Кириленко Галина Георгиевна 44 страница

 

 

 

 

атмосфере подозрения. Это отношение к ней можно назвать "техникой социальной безопасности", не допускающей безоговорочного овладения массовым сознанием теми разноречивыми и соблазнительными идеями, которые постоянно генерируют "люди духа". Косвенная критика идей, рожденных в сознании интеллигенции, путем прямой критики их носителей - прием крайне эффективный в сфере повседневности.

 

1 Кормер В.Ф. Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура. // Вопросы философии. 1989. №9. С. 10.

 

 

Созидателю воображаемых миров представляется естественным стать конструктором этого, реального мира. И в самом деле, множество "одержимых духом" устремились в политическую борьбу, стали разрушителями старого и строителями нового. Но сохранили ли они при этом свою принадлежность к невидимому ордену интеллигенции? Известно, что ничто великое не рождается без страсти. Но страсть, пристрастность - всегда односторонность и ограниченность. Сущность величия социальных лидеров в том, писал известный культуролог первой половины XX столетия Т.Лессинг, что "шоры заставляют взгляд идти только в одном направлении, по которому двигают незначительную массу апперцепции с величайшей душевной энергией и интенсивностью". Величие интеллигенции в ином - "в множестве и многообразии точек зрения, в многосторонности и одинаковой оправданности интереса и в бесконечной широте способности адаптации и понимания" [1].

 

1 Лессинг Т. Ницше. Шопенгауэр, Вагнер. // Культурология XX век: Антология. М., 1995. С. 402.

 

 

В эпоху катаклизмов, когда разрушаются устойчивые смысловые структуры жизненного мира, интеллигенция из творца иной, запредельной действительности превращается в охранителя жизненных устоев, конструктора смысложизнен-ной сферы. Эту свою функцию интеллигенция осуществляет различными способами: поэтизируя повседневность (М.Метерлинк, Р.-М.Рильке, Ю.Олеша), обнажая ее трагический смысл в экзистенциальной интуиции играя с ней в "митьковской" культуре. Повседневность - отнюдь не альтернатива бытию интеллигенции, это область, где она находится "у себя". Повседневность оказывается и одной из основных форм бытий-ности интеллигенции, и одним из ее величайших соблазнов. Творческое сознание интеллигента и обыденное сознание человека повседневности обнаруживают удивительное сходство. С одной стороны - универсальная надбытийственность с ее

 

 

 

двойственностью, с другой - ситуативность и раздробленность, несобранность повседневности, в которой возможно все, она спокойно "впускает в себя" чудо. С одной стороны - обращение к символу как к окну в вечность, как к пути к абсолюту, с другой - символ есть составная часть повседневности, средство безболезненно приписать себя к абсолюту. Творческая свобода как форма осуществления "космоса духа" обнаруживает определенное сходство с кажущейся легкостью, вневременностью жизни и повседневности. Интеллигенция может быть всем, и повседневность также допускает любое.

 

Повседневность - это то, что происходит каждодневно, это жизнь, лишенная векторности, смыслового единства, распадающаяся на отдельные ситуации. Человек повседневности - это человек витальный, у него отсутствует интерес к окружающему вне соотнесенности с его интересами, его собственное "я" представляется ему непроницаемым для анализа, его рефлексия не выходит за пределы фиксации стандартных житейских ситуаций. Объективный мир не обладает для "я" какой-то определенной структурой, он может быть текуч, изменчив, может быть стабилен, если эта стабильность оказывается условием удовлетворения витальных потребностей. Однако доминирующее витальное начало камуфлируется, подделывается под иные, социально признанные типы потребностей. Легкость таких переодеваний обусловлена тем, что человеку повседневности безразличны одежды, в которые переодевается его "я". Тяга к постоянству удовлетворения потребностей может осознаваться как идеализация прошлого, как тяготение к традиционному укладу жизни, как политический консерватизм. Но это лишь символы стремления к постоянству реализации своего основного жизненного отношения. В равной степени такой мир может быть дан сознанию в эстетической оболочке (апология хаоса как цветущего беспорядка жизни), в форме квазинравственной мудрости (" все принять и все простить"). Мир как бы "втягивается" вчеловека, который не дает ему предстать в независимом обличье. В силу аморфности субъект-объектного отношения открывается возможность переноса этого "витально-заинтересованного" отношения на предметы, никак с ним не связанные; человек как бы приписывает себя к миру вещей с помощью знака. Современная магия, опирающаяся на изначальную нерасчлененность повседневности, делает человека причастным миру искусства,

