ЗАПАДНО-СИБИРСКИЙ ФИЛИАЛ 5 страница

Наконец, Дункер, изучая отношение к опыту внезапных пониманий (Einsicht, или интеллектуальных переструктури­рований), нанес решительный удар ассоцианистскому эмпи­ризму, которому в принципе чуждо понятие гештальта. Для этого Дункер проанализировал различные сферы интеллек­та и пришел к выводу, что во всех сферах приобретенный опыт играет в рассуждении лишь вспомогательную роль: он может иметь значение для мышления только в отношении к уже имеющейся организации. Именно эта последняя, то есть структура актуального поля, и определяет возможные обраще­ния к прошлому опыту, либо делая его бесполезным, либо ис­пользуя его. Рассуждение, таким образом, является “битвой, которая кует свое собственное оружие”; оно, согласно Дун-керу, полностью объясняется законами организации, неза­висимыми от истории индивида и обеспечивающими цело­му присущее ему единство структур любого уровня, начиная от элементарных перцептивных форм и вплоть до самых раз­витых форм мышления.

Критика психологии формы. Теперь нам следует рассмо­треть обоснованность утверждений, выдвигаемых теорией формы. Характер “целостности”, свойственный психическим структурам (как перцептивным, так и интеллектуальным), существование законов “хорошей формы”, сведение измене­ний структуры к формам равновесия и т. д. обоснованы столь многочисленными экспериментальными работами, что эти понятия с полным правом широко используются в современ­ной психологии. В частности, способ анализа, в ходе которо­го факты помещаются в рамки целостного “поля”, является единственно приемлемым методом психологического иссле­дования, тогда как сведение их к атомизированным элемен­там всегда искажало единство реальной действительности.

Нужно, однако, твердо усвоить, что если не выводить за­коны организации из абсолютно общих “физических формо, то есть не выносить их за сферу психологии и биологии (Кёлер. “Физические формы” играют у Кёлера по отношению к мыслительным структурам ту же самую роль, что и “вечные идеи” Рассела по отношению к понятиям или априорные схемы по отношению к живой логике.), то язык целостностей оказывается всего лишь спосо­бом описания, и наличие целостных структур в этом случае требует объяснения, которое отнюдь не заключено в самом факте существования целостностей. Именно из этого мы ис­ходили при рассмотрении наших “группировок”, и это сле­дует также принять и для элементарных форм или структур.

Что же касается общего и даже физического существова­ния законов организации, то оно подразумевает, по меныпеи мере, их инвариантность в ходе психического развития (и тео­ретики формы первые это утверждают). Поэтому предвари­тельным вопросом ортодоксальной доктрины формы (а здесь мы ограничиваемся именно ею, хотя некоторые более осто­рожные сторонники гештальт-психологии, такие, как Гельб и Гольдшейн, отвергают гипотезу “физических форм”) яв­ляется вопрос о неизменяемости в процессе психического раз­вития некоторых основных форм организации, в частности форм перцептивных “константностей”.

Однако по этому основному вопросу приходится констати­ровать, что имеющиеся в настоящее время факты явно проти­воречат такому утверждению. В самом деле, не входя в детали и все время оставаясь на почве психологии ребенка и рассма­тривая лишь константность величин, можно выявить сле­дующее.

Г. Франк (См.: Н. Frank. Untersuchung uber SehgroBenkonstanz bei Kindern "Psychologischc Forschung", Berlin, Bd VII, 1926. S. 137-154.) считал, что константность величин можно уста­новить у одиннадцатимесячного ребенка. Но не говоря уже о том, что техника его экспериментов вызвала дискуссию (Берл), даже если этот факт в общих чертах и точен, один­надцать месяцев — это уже значительное развитие сенсо-моторного интеллекта. Э. Брунсвик и Круикшанк констатиро­вали прогрессирующее развитие этой константности в течение первых шести месяцев жизни ребенка.

