Абстрактный эмпиризм

Как и "Высокая теория", абстрактный эмпиризм процесса познания характеризуется тем, что исследователями выхватывается частная операция, которая целиком ими овладевает. Оба направле­ния позволяют ученому отстраниться от основных задач общест­венных наук. Конечно, размышлять о методе и теории нужно, но в указанных направлениях подобные размышления становятся пре­пятствием на пути познания. "Методологическое самоограниче­ние" абстрактного эмпиризма здесь играет такую же роль, что и фетишизация "Понятия" в "Высокой теории".

 

1.

 

Я, конечно, не собираюсь обобщать результаты всей работы абстрактных эмпириков, а хочу лишь отметить особенности их стиля работы и некоторые исходные допущения. Широко распро­страненные исследования, выполненные в этом стиле, стремятся более или менее соответствовать стандарту. На практике эта школа обычно использует в качестве основного источника "данных" более или менее структурированное интервью с людьми, отобранными в соответствии с процедурой выборки. Ответы классифицируются и для удобства набиваются на перфокарты, которые затем использу­ются для получения статистических рядов и установления связей. Несомненно, простота и естественная легкость, с какими этой про­цедуре обучается любой мало-мальски смышленый человек, во многом объясняют ее привлекательность. Результаты, как прави­ло, подаются в форме статистических распределений. На самом примитивном уровне они формулируются в виде "линеек", а на бол ее сложных уровнях ответы на различные вопросы комбиниру­ются в перекрестные классификации, часто искусственные, кото­рые затем различными способами агрегируются в шкалы. Сущест­вует много мудреных способов работы с данными, но мы их здесь касаться не будем, ибо независимо от степени сложности они пред­ставляют собой манипуляции с определенного рода индикаторами.

Если не брать в расчет рекламу и изучение средств массовой информации, предметом большинства исследований, выполненных _в этом стиле, является "общественное мнение". Однако в подоб­ных работах нет ни одной более или менее связанной с ним идеи, помогающей по-новому поставить проблемы общественного мне­ния и коммуникации как объектов глубокого изучения. Сфера по­добных исследований ограничена простой классификацией ответов на вопросы: кто, что, кому, по каким каналам и с каким эффектом говорит. Ключевые термины определяются следующим образом.

"Под "общественным" я имею в виду массовое мнение, то есть обобщение неиндивидуализированных мнений, высказанных большим количеством людей, — пишет Б. Берельсон. — Эта харак­теристика общественного мнения делает необходимым примене­ние выборочных обследований. В термин "мнение" я вкладываю не только обычное значение мнения по поводу актуальной эфе­мерной и, как правило, политической проблемы, но и социальные установки, настроения, ценности, знания и связанные с ними дей­ствия. Правильный подход к ним требует использования не толь­ко опросников и интервью, но также проективных методик и шкал"¹.

 

¹ Berelson В. The study of public opinion // The state of the social scien-^Ces / Ed. by L. D. White. Chicago: University of Chicago Press, 1956. P. 299.

 

В этих суждениях просматривается тенденция смешивать пред­мет исследования с набором исследовательских методов. То, что под этим подразумевается, может быть переформулировано примерно так: Слово "общественное", как я его употребляю, относится к лю­бому количественно измеряемому агрегату индивидов, к которому, следовательно, можно применить процедуру статистической вы­борки. Чтобы узнать мнения, которых придерживаются люди, нужно поговорить с ними. Впрочем, иногда они не желают или не могут высказать свое мнение — в этом случае вы можете попробовать применить "проективную методику и метод шкалирования".

Исследования общественного мнения проводятся регулярно с середины тридцатых годов и чаще всего основаны на националь­ной выборке населения Соединенных Штатов. Возможно, именно поэтому исследователями не уточняется, что означает "обществен­ное мнение" и не переосмысляются важнейшие связанные с ним Проблемы. В таких ограниченных исторических и социальных рам­ках невозможно толком сделать даже предварительные выводы.

 

В западных странах проблема "общественности" возникла в эпоху трансформации традиционного и конвенционального кон­сенсуса средневекового общества и достигла своего пика в идее массового общества. То, что в восемнадцатом и девятнадцатом ве­ках называлось "обществом", сейчас превратилось в общество "мас­совое". Более того структурная значимость "общественности" умень­шается по мере того как люди превращаются в "массу", внутри которой индивид оказывается совершенно безвластным. Только так или примерно так создаются условия, необходимые для проекти­рования выборочных обследований общественного мнения и мас­совой информации. Кроме того, необходимо еще более полно уяс­нить развертывание всех исторических фаз демократических обществ, и, в частности, того, что можно назвать "демократиче­ским тоталитаризмом" или "тоталитарной демократией". Короче говоря, общественно-научные проблемы, характерные для данной сферы, не могут быть осмыслены в рамках и лексике абстрактного эмпиризма, по крайней мере, в той форме, в которой он сегодня выражается.

Многие проблемы, которые пытаются изучать эмпирики, на­пример, влияние средств массовой информации, нельзя адекватно сформулировать вне каких-либо структурных фоновых характе­ристик. Можно ли разобраться в воздействии на население, оказы­ваемом средствами массовой информации, а тем более определить их значение для развития массового общества, если изучать, пусть даже с максимальной точностью, только ту его часть, которая "на­качивалась" массовой информацией на протяжении одного поко­ления. Попытка классифицировать индивидов на "менее подвер­женных" и "более подверженных" влиянию того или иного сред­ства массовой информации может представлять большой интерес для рекламодателей, но она не дает адекватной основы для разви­тия какой-либо социальной теории средств массовой информации.

В проводимых этой школой исследованиях политической жизни в качестве главного предмета выступало "поведение изби­рателей", по-видимому, потому, что подобные исследования легко сводятся к статистическим процедурам. В этом случае для обеспе­чения ожидаемых результатов требуется лишь тщательная прора­ботка методики и аккуратность ее применения. Представьте, с каким интересом политолог углубляется в дебри крупномасштабного исследования проблемы голосования и даже не упоминает о партийных кампаниях по "добыванию голосов" и фактически не рассмат­ривает ни один из политических институтов. Именно таким явля­ется знаменитое исследование президентских выборов 1940 г. в Эри Каунти, штат Огайо, описанное в книге "Народный выбор" *.

 

* Имеется в виду классическая работа П. Лазарсфельда и соавторов (Lazarsfeld P., Berelson В., Gaudet H. The people's choice: How the voter rnakes up his mind in a presidential campaign. New York: Columbia Univer­sity press, 1948). - Прим. ред.

 

Из этой книги мы узнаем, что богатые жители села и протестанты чаше голосуют за республиканцев, а другие люди склонны отда­вать голоса демократам и тому подобное. Но мы мало что узнаем о движущих силах политического процесса в Америке.

Идея легитимации является одним из основных концептуаль­ных инструментов политической науки, особенно в тех работах, где проблематика этой дисциплины затрагивает вопросы общест­венного мнения и идеологии. Исследование "политическихмнений" представляется весьма странным занятием, поскольку имеются обо­снованные подозрения в том, что американская электоральная по­литика — это политика без мнений, если всерьез принимать слово "мнение"; голосование обычно не обладает большим политиче­ским смыслом и какой-либо психологической глубиной, если при­давать научное значение выражению "политический смысл". Но серьезные вопросы — а я намеренно ограничиваюсь лишь их поста­новкой — не имеют места в таких "политических исследованиях". Да и как их рассматривать, если подобные проблемы требуют некоторо­го знания истории и определенной психологической рефлексии. И то и другое не пользуется должным признанием у абстрактных эм­пириков и, по правде говоря, недоступно большинству из них.

Пожалуй, главным событием последних двух десятилетий была вторая мировая война; ее исторические и психологические послед­ствия во многом определили предмет наших исследований в тече­ние последних десяти лет. Мне кажется странным, что нам так и не довелось получить ясную картину причин этой войны, но зато Мы все еще пытаемся, и не безуспешно, охарактеризовать ее как исторически обусловленную форму ведения военных действий и s определить как поворотный пункт нашей эпохи. Помимо официальной военной историографии, наиболее крупные работы в этой области были выполнены в серии многолетних исследований, про­веденных по заказу американского военного ведомства под руко­водством Сэмюэла Стауффера. Эти работы, как мне кажется, доказали, что социальное исследование может использоваться в административной сфере и при этом не иметь никакого отношения к общественно-научной проблематике. Их результаты годятся для того, чтобы сбить с толку каждого, кто захочет что-нибудь узнать об американском солдате, побывавшем на этой войне, особенно того, кто поставит перед собой вопрос, как можно было выиграть столько сражений с людьми столь "низкого морального духа"? Но попытки ответить на подобнее вопросы уводят далеко от приня­того эмпириками стиля в область ненадежных "спекуляций".

