Если бы все сгорели, так и разбираться нечего было...

 

В понедельник они полетели в сторону Самарканда. Прилетели, их сразу в особый отдел – вы уж извините, такое срочное задание, но вы сами дали согласие – будем вылетать в горы, где наркомафия развела плантации мака. Все это надо сфотографировать и уничтожить. Вот такая предстоит непростая работа.

Отлетали три дня – высаживали милицию, которая уничтожала посевы мака, которые были практически во всех ущельях. А задача экипажа Кудашкина была производить облет, делать съемки посевов, выполнить посадку, высадить сотрудников милиции, которые уничтожали посевы мака, а потом возвращались назад в Самарканд.

На четвертый день – это было двадцатого сентября – к утру Петру снится сон: «Горная площадка, зелень по пояс, воздух упоительный, солнце – такое яркое! Вдруг штурман и борттехник срываются и бегом…. Куда вы? – спрашивает он – там же пропасть! Туда, командир, – отвечают они. Он за ними вроде начинает бежать, чтобы не дать упасть в пропасть, а ноги будто ватные, не может догнать. Кричит – ребята, я с вами… В ответ – командир, тебе нельзя, ты потом…».

А снам Петр верил. Такое уже было в Афгане, когда он предрек смерть заместителя командира эскадрильи Леонида Ковалева. И как же он его уговаривал – Тихоныч, не летай. Ты и так устал, и сегодня тебе не надо лететь. Во сне, будто наяву, видел, как ты погиб. И на этот раз сказал – ребята, никуда, ни под каким предлогом мы не летим. Хоть что пусть обещают, хоть горы золотые – понятно?

А что такое? – заинтересовались они. Сон видел – признался Петр, а снам я верю…

– Да ладно, брось ты, – начали убеждать его.

– Это приказ, он не обсуждается, – поставил Петр точку в этом споре.

Дурак! – до сих пору корит он себя. Сколько раз обещал самому себе – принял первое решение, не меняй его. Самое верное и грамотное решение – первое. Это еще его первый командир эскадрильи подполковник Ильченко говорил. А тут поддался на уговоры и полетел, да еще принял решение садиться...

Прилетели, прошли над площадкой раз, второй. Охотники за вертолетом, конечно, их засекли и приготовились. Высота площадки две тысячи семьсот метров – для посадки вертолета это совсем непростая высота. Воздух разряжен, и летчику с трудом удается выдерживать режим работы двигателя. Петр предупредил штурмана, чтобы постоянно докладывал скорость, высоту и обороты двигателя, но Серега и без того сосредоточен. Петр периодически слышал его голос – топливо 900, обороты такие-то, скорость такая-то… Начали снижение, левый блистер командира полуоткрыт.

Вертолет заходит на посадку, до площадки остается около ста метров, и тут Петр услышал выстрел. Вертолет дернуло влево, Петр его выровнял – секунда, и вертолет с резким разворотом влево падает вниз. Петр отдает ручку от себя и вправо, опускает шаг-газ вниз до упора, пытаясь уйти вправо вниз в ущелье. Вертолет не послушен его командам и продолжает разворачиваться влево со снижением. В это время дверь открылась, и кто-то крикнул – падаем! Петр сказал – спокойно!

До последнего мгновения он все-таки надеялся посадить вертолет. Впереди по курсу он увидел крутой склон, вертолет ударило о скалу, при этом отломились передняя и правая основная стойки шасси, оторвался подвесной топливный бак. Юру Плыс от удара оторвало от сиденья и через переднее центральное стекло выбросило из кабины, разбив о скалы. Вертолет развернуло, и он еще шестьсот или семьсот метров кувыркается по склону вниз в ущелье. Зажатый стенками ущелья вертолет остановился винтами вниз. Петра с силой наполовину выбросило в полуоткрытый блистер из кабины. В последний момент, теряя сознание, Петр все-таки смог выключить двигатели.

Все это – как раздался выстрел, как падал вертолет – слышал и видел сторож – парень лет девятнадцати. Бросившись к лежавшему у края ущелья вертолету, он увидел пилота, наполовину выброшенного из кабины. Это был Петр Кудашкин. Он висел на страховочном поясе, который и спас ему жизнь.

