V. К первоосновам

Все прежние ответы на вопрос: «Что такое техника?» — исполнены поистине волшебного легкомыслия. И хуже всего — не случайно. Подобная необыкновенная легкость мыслей наблюдается едва ли не во всех вопросах, действительно связанных с человеком и человеческим. Да и нам, безусловно, не удается внести хотя бы какую-то ясность в эти проблемы, если мы не отважимся рассмотреть их на подлинно глубинном уровне, где и возникает все человеческое. И если, рассуждая об интересующих нас предметах, мы будем все так же принимать свои представления о человеческом за нечто известное и само собой разумеющееся, важнейшие стороны бытия по-прежнему будут оставлены без внимания. Именно так и случилось с техникой. Поэтому давайте со всей ответственностью отнесемся к тому изначальному смыслу, который таит в себе техника. Как и почему существует в мире столь странное явление, столь абсолютный акт, который представляет техника, техническая деятельность? Если мы действительно желаем получить серьезный ответ на этот вопрос, то нужно решительно и немедля заглянуть в подстерегающие нас на этом пути глубины.

Лишь тогда мы увидим, как одно сущее (то есть человек, если он желает существовать) вынуждено пребывать в другом — в мире или природе. И это пребывание одного в другом — человека в мире — должно отвечать одному из трех требований.

1. Природа представляет пребывающему s ней человеку только сплошные удобства в чистом виде. Это значит, что человеческое бытие целиком и полностью совпадает с

бытием мира, и человек оказывается целиком творением природы. Таковы камни, растения и, по-видимому, животные. Но в таком случае человек не имел бы потребностей (ни о чем бы не заботился и ни в чем бы не нуждался). Его желания никак не отличались бы от их исполнения. Ибо человеку всегда хотелось бы одного: чтобы все в мире существовало так, как оно существует. А стоило бы ему что-нибудь себе еще пожелать, и оно ipso facto тут же являлось бы, как в сказках про волшебную палочку. Подобное существо не могло бы воспринимать мир как отличное от себя, поскольку данный мир не оказывал бы ему никакого сопротивления. Путешествовать, странствовать по белу свету означало бы путешествовать, странствовать внутри самого себя.

2. Однако могло бы произойти и обратное: мир создавал бы человеку одни трудности, иначе говоря, бытие человека и бытие мира находились бы в абсолютном противоборстве. В таком случае у человека не было бы никакой возможности укрыться в мире, он не мог бы находиться, пребывать в нем ни секунды. Но тогда так называемой «человеческой жизни» не было бы вовсе, как не было бы и техники.

3. Третья возможность — это, собственно, сама реальность. Человек, поскольку ему необходимо быть в мире, сталкивается с тем, что мир сплошь и рядом опутывает его плотной замысловатой сетью, предоставляя удобства и в то же время чиня препятствия. По сути, мир из них и состоит. Скажем, земля, почва поддерживает человека своей упругостью, твердостью, позволяя ему прилечь для отдыха или убежать от опасности. Тот, кто тонул в морской пучине или срывался с крыши, вполне оценил надежную твердость земли. Но земля — это еще и расстояние, и как часто она разделяет жаждущего и родник! Иной раз земля вдруг круто поднимается вверх откосом, который предстоит одолеть. Вот, пожалуй, радикальнейший из феноменов: наше существование в мире окружено удобствами и трудностями. И именно это придает особый онтологический характер реальности, называемой человеческой жизнью, бытием человека.

Если бы на жизненном пути вообще не встречалось удобств, то пребывание человека в мире было бы невозможным; иначе говоря, он вообще не существовал бы, а следовательно, не было бы и проблемы. Но поскольку удобства, которыми удается воспользоваться, все же встречаются в жизни, то и возможность жизни реализуется. Од-

нако эта возможность всегда под угрозой — ибо человек встречает и трудности, и помехи. Отсюда вывод: человеческое существование, пребывание в мире вовсе не означает пассивного присутствия; наоборот, оно неизбежно предполагает борьбу с трудностями и неудобствами, препятствующими нам надежно укрыться в мире. Любому камню существование всегда предзадано в изначальном, готовом виде, ему не нужно бороться, чтобы быть тем, что он есть: камнем среди природы. Для человека существование всегда подразумевает борьбу с окружающими трудностями; иными словами, в каждый миг человек вынужден создавать себя самого. Можно сказать и по-другому: существование дано человеку как абстрактная возможность. Но реальность ее человеку приходится завоевывать самому; в каждый жизненный миг не только экономически, но и метафизически человек обречен зарабатывать себе на жизнь.

И все-таки почему? По всей видимости — и здесь я выражаю ту же мысль другими словами, — потому, что человеческое и природное бытие полностью не совпадают. Вероятно, бытие человека отвечает тому странному условию, в силу которого в одних своих моментах он явно сродни природе, а во всех остальных — нет. Человек одновременно и естествен, и сверхъестествен. Это своего рода онтологический кентавр, одна половина которого вросла в природу, а другая — выходит за ее пределы, то есть ей трансцендентна. Данте мог бы сказать, что человек находится в природе, как лодка, вытащенная на берег, когда одна половина ее лежит на песке, а другая — в воде. Природное, или естественное, человеческое начало осуществляется само по себе — здесь нет проблемы. И именно поэтому человек не считает природное подлинным бытием. Наоборот, сверхъестественное, надприродное в человеке никак не может считаться осуществленным, итоговым — он всегда в стремлении к бытию, в жизненном проекте. Это и есть наше подлинное бытие, наша личность, наше «Я». Ни в коем случае нельзя истолковывать эту сверхъестественную и антиестественную часть человека в духе былого спиритуализма. Здесь нет и речи об ангелах или так называемом духе—смутной и странной идеи, преисполненной магических отголосков.

То, что вы называете жизнью, не что иное, как неудержимое стремление воплотить определенный проект или программу существования. И ваше «Я», личность каждо-

го — это не что иное, как воображаемая программа. Все, что вы делаете, вы делаете ради осуществления этой программы. И если вы сидите сейчас здесь и слушаете меня, то лишь потому, что в той или иной степени уверены: это поможет вам стать — как в личном, так и в общественном смысле — тем «Я», которым, по вашему мнению, вы должны и хотите стать. Итак, человек — это прежде всего нечто, не имеющее телесной или духовной реальности; человек — это программа как таковая и, следовательно, то, чего еще нет, и то, что стремится быть. Но здесь я предвижу одно возражение: а возможна ли программа без предваряющего размышления, без предзаданной мысли, а значит, ума, души — неважно, как это называть. Не стану обсуждать это подробно, поскольку не хочу пускаться в столь трудное философское плавание. Замечу одно: совершенно неважно, возникает ли программа, проект, к примеру, стать крупным финансистом обязательно в форме идеи. Суть в том, что «быть» такой программой отнюдь не значит быть подобной «идеей». Ведь я преспокойно могу мыслить такую идею, будучи тем не менее весьма далек от того, чтобы быть подобным проектом.

Вот чудовищное, ни с чем не сопоставимое условие человеческого бытия, которое превращает человека в существо уникальное во всем мироздании. Странную, непонятную тревогу вызывает в нас такая судьба. Перед нами удивительное существо, чье бытие состоит не в том, что уже есть, а в том, чего еще нет; иначе — сущее в том, чего еще не существует. Смысл всего остального в мироздании — в том, что оно есть. Звезда — это то, что уже есть, только и всего. Все, чей смысл бытия состоит в бытии, которое уже налицо и, следовательно, в котором его возможность совпадает с действительностью (то, что может быть, с тем, что реально есть), — все это называется вещью. Вещь имеет свое бытие уже готовым и свершенным.

Итак, человек — не вещь, а некое усилие быть или тем, или другим. И каждая эпоха, и каждый народ, и даже каждый индивид по-разному формируют такое общечеловеческое стремление.

Теперь, думаю, мы можем правильно понять все слагаемые того радикального феномена, который и составляет нашу жизнь. Существование означает прежде всего такое состояние, когда мы обречены осуществить проект, каковым мы являемся в данных обстоятельствах. Нам не суждено, не дано выбирать мир, или обстоятельства, в которых

мы живем. Наоборот, без какого-либо согласия с нашей стороны мы раз и навсегда ввергнуты в определенное окружение, в мир, который присутствует здесь и сейчас. Данный мир, или обстоятельства, в которые я вмещен, — это не только окружающий меня фон, но и мое тело, моя душа. Я — это не мое тело, ибо с ним я встречаюсь и должен жить — независимо от того, больное оно или здоровое. Но я — и не моя душа, поскольку сам встречаюсь с ней и вынужден на нес рассчитывать, чтобы жить, хотя иногда она меня сильно подводит из-за безволия и беспамятства. И тело, и душа суть вещи, а я отнюдь не вещь. Я — это драма, это борьба за то, чтобы стать тем, кем я должен стать. И это стремление, и эта программа, которые составляют наше «Я», прорываются в мир, запечатлевая в нем себя, оставляя на нем свой особый оттиск, а сам мир в свою очередь отвечает на мое воздействие, воспринимая или, наоборот, отвергая его, то есть потворствуя такому стремлению в одном и затрудняя его — в другом.

А сейчас я выскажу то, что до сих пор вообще не могло встретить должного понимания. Все, называемое природой, обстоятельствами, миром, изначально представляет собой в чистом виде систему удобств и трудностей, которые находит упомянутый человек-программа. И если подумать, то все три слова — только истолкования, данные человеком тому, с чем он изначально встречается и что являет лишь сложную совокупность удобств и трудностей. В первую очередь именно «природа» и «мир» выступают двумя понятиями, которые характеризуют нечто наличное или же существующее само по себе, независимо от нас. Так обстоит дело с понятием «вещь», которое означает нечто, имеющее определенное и постоянное бытие, отдельное от человека,. самостоятельное. Но, повторяю, все это лишь реакция нашей мысли на то, что мы изначально обнаруживаем вокруг своего «Я». А то, что мы изначально обнаруживаем, на самом деле лишено бытия, отдельного, независимого от нас, ибо оно исчерпывает свое содержание, существуя как удобство или неудобство для нас. Следовательно, в той мере, в какой оно существует относительно нашего намерения. Ведь нечто может быть удобством или трудностью только в связи с подобным усилием. Только в зависимости от нас, от наших чаяний, сообщающих нам самим подлинность, существуют те или иные — большие или меньшие — удобства и трудности. Из них и состоит наше окружение в его изначальном и чистом виде. Вот почему мир оказыва

ется разным в каждую эпоху и для каждого отдельного человека. На нашу личную программу, на се динамичность, подчиняющую обстоятельства, последние отвечают, формируя свой иной облик, предстающий как особые удобства и трудности. Вне сомнений, мир не одинаков для торговца и для поэта; и там, где один спотыкается на каждом шагу, другой чувствует себя как рыба в воде; и то, что одному глубоко омерзительно, другому доставляет высшую радость. Конечно, миры обоих имеют множество общих черт — тех самых, которые вообще свойственны человеку как представителю известного рода. Но именно потому, что человеческое бытие — не данность, а лишь исходная, воображаемая возможность, род людской отличается такой неустойчивостью и изменчивостью, которые не идут ни в какое сравнение с различиями, характерными для животных. Словом, вопреки тому, что твердили ревнители равенства на протяжении двух прошлых веков и что за ними повторяют теперешние архаисты, люди бесконечно разны