Однотомная книга А. Фогта "История милитаризма" * и вос­хитительные репортажи из гущи боя, использованные С. Л. Мар­шаллом в книге "Человек под огнем" ** представляют гораздо боль­шую ценность, чем все четыре тома Стауффера ***.

 

* Vagt A. The history of militarism. - Прим. ред.

** Marshall S. L. A. The man under fire. - Прим. ред.

*** Имеется в виду монография "Американский солдат", опублико­ванная в четырех книгах (Stouffer S. e. a. The American Soldier: Ajustment during army life. Boston: Princeton University Press, 1949; Stouffer S. e. a. The American Soldier: Comlat and its Aftermath. Boston: Princeton Univer­sity Press, 1949; Hoveland C. e. a. The American Soldier: Experiments on Mass Communication. Boston: Princeton University Press, 1949; Stouffer S, e. a. Measurement and Prediction. Boston: Princeton University Press, 1950). — Прим. ред.

 

В книгах, где исследователи социальной стратификации обра­щались к этому новому стилю, не появилось ни одного нового понятия. Фактически ключевые термины, заимствованные из дру­гих направлений, до сих пор не "переведены" и, как правило, соотносятся с весьма туманными "показателями" "социально-эко­номического статуса". Эмпирики даже не пытались разработать труднейшие проблемы "классового сознания", "ложного сознания", понятие "статуса" в противоположность "классу" и веберовскую идею статистически подтверждаемого "социального класса". И, что самое печальное, при исследовании социальной стратификации в выборку постоянно попадают малые города, хотя совершенно оче­видно, что никакая совокупность подобных исследований не может ни на йоту приблизить нас к пониманию подлинной общена­циональной картины распределения классов, статусов и власти.

Обсуждая изменения в исследованиях общественного мнения, Бернард Берельсон формулирует тезис, который касается, я пола­гаю, большинства исследований, проведенных в стиле абстрактно­го эмпиризма:

"Произошедшие (за двадцать пять лет. - Ч. Р. М.) изменения знаменуют революционные перемены в области изучения обще­ственного мнения: это изучение стало формальным и количест­венным, атеоретичным, сегментированным, конкретизированным, специализированным, институциализированным и "модернизиро­ванным", короче говоря, как настоящая поведенческая наука, оно американизировалось. Двадцать пять лет назад и ранее выдающие­ся писатели, руководствуясь общими интересами к природе и об­ществу, прилежно изучали "общественное мнение" не "ради него самого", а в широком историческом, теоретическом и философ­ском контекстах, и в итоге сочинялись ученые трактаты. Сегодня коллективы технических работников ведут исследовательские про­екты, посвященные специальным проблемам, и публикуют резуль­таты своих изысканий. Двадцать пять лет назад изучение общест­венного мнения было частью гуманитарных исследований. Теперь оно стало частью науки"¹.

¹ Ibid. P. 304 - 305.

 

Приводя эту краткую характеристику технологии исследова­ний в стиле абстрактного эмпиризма, я не только хотел сказать, что эти люди не занимаются интересующими меня серьезными проблемами, но и не занимаются теми проблемами, которые счи­таются важными большинством обществоведов. Я хотел сказать, что они исследуют проблемы абстрактного эмпиризма, ставя во­просы и не находя на них ответа, они странным образом остаются в ими же самими установленных пределах сомнительной эписте-мологии. Думаю, не будет большой смелостью сказать, что они одержимы идеей методологического самоограничения. Что касает­ся результатов, то все сказанное означает, что в этих исследовани­ях накопление деталей происходит без достаточного внимания к форме; на самом деле здесь часто не имеется никакой формы, за исключением той, которую изготовляют наборщики и переплетчики ^в типографии. Отдельные детали, сколь многочисленными бы они Ни были, не могут убедить нас ни в каких существенных идеях.