 

 

философии, религии, политики. Она закрепляет мое бытие в мире, умножает меня в мире, помогает бороться с небытием. Она позволяет прикоснуться к миру универсальных ценностей, позволяет "быть всем", не рискуя ничем. Вещи восполняют нехватку реальности, "бесконечно-систематический процесс потребления проистекает из несбывшегося императива целостности, лежащего в глубине жизненного проекта" [1].

 

1 Водрийяр Ж. Система вещей. М., 1995. С. 168.

 

 

Одновременно повседневность - сфера крушения желаний и надежд, сфера индивидуальных решений и выборов. Повседневность - пространство, где слово претворяется в дело, сфера смысловой интеграции личности. "Новая" повседневность, повседневность кризисного состояния общества - это разрушение привычных способов "приписывания" себя к вечности, это состояние знакового хаоса, в условиях которого совершается покушение на многослойность повседневности, ее полисемантизм, в котором находит убежище и аутсайдер, и уставший быть "наедине со всеми" политический лидер. По существу, покушение на повседневность - это покушение на зону личностного бытия. Ситуативность, мозаичность повседневности открывает возможность жизнетворчества и одновременно позволяет следовать по накатанной жизненной колее. Лишить повседневность полисемантизма, свести ее смысловую основу к единому знаменателю - значит разрушить область индивидуальных решений и выборов, область рождения личности. Но именно в переходные периоды осуществляется экспансия официальной идеологии в зону бытия личности. Примером тому могут служить идеи экономического универсализма, столь широко пропагандируемые ныне, и возникшая на их основе модель "экономического человека".

 

Стабильность предпочтений наряду с принципом максимизации выгод в рамках экономической модели человека становится основополагающим принципом. Идея предпринимательства как идея изобретательства, риска исключительно в сфере "средств" завладевает всей жизнью человека. Экономический риск оказывается единственным жизненным риском. Творческая сторона бытия личности локализируется лишь в сфере средств. Нормативность личностного бытия сконцентрирована в смысложизненной области, которая утрачивает свою хаотичность и целиком укладывается в модель успеха. "Экономический" человек покушается на повседневность как сферу первоначального хаоса, предбытия, сферу рождения личности, впуская в мир витального человека целевое отношение.

 

 

Миссия интеллигенции по отношению к "новой повседневности", как ни парадоксально это звучит, - "охрана" повседневности как зоны культурного творчества. Только сохранив за собой право быть мелочным, тщеславным, легковерным и забывчивым, человек может осмыслить эти качества и научиться их преодолевать. Дверь в мир фантазии, творчества открывается тому, кто ищет выход из привычного мира обыденности. Интеллигент делает свою жизнь "опытной площадкой " культуры - он ставит эксперимент на самой себе, пытаясь осмыслить повседневность, преодолеть ее и одновременно - жить в ней. Принципиальную двойственность повседневности нельзя преодолеть, ее можно осмыслить, ее можно "обыграть", в ней можно погибнуть, но ее нельзя отменить. Поэтому обвинение интеллигенции в половинчатости, в духовном двойничестве, строго говоря, не по адресу. Двойственность интеллигентского сознания - это героическая попытка освоения антиномичности жизни, это попытка рефлексии, далекая от рассудочности, осуществляемая в форме иронии, эстетико-игрового отношения, в символических формах. Другое дело, что повседневность - особый предмет, прикоснувшись к которому сознание приобретает его черты. Сознание интеллигенции - это отстраненность от повседневности и вовлеченность в нее, это попытка прожить, "проиграть" повседневность в системе социального целого, освоить все социальное пространство, испытать способность ее сопротивляемости декларируемым социальным задачам, выявить ее социальную ценность сферы рождения личностных смыслов. Интеллигенция оказывается полномочным представителем личности в социуме и носителем социальных норм, культурных образцов в мире повседневности.

 

 

Приверженность культуре

 

Вторая область бытия интеллигенции - это мир высших ценностей, мир идеальных образцов. "Приверженность к культуре", "одержимость духом" принято считать ее родовой характеристикой. Но дышать разреженным воздухом абсолюта невозможно, в нем можно только умереть. Бытие абсолюта двусмысленно, прикосновение к нему опасно, абсолютный свет оказывается мраком, "слепящим мраком". Освоение мира абсолюта, вовлечение в несовершенный мир совершенных образцов возможно только символическим путем.

 

 

Но всеобщее жаждет воплотиться в единичное, целое абсолюта - в целостность социума, символическая жизнь культуры - в повседневную жизнь. Приверженность интеллигенции культуре и означает осуществление "синтеза субъективного развития и объективных ценностей" [1]. Интеллигенция оказывается посланником абсолюта, но не его полновластным владельцем. Она - лишь посланник и вестник, но не творец жизни по культурным образцам.

 

1 Зиммель Г. Понятие и трагедия культуры. // Г.Зиммель. Избранное. Т.1.М., 1996. С. 459.

 

 

"Культурное представительство" может быть осуществлено двумя путями. Первый путь - путь хранения культурных ценностей, путь традиционализма, символизирующего устойчивость общества, незыблемость его основ. Традиция не есть форма памяти. Традиция - форма бытия вечности в истории. В традиции нет историчности, история отрицает традицию. Все носители традиционного сознания сливаются в одно лицо, как раб Елиезер, служащий длинной веренице библейских патриархов в романе Т.Манна "Иосиф его братья". Традиция - это нерефлексированное бытие культуры в истории, это "знак вечности", вечное возвращение, бесконечно длящийся миг.

 

Другой путь - путь переоценки существующего несовершенства с точки зрения абсолютного совершенства. Этот путь предполагает, что все события прошлого и настоящего освобождаются от патины истории, от дымки невозвратности, окутывающей их, от множества извиняющих и оправдывающих объектных обстоятельств. Реальная история как бы заранее "прощает", поскольку на любом злодействе лежит печать временности. "Пбслушайте, еще меня любите за то, что я умру", - писала Марина Цветаева. Оборотная сторона прощения - забвение. Быстротечное время всем выдает индульгенции за грехи. Историческая память оказывается фикцией. Социум "помнит" только свое настоящее, прошлое нужно лишь как оправдание или проклятие настоящему. Бескомпромиссное пришествие ценностей в историю означает рассмотрение всех исторических событий под знаком вечности, абсолюта, то есть отрицание истории. Мы будем намертво прибиты к вечности, что проблематизирует каждый шаг субъекта исторического дей-

 

 

 

ствия, требуя от него постоянной соотносительности с абсолютными ценностями, абсолютного авторства своих поступков, абсолютной ответственности. Все кровавые реалии прошлого, которые для современного человека предстают в романтическом ореоле, в этом случае вечно будут рядом с ним. По формуле "никто не забыт и ничто не забыто" жить нельзя. Более того, ощущение абсолютного авторства в мире истории создает непреодолимую преграду творческого отношения к ценности: человек не сможет "забыть" о великих достижениях прошлого и перестанет творить. История - это умение забывать, культурные ценности должны "умереть" в истории.

 

Как путь традиционализма, так и путь абсолютного авторства грозят гибелью культуре. Вовлечение в нашу жизнь возвышенного и совершенного сопряжено с огромными трудностями. Общество должно и помнить о вечном, и уметь забывать о нем. Интеллигенция помогает заделать "бреши" в нашем чувстве вины и ответственности с помощью символа, слова. Мы как бы создаем вещное инобытие нашего культурного авторства истории, его символическое воплощение в ритуалах покаяния, в памятниках, мемориалах, мемуарах. Тем самым мы отделяем от современности совершенное в прошлом, создаем крючок, на который мы на время вешаем все то, что мешает нам, тревожит нас, и... оставляем там навеки. Интеллигенция не только берет на себя это сложное дело, но и сама становится, пожалуй, основным символом культурного авторства со всеми его неразрешимыми антиномиями, она и есть основной "крючок", на который общество вешает свои неудачи и потери. Фактически интеллигенция осуществляет особым, только ей доступным способом функцию автономизации сферы абсолютных ценностей, останавливает экспансию абсолюта в жизнь, выполняя тем самым одну из функций регуляции общественной жизни.

 

Сущее, должное, возможное

 

Дело интеллигенции - приверженность культуре - выражается в синтезе "совершенного" и "несовершенного", абсолютных ценностей и жизненных реалий. Однако этот синтез не предполагает полного слияния "должного" и "сущего", напротив, автономизация отдельных культурных сфер, упорядочивание взаимоотношений между ними есть необходимая предпосылка функционирования общества как целостности.

 

 

Рядом с миром абсолюта, ценностей культуры и жизненного мира личности существует еще один мир, в котором абсолютные ценности трансформируются в социально-политические идеалы, а мировоззренческие установки личности воплощаются в иерархию целей и средств - это социально-политическая сфера. В чем заключается "дело" интеллигенции в этой области? Обязана ли она "впрягаться в несовершенное", к чему призывал И.Ильин, вступать в политическую борьбу, или же должна сохранять позицию стороннего наблюдателя? Существующие на этот счет мнения прямо противоположны.

 

Известна точка зрения, согласно которой интеллигенция, не имея самостоятельных экономических интересов, не является и самостоятельной политической силой. Интеллигенты лишь обслуживают ту или иную влиятельную политическую силу, становятся "кондотьерами пера", исполнителями чужой воли в сфере политики и идеологии.

 

Существует и иная точка зрения. Дело интеллигенции начинается и заканчивается в сфере абсолюта, считает Н.Бердяев, необходимо "освобождение от гнетущего духа политики", ее миссия целиком духовна и находится за пределами политической борьбы, "она не аполитична, но - супраполитична, ибо сама политика должна в будущем исчезнуть, перестать быть тормозом в деле строительства нового общества "нового средневековья ", являясь основной преградой на пути слияния духа и материи.

 

Все пишущие об интеллигенции обращают внимание на то обстоятельство, что интеллигенция, как бы ее ни определяли, постоянно находится рядом с политикой или целиком погружена в нее. Интеллигенцию обвиняют в чрезмерном воздействии на социально-политический строй, ибо государственная идеология тоталитарного государства вырастает из утопических построений интеллигенции: "Коммунизм - ее детище". Горе тому, через кого приходит соблазн.

 

Ценности всегда законченны, совершенны. Дело политики же никогда не закончено, государство никогда не совпадает с идеей государства, социум - не пассивная материя. В политике дистиллированные идеалы культуры не составляют строгой иерархии, они раздроблены, "распределены" среди различных социальных групп. Политика - автономная сфера, где абсолютные ценности легко превращаются в орудия, средства политической борьбы. По словам П.Н.Милюкова, необходи-

 

 

мо отделять дело политики от деятельности нравственной, религиозной, художественной, надо стараться "не смешивать границы партий с границами добра и зла" [1].

 

1 Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция. // Вопросы философии, 1991. №1. С. 152.

