ДВАДЦАТЬ ДНЕЙ ВО ФРАНЦИИ

 

 

Двадцать дней, проведенных во Франции... Как рассказать о них читателям так, чтоб хоть частично передать многообразие радостных впечатлений и мыслей, которые сохранились и живут в сознании, в сердце, далеко еще не расшифрованные, но воспринятые как жизненное переживание большой значимости...

 

 

Наша делегация вылетела из Москвы дождливым, холодным утром 9 апреля, и в тот же день мы были в весеннем Париже. Вот он, Париж, этот город, о котором столько прочитано, столько наслышано и который заранее представляется таким знакомым, близким, дорогим. Мы спускаемся на аэродроме Орли, в нескольких километрах от Парижа. Да, все так, как можно было ожидать; может быть, только за исключением тех велосипедистов, что встретились по дороге в город: чернокожие, шоколадные монахи в суровых холщовых сутанах на велосипедах — конечно, это неожиданно.

Но вот мы въезжаем на улицы Парижа, я подымаюсь на пятый этаж своего отеля, распахиваю дверь балкона. Передо мной бесконечные, тающие в вечерней дымке парижские крыши, подо мной узенькая рю дю Бак, упирающаяся в набережную Сены; вся она полна автомобилями, неподвижно застывшими вдоль тротуаров. Оказывается, ночью Париж представляет собой как бы огромный гараж. Но, как странно, освещен Париж почти скудно! Это оттого, что здесь большинство витрин на ночь наглухо замкнуто тяжелыми железными жалюзи. Освещение ярче на площадях, в районах кафе. А в кафе посетители сидят не просто вокруг столиков, а развернувшись лицом к улице, как если б каждое из этих кафе было маленьким зрительным залом. Парижане любят поглазеть на прохожих. Но прохожих, кстати сказать, не так уж много, и не так уж они нарядны, вернее — они очень просто, непринужденно и даже небрежно одеты (но почти всегда со вкусом!), как кому нравится. Вероятно, эта непринужденность и свобода в одежде, в сочетании с тишиной и неярким освещением улиц порождает впечатление чего-то знакомого, домашнего, подчас чуть ли не провинциального. Неторопливость и покой — это первое впечатление, дополняясь и видоизменяясь, приобретая все более глубокое содержание, осталось для меня основной, неожиданной чертой ночного да, пожалуй, и дневного Парижа и парижан. Просто, свободно и непринужденно чувствуешь себя в Париже.

Наша делегация, состоявшая из представителей различных специальностей, была приглашена во Францию обществом Франция — СССР, которое и составило для каждого из нас индивидуальную программу с тем, чтобы каждый мог встретиться главным образом с людьми своей профессия, — ведь целью нашей поездки было установление непосредственных

 

 

личных контактов с интеллигенцией Франции, с деятелями французской культуры и искусства. Отсюда и индивидуализация наших маршрутов по стране, программ наших встреч.

Для меня, естественно, важнее всего было познакомиться с театральным искусством Франции. За время пребывания в Париже и других городах Франции мне удалось повидать несколько интереснейших спектаклей и повстречаться с рядом выдающихся театральных деятелей страны. Но, конечно, для того чтобы судить о состоянии сегодняшнего театрального искусства Франции, я должен был почувствовать театр в его связи со зрителем. Из виденного и слышанного мне кое-что стало ясным, но это, разумеется, далеко не достаточно для того, чтобы я имел право на обобщающие выводы. Однако разговор о театре — разговор особый. Сейчас мне хочется, развивая первое свое впечатление, рассказать о том, что меня больше всего поразило и взволновало в путешествии по Франции, во французских встречах.

Французы трогательно гордятся Парижем. В этом я убедился в первый же вечер, когда любовался умирающим закатом со своего балкона. Рядом со мной стояла проводившая меня наверх горничная отеля. С какой гордостью объясняла она мне: «Вот это Эйфелева башня, а вот Монмартр и Сакрэ-Кэр, а здесь — стеклянный купол Большого Дворца... Нравится вам наш Париж?» В этом вопросе заключалась такая уверенность в неотразимости Парижа, такая гордость парижанки, такая наивная и очаровательная влюбленность в свой город!..

