецкие цивилисты ΧΙΧ в. Ф. Регельсбергер, Г. Дернбург^[268][1] и др. являлись активными сторонниками этого подхода. Например, Ф. Регельсбергер писал: «Правовые отношения – это признанные объективным правом условия жизни»^[269][2], позже ему вторил Л. Эннекцерус в своём известном учебнике по гражданскому праву: «Правоотношением мы называем имеющее правовое значение и вследствие этого регулируемое объективным правом жизненное отношение, которое состоит во влекущем правовые последствия отношении лица к лицам или к предметам (вещам или правам)»^[270][3]. В германской гражданско-правовой науке поддерживается этот подход и сегодня^[271][4]. Для русских правоведов правоотношение являлось сугубо материальным образованием. Так, Н.М. Коркунов прямо заявлял, что юридическое отношение есть то же житейское, бытовое отношение, только регулируемое юридической нормой^[272][5]. Аналогично рассуждал Г.Ф. Шершеневич: «Юридическим отношением будет всякое бытовое отношение, когда и насколько оно определяется юридическими нормами»^[273][6]. Определения правоотношения как бытового, реального отношения придерживались и многие советские исследователи^[274][7]. Спорным это определение является по двум соображениям. Первое состоит в возможности существования отношения между лицами и вещами, наряду с отношениями между лицами. Второе – в сомнительности определения правоотношения как реально существующего отношения.

В советском правоведении 20–30-х гг. ΧΧ в. широко распространенной была другая теория, в которой правоотношение представлялось в единстве материального содержания и правовой формы. Уже на заре становления советской юридической науки Е.Б. Пашуканис вслед за К. Марксом искал сущность правовой формы в отношениях обмена. В итоге он установил, что основная предпосылка правового регулирования – противоположность частных интересов и наличие товарно-денежного хозяйства, ибо только тогда «юридический субъект имеет свой материальный субстрат в лице эгоистического хозяйствующего субъекта, которого закон не создает, но находит. Там же, где этот субстрат отсутствует, соответствующее юридическое отношение a priori немыслимо»^[275][8]. Сущностью права (которое автор фактически сводил к правоотношениям), по его мнению, является свободный договор между независимыми производителями.

Эти идеи получили своё развитие и в дальнейшем, хотя и на несколько иной методологической основе. 70–80-е годы ΧΧ в. в советском правоведении были отмечены распространением социологического подхода к правоотношениям, когда наряду с углубленным исследованием их отдельных элементов больше внимания стало уделяться изучению системных связей правоотношений с другими правовыми и неправовыми явлениями. Следствие данной тенденции – понимание правоотношения как вида идеологического отношения и одновременно как формы фактических общественных отношений^[276][9], выделение в нем материального (фактическое поведение) и юридического (субъективные права и обязанности) содержания^[277][10], характеристика содержания правоотношения как единства реального общественного отношения и его формы^[278][11].

Несмотря на достаточно широкую распространённость материалистического понимания правоотношения, сомнения в его правильности появились уже достаточно давно. Ещё Л.И. Петражицкий отмечал, что юристы нередко пользуются понятием и выражением «правоотношение» в смысле связи, состоящей в правах и обязанностях, и «…притом так поступают и те, которые в другом или том же своём сочинении устанавливают и развивают теорию правоотношения как бытового отношения, регулируемого правом. Отсюда возникает множество противоречий, более или менее скрытых или даже явных»^[279][12].

Прежде всего, сторонникам материальности правоотношений не удалось установить, в чем она выражается. Ю.Г. Ткаченко, детально проанализировав социальную предметную деятельность, пришла к выводу, что «чистых» правовых отношений не существует: «Отношения, подвергаемые регулированию со стороны права, можно с функциональной точки зрения назвать правовыми, но при этом следует понять, что регулирование не изменяет характера отношений, т. е. они остаются либо экономическими, либо политическими, либо духовными»^[280][13]. Поэтому исследовательница делает вывод о том, что в предметном содержании возникающего отношения нет какого-либо самостоятельного правового элемента. Однако следующий вывод Ю.Г. Ткаченко противоречит действительности. Она заключает, что не существует правовых в собственном смысле отношений, а есть лишь правовой способ регулирования общественных отношений^[281][14]. Полагаем, что если общественные отношения классифицировать по способу их упорядочения, то правовые отношения приобретают самостоятельный статус.