Совместно с Ламберсье мы провели опыты на детях от 5 до 7 лет; дети должны были сравнивать высоту пары предметов, расположенных на разном расстоянии в глубину. Эти опыты позволили нам выявить фактор, который экспе­риментаторы ранее не принимали в расчет: во всяком возра­сте существует “систематическая ошибка эталона”, которая состоит в том, что элемент, выбранный в качестве эталона, подвергается переоценке по отношению к тем переменным ве­личинам, которые он измеряет; и вызвано это именно тем, что он функционирует в качестве эталона (это относится как к случаям, когда он помещен в глубине, так и к тем случаям, когда он расположен вблизи испытуемого). Эта системати­ческая ошибка субъекта в сочетании с его оценками, относящи­мися к перспективе, может вызывать, казалось бы, явную (но, однако, иллюзорную) константность: со скидкой на “ошиб­ку эталона” наши испытуемые 5-7 лет давали в среднем заметную недооценку величины при сравнении предметов в глубину, тогда как взрослые в среднем приходят в конеч­ном счете к “сверхконстантности” (“surconstance”). (См.:у. Piaget et M. Lambercier. Le probleme de la comparaison visuelle en profor deur et 1'erreur systematique de 1'etalon. "Archives de psychologie", vol. XXI>. 1943. H. 255-308.)

Бурцлаф (См.: W. Burzlaff. Mcthodologische Beitrage zum Problem der Farbenkonstanz "Zeitschrift fur Psychologie", Leipzig, Bd. 119, 1931. S. 177-235.), который также получил вариации в попарных сравнениях предметов в зависимости от возраста, считал, что гештальтистская гипотеза константности величин подтверждается в том случае, когда сравниваемые элементы включены в “конфигурацию” целого и особенно когда они расположены в ряд. Однако Ламберсье, который по нашей просьбе путем тщательно подготовленных опытов проверил сравнение предметов в глубину по рядам (См.: M. Lambercier. La Constance des grandeurs en comparaisons seriales. "Archives de psychologie", vol. XXXXI, 1946. H. 79-282.), сумел показать, что констатность, относительно независимая от возраста, существует только в одном случае (единственном случае, правильно oтмеченном Бурцлафом): когда эталон равен среднему из срав­ниваемых элементов. И напротив, если берется эталон, замет­но больший или меньший, чем средний элемент, сразу же возникают систематические искажения при сравнении рас­положенных в глубине предметов. В результате этого стано­вится совершенно ясным, что константность среднего эле­мента зависит от иных причин, чем константность в глубину инвариантность среднего элемента обеспечивается именно его привилегированным положением (он обесценивается все­ми элементами, высшими по отношению к нему, и симмет­рично восстанавливается всеми низшими элементами, откуда и вытекает его стабильность). Измерения же, проведении на остальных элементах, лишний раз показывают, что у ребенка не существует специфической константности при сравнении расположенных в глубине предметов, тогда как с возрастем можно установить заметное возрастание регуляций стремящихся к образованию такой константности.

^; Известно, что Берл (См. F. Beyri. Uber die GroBenauffassung bei Kindern. "Zeitschriftfur Psycho­logie", Leipzig, Bd. 100, H. 5-6,1926. S. 344-371.), анализируя константность величи­ны у школьников, обнаружил, что в среднем такая констант­ность возрастает приблизительно до 10 лет, то есть до уровня развития, начиная с которого реакции ребенка становятся, наконец, аналогичными реакциям взрослого (та же самая эволюция была отмечена Э. Брунсвиком и в отношении кон­стантности формы и цвета).

Существование связанной с возрастом эволюции меха­низмов, завершающихся перцептивными константностями (а в дальнейшем мы увидим немало других генетических трансформаций восприятия), требует, несомненно, пересмот­ра тех объяснений, которые дает теория формы. Прежде все­го, если подтверждается реальная эволюция перцептивных структур, то тогда невозможно уклониться ни от проблемы их образования, ни от возможного влияния опыта на процесс их генезиса. В отношении последнего Э. Брунсвик выявил частоту “эмпирических форм (Gestalt)” по сравнению с “гео­метрическими формами”. Так, например, фигура, занимаю­щая промежуточное положение между образом открытой руки и геометрической схемой с пятью точно симметричными ответвлениями, дала в тахископическом видении у взрослого 50 на 100 в пользу руки (“эмпирическая форма”) и 50 на 100 в пользу геометрической “хорошей формы”.

После того как отброшена гештальтистская гипотеза о не­изменных “физических формах”, основной становится про­блема генезиса “форм”. В этой связи, прежде всего, следует отметить незаконность самой дилеммы: “целостность” или атомизм изолированных ощущений. В действительности име­ются не две, а три возможности: или восприятие — это синтез элементов, или оно образует единую целостность, или же, наконец, — это система отношений (при этом каждое отноше­ние само является целостностью, но целостностью совокуп­ности, которую можно анализировать, отнюдь не впадая при этом в атомизм). Поэтому нет никаких препятствий для того, чтобы понимать целостные структуры как продукт прогрес­сирующего конструирования, появляющийся не в результате “синтеза”, а вследствие аккомодирующих дифференциации и комбинированных ассимиляции, и ничто тогда не препятствует поставить это конструирование в связь с интеллектом понимаемым как реальная деятельность, а не как функционирование предустановленных структур.

Что касается восприятия, то здесь узловым моментом является вопрос о транспозиции. Должны ли мы вместе со сторонниками теории формы интерпретировать транспозицш (например, транспозиции мелодии из одного тона в другой или одной визуальной формы в другую) как простые повторения одной и той же формы равновесия между новыми элементами, сохраняющими, однако, прежние отношения (сравните взаимоотношения между горизонтальными уровнями в системе шлюзов), или же здесь следует видеть продукт ас­симилирующей деятельности, которая интегрирует подобные элементы в одну и ту же схему? Нам представляется, что второе решение подсказывается уже тем фактом, что чем старше ребенок, тем легче ему даются транспозиции (см. конец настоящей главы). Более того, к обычно рассматриваемым транспозициям, которые являются внешними по отношению к анали­зируемым фигурам, следует, несомненно, добавить внутренне транспозиции между элементами одной и той же фигуры. объясняющие роль факторов регулярности, равенства, симметрии и т. д., внутренне присущих “хорошей форме”.

Таким образом, две указанные интерпретации транспози­ции содержат весьма различную оценку отношений между восприятием и интеллектом и совершенно различное пони мание природы интеллекта.

“Теория формы” в своем стремлении свести механизмь интеллекта к механизмам, характеризующим перцептивные структуры, которые сами сводятся к “физическим формам” в сущности приходит, хотя и значительно более рафинированным путем, к классическому эмпиризму. Единственное различие (которое, как бы значительно оно ни было, уже не играет большой роли после такого сведения) состоит в том что новая доктрина заменяет “ассоциации” структурирован­ными “целостностями”. Но и в том и в другом случае опера­циональная деятельность растворяется в чувствовании и под­меняется пассивностью автоматических механизмов.

Нет необходимости ломиться в открытую дверь, настаивая на том, что операциональные структуры связаны со струк­турами перцептивными целым рядом промежуточных ступе­ней; мы охотно соглашаемся с этим. Следует, однако, под­черкнуть, что имеется существенное смысловое различие между неподвижностью воспринятой “формы” и обратимой мобильностью операций. В силу этого оказывается явно недостаточным сравнение, которое стремился провести Вертгеймер между силлогизмом и статическими “формами” воспри­ятия. Самое существенное в механизме группировки (из чего и выводится силлогизм) — это не структуры, воплощенные в посылках или характерные для заключений, а сам процесс композиции, позволяющий переходить от посылок к заклю­чениям. Этот процесс, несомненно, продолжает перцептивные переструктурирования и перецентровки (такого рода, как, например, те, которые позволяют видеть “двухплановый” ри­сунок попеременно то в одном, то в другом плане). Однако для понимания этого процесса композиции надо идти еще даль­ше: он образуется совокупностью подвижных и обратимых операций включения и исключения (A + А' = В; А = В - А'; А' = В - А; В - А - А' = 0 и т. д.). Таким образом, не статические формы, имеющиеся в интеллекте, и не простой однонаправ­ленный переход из одного состояния в другое (или колеба­ние между двумя состояниями) порождают структуры: они обусловливаются общей мобильностью и обратимостью опе­раций. Отсюда следует, что рассматриваемые нами структу­ры весьма различны: для перцептивной структуры характер­на, как на этом настаивают и сами сторонники теории формы, ее несводимость к аддитивной композиции; она, следова­тельно, необратима и неассоциативна. В системе умозаклю­чений мы видим нечто большее, чем простую “перецентров­ку” (Umzentrierung): здесь имеет место общая децентрация, которая предполагает как бы “растворение” или “оттаива­ние” статических перцептивных форм в формы операцио­нальной мобильности. На этой основе возможно безграничное конструирование новых структур как относящихся к вос­приятию, так и выходящих за пределы какого бы то ни было реального восприятия.