 

2.

 

В рамках абстрактного эмпиризма как общественно-научного стиля не принято формулировать какие-либо содержательные тео­рии и выводы. В основании рассуждений эмпирика не лежит ни­каких новых концепций природы, общества и человека, равным образом, здесь не найти и относящихся к ним конкретных фактов. Верно одно: этот стиль легко узнать по кругу проблем, которые его приверженцы выбирают для исследования, и по способам, с помощью которых эти проблемы изучаются. Вместе с тем бесспор­но, что такие исследования совершенно не заслуживают того при­знания, которым пользуется данный стиль изучения общества.

Однако качество наиболее значимых результатов, полученных этой школой, не дает твердых оснований для того, чтобы судить о ней в целом. Как школа она нова; используемый ею метод требует доработки, стиль ее работы только сейчас начинает получать ши­рокое распространение в проблемных областях общественных наук.

Отличительной, хотя, может быть, и не самой важной, осо­бенностью этой школы является созданный ею административный аппарат, который рекрутирует и обучает для себя определенные типы работников умственного труда. Этот аппарат приобретает сейчас все большее распространение и имеется множество свидетельств того, что он станет еще более популярным и влиятельным. Интел­лектуал-менеджер и специалист-исследователь - совершенно но­вые типы свободных профессий — в настоящее время конкуриру­ют с более традиционными типами профессора и ученого-гумани­тария.

Опять-таки эти изменения при всем их существенном значе­нии для облика будущего университета, для либеральной художе­ственной традиции и для тех качеств ума, которые могут возобла­дать в американской университетской жизни, не являются доста­точным основанием для того, чтобы судить о рассматриваемом исследовательском стиле. На самом деле эти изменения гораздо серьезнее того, что многие приверженцы абстрактного эмпиризма согласились бы принять в качестве объяснения привлекательности и популярности своего направления. Как минимум, оно обеспечи­вает работой полуквалифицированных технических исполнителей в масштабе и манере, ранее невиданных. Перед ними открывается карьера, которой присуща традиционная для академической сферы стабильность, и в то же время от сотрудника не требуется старо­модных академических достижений. Короче говоря, данному сти­лю исследований пролагает путь административный демиург, ко­торый может оказать заметное влияние на будущее обществоведе­ния и его возможную бюрократизацию.

В интеллектуальных характеристиках абстрактного эмпириз­ма, самое главное заключается в том, чтобы понять, какую фило­софию науки исповедуют его приверженцы и как применяют ее на практике. Именно она определяет и сущностные черты их иссле­дований, а также функционирование административного аппарата. В этой конкретной философии науки находят свое высшее интел­лектуальное оправдание и присущая проводимым в настоящее вре­мя исследованиям явная поверхностность, и ощущаемая потреб­ность в аппарате.

В данном вопросе необходима полная ясность, ибо кое-кто может подумать, что философские постулаты не играют большой роли в становлении предприятия, столь настойчиво претендующе­го на то, чтобы быть "Наукой". Это важно еще и потому, что абстрактные эмпирики, по-видимому, обычно не сознают, что при­держиваются определенной философии. Многие из них озабоче­ны собственным статусом в науке и чаще всего представляют свою профессию как естественнонаучную. При наличии самых разнообразных подходов к проблемам социальных наук одним из неизменных пунктов является утверждение о том, что они "естествоиспытатели", или, по крайней мере, "представляют естественнонаучную точку зрения". При более изощренном дискурсе или в присутствии насмешливого экзальтированного физика образ "Я" вероятнее всего сузится до "просто учено­го"¹.