Именно в этом направлении находятся рассуждения В.П. Мозолина, который ещё в 1955 г. выступил против утверждений о том, что «...социалистическое государство, регулируя... те или иные общественные отношения, придает им новое качество: превращает их в правовые отношения...»^[282][15], что «...некоторые общественные отношения вначале существуют сами по себе и лишь при определённых условиях преобразуются в правовые отношения...»^[283][16]. По его мнению, «...такие утверждения ведут к отрицанию объективного характера экономических отношений. В данном случае происходит не «превращение» одних отношений в другие, а возникновение новых, ранее не существовавших идеологических отношений – правовых, которые не поглощают собой экономические отношения, а только их закрепляют, направляя в нужном для господствующего класса направлении»^[284][17]. Так же ясно чуть позднее выразился С.Ф. Кечекьян, определив правоотношения как особые идеологические отно­шения, возникающие вследствие воздействия норм права на поведение людей^[285][18].

Полагаем, что понимание правоотношения как идеологического явления больше отвечает реальному положению дел. Как было отмечено выше, правоотношение не имеет реального характера. Применение, использование такого средства может быть как мыслительным, так и материальным действием, операцией, но это не изменяет идеального характера самого правоотношения. Одновременно не следует забывать о том, что оно вводилось в науку с целью выразить единство отношений фактического характера и выработанных практикой оптимальных способов их регулирования^[286][19], т.е. чтобы служить установлению связи между нормой права и фактами. Поэтому полагаем, что правоотношение представляет собой схему специфического правового видения фактической ситуации с целью её оценки посредством норм права.

Безусловно, отсутствие материального содержания в правоотношении не должно вести к смешению его с нормами права. Различие между рассматриваемыми правовыми средствами, без всякого сомнения, существует. Очень точно его выразил С.Ф. Кечекьян: «Характеристика нормы права как суждения о должном поведении людей не подчеркивает того весьма существенного обстоятельства, что права и обязанности составляют не только элемент нормативного суждения, но и определенное явление социальной жизни, определенную социальную реальность»^[287][20]. Из этого верного посыла, учёный делает вывод о том, что правоотношения являются формой экономических и иных отношений^[288][21]. Однако это слишком общее утверждение требует конкретизации.

В науке было высказано суждение о том, что правоотношение представляет собой модель. Ю.Г. Ткаченко считает, что «правоотношение-модель» может быть лишь индивидуализированной (а не общей) мысленной моделью поведения, объективированной в языке^[289][22]. С.С. Алексеев выступает против понимания правоотношения как модели, поскольку считает, что при таком подходе стирается его качественное отличие от юридических норм, функции того и другого сближаются, а специфическое назначение в механизме правового регулирования ускользает из поля зрения^[290][23]. Опасения учёного не напрасны.

Ю.Г. Ткаченко утверждает, что правоотношение как модель поведения сходно с нормой именно свойствами, присущими моделям, отграничивающими их от фактических объектов (действий, отношений). «Правоотношение-модель» сходно с нормой и своим содержанием, хотя и имеет только индивидуальный характер^[291][24]. Однако очевидно, что правоотношение, в отличие от нормы права, не содержит никаких индивидуальных дозволений, обязываний или запретов. Его нельзя сравнить по содержанию даже с правоприменительным актом, который, как раз включает в себя такие индивидуальные предписания. В целом определение правоотношения через термин «модель», не то, чтобы неверно, но оно не даёт возможности правильно оценить сущность правоотношения как правового явления и верно показать соотношение с нормой права.

Представляется, неудачным и понимание правоотношения как юридического научного приёма^[292][25]. Его также нельзя назвать принципиально неправильным, поскольку трудно не согласиться с утверждением о том, что правоотношения не существуют – они только мыслятся^[293][26]. Будучи правовыми, т.е. идеальными, мыслятся все правовые явления, в том числе и нормы права, которые, следуя логике авторов, тоже можно назвать юридическими научными приёмами. Приведенная выше история развития нормы права от римских дефиниций – тому пример. Очевидно, что такое определение не отражает сущность явления.

Действительно, мыслить субъективное права вместе (в единстве, в связи) с юридической обязанностью, т.е. в рамках единой системы, которая и получает наименование правоотношения, удобно^[294][27]. Однако это удобство основано на закономерности, которая проявляется в следующем алгоритме действия права.

Диспозиция нормы права, как и соответствующее частно-автономный регулятор могут быть использованы в качестве образца оценки не любых общественных отношений, а только тех, которые соответствуют обстоятельствам, изложенным в её гипотезе. Поэтому для того, чтобы применить диспозитивные положения, требуется выяснить, содержат ли те общественные отношения, которые стремятся урегулировать, обстоятельствам, указанным в гипотезе, т.е. осуществить субзумпцию гипотезы. Результат сопоставления может быть как положительным, так и отрицательным. В последнем случае субзумпция диспозиции невозможна^[295][28].

При положительном результате общественные отношения квалифицируются в качестве правовых, т.е. тех, при которых возможна субзумпция диспозиции. Поэтому полагаем, что в целом гражданское правоотношение представляет собой средство мыслительной (идеальной) фиксации определенных общественных отношений необходимое для подведения жизненных обстоятельств под нормы гражданского права и ненормативные регуляторы (субзумпции).

Еще один вопрос, на который следует ответить для определения природы правоотношения как гражданско-правового средства – возможность возникновения отношений между вещами и лицами. Иными словами – опосредуют ли гражданские правоотношения только общественные фактические отношения или ещё какие-либо? При всей своей очевидности для отечественного правоведения, вопрос в последние годы приобретает черты дискуссионности, что требует его исследования.

В категориальном аппарате философии «отношение» – это элемент триады категории «вещь», «свойство» и «отношение», на основе которой строится познание любого объекта действительности. Расшифровывается это следующим образом: «В практике познания мир непосредственно делится не на множества и элементы, но на вещи, обладающие свойствами и находящиеся в отношениях»^[296][29]. Отношения возникают между вещами на основе их свойств. При этом философское понимание «вещи» отличается от обыденных представлений о ней тем, что явление взято в аспекте самостоятельности. Но если тот же предмет рассматривать как принадлежность другому предмету (как средство характеристики последнего), то он уже выступит как свойство. Свойство, в свою очередь, – потенциальное отношение, а отношение – реализованное свойство. Поэтому, как отмечает В.Н. Протасов, философское понимание отношений определяется как взаимоположение обособленных предметов, явлений, возможное в силу их общей природы и основывающееся на их свойствах^[297][30]. Очень важным является то, что в философском понимании внутри отношения отсутствуют какие-либо элементы, т. е. это связь, имеющая исключительно функциональный смысл. Поэтому то, между чем или кем складывается эта связь (лицами, вещами, животными, духами и т. д.) не имеет значения.

Несколько иной смысл имеет категория «правовое отношение». Её особенность проистекает прежде всего из того, что право – регулятор не любых, а только общественных отношений, хотя часть цивилистов считает иначе.

Так, в германской правовой науке поддерживается идея о существовании субъект-объектных отношений. Такое представление иллюстрируется следующим примером: при случайном обнаружении раковины между лицом, нашедшим её, и раковиной возникает отношение собственности: лицо приобретает господство над найденной вещью. При этом подчеркивается, что господство это носит юридический характер, так как опирается на постановление объективного права о находке^[298][31].

Некоторыми отечественными цивилистами также развиваются положения о субъект-объектных отношениях. Так, В.А. Лапач считает, что последние не только возможны, но и необходимы, поскольку правовые субъект-объектные связи, взятые в их конкретном выражении, имеют свою структуру, свои объекты, свои основания, свою систему правомочий и ограничений и, как следствие, свою типологию^[299][32].

Однако, как отмечается критиками вышеизложенного подхода, ещё Г.В.Х. Гегель, говоря об отношении собственности в философско-правовом смысле, подчеркивал наличие в нём двух аспектов – отношения человека к вещи и людей между собой по поводу этого отношения, но отмечал при этом: «Для собственности как наличного бытия личности недостаточно моего внутреннего представления и моей воли, что нечто должно быть моим, для этого требуется вступить во владение им. Наличное бытие, которое такое воление тем самым получает, включает в себя и признание других. …Внутренний акт моей воли, который говорит, что нечто есть мое, должен быть признан и другими»^[300][33]. Иными словами, он подчеркивал, что отношения лица с вещью не достаточно для того, чтобы возникло право. Для этого ещё нужно признание со стороны других лиц.

Многие русские правоведы, продолжая мысль великого немецкого философа, оспаривали возможность существования субъект-объектных отношений. Например, Е.Н. Трубецкой писал, что сторонниками этого подхода смешиваются два совершенно различных понятия: фактическое господство лица над вещью и господство юридическое. Объективное право, указывал учёный, «сообщает моему фактическому господству характер юридического отношения»^[301][34]. Это значит, что объективное право признает господство над найденной вещью исключительно за лицом, её нашедшим, и ограждает такое господство против всяких посягательств других лиц: стало быть, право устанавливает отношение лица не к вещи, а к другим лицам. «При этом, – продолжал автор, – если отношение лица к вещи не нарушает прав других лиц, то праву до него нет никакого дела»^[302][35].

Действительно, объективное право подвергает определенным ограничениям господство лица над вещью всегда с целью регулирования отношений отдельных лиц. Многие юридические отношения возникают по поводу вещей, но они возникают как отношения между лицами. Под юридическими отношениями или правоотношениями, таким образом, следует понимать регулируемые нормами объективного права отношения лиц между собой. Итак, первой и главной особенностью общественных отношений, опосредуемых категорией «гражданское правоотношение», является то, что они представляют собой отношения между лицами.

Несмотря на очевидность, и даже аксиоматичность, этого вывода для современной отечественной цивилистики, следует особо отметить то, что он отражает наиболее важную особенность частных, гражданских правоотношений: они складываются именно между частными лицами. Имеется в виду, что в них не участвует государство, его органы как субъекты, обладающие властными полномочиями. Эту особенность в качестве отличительного критерия частного права называл ещё Б.Б. Черепахин. Он, соглашаясь с Ф.Ф. Кокошкиным, писал: «Частное право есть совокупность правоотношений подданных между собой, то есть правоотношений между лицами, подчиненными стоящей над ними власти и в этом смысле равными друг другу»^[303][36]. Однако цивилисты так и не услышали призыв учёного о достаточном уяснении и учёте строго формального характера этой особенности гражданских правоотношений. Именно поэтому, очевидно, до сих пор с большим трудом удаётся отделить, например, охранительные гражданские правоотношения от регулятивных, ответственность от защиты и т. д.

Другой особенностью общественных отношений, отражаемых понятием «гражданское правоотношение» выступает их тесная диалектическая связь с поведением людей, с их деятельностью. Как уже было отмечено выше, с одной стороны, общественные отношения порождаются поведением людей, а с другой – они определяют, формируют поведение субъектов. Общественное отношение с позиции философской науки предстает как функциональная связь между людьми, возникающая в процессе деятельности и в дальнейшем определяющая её.

Поэтому нельзя согласиться с В.Н. Протасовым, который считает, что за понятием правоотношения не стоит никакого реального явления, как, например, за правонарушением, о котором можно сказать, что оно имеет состав, поскольку представляет собой факты^[304][37]. Такое понимание «истоков» правоотношения, с одной стороны, указывает на его «чистую» идеальную природу, но, с другой стороны, ставит вопрос о целесообразности его существования. Умозрительные понятия – «мертвы», поскольку лишены точек соприкосновения с реальностью.

Правоотношение, как и его главная составляющая – связь между людьми, думается, не является «плодом игры чистого разума». Понятие имеет своё реальное основание – деятельность, которую оно опосредует. Само отношение является результатом деятельности, возникает, развивается и прекращается только благодаря ей. П онятие «правоотношение» отражает не только социальное отношение как связь субъектов, но и деятельность, порождающую это отношение.

Следует отметить, что правоотношения описывают совместную деятельность людей. Причём акцент сделан не на всей деятельности, а только на конкретном взаимодействии субъектов, протекающем в рамках конкретной деятельности. Взаимодействие субъектов – один из важнейших элементов совместной деятельности, исследуемый в современной психологии и социологии особенно активно. Причина указанного интереса состоит в том, что именно взаимодействие – отправная точка социальной деятельности, выступающей, в свою очередь, основой общества и, как следствие, права.

В ряду теорий, определяющих природу социального взаимодействия, особое место занимает теория целей – ожиданий^[305][38]. Её сторонники утверждают, что эффективно сотрудничество может развиваться только тогда, когда одновременно имеют место два условия: 1) индивид должен стремиться к кооперативным целям и 2) индивид должен ожидать сотрудничества от партнера. Ожидания, касающиеся склонности партнера к кооперации, особенно важны тем, кто стремится к установлению взаимного сотрудничества. Важным обстоятельством является и то, что человек, на самом деле преследующий кооперативные цели, может не проявить склонности к сотрудничеству, если у него возникнет опасение, что партнер поступит иначе. Социологи считают необходимым создание системы санкций, наказывающих за отказ от сотрудничества, которая способствует кооперативным ожиданиям и доверию между индивидами, что, в свою очередь, может стимулировать сотрудничество^[306][39], на что, по большому счету, и нацелено право, в том числе и гражданское.

