СУЩЕСТВОВАНИЕ

Характерно, что дискуссия о существовании, в которой принимали участие все видные философы и логики того времени – Рудольф Карнап, Алонзо Черч, Уиллард Куайн, разгорелась во время второй мировой войны. Скорее закономерно, чем парадоксально, что этот вопрос обострился в период торжества тоталитарной культуры и государственности, когда главенствующую роль играет отрицание существующего и наделение атрибутами С. иллюзий, химер, устаревших мифов.

С другой стороны, не сдавал позиций традиционный идеализм (ср. абсолютный идеализм), утверждавший, что реально существуют лишь идеи предметов, а не сами предметы. Известен знаменитый доклад в Британской академии Дж.Э.Мура, одного из основателей аналитической философии, “Доказательство существования внