Метаморфозы: Я как точка сборки, функция и странник

Ничто не мешает предположить, что сужение конуса Я, свободы и ответственности может быть продолжено уходом вглубь тела под кожно-волосяной покров в стремлении к некоей точке с возможным последующим расхождением "по ту сторону точки" в некоем новом запредельном расширении.

Где и когда Я? Где и когда личность? К концу ХХ столетия эти вопросы звучат весьма нетривиально. Психологи и даже педагоги говорят о пренатальной (внутриутробной) стадии развития личности. Родителям впору как в «Стране водяных» Акутагавы испрашивать у не родившегося плода согласия на его рождение. Небывалой (до политических столкновений) остроты достиг вопрос об абортах, трактуемых не как прерывание физиологического процесса - беременности, а как человекоубийство в полном смысле слова со всеми вытекающими нравственными и правовыми последствиями. Поневоле начинаешь вспоминать соратницу В.И.Ленина О.Лепешинскую, ставшую в советское время известным биологом и занимавшуюся воспитанием зиготы. Вообще, складывается впечатление, что еще немного и можно будет говорить о презиготной стадии развития личности.

Рождение и воспитание ребенка является одним из высших проявлений человеческой свободы и ответственности. Но современная генная инженерия, успехи медицины не просто породили биоэтику, но создают совершенно немыслимые ранее нравственные, правовые и религиозные казусы. И речь идет не только о шумной проблеме клонирования. Молодая вдова договаривается с врачами о сохранении спермы погибшего мужа и вынащивает ребенка, отцом которого является покойник. Имела ли она право на беременность без согласия или выявленного желания на то отца ребенка? Не нарушила ли она клятву, данную перед алтарем, - быть со своим избранником до самого конца жизни? Или еще... Родители, выполняя предсмертную просьбу неизлечимо больной дочери, желавшей иметь ребенка, сохраняют ее яйцеклетку, оплодотворяют ее донорской спермой (донор был выбран их дочерью по базе данных в банке спермы), находят суррогатную мать, которая вынашивает и передает им ребенка. Кто мать этого ребенка? Покойница? Выносившая и родившая женщина? Бабушка?

Кто ответствен за его рождение?

В этом вновь расширяющемся конусе вменяемым субъектом могут и начинают выступать уже части психофизиологической целостности (тела, организма), отдельные социальные роли, "стихии", образующие личность. Но это уже не будет ситуация классовой, национальной или какой-либо иной "коллективной" невменяемости. Субстанция свободы и ответственности станет виртуальной, уподобится иррациональным числам и станет недоступной здравому смыслу и обыденной практике.

Скорее Я станет "точкой ответственности" в стихиях, стоящих за видимым миром", странником" по этим стихиям, "точкой сборки" самосознающего Я, которое не столько отделено от бытия, сколько вплетено в его ткань. Оно подобно пучку, нитей, вплетающихся в ткани бытия, прорастающих в нем, образуя неповторимый узор - то ли войлок, то ли ковер. В античной мифологии богини судьбы - Мойры - именно этим и занимались.

Можно предложить и другую, более современную математическую метафору, если уподобить Я - всюду негладкой ("ёжистой") функции вроде функции Дирихле. Или, может быть, Я подобно волновой функции?

Человек - маленькое существо, которое окружено, затемняется, поддерживается, пересекается и приводится в движение целой иерархией миров. Человеку остается от него самого и мало и много - возможность путешествия в этих мирах. Человек - странник миров, исследователь этих миров. "Странник, вечный странник, и везде только странник", - писал В.В.Розанов.

Но тогда - что есть свобода и ответственность? Тогда их границы утрачивают четкость Нового и новейшего времени. Границы свободы в XIX-XX веках есть границы собственности (доля, кусок, объем). Но в XX-XXI веках свобода приобретает пучкообразный вид или вид волны - и где тогда ее границы? Она везде, где точка-Я, осознающего свою ответственность.

Похоже, что Я как точка сборки ответственности, как волновая функция свободы, как странник в возможных мирах и есть грядущие метаморфозы и открытия нравственности, предвестником которых является постмодернистский телоцентризм.

Современный процесс дезинтеграции личности лишь заостренно подает этот непреложный факт: Я внеположено любому рассуждению и любому определению. Оно одновременно и главное действующее лицо и неуловимо для характеризации.

Уход ответственности, а значит, и границ личности за и через телесного индивида ведет через "новое Средневековье" к «новому варварству» и «новой архаике». Если я обречен смотреться в зеркало рациональных схематизаций, то я остаюсь в кругу невменяемости. Если Я - конструкт этих схематизаций, то меня собственно и нету. Но Я - не продукт, не результат, а путь. В целом мире. И познание-то возможно только через сопричастность этому целому. Истинное знание достигается не размышлением, оно - тот путь, тот сюжет, та траектория бытия, которые открылись вменяемому человеческому осмыслению.