Конечно, мы старались посетить все знаменитые памятники Парижа. Почтенный профессор, знаток истории города, который водил пас по его улицам и закоулкам, подчас объяснял вещи, откровенно говоря, хорошо нам известные. Но он вкладывал в свой рассказ столько сдержанного восторга и гордости за свой древний и прекрасный город (французы вообще очень сдержанны в выражении своих чувств, особенно парижане; это необходимо помнить для того, чтобы вернее понять их театр, их манеру играть), что боязнь нанести ему незаслуженную обиду заставляла нас относиться с уважительным вниманием ко всем его словам.

Моя память плохо хранит исторические факты, даты и имена. Но история в ее образной сущности как бы оживает в архитек-

 

 

туре Парижа, в его улицах и камнях, порождая благоговейное восхищение... Вы входите в маленькое кафе «Пале Рояль». Здесь на спинках диванов прикреплены дощечки: Наполеон, Вольтер, Тальма. Вы останавливаетесь перед Собором Парижской Богоматери. Он оказывается не так огромен, как рисовало его воображение. Он не поражает мощностью или масштабами, а убеждает сдержанной и суровой затаенной силой. Париж, вообще, по описаниям и фильмам представлялся мне нарядно-грандиозным, декоративно-эффектным, а оказался более значительным, волнующим и содержательным.

Вот раскинулся величественный и вместе с тем графически безупречный в своих пропорциях изящный Лувр. Увы, времени у нас немного, и мы знакомимся с ним наспех, бегом, как туристы. В подлиннике шедевры Лувра все-таки иные, чем в лучших репродукциях. Вот небольшой портрет Моны Лизы — знаменитая «Джоконда» Леонардо да Винчи. Видимо, нельзя воспроизвести, а тем более точно описать магическую силу этого чуда. Оно ошеломляет. Нас восхищает и огромный портрет кисти Гойи, такой реалистично безжалостный, написанный в знаменитой серебристой гамме. К сожалению, удалось посмотреть очень немногое. Музей современной живописи сейчас закрыт. В «музее Родэна, этого величайшего скульптора современности, особенно сильное впечатление производит памятник Бальзаку, который как бы завершает собой и утверждает бессмертие великого мастера Родэна — ваятеля, мыслителя, философа, поэта...

Версаль. Я ездил туда в обществе Андре Барсака, замечательного режиссера и душевного, тонкого человека. Встреча с Барсаком и его чудесной, обаятельной семьей — одно из самых дорогих моих приобретений в этой поездке. Мы отправились в Версаль, сознаться, не очень удачно, так как это был воскресный день, и туда устремилось множество туристов. С одной из групп мы шагали по залам дворца, выслушивая дежурные разъяснения гидов в официальных фуражках. Меня всегда раздражает такое групповое хождение по историческим местам. Что-то главное и важное тут утрачивается. Эти проверенные, заученные разъяснения, объясняя, убивают непосредственность восприятия, слишком поверхностные — упускают главное. Грустно, что Версаль разрушается быстрее, чем восстанавливается. По-видимому, проблема сохранения памятников старины — трудно разрешимая, тревожащая проблема. Сколько во Фран-

 

 

ции удивительных, ценнейших и своеобразно прекрасных Памятников, которые требуют срочной реставрации, обновления.

Вот Большой и Малый Трианон. Вот игрушечный деревенский домик под соломенной крышей и еще более игрушечная мельница, построенные для забавы королевы; ей надоела пышность, и, решив жить как простая пейзанка, она создала себе эту далеко не простую, искусственную, вычурную простоту. Но природа Версальского парка великолепна. Мы прибыли во Францию весной, при нас, в сущности, она началась и расцвела.