 

 

То духовно-символическое освоение царства абсолютного, которое интеллигенция осуществляет в процессе взаимодействий человека с универсумом, в области политики дает неутешительный результат. Политика - область ограничений и опосредований, она не имеет качества завершенности, постоянно "отсылает к другому". Каждое прикосновение к одному из полюсов полярного мира политики не приближает к другому полюсу, принятие одной точки зрения не притягивает к ней другую, мрак не становится светом, что характерно для символической логики, логики целостности. Напротив, одна сторона расколотого политического мира увлекает за собой того, кто неосторожно вошел в зону ее бытия, втягивает в односторонность, ибо связь политических полярностей осуществляется не символическим путем, а инструментальным - поиском реальных средств - посредников - политических партий, социальных групп, массовых акций. Интеллигенция в своем стремлении к интеграции реально либо встает на сторону одной из противоборствующих сил, рассматривая политическую борьбу как форму разрешения мировой драмы, либо полностью устраняется из мира несовершенного, шлет ему проклятья, либо - вступает на зыбкую почву построения гармонии политического универсума из "наличного материала": народных традиций, исканий интеллектуальной элиты, государственных программ. Но это логика жизни в сфере вневременного, логика мира, где все возможно, составляющие этого мира лишены четких границ. Элементы же социально-политической реальности укоренены в бытии, их нельзя перетасовать, произвольно разъять и соединить заново.

 

Попытки конструирования социально-политической реальности по логике "третьего мира" ведут к созданию своеобразных идеологических "кентавров", гибридных идеалов, не только нежизнеспособных, но и способных разрушить "посредническую" деятельность самой интеллигенции в политической области. Такие гибридные идеалы - образцы универсальности - возникали в России с давних времен. Предпри-

 

 

 

нимались попытки соединить идеал с государственностью, соборность с авторитаризмом, синкретические ценности патриархального общества с либерализмом, утилитаризм с общинными ценностями. Издавна, по словам В.Ключевского, русский образованный человек без глубокого понимания пользовался накопленным в России умственным и нравственным запасом "с его недодуманными и непримиренными представлениями, неуясненными, хаотическими ощущениями, со всем его праздничным и будничным двоемыслием" [1].

 

1 Ключевский В.О. Мысли об интеллигенции. // Ключевский В.О. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 305.

 

 

Воплощение в жизнь таких сложных образований требовало создания института посредников - государственных чиновников, деятелей образовательных учреждений, внегосударственных органов управления. Но общественное сознание, далекое от логики посредничества, логики рационалистической, жило по иной логике - логике мифа. Оно не нуждалось в посредниках, "медиаторах", а лишь переходило от одной составляющей гибридного идеала к другой - бунтарские построения оборачивались абсолютным доверием к царю-батюшке, проводники же его воли рассматривались как ненужное препятствие, которое необходимо устранить. Гибридные идеалы, построенные на основе логики мира абсолютных ценностей, встречаясь с массовым сознанием, сознанием повседневности, разрушали все попытки совершенствования "срединного" царства - социально-политической жизни.

 

Примером такого гибридного идеала может служить патриархально-коммунистическая утопия А.В.Чаянова - вполне возможный идеологический сценарий будущего. В этом новом обществе уничтожены все города как центры индустрии, сохранились лишь крестьянские хозяйства и кооперация. Патриархальные устои жизни сочетаются с современными формами управления общественным мнением (создание "Лиги организации общественного мнения"), с наличием Советов, централизованного государственного управления, с повсеместным внедрением православия. Наряду с тщательной подготовкой интеллектуальной и правящей элиты, в этом обществе практически отсутствует высокое искусство, концерты классической музыки заменены слушанием колокольных звонов и т.п.

В результате суммирования множества относительных истин не рождается абсолютная истина, из умножения несовершенств не возникает совершенное. Участие интеллигенции в социально-политической жизни не должно вести к разрушению границ между миром абсолютных ценностей, личностным бытием и миром социальных взаимодействий. Всякая утопия оборачивается предательством дела культуры, всякое упрощение и схематизация становится обманом. "Представитель абсолюта" может лишь указывать на несовершенство любого политического решения, на односторонность политических интересов, ограниченность любого социально-политического идеала. Интеллигент, даже если он оказывается на политической трибуне, обязан "не давать разгуляться своей метафизике". Интеллигент обязан схватить за руку политика, пытающегося проводить "абсолютное в жизнь", даже если это будет его собственная рука. Поэт И.Бродский в эссе о философе-стоике римском императоре Марке Аврелии писал: "Общество может выгадать, сделав хотя бы ощутимую душевную склонность к меланхолии необходимым условием для любого, как стремления этим обществом управлять" [1].