В процессе подготовки этой статьи я ознакомился с рукописью новой книги М.Н.Эпштейна «Философия возможного», в которой обстоятельно, если не сказать фундаментально проводится идея о радикальной смене парадигмы философствования, осмысления, понимания и объяснения. Так же как традиционная установка на осмысление сущего в Новое время была дополнена преимущественной ориентацией на должное, так и в наши дни рационалистический активизм, переживший в конце нашего столетия кризис «научно-рационалистического» преобразования природы и общества, сменяется преимущественно поссибилистским модусом осмысления. Думается, что М.Н.Эпштейн вновь подтвердил репутацию автора чрезвычайно чуткого на динамику современного духовного опыта и культуры и глубокого в осмыслении этой динамики.

Я как странник в возможностях универсума - все равно означает бытие в этом целом мире, среди других. Найти себя можно только в мире, среди других. Искать, найти, пройти путь. Открыть и вверить себя безгранично открытому динамизму творческих перемен мира. Самоосмысление возможно только на путях выхода из себя, как странничество в мирах и проекциях. Как ответственность за свой путь, за себя как иного, чем другие. Как собственное иночество, как инаковость.

С постмодернистической точки зрения, «человек - это тотальная видимость», «высшая реальность мира - это его кажимость» и «всякое «я», насколько оно возможно - ирреально», «аристотелевская энтелехия замещается энтелехией Рабле», «вывернутой наизнанку полостью с характеристически неутолимым аппетитом: внутреннее и внешнее меняются местами», «Ни лиц. Ни слов. Одно лишь многословье». [26, 338] Именно поэтому проблема идентификации оказывается неразрешимой в пространстве культуры, именно поэтому необходимо «включение в духовно-экзистенциальный план, где собственно и происходит порождение во всех его возможных...размерностях вне канонов и фиксированных символов» [26, 338].

Думается, что главная заслуга постмодернистского телоцентризма в том, что он зафиксировал важнейший момент - момент ухода конуса свободы и ответственности за (точнее - вглубь) границ психосоматической целостности личности.

Речь идет не столько о дегуманизации и расчеловечивании, сколько о перспективах нового гуманизма. Духовные итоги ХХ в. парадоксальны для человека: с одной стороны - его обостренное чувство собственной индивидуальности и свободы, с другой - все большее отсутствие этой индивидуальности, самоотрицание собственной свободы, бегство от самого себя и распыление. Означает ли рушащаяся индивидуальность конец человека? Человек нынешний - больше чем одинок. Он проблематичен. Кто или что человек? Кто или что личность?

ХХ век принес осознание того, что главное не борьба за свободу и даже не достижение свободы, а переживание свободы, способность ее вынести. Это переживание может быть бегством от свободы, уходом в невменяемость. Может оно обернуться и свободой как волей к неволе. Может обернуться и прямым произволом, насилием над природой, обществом, другим человеком. Но может открыть гармонию мира, меру и глубину ответственности за нее. Трещина в бытии проходит через сердце поэта. И своим творчеством, работой ума и души он стремится восполнить и восстановить эту гармонию. Дао-истина суть дао-путь, а любое зло и дисгармония указывают на заблуждение.

Зеркала постмодернистских рефлексий не создают и не воссоздают гармонии. В них двоятся, троятся и т.д. умножаются без нужды сущности, забивая сознание воспроизводством узнаваемых шаблонов и штампов. Но разум вторичен по отношению к свободе и ответственности и дан человеку для осознания меры и глубины ее. И так же как незнание закона не освобождает от ответственности, так у человека нет алиби в бытии. И потому зло суть большее добро, потому как указывает на наличие пути и необходимость его поиска. Так и постмодернизм указывает на заблуждение и необходимость ответственной работы ума и души.

Значение постмодернизма прежде всего и именно - в создании предпосылок новой постановки проблемы свободы и ответственности. Деконструкционизм как деперсонологизм оказывается предпосылкой новой персонологии и метафизики нравственности.

Литература

1. Бахтин Н.М. Из жизни идей. Статьи. Эссе. Диалоги. М., 1995;
2. Берг М. Ипостаси Парамонова // Московские Новости. 1998. - №33, с.21;
3. Бэкон Ф. Новый органон. Л., 1935;
4. Вико Дж. Основания Новой науки об общей природе наций. Л.. 1940;
5. Горичева Т.М. Православие и постмодернизм. - Л. - Изд.ЛГУ - 1991;
6. Демичев А. Дискурсы смерти. Введение в философскую танатологию. СПб, 1997;
7. Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. М., 1994;
8. Золотоносов М. Телоцентризм //Вечерний Петербург. 1966, с. 4;
9. Канетти Э. Масса и власть. М., 1997;
10. Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М.. 1980;
11. Курбатов В. Женская логика. Ростов-на-Дону, 1993;
12. Лиотар Ж.Ф. Состояние постмодерна. СПб, 1998;, с.186-193;
13. Подорога В. Метафизика ландшафта. М., 1996;
14. Постмодернизм и культура (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. - 1993. - № 3, с.3-8;
15. Савчук В.А. Кровь и культура. СПб. 1996;
16. Секацкий А. Братва. И господин и брат. // Вечерний Петербург. 27.08.1997;
17. Тернер В. Символ и ритуал. М., 1983;
18. Тульчинский Г.Л. Проблема осмысления действительности. Л., 1990;
19. Тульчинский Г.Л. Самозванство. Феноменология зла и метафизика свободы. СПб, 1996;
20. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977;
21. Фигуры Танатоса. Философский альманах. Вып. 1- 5. СПб, 1991- 1995;
22. Флоренский П.А. Органопрекция // Декоративное искусство. - 1969, №12 (145), с.39-42;
23. Шкловский В.Б. О теории прозы. М., 1929;
24. Эпштейн М.Н. Самоочищение. Гипотеза о возникновении культуры //Вопросы философии. -1997 - No.5 - с.72-79;
25. Эткинд А.М.: Содом и Психея: Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. М., 1996;
26. Язык и текст: онтология и рефлексия. СПб. 1992;
27. Derrida and deconstruction. N.Y., L., 1989;
28. Derrida J. Apokalypse. Wien: Passagen. - 1985;
29. Gennep A.van. The Rites of Passage. L.,1960;
30. Post-Theory, Games, and Discursive Resistance. The Bulgarian Case. N.Y. State Univ. of New York Press. 1995;
31. Silentium. Философско-художественный альманах. Вып.3. СПб, 1996;
32. Spariosu M.I. The Wreath of Wild Olive. Play, Liminality, and the Studies of Literature. N.Y., 1997;

См. также ТЕКСТЫ г.л. тУЛЬЧИНСКОГО:

1. Бревде Г.М., Габдуллина Л.М., Тульчинский Г.Л. Расширение личностного потенциала: теория, гипотезы, эксперимент.
2. Тульчинский Г.Л. Гуманитарность против гуманизма?
3. Тульчинский Г.Л. О природе свободы
4. Тульчинский Г.Л. Гуманитарная экспертиза как социальная технология
5. Тульчинский Г.Л. Цивилизационный выбор: рациональность и религия
6. Тульчинский Г.Л. Смысл и гуманитарное знание
7. Тульчинский Г.Л. Трансцендентальный субъект, постчеловеческая персонология и новые перспективы гуманитарной парадигмы
8. Тульчинский Г.Л. Свобода – эпифеномен культуры?
9. Тульчинский Г.Л. Нормативно-ценностное содержание социализации в условиях массовой культуры: российский вариант
10. Тульчинский Г.Л. Культура в шопе
11. Тульчинский Г.Л., Эпштейн М.Н. Проективный философский словарь: Новые термины и понятия (под редакцией Тульчинского Г.Л., Эпштейна М.Н.)
12. Тульчинский Г.Л. Николай и Михаил Бахтины: консонансы и контрапункты
13. Тульчинский Г.Л. Льюис Кэррол: нонсенс как предпосылка истины
14. Тульчинский Г.Л. Философская антропология и онтология свободы
15. Тульчинский Г.Л. Духовные итоги XX столетия и новый парадигмальный сдвиг
16. Тульчинский Г.Л. Современные факторы культурогенеза
17. Тульчинский Г.Л. Феноменология имиджа и метафизика идентичности
18. Тульчинский Г.Л. Исповедь: бытие под взглядом, или Философический эксгибиционизм
19. Тульчинский Г.Л. Философствование как самодеятельность, или Персонологическая природа философии.
20. Тульчинский Г.Л. Смена онтологической парадигмы: от сущего к потенциальному
21. Тульчинский Г.Л. Возможное как сущее
22. Тульчинский Г.Л. Два типа рациональности
23. Тульчинский Г.Л. Рациональность: насилие или жизненная компетентность?
24. Тульчинский Г.Л. Самозванство, массовая культура и новая антропология: перспективы постчеловечности
25. Тульчинский Г.Л. Вещь и тело как онтофания свободы
26. Тульчинский Г.Л. Культура в шопе
27. Тульчинский Г.Л. Сущность и существенное
28. Тульчинский Г.Л. Нормативно-ценностное содержание социализации в условиях массовой культуры: российский вариант