¹ Следующие примеры буквально попались под руку. При обсужде­нии различных философских проблем, в частности, природы "менталь­ных" явлений и связанных с ней взглядов на проблемы эпистемологии Джордж Ландберг замечает: "Из-за неточности определения "школы" ^и. в частности, из-за множества странных ассоциаций, которыми во Многих умах сопровождается термин "позитивизм", я предпочитаю ско-Р^£е характеризовать свою позицию как естественнонаучную, чем пытаться отождествить ее с какой-либо из традиционных философских школ, к числу которых принадлежал позитивизм, во всяком случае, начиная с Конта". Далее: "Мы с Доддом, а вместе с нами, я думаю, и другие есте­ствоиспытатели, действительно продолжаем утверждать, что данные эмпирической науки представляют собой символизированные посред­ством человеческого сознания реакции (то есть, все наши реакции, и в том числе реакции "органов чувств"). Далее: "Вместе со всеми естест­воиспытателями мы решительно отвергаем идею..." (См.: Lundberg G. А- The natural science trend in sociology // The American Journal of Sociology-Vol. LXI. No. 3. November, 1955. P. 191 - 192).

 

С практической точки зрения абстрактные эмпирики, ка­жется, больше заняты философией науки, чем самими социаль­ными исследованиями. То, что они, по существу, сделали, за­ключается в распространении последовательного философского воззрения на науку, которое считается, по их мнению, един­ственно научным методом. Их модель научного исследования являет собой по преимуществу эпистемологическую конструк­цию, наиболее очевидным следствием которой в социальных науках стало методологическое самоограничение. Я хочу ска­зать, что круг доступных рассмотрению проблем и сама их по­становка весьма жестко ограничиваются "Научным методом". Короче говоря, методология определяет проблематику исследо­вания. Но это, в конце концов, ни к чему не ведет. Сконструи­рованный ими "Научный метод" не является обобщением или развитием классических направлений социальной науки. Боль­шей частью этот метод был извлечен, с некоторыми модифика­циями, из философии естествознания.

Представляется, что философия социальных наук в целом раз­вивается по двум направлениям. Первое составляют философы, которые пытаются тщательно проанализировать, что на самом деле происходит в процессе изучения общества, затем обобщить и увя­зать между собой те методы исследования, которые им кажутся наиболее перспективными. Эта трудная работа может закончиться безрезультатно, но она намного упростится, если каждый общест­вовед будет ею заниматься. В том, что каждый должен делать такую работу, есть определенный смысл, ибо достигнуто очень мало, да и то применительно лишь к определенного рода методам. Второе направление я называю абстрактным эмпиризмом; оно за­частую сводится к попытке переформулировать и адаптировать некоторые варианты философии естественных наук с тем, чтобы сформировать некую программу и определенный канон для рабо­ты в области обществоведения.

Методы суть процедуры, которыми пользуются люди, стре­мясь что-то понять или объяснить. Методология — это исследова­ние методов; она предлагает варианты теоретического осмысления того, как люди проводят свои исследования. Поскольку методов может быть много, методология стремится стать всеобщей по свое­му характеру, а потому обычно не предлагает исследователям спе­цифических процедур, хотя, конечно, могла бы их разработать. Эпистемология — еще более общая дисциплина, чем методология, поскольку эпистемологи занимаются поиском оснований и преде­лов, короче говоря, отличительными признаками "знания". Со­временные эпистемологи склонны оперировать признаками, заим­ствованными из того, что они считают методами современной фи­зики. Поскольку они склонны задавать общие вопросы о знании и давать на них ответы в рамках своего понимания физической на­уки, эти ученые фактически превратились в философов физики. Одни представители естественных наук с интересом, как кажется, следят за этой философской работой, других она, вероятно, забав­ляет; одни соглашаются с принятой большинством современных философов моделью, другие — нет. Однако существует подозре­ние, что большая часть активно работающих ученых ничего обо всем этом не знает.

Нам говорят, что физика якобы достигла такого уровня, что проблемы строгости и точности эксперимента теперь можно выво­дить из строгой математической теории. Не физика достигла тако­го уровня, а эпистемологи установили возможность такого взаи­модействия в рамках модели познания, которую сами же и скон­струировали. В эмпиризме, похоже, происходит все наоборот: эпистемология науки паразитирует на методах, которые физики — и теоретики, и экспериментаторы — уже давно используют.

Физик Поликарп Куш, нобелевский лауреат, заявил, что нет никакого "научного метода" и что то, что называют этим именем, Можно свести к совершенно простым проблемам. Перси Бриджмен, другой нобелевский лауреат по физике, идет еще дальше: "Не существует научного метода как такового, но для ученого жизненно Необходимо работать на пределе возможностей своего интеллекта и не зашориваться". "Механика открытия, — замечает Уильям Бек, — неизвестна... Я думаю, что творческий процесс настолько тесно связан с эмоциональной структурой индивида... что... едва ли поддается обобщению "¹.