Совершенно очевидно, что в сенсо-моторном интеллек­те, проанализированном Кёлером, перцептивные структуры играют значительно более важную роль. Но сам тот факт, что теория формы рассматривает эти структуры в качестве не­посредственно вытекающих из ситуаций как таковых, без уче­та их генезиса, вынудил Кёлера вывести из сферы интеллек­та, с одной стороны, а с другой стороны — корректирование и контроль, которые следуют за решением. Изучение первых двух лет жизни ребенка подводит нас к совершенно иному выводу: в сенсо-моторном интеллекте ребенка, конечно, име­ют место также и структуры целого или “формы”, но они весь­ма далеки от того, чтобы быть статичными и не имеющими истории; они образуют “схемы”, которые сменяют друг друга в результате последовательной дифференциации и интегра­ции и которые, таким образом, должны непрерывно аккомо­дироваться к ситуациям (путем поиска вслепую и корректи­рований), одновременно ассимилируя их. Отсюда становится ясным, что проанализированное Кёлером поведение обезья­ны с палкой на самом деле подготовлено целой серией пред­шествующих схем, таких, как схема притягивания к себе цели при помощи “продолжений” палки (бечевки или подставки) или схема удара одним предметом по другому.

Таким образом, к рассмотренному выше тезису Дункера следует сделать следующие оговорки. Не вызывает сомнений то обстоятельство, что интеллектуальный акт определяется прошлым опытом лишь в той мере, в какой он обращается к этому опыту. Но установление такой связи предполагает наличие схем ассимиляции, которые, в свою очередь, про­изошли путем дифференциации и координации из предше­ствующих схем. Схемы, следовательно, имеют историю: им внутренне присуще взаимодействие между прошлым опытом и актуальным актом интеллекта, а не одностороннее воздей­ствие прошлого на настоящее, как бы этого ни хотелось эм­пиризму, и не одностороннее обращение настоящего к прош­лому, как этого хочет Дункер. Это взаимоотношение между настоящим и прошлым можно уточнить, сказав, что равнове­сие достигается тогда, когда все прошлые схемы включены в настоящие и когда, следовательно, интеллект может с равным успехом реконструировать схемы прошлого при помощи схем настоящего, и наоборот. В итоге мы приходим к выводу, что теория формы, не вызывающая сомнений в определении ею форм равновесия или вполне структурированных целостностей, не может быть, од­нако, принята, так как и в перцептивной сфере, и в сфере ин­теллекта она не принимает во внимание ни реальности ге­нетического развития, ни действенного конструирования, которое характеризует это развитие.

Различия между восприятием и интеллектом. Теория формы поставила несколько по-новому проблему отноше­ния между интеллектом и восприятием, показав преемственность между специфическими структурами этих двух сфер. Однако для того чтобы разрешить эту проблему, учитывая сложность генетических факторов, необходимо, прежде чем прибегать к аналогиям, ведущим к возможным объяснениям, систематизировать сами различия между восприятием и ин­теллектом.

Перцептивная структура — это система зависимых друг от друга отношений. Идет ли речь о геометрических формах, о весе, цвете или звуках, всегда можно выразить целостность в отношениях, не нарушая при этом единства целого, как такового. В таком случае, для того чтобы выявить как раз­личия, так и сходства между перцептивными и операцио­нальными структурами, достаточно выразить эти отношения на языке “группировки”, аналогично тому, как это делают физики, когда они, формулируя термодинамические явления в терминах обратимых процессов, констатируют при этом, что эти явления, в сущности, не могут быть выражены на таком языке ввиду их необратимости. Фактическое несоответствие символического языка тому, что на нем выражается, ярко под­черкивает существующие здесь различия. Для уяснения это­го обстоятельства достаточно обратиться к хорошо известным геометрическим иллюзиям (варьируя имеющиеся факторы) или к фактам, вытекающим из закона Вебера, и т. д. И сфор­мулировать в терминах “группировки” все имеющиеся в дан­ном случае отношения, а также их трансформации, вызывае­мые внешними модификациями.