После четырех дней в Париже мы отправились путешествовать по Франции. Первым городом, в который мы прибыли, была Тулуза. Каким радушием встретили там советского человека! Впрочем, всюду, где б ни пришлось побывать, я чувствовал стремление выразить свою симпатию к представителям, Советской страны. Может быть, мне просто посчастливилось, но, право же, я встречал только благожелательных людей.

В каждом городе визит к мэру, прием мэром или представителем министерства просвещения Франции выходил за рамки официальности, был радушным, человечным, искренним. И в «официальных», и в неофициальных встречах становилось очевидным: наше искусство помогает взаимопониманию и дружбе.

В памяти парижан и в памяти жителей многих французских городов выступления балета под руководством Игоря Моисеева остались как нечто блистательно-феерическое. Имена Эмиля Гилельса, Давида Ойстраха, Зары Долухановой, Ивана Петрова с восторгом упоминались в разговорах везде, где я побывал, 'не говоря уж о Париже. В дни нашего пребывания во Франции там гастролировал советский цирк. К сожалению, я не был ни на одном из его представлений, но, по словам моих французских друзей, это было настоящим триумфом. Особенно восхищал французов Олег Попов, с его обаятельным, милым остроумием, с его артистической наивностью, изобретательностью и многообразным мастерством. Это восхищение французов советским искусством танца, цирка и музыкального исполнения, знакомство с нашим искусством приблизило к ним советского человека. Раз это искусство так близко, понятно и доступно, значит, мы, хоть и говорим на разных языках, но думаем и чувствуем одинаково, значит, мы можем найти общий язык и

 

 

для нашего дружеского взаимопонимания во всех областях жизни.

С какой горечью и стыдом вспоминают французы дни пребывания в Париже балета Большого театра, во главе с легендарной Улановой, когда власти так и не разрешили советским артистам выступить! Им этот случай тем более неприятен, что побывавшие в нашей стране артисты «Комеди Франсэз» и французского кино вернулись из своей гастрольной поездки по Советскому Союзу с самыми добрыми чувствами и воспоминаниями о советском гостеприимстве.

Мне пришлось встретиться и с множеством людей, приезжавших в СССР на теплоходе «Баторий». Все они стремились ответить за то гостеприимство, с которым встречали их советские люди. Тепло и радушно приняли меня в Тулузе в семье одного известного врача. Искреннее, непосредственное гостеприимство, как оно дорого и приятно! Мне хотелось бы дать почувствовать это всем французским друзьям, с которыми довелось встретиться во время поездки. Но их так много, что мне трудно, просто невозможно перечислить их имена и, боясь пропустить кого-нибудь, я не называю никого.

Из Тулузы я поехал через Ним в Авиньон, где был принят как дорогой гость, тоже в семье одного местного врача, с неменьшей теплотой и заботой, чем в Тулузе.

Огромное впечатление произвело на меня посещение Оранжа (в нескольких километрах от Авиньона). В поразительном величии и сохранности, если можно так выразиться о полуразрушенном памятнике, высится в Оранже античный театр. Я знал о существовании этого театра по литературе, но то, что я увидел собственными глазами, что испытал, поднявшись на амфитеатр, перед полуразрушенной сценой, — словами не передать. Я был потрясен...

А потом — Страсбург и Нанси. Города, как и люди этих городов, неповторимо своеобразны. Они прекрасны, потому что в них живет желание дружбы, так остро ощутимое и находящее свое выражение в самых различных обстоятельствах и фактах.

Во всех городах, где я останавливался, мне приходилось встречаться и разговаривать со множеством людей, отвечать на вопросы, проводить конференции, выступать перед началом советских фильмов. Мне задавали множество вопросов не только о театре. И во всех вопросах явно чувствовалось жела-

 

 

ние понять и принять все то, что звучит по-новому в нашей советской действительности.

Конечно, в краткой статье я не сказал почти ничего существенного. Мне лишь хотелось поделиться со своими соотечественниками теми непосредственными настроениями и чувствами, которые мы испытали в нашем путешествии по Франции, и еще раз выразить свою глубокую благодарность за гостеприимство многочисленным французским друзьям.