¹ Beck W. S. Modern science and the nature of life. New York: Harcourt. Brace & Co, 1957.

 

3.

Специалисты в области метода склонны кроме всего прочего, быть специалистами в той или иной социальной философии. Для сегодняшней социологии важно не то, что методологи — суть спе­циалисты, а то, что результатом их научных занятий является даль­нейший процесс специализации внутри социальной науки в целом. Более того, они углубляют этот процесс согласно своему методо­логическому самоограничению и в соответствии с обычаями того исследовательского института, в котором этот процесс осуществля­ется. Они не предлагают никакой схемы тематической специализа­ции в зависимости от "перспективных областей исследования" или концептуализации проблем социальной структуры. Предлагаемая специализация базируется целиком на "Методе" независимо от со­держания проблемы или предметной области. Это не случайные впечатления, а хорошо документированные факты.

Наиболее отчетливое и последовательное изложение сущно­сти абстрактного эмпиризма как стиля работы и той роли, которую абстрактный эмпирик должен играть в социальной науке, было осуществлено Полом Лазарсфельдом, одним из наиболее квалифи­цированных представителей этого направления¹.

¹ Статья П. Лазарсфельда "Что такое социология?" ("What is sociolo­gy?" Universitets Studentkontor, Skrivemaskinstua, Oslo, September, 1948, mimeo) была специально написана и распространена в группе людей, ко­торые хотели получить общую директиву для учреждения исследователь­ского института. Поэтому наилучшим образом отвечает поставленным мною целям, будучи краткой, ясной и авторитетной. Более конструктив­ное и элегантное изложение проблемы можно найти, например, в книге "Язык социального исследования" (The Language of Social Research / Ed. by P. Lazarsfeld and M. Rosenberg. Glencoe: The Free Press, 1955).

 

Лазарсфельд определяет социологию как специальность, не апеллируя к какому-то присущему только ей особому методу, и называет социологию методологической дисциплиной. Согласно его точке зрения, социолог становится методологом всех общест­венных наук.

"Таким образом, у нас есть возможность просто и ясно сфор­мулировать первую функцию социолога. Он выполняет, так ска­зать, роль проводника-первопроходца при наступающей армии об­ществоведов, когда объектом эмпирических научных исследова­ний становится новая область человеческой деятельности. Именно социолог делает первые шаги. Он является связующим звеном меж­ду социальным философом, наблюдателем-одиночкой и коммен­татором, с одной стороны, и организованной коллективной рабо­той исследователей-эмпириков и аналитиков, с другой;... подходя исторически, мы должны различать три основных способа рас­сматривать социальные объекты: социальный анализ, осуществляе­мый наблюдателем-одиночкой; организованные и технически ос­нащенные эмпирические науки; промежуточная стадия, посред­ством которой обозначается социология любой специальной сфе­ры социального поведения... Здесь будут уместны некоторые по­яснения, как в настоящее время происходит переход от социаль­ной философии к эмпирической социологии"¹.

 

¹ Ibid. P. 4 - 5.

 

Прошу заметить, что "наблюдатель-одиночка" удивительным образом приравнивается к "социальному философу". Обратите внимание также на то, что здесь содержится не только изложение интеллектуальной программы, но и предлагается административ­ный план: "Определенные сферы человеческого поведения стано­вятся объектами организованных социальных наук, которые име­ют свои названия, институты, бюджеты, эмпирические данные, штат сотрудников и тому подобное. Другие сферы остаются в этом отношении неразвитыми". Значит, любую сферу можно развить и "социологизировать". В самом деле, у нас нет даже названия для социальной науки, которая могла бы заниматься проблемами счастья населения. Но нет никаких непреодолимых препятствий Для того, чтобы сделать подобную науку возможной. Совсем не­трудно собирать рейтинги счастья, и это было бы даже дешевле, чем собирать данные о доходах, сбережениях и ценах.