Представления о поведении другого лежит в основе понимания социальной системы, по мнению выдающего немецкого социолога Н. Лумана, являвшегося также профессиональным юристом. Согласно его теории элементами социальной системы являются коммуникации, представляющие собой единство информации, сообщения и понимания. Такое единство в его совокупности составляет смысл. Три измерения смысла – предметное, темпоральное и социальное – образуют его опосредования. В социальное измерение смысла входят отношения с другими системами (действие) и саморефлексия (переживание). Темпоральное измерение смысла составляют ожидания и ожидания ожиданий. Под ожиданием ожиданий Н. Луман понимал рациональный порядок действий людей, устанавливающийся благодаря тому, что в ходе взаимодействия субъекты предвидят и ожидают характер направленных на них ожиданий партнеров по взаимодействию. Ожидания нормируются: это означает, что даже в том случае, если конкретное ожидание не сбывается, субъект продолжает оставаться в состоянии ожидания^[307][40].

Исходя из социологических теорий социального взаимодействия, можно сделать вывод о том, что понятие «гражданское правоотношение» описывает наиболее важный для совместной правовой деятельности элемент – взаимодействие субъектов, которое основывается на представлениях о поведении другого (ожиданиях действий одного и ожиданиях ожиданий действий другого субъекта). Так, при заключении договора стороны формируют его условия и тем самым, высказывают свои представления (ожидания и ожидания ожиданий) о будущей совместной деятельности. В результате совершения фактически-юридических действий отношение приобретает характер правового, а указанные представления воплощаются в правовых действиях по осуществлению и исполнению возникших субъективных прав и обязанностей.

Конечно, сказанное не означает, что если лицо не обладало упомянутым представлением о поведении другого, то его действия нельзя рассматривать в качестве правоотношения. В «субъективировании» правоотношения нет никакой надобности, оно является даже опасным, поскольку ставит возможность его применения в зависимость от внутренних переживаний субъекта. Но как верно отмечал М.М. Агарков, «юридическое отношение не прекращается от того, что участники его спят, о нем не думают или даже не знают о нем. Должник не перестает быть должником от того, что он забыл о своём долге или не знал о нем (напри­мер, оказавшись должником в качестве наследника). Реальность юридического отношения не есть реальность психического состояния, а реальность его со­держания, определяемого соответствующими экономическими отношениями»^[308][41]. Представление о поведении другого существует объективно как разумное заключение любого лица о совершаемых взаимных действиях.

Совместный характер планируемой деятельности, отражаемой правоотношением, обнаруживается в обязательности взаимной связи прав и обязанностей. Так, С.С. Алексеев отмечает, что решающая конститутивная черта правоотношения состоит в том, что оно выражает особую общественную связь между лицами, связь через их права и обязанности^[309][42]. Это значит, что участники правоотношения «связаны», т. е. занимают по отношению друг к другу определённое положение (состояние, позиции) – относятся друг к другу. Вот этот момент – «относятся друг к другу» – и является ключевым для понимания правоотношения. Поскольку те или иные лица выступают как носители субъективных юридических прав и обязанностей, то они в силу нерасторжимого единства этих прав и обязанностей относятся друг к другу как участники правового отношения. Причём учёным подчеркивается, что эта связь не является проекцией на правовой материал философской категории «связь». Суть в другом: «раскрывает ли данная связь социальную природу и юридический характер субъективных прав и обязанностей»^[310][43].

Почему эта связь участников правоотношений так важна для права? На этот вопрос очень ёмко ответила Р.О. Халфина: отсутствие у общественного отношения правовой формы^[311][44] означает невозможность «использовать специфические средства права для реализации и охраны интересов участников»^[312][45]. Отсутствие связи в правовом смысле выражается в том, что при наличии субъективного права невозможно предъявить требование об исполнении обязанности. Следовательно, не может быть достигнута цель правового регулирования – обеспечение интересов субъектов общественных отношений.

Исходя из сказанного, гражданское правоотношение представляет собой средство мыслительной (идеальной) фиксации имущественных и личных неимущественных отношений как связи гражданских прав и обязанностей необходимое для подведения жизненных обстоятельств под нормы гражданского права и ненормативные регуляторы (субзумпции).

Анализ правоотношения как элемента механизма гражданско-правового регулирования не может ограничиваться только указанием на его правовую природу. Для того, чтобы определить назначение гражданского правоотношения, необходимо установить его внутреннее устройство.