Подбежавший парнишка отстегнул пояс и вытащил Петра из кабины. Голова его была разбита, и сам весь он был в крови. Как его вытаскивали, Петр не помнит, он был без сознания. Тут, кажется, что-то крикнул штурман Сергей Пряников. Помогите или еще что-то. Сторож растерялся и не знал, что делать. Он увидел, как лежавший без сознания летчик вдруг очнулся, видимо, от крика штурмана, приподнялся и подтянулся к двери грузовой кабины вертолета, что-то повернул или нажал. Видимо, на это ушли его последние силы, потому что он упал на землю.

Из открытых им створок грузового отсека наружу выскочили милиционеры, капитан, телевизионщики. Их было человек двенадцать, и все они стремглав бросились от вертолета, оставив и лежащего Петра, и начальника особого отдела Туркестанского военного округа полковника Раджапова, и начальника – майора милиции, и штурмана.

Вертолет в этот момент загорелся. Пастух оттащил пилота метров на двадцать от горящего вертолета. И только он хотел вернуться за оставшимися в вертолете людьми, как раздался сильный взрыв – взорвались топливные баки. Сгорели все, кто остался в вертолете. Зажатый в кабине штурман Сергей Пряников сгорел заживо, о других неизвестно – были ли они живы. Не знал он, что, ударившись о камень, также уже погиб и выброшенный из кабины борттехник.

В сознании Петра всплывает видение – небо в облаках, мелкий дождик. Он теряет кровь, его знобит. И вертолет уже почти что догоревший. Он пополз к нему. Тут опять мальчишка-пастух оказался – не надо, не ползите! Тогда попросил его – перевяжи меня. С собой у Кудашкина всегда был афганский набор – йод, бинт, нашатырный спирт… Парнишка достал все нужное и перевязал его. Еще из кармана выпал пистолетик – зажигалка. Увидев глаза пастушка, Петр сказал – возьми на память…

Когда Петра нашли, его первый вопрос – кто погиб?

– Твои все, а еще подполковник и майор – начальник милиции. Петр снова потерял сознание. Тогда он, видимо, был на грани жизни и смерти.

Вернувшиеся корреспонденты радио и телевидения развели костерчик и дотащили Петра прямо к костру, чтобы согреть.В это время их нашел с вертолета начальник армейской авиации полковник Самарин, высоко ценивший и любивший Петра за его мастерство.

– Петь, тебя сбили? – спросил он. Да – ответил Петр.

Позже рассказывали, что он умирал, и ему делали прямой укол в сердце.

Помнит боль адскую – это пункцию из спинного мозга позвоночника брали. У Петра оказался оскольчатый перелом второго и третьего поясничных позвонков со смещением хрящевого фрагмента – так написано в медицинском заключении. И это кроме сотрясения мозга. Петр помнит крик-команду хирурга – согни ноги, не то калекой останешься! И еще помнит, как сам кричал от боли – оставьте меня, дайте умереть!

Очнулся в реанимационной палате. Был полумрак, он лежал на кушетке, накрытый белой простыней. Повернулся влево – рядом кто-то лежит. Повернулся вправо – тоже кто-то лежит. Открывает глаза – над ним стоит медсестра – красивая молодая девочка, на глазах слезы:

– Я думала, вы тоже помрете. Вон двое с вами лежат – мертвые.

Тут Петр снова потерял сознание. Дня два лежал, а когда проснулся, не понял где он. Встал. Весь в бинтах. А потом к окну – выпрыгнуть, видно, хотел. Схватили, его стало колотить. Потом пришел в себя, стал звать медсестру. Помнит – руками махал, а сестры уговаривали – мы только забинтуем, но он опять все развязывал. Вызвали четырех мордоворотов из охраны президента Узбекистана – они как раз там медкомиссию проходили. Петра скрутили. Привязали к кровати, и еще один укол дозы адреналина сделали в сердце. Как после узнал – с двойной дозой. Трое суток спал, не просыпаясь.

Потом пришла комиссия. Петр в полусознании, а полковники из Москвы с вопросами – шашки, ты шашки пускал? Если пускал, моргни глазами. Совсем запутали, до истерики довели Петра. Они летчики – истребители, как могут они в чужих вертолетных делах разбираться?

Потом друг Петра еще расспрашивал и все удивлялся – Петь, как ты садился на той площадке? У меня только с пятого раза получилось. А ведь Петр в день по восемь-десять таких посадок совершал на эти площадки. Когда потом на обломки вертолета посмотрели члены прибывшей военной государственной комиссии, то для себя отметили – если бы все сгорели, так и разбираться нечего было...

А у друга Петра, который доставил на вертолете эту комиссию на место катастрофы и услышал этот разговор, хлынули слезы из глаз. Про себя же тогда подумал:

– Вот, оказывается, какова цена жизни пилотов…

Позже, когда хирург сказал Петру, что летать ему больше не придется, Кудашкин упал перед ним на колени и стал умолять, чтобы тот не списывал его с летной работы. И только много позже, пройдя через мытарства псевдообвинений Петр подумал – летать хочу, а для чего это? Чтобы потом тебя обвиняли в том, чего ты не совершал?

По факту катастрофы вертолета и гибели людей прокуратура завела уголовное дело. Вызвали в Ташкент, в военную прокуратуру. Спина еще не зажила, еле-еле добрался до места без транспорта. А там ему одно и то же – ничего не можем решить. Раз десять ездил. Направили в Самарканд, разбирались – есть ли вина, нет ли вины. А в чем вина – что живой остался?

Парень ведь слышал выстрел. Убеждают – никакого парня не было! А кто тогда кто, выходит, перевязал? Кто меня вытащил из горящего вертолета? Этот парень все видел и все сделал.

Петр, конечно, догадался, что военные чины ни в какую не признают, что советский вертолет сбили какие-то там наркодельцы! Признать в Советском Союзе реальность мафии, наркотиков – это понижение в должности. За это по головке не погладят. Проще найти стрелочника. Им и оказался Петр. В сердцах пнув дверь ногой, Петр вышел из кабинета. Вернувшись в Чирчик, Петр пришел в часть в то время, когда там у командира полка шло совещание:

– Разрешите присутствовать?

– Да, конечно, конечно…

– Я по поводу моей катастрофы. Вы прекрасно знаете, что у меня оставалось всего 900 литров топлива, и разговор об этом с руководителем полета зарегистрирован, есть запись переговоров. Есть и другие доказательства. Заправились сколько – известно. Как же вы, штурман полка, подполковник, не смогли это учесть? Да еще к тому же даже и приписали чуток – что топлива было полторы тысячи литров. Но как такое могло быть? Ведь в этом случае выходило, что вертолет не мог взлететь, так был перегружен!?

– Не оскорбляй! – прикрикнул полковник. И тут уж Петр высказал о нем и о случившемся все, что думал:

– Это вы оскорбляете моих погибших товарищей – тех, у чьих семей хотите отобрать пенсии. Если экипаж не оправдают, на что им жить? Только из-за этого и пришел к вам, а не ради себя. Дайте мне туда вертолет и еще одного человека, которого выберу сам и все оправдаю и докажу, что на экипаже нет вины…

– Да-да, конечно, - закивали дружно головами, но так ничего и не дали. Пришлось Петру до Самарканда добираться автобусом. Спина еще не зажила, сочилась сукровица, и рубашка, прилипая к телу, при малейшем движении вызывая боль. Петр время от времени впадал в полуобморочное состояние.

В военной прокуратуре выслушали и даже успокоили – никакой твоей вины нет, просто идет дело, все уже доказано, сопоставим факты и все. Петр им – вот у меня и те и те, я знаю точно, есть свидетели, они подтвердят, да и парень–пастух все же видел. Они с удивлением – а никакого ни парня, ни пастуха не было!

– Ну, как это нет? – горячился Петр – это там, в горах, местный пастух, 19 лет парню. Он меня вытащил, перевязал…

– Нет, никакого парня там не было, вообще никого..

В итоге записали, что вертолет потерпел крушение из-за сложных метеоусловий. А в приказе министра обороны по военно-воздушным силам было отмечено, что, идя на посадку, вертолет задел винтом о дерево и рухнул – ошибка пилота.

– Так покажите мне эти деревья, – пытался установить истину Петр, – хотя бы одно покажите!

В Самарканде в течение двух недель военная прокуратура проводила расследование катастрофы. И вынесла решение, что за экипажем нет вины, выдав при этом документы о невиновности.

Кудашкин пришел к командующему Туркестанского военного округа генерал-лейтенанту Шканакину. К тому самому, который вручал ему ордена за Афганистан – два ордена Красной Звезды. Петр его еще с лейтенантских пор помнил: и как командующего пятой воздушной армии в Одессе тогда, и как командира дивизии в Тирасполе, на вертолете его не один раз доставлял то туда, то сюда. А он Кудашкина принять отказался. Оказывается, потому, что из-за той катастрофы ему не присвоили звание генерал-полковника. Тогда Петр обратился к члену военного совета, который принял его.

– Товарищ полковник, я прошел все горячие точки, и горел, и падал, но никогда – сослуживцы подтвердят – не был трусом, как сейчас обо мне пишут в отчетах. Я ведь в вашем подчинении, почему не боретесь за своего летчика, хотя сами прекрасно знаете, как я летаю. В Афган, на землетрясение в Спитак, в Чернобыль – для этого я летчик достойный, а теперь, оказывается, плохо летаю. Где же справедливость, товарищ полковник? Знаете, мне терять нечего: хочу, чтобы ребята пусть не ордена получат, хотя они этого заслуживают, но чтобы семьи их пенсии получили. У них дети маленькие остались. Мне же самому ничего не надо…

Позже друзья Петра из эскадрильи написали письмо в независимую комиссию ЦК партии, в, это уже шел 90-й год. Оттуда приехал полковник, разыскал Кудашкина.

– Вот что, Петр Николаевич, вас несправедливо очернили, и ваши заслуги очевидны…

А Петр к тому времени, отойдя душой, тем более что оправдали, ответил, что занимается сейчас серьезным делом, работает в Чирчике заместителем председателя ассоциации воинов-интернационалистов запаса. И даже написал книгу о погибших афганцах города Чирчик, которую ему пообещал показать.

В ответ тот сказал:

- Судя по письму, обошлись с вами жестоко, напишите заявление, мы накажем командира полка. Тем более что и вашей вины нет…

– Товарищ полковник, – сказал Петр. – После драки кулаками не машут. Для меня важно, чтобы экипаж оправдали, и жены погибших пенсию получали. Это самое главное. Что же касается меня, так я давно понял: в армии правило такое – выжать из человека все, что можно, как сок из лимона, а потом просто выбросить. И наплевать им на его судьбу, на то, что у этого человека были не только звезды на погонах, но и заслуженные боевые награды…

Тогда по факту гибели людей и вертолёта было возбуждено уголовное дело, и хотя вина Петра Николаевича Кудашкина и членов его экипажа не была подтверждена, расследование причинило ему немало неприятных часов. Тогда Петра очень беспокоило, что станет с семьями погибших товарищей, а еще состояние здоровья – будет ли он допущен к полётам? О тяжёлой травме позвоночника Пётр узнал от врача: «Всё, голубчик, отлетался».

Эта новость тогда настолько ошеломила его, что он упал на колени перед хирургом, уговаривая отменить решение и допустить его к полетам. Но вердикт хирурга был неумолимым – инвалид третьей группы, а инвалидам пропуск в небо не положен. В общем, «эпопея» на том и закончилась.

А ребят похоронили… Через год, в 90-ом, в сентябре, пришел приказ об увольнении в отставку по болезни с инвалидностью третьей группы, присвоение звания майора и со всеми льготами.

Считает Петр, что это не совсем справедливо. Майора он и так за Чернобыль заслужил, а когда уходят из армии, дают звание выше. Видимо, уж слишком настырно он искал справедливости, и это не нравилось начальству. Но он все-таки бы горд, когда читали, выведя его перед строем. Дали слово, и он, глядя в глаза ребятам, сказал:

– Со многими из вас я летал, побывал во многих переделках, и я знаю, что ни один из вас не назовет меня трусом. Такого не было. А то, что случилось с вертолетом, теперь уже точно известно – был подбит. Моя вина перед вами лишь в том, что остался жив. Дорогие мои боевые друзья, я желаю вам здоровья, и каждому бороться друг за друга, чтобы никого из вас, как меня, не смогли выбить из строя. Поймите – ваша сила в единении, до свидания, ребята, чистого вам неба над головой и мягких посадок!

«Приземлился» подполковник Пётр Николаевич Кудашкин в Тольятти на металлургическом производстве ВАЗа, где работал старшим мастером. С 2004 по 2007 – лучший мастер МТП. В 2008 году он был признан лучшим работником Волжского автомобильного завода. Этого звания были удостоены всего 100 работников ВАЗа. Кроме того он принимает самое активное участие в работе общественной организации чернобыльцев автозавода, Автозаводского района и города Тольятти. Перед глазами Петра Кудашкина прошло столько смертей его друзей, его боевых товарищей, что он уже не умеет обходить стороной чужую боль…