Результаты, которые можно получить, идя этим путем, со­вершенно ясны. На уровне перцептивных структур не осуще­ствляется ни одно из пяти условий “группировки”; В тех же случаях, когда восприятие приближается к осуществлению этих условий, что имеет место, например, в области “константностей”, предвещающих операциональное сохранение, то здесь операция заменяется простыми регуляциями, обра­тимыми лишь частично. Такие регуляции, следовательно, находятся на полпути между спонтанной необратимостью и операциональным регулированием.

Возьмем в качестве примера упрощенную форму иллюзии Дельбефа (См.:У. Piaget, M. Lambercier, E. Boesch, В. Von Albertini. Introduction a 1'etude dcs perceptions chez I'enfant et analyse d'une illusion relative a la perception visuelle de cercles conccntriques. "Archives de psychologie", vol. XXIX, 1942. P. 1-107.): окружность А с радиусом в 12 мм, помещенная внутри окружности В с радиусом в 15 мм, кажется большей, чем расположенная изолированно окружность А равная А,. Начнем изменять внешнюю окружность В, последователь­но уменьшая ее радиус с 15 до 13 мм, а затем увеличивая с 15 до 40 или 80 мм. При изменении радиуса окружности с 15 до 13 мм, а также с 15 до 36 мм иллюзия уменьшается и со­всем исчезает при радиусе В, равном 36 мм (то есть когда ди­аметр А оказывается равным отрезку, заключенному между В и A), а за этим пределом становится отрицательной (дей­ствительные размеры внутренней окружности А, преумень­шаются).

1. Если выразить отношения, действующие в этих пер­цептивных трансформациях, на операциональном языке, то, прежде всего, очевидно, что их компо­зиция не может быть аддитивной из-за отсутствия сохранения элементов системы. Впрочем, именно в этом заключается важнейшее открытие теории формы, выраженное в понятии перцептивной “цело­стности”. Мы действительно не можем установить равенство А+ А' = В (где А' обозначает промежу­точную зону между А, и В), поскольку А, дефор­мируется в силу того, что оно включено в В, в свою очередь В деформируется тем, что оно включает в се­бя А, а зона А' в большей или меньшей степени увели­чивается или уменьшается в зависимости от отно­шений между А, и В. Это несохранение целостности можно доказать следующим образом. Если, взяв в качестве исходных определенные значения вели­чин А,, А' и В, а затем, оставив В постоянным, на­чать расширять (объективно) А, уменьшая тем са­мым А', то в результате этого В будет выглядеть то меньше, чем в исходном пункте (оно будет, сле­довательно, что-то терять в процессе трансформа­ции), то больше (в этом случае оно нечто приобре­тает). Таким образом, задача сводится к тому, чтобы сформулировать эти “некомпенсированные транс­формации”.

2. Выразим с этой целью трансформации в терминах композиции отношений, и это даст нам возмож­ность констатировать необратимую природу этой композиции; в другой форме эта необратимость бу­дет выражаться в отсутствии аддитивной компози­ции. Обозначим увеличение сходства (по размеру) между А, и В через r, а увеличение различия между ними (по размеру) — через r1. Эти два отношения в исходном пункте должны быть обратными по от­ношению друг к другу и оставаться такими в даль­нейшем, то есть +r=-dn+d=-r (где минус указы­вает на уменьшение сходства или различия). Начав с нулевой иллюзии (при А = 12 мм и В = 36 мм), мы приходим к выводу, что при увеличении объектив­ного сходства между окружностями (при их сбли­жении) субъект преувеличивает это сходство: вос­приятие, следовательно, преувеличивает сходство в процессе объективного увеличения сходства меж­ду окружностями и оставляет без должного внима­ния различия в ходе их объективного уменьшения. Аналогичная ситуация имеет место и при увеличе­нии объективных различий между окружностями (в процессе увеличения различий между их радиу­сами); такое увеличение также преувеличивается субъектом. Таким образом, существенное влияние имеет недостаток компенсации. Поэтому такие транс­формации мы можем выразить в следующей форме, подчеркивающей их неаддитивный, с логической точки зрения, характер: г > - d или d > - г. В самом деле, если рассматривать каждую данную фигуру изолированно, то отношение сходства, естественно, всегда обратно отношению различия; одна­ко переход от одной фигуры к другой не сохраняет постоянства суммы сходств и различий, посколь­ку не сохраняются целостности (см. п. 1). Именно в этом смысле и можно с полным основанием гово­рить о том, что увеличение сходства одерживает верх над уменьшением различия, и наоборот.