Социология, подобно повивальной бабке для целого ряда спе­циальных "социальных наук", находится на ничейной предметной территории, которая еще не стала объектом "Метода" и "пол­ностью развитых социальных наук". Не совсем ясно, что понима­ется под "полностью развитыми социальными науками", но подразумевается, что лишь демография и экономика удовлетворяют этим требованиям: "Никто больше не сомневается в необходимо­сти и возможности подходить к человеческому обществу научно. Вот уже более ста лет существуют такие полностью развитые на­уки, как экономика и демография, изучающие самые различные сферы человеческого поведения". Указаний на другие "полностью развитые науки" в этом двадцатистраничном эссе я не нашел.

Когда перед социологией ставится задача превратить филосо­фию в науку, то предполагается или подразумевается, что гений "Метода" столь могуч, что обходится без традиционного знания соответствующей предметной области. Поистине, усвоение такого рода знаний могло бы потребовать несколько больше времени, чем предполагается автором подобною утверждения. То, что в нем под­разумевается, становится ясным из замечания Лазарсфельда по поводу политических наук: "У греков была наука политики, нем­цы пишут о Staatslehr*, а англосаксы — о политической науке. До сих пор никто не сделал хорошего контент-анализа, чтобы точно узнать, о чем же пишут в книгах на эту тему..."¹.

* Учение о государстве. — Прим. ред.

¹ Ibid. P. 5. "Контент-анализ какой-либо совокупности материалов, по существу, представляет собой классификацию малых единиц доку­ментов (слов, предложений, тем) в соответствии с определенным, уста­новленным a priori набором категорий" (см.: Rossi P. H. Methods of so­cial research, 1945 - 55 // Sociology in the United States of America / Ed. by H. L. Zetterberg. Paris: UNESCO, 1956. P. 33.

 

Итак, с одной стороны, организованные коллективы хорошо оснащенных обществоведов-эмпириков; с другой — неорганизо­ванные социальные философы-одиночки. С точки зрения "высо­кой методологии" социолог должен пройти обряд перехода из фи­лософа в эмпирика и превратиться в производителя научной про­дукции — быть одновременно интеллектуалом (точнее, Ученым с большой буквы) и простым исполнителем.

При переходе к организованной социальной науке в работе исследователей обычно происходят следующие изменения.

1) "Во-первых, акценты с истории институтов и идей перено­сятся на конкретное поведение людей"'. Это не простая процедура. Как мы увидим в шестой главе, абстрактный эмпиризм не есть эмпиризм повседневный, поскольку единицей исследования не является "конкретное поведение людей". Далее я собираюсь пока­зать, что на практике в ситуации выбора абстрактные эмпирики часто обнаруживают отчетливую склонность к так называемому "психологизму" и, более того, последовательно избегают рассмат­ривать проблемы структуры, занимаясь преимущественно пробле­мами индивидуальной жизнедеятельности.

2) "Во-вторых, - продолжает Лазарсфельд, - формируется тенденция изучать не какую-то отдельную сферу человеческой де­ятельности, а соотносить ее с другими сферами". Я не уверен, что это так; чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить труды Марк­са, Спенсера или Вебера с трудами любого абстрактного эмпирика. Вероятно, все дело в особом значении слова "соотносить", которое сводится к статистическому анализу.

3) "В-третьих, начинают изучать повторяющиеся социальные ситуации и проблемы, а не те, которые случаются лишь однажды". Здесь угадывается попытка признать важность структурного анализа, ибо "повторяемость явлений" или "регулярности" в социальной жизни, конечно же, коренятся в устоявшихся структурах. Именно поэтому, чтобы понять, к примеру, предвыборную кампанию в Америке, нужно понять структуру партий, их роль в экономике и так далее. Но не это имеет в виду Лазарсфельд. Подразумевается, что во время выбо­ров сходный акт поведения совершают множество людей, а выборы повторяются; следовательно, к поведению индивидов при голосова­нии можно вновь и вновь применять статистические методы.

4) "И, наконец, явный упор делается на изучении современ­ных, а не исторических общественных событий..." Этот антиисто­рический акцент вытекает из эпистемологической установки: "Со­циолог будет стремиться иметь дело главным образом с современ­ными событиями, относительно которых он скорее соберет такого рода данные, какие ему нужны... ". Подобный эпистемологичес-кий крен противоречит постановке насущных проблем, которые являются ориентирами для научного изучения общества¹.