Миссия интеллигенции в социально-политической жизни - лишь выявление возможности целостности, совершенства через указание на несовершенство каждого отдельного решения. Это интерпретационная деятельность - рассмотрение позиции своего политического оппонента как горизонта своих собственных решений. Вечная оппозиционность интеллигенции, неспособность ее включиться в каждодневную политическую борьбу, ненадежность ее как политического союзника на самом деле есть реализация важной социальной задачи - "удержать в узде" мир полярностей, сохраняя его структурированность. Политика, в которой не звучит голос вечного диссидента - интеллигенции, - способна поглотить, сделать своим средством и абсолютные ценности, готова нарушить "зону неприкосновенности" личного бытия. Интеллигент всегда может сказать: мы не переделаем мир, но по крайней мере можем способствовать тому, чтобы он не разрушился. "Нужно быть в мире настолько, чтобы сознавать необходимость воинских уставов, и не быть в нем настолько, чтобы помнить, что воинских уставов недостаточно. Напомнить об этой недостаточности - не в этом ли задача интеллектуалов?" [1].

, таким образом, выполняет важную социальную функцию: он является своеобразным "экспертом по целостности", выразителем единства противоречивой социальной жизни. Любой элемент общества - политика, экономика, идеология, мораль, искусство - стремится к выполнению приоритетной роли, что выражается в появлении концепций тотальной эстетизации жизни, политизации ее, экономического универсализма и т.п. Аналогичные процессы происходят и в области социально-классовой структуры: различные социальные группы - рабочие и крестьяне, чиновники и интеллектуалы, молодежь и женщины - претендуют на социальное лидерство. Групповая ограниченность мешает рабочему, служащему, предпринимателю, ученому правильно понять свою социальную роль, свое место в системе общества как целого. Чтобы суметь осознать и передать "чувство целого", надо хотя бы на время оторваться от интересов конкретной социальной группы, ослабить узы, связывающие меня с моим непосредственным окружением.

 

Возможно ли отождествить интеллигенцию с определенной профессией, образом жизни, характером образования? Очевидно, такие попытки будут более продуктивными по отношению к прошлому. Исторические формы бытия интеллигенции - это люди свободных профессий, студенческая молодежь, еще не обретшая своей социальной ниши, наконец, просто всесторонне образованные люди из привилегированных слоев, не имеющие определенного рода занятий. В последнее время все труднее выделить особую группу, имеющую право называться интеллигенцией, все труднее найти человека, который всей своей жизнью подтверждает свое право называться интеллигентом.

 

Интеллигент - это посланник трех миров: мира абсолютных ценностей, личностного бытия, социальной жизни; он всегда находится "между", не погружаясь целиком ни в одну из областей социума; он посредник, но не святой, созерцающий вечность, не ученый, посвятивший всю жизнь поиску истины, не политический трибун. Интеллигентность - это наличие некоей дополнительной мотивации, заявляющей о себе

 

в любой деятельности; это сомнения святого и муки совести политика, это вечная критика обособленности, ограниченности, фанатизма. Прикасаясь к различным мирам, интеллигент меняет свой облик: в сфере ценностей он превращается в ироника, в политике становится оппозиционером, в повседневности зачастую принимает облик юродивого. Интеллигенция наделяет общество социальным зрением, превращает традицию в историческую память, помогает увидеть границы исторических аналогий, пребывает в особой реальности, находящейся за пределами сущего и должного - в реальности возможного.

 

Кириленко Галина Георгиевна