Эту мысль можно выразить более лаконично, про­сто сказав, что трансформация отношений необра­тима, так как она сопровождается “некомпенсиро­ванной трансформацией” Р: г = - d + Р^ или d = - г + Р^.

Более того, никакая композиция перцептивных отно­шений не является независимой от пройденного пути (в ней, стало быть, нет ассоциативности), а, напро­тив, каждое воспринятое отношение зависит от тех отношений, которые ему непосредственно предше­ствовали. Так, например, восприятие одной и той же окружности А дает существенно различные резуль­таты и зависимости от того, в возрастающем или нисходящем порядке расположены контрольные окружности, с которыми она сравнивается. Наибо­лее объективные измерения в этом случае можно получить при концентрическом порядке сравнива­емых элементов, когда ряд состоит из элементов попеременно то больших, то меньших, чем А (благо­даря этому деформации, вызываемые предшествую­щими сравнениями, компенсируют друг друга).

3. Таким образом, совершенно очевидно, что в пер­цептивных структурах ни один элемент не остается идентичным самому себе, а меняется в зависимости от результатов сравнения его с другими элемента­ми, отличными от него или равными ему по разме­рам: величина такого элемента бесконечно варьи­руется в зависимости от данных отношений, как актуальных, так и имевших место ранее.

Из проведенного рассмотрения становится ясным, что перцептивную систему невозможно свести к “группировке”, поскольку нельзя свести неравенства к равенствам даже путем введения “некомпенсированных трансформаций” Р, которые определяют меру деформаций (иллюзий) и свидетельствуют о неаддитивности или нетранзитивности перцептивных от­ношений, об их необратимости, неассоциативности и неиден­тичности.

Проведенный анализ (благодаря которому к тому же вид­но, чем было бы мышление, если бы его операции не были “сгруппированы”!) показывает, что форма равновесия, при­сущая перцептивным структурам, весьма отлична от формы равновесия операциональных структур. В последних равно­весие одновременно и мобильно, и постоянно; трансформа­ции, внутренне присущие таким системам, не изменяют этого равновесия, потому что они всегда точно компенсируются обратными — реальными или потенциальными — операция­ми (обратимость). В восприятии же, напротив, каждое изменение значения одного из действующих отношений влечет за собой трансформацию целого, вплоть до образования ново­го равновесия, отличного от того, которое характеризовало предыдущее состояние; здесь, следовательно, имеет место от­нюдь не постоянное равновесие, а “перемещение равновесия” (если воспользоваться физическим термином, употребляе­мым при описании таких необратимых систем, каким явля­ются термодинамические системы). Именно такой характер имеет только что описанная иллюзия: с каждым новым зна­чением величины внешней окружности В иллюзия или увеличивается, или уменьшается, но не сохраняет своего перво­начального значения.