¹ Все приведенные выше цитаты взяты из статьи П. Лазарсфельда 'Что такое социология?" (Lazarsfeld P. Op. cit. P. 5 - 6).

 

Прежде чем перейти к этим ориентирам, я должен закончить начатое рассмотрение программы социологии, которая содержит постановку двух задач.

"...Социологическое исследование заключается в применении прикладных научных процедур к новым областям. Они (наблюде­ния Лазарсфельда. — Ч. Р. М.) предназначены лишь для предвари­тельной характеристики той атмосферы, которая, вероятно, пре­обладает во время перехода от социальной философии к эмпири­ческому исследованию общества... Когда социолог берется за ис­следование новых отраслей человеческой деятельности, все не­обходимые данные приходится собирать ему самому. Именно в связи с этой ситуацией получает свое развитие вторая важнейшая функция социолога. Одновременно он является своего рода ин­струментальщиком (tool-maker) для других социальных наук. По­звольте напомнить некоторые из многих проблем, с которыми при­ходится сталкиваться обществоведу при сборе требующихся ему данных. Очень часто ему приходится спрашивать людей о том, что они делали, видели или хотели. Часто им нелегко вспомнить то, о чем их спрашивают, порой не хотят говорить, или точно не понимают, что мы хотим узнать. Поэтому получило развитие важное и трудное искусство интервьюирования...

Но (у социолога) исторически сохраняется и третья функ­ция — функция интерпретатора... Полезно различать описание и интерпретацию социальных отношений. На уровне интерпрета­ции мы ставим вопросы, которые в повседневном языке начина­ются со слова "почему". Почему люди сейчас имеют меньше де­тей чем прежде? Почему они склонны переезжать из села в город? Почему выборы были выиграны или проиграны?..

Основные приемы поиска подобных объяснений являются статистическими. Мы должны сравнивать многодетные семьи с малодетными, перебивающихся случайными заработками, с теми, кто имеет постоянную работу. Но что в этих явлениях следует сравнивать?"¹

¹ Ibid. P. 7 - 8, 12 - 13.

 

Похоже, социолог неожиданно принимает поистине энцик­лопедическую позу. Каждый раздел социологии содержит ин­терпретации и теории, но в данном случае нам говорят, что "интерпретация" и "теория" как раз являются прерогативой со­циолога. Смысл этого высказывания проясняется, когда мы осоз­наем, что другие интерпретации просто не дотягивают до науч­ности. Те виды "интерпретаций", с которыми работает социо­лог, превращая частные философии в научные дисциплины, суть "интерпретативные переменные", используемые в статистичес­ком исследовании. Более того, хочу обратить внимание на тенденцию сводить социологическую реальность к психологиче­ским переменным, которая обнаруживается в продолжении при­веденной выше цитаты: "Мы вынуждены прийти к выводу, что в личности, опыте и установках людей есть нечто, что заставля­ет их действовать по-разному в ситуациях, которые извне пред­ставляются совершенно идентичными. Здесь необходимы объ­ясняющие понятия и концепции, которые могут быть провере­ны эмпирическим исследованием..."

"Социальная теория" как целое превращается в систематичес­кое собирание понятий, то есть переменных, полезных для интер­претации статистических наблюдений:

"Мы действительно называем эти понятия социологически­ми, потому что они применимы к разнообразным типам социаль­ного поведения... Мы возлагаем на социолога задачу собирать и анализировать данные в тех понятиях, которые полезны для ин­терпретации эмпирических результатов, найденных в таких специ­фических областях, как анализ статистики цен, преступности, само­убийств или голосования. Иногда термин "социальная теория" используется для систематического представления подобных по­нятий и их взаимосвязей"¹.

¹Ibid. Р. 17.

 

Должен попутно заметить, что совершенно неясно, являет­ся ли это изложение в целом теоретическим осмыслением дей­ствительной исторической роли социологов — если так, то оно явно неадекватно; или это лишь призыв к социологам быть поставщиками и интерпретаторами данных для специальных дис­циплин — в этом случае, конечно, любой социолог волен отка­заться от этой миссии и заняться собственными исследования­ми. Сло