Более того, “перемещения равновесия” подчиняются за­конам максимума: данное отношение порождает иллюзию, то есть пооизводит “некомпенсированную трансформацию” Р, только в пределах определенного значения этого отношения, причем с учетом значения других отношений. Если выйти за эти пределы, то иллюзия уменьшается, потому что в этом случае деформация частично компенсируется под влиянием новых отношений целого: перемещения равновесия дают, та­ким образом, место регуляциям, или частичным компенсаци­ям, что легко определяется изменением значения Р (иллю­зия Дельбефа уменьшается, когда два концентрических круга слишком сближены или отдалены друг от друга). Таким об­разом, эти регуляции, которые ограничивают, или, как гово­рят в физике, “смягчают” перемещения равновесия, в неко­торых отношениях можно сравнить с операциями интеллекта. Если бы система была операциональной, то всякому увели­чению значения одного из ее элементов соответствовало бы уменьшение значения другого, и обратно (следовательно, была бы обратимость, то есть Р = 0). С другой стороны, если бы имели место неограниченные деформации, вызываемые каждой новой внешней модификацией, то системы, как тако­вой, просто бы не существовало. Следовательно, существова­ние регуляций свидетельствует о наличии промежуточной структуры между полной необратимостью и операциональ­ной обратимостью.

Однако каким образом можно объяснить эту относитель­ную противоположность (дополняемую относительным род­ством) между перцептивными и интеллектуальными механиз­мами? Отношения, образующие структуру целого (например, такую, как структура зрительного восприятия), выражают законы субъективного пространства или пространства пер­цептивного; эти законы можно проанализировать и сравнить с законами пространства геометрического, или операциональ­ного. В этом случае иллюзия (или “некомпенсированные трансформации” системы отношений) можно рассматривать как деформации этого пространства в направлении его рас­ширения или сжатия. (Так, например, в иллюзии Дельбефа в том случае, когда длина зоны А', расположенной между внешней и внутренней окружностями, меньше диа­метра внутренней окружности А,, происходит видимое расширение пло­щади вписанной окружности А, за счет площади зоны А'; если же А' > А,, то имеет место обратный эффект.)

С этой точки зрения имеется один основной факт, до­минирующий над всеми отношениями между восприятием и интеллектом. Когда два элемента сравниваются друг с дру­гом при помощи интеллекта, как это происходит, например, в случае измерения одного элемента посредством другого, то ни сравнивающее, ни сравниваемое (иными словами, ни из­меряющее, ни измеряемое) не деформируются самим процес­сом сравнения. И напротив, в случае перцептивного сравне­ния, в частности, когда один элемент служит постоянным эталоном для оценки изменяющихся элементов, происходит систематическая деформация, которую мы вместе с Ламберсье назвали “ошибкой эталона”: элемент, на котором преимущественно сосредоточено внимание, систематически пере­оценивается. Таким элементом, как правило, является сам эталон, особенно когда переменная величина от него удалена, но иногда в такой функции выступает также и переменная величина, когда эталон находится вблизи от нее и хорошо известен. Сказанное относится как к сравнениям, осуществля­емым во фронтально-параллельном плане, так и к сравнени­ям предметов, расположенных в перспективе. (Доказательством того, что речь идет об ошибке, связанной именно с функциональным положением измеряющего, служит тот факт, что для умень­шения и даже для ликвидации этой ошибки достаточно внушить субъек­ту, что эталон меняется при каждом сравнении (для этого надо показывать эталон каждый раз заново). Для того чтобы разрушить перцептивную ошибку, достаточно также потребовать от ребенка перенесения вербаль­ного суждения с измеряемого на измеряющее (если он говорит А < В, от него следует добиться суждения В > А), что изменяет функциональ­ные позиции на противоположные.)

Приведенные факты являются лишь частными случаями весьма общего процесса. Если эталон (или, в некоторых слу­чаях, переменная величина) переоценивается, это происходит просто потому, что элемент, на который субъект смотрит дольше (или чаще, или интенсивней и т. п.), увеличивается в силу самого этого факта, так, словно бы объект или область, на которых сосредоточено внимание, приводят к расширению перцептивного пространства. С этой точки зрения достаточ­но смотреть поочередно на два равных предмета, чтобы убе­диться, что каждый раз увеличиваются размеры того из них, на котором фиксируется внимание (если при этом отвлечься от того, что эти последовательные деформации в общей слож­ности компенсируются). Перцептивное пространство, таким образом, не является однородным, а в каждое мгновение имеет определенный центр, и зона центрации соответствует про­странственному расширению, тогда как периферия этой цен­тральной зоны оказывается сжатой тем сильнее, чем боль­ше она удалена от центра. Аналогичную роль “центрации” и ошибки эталона мы встретим также и в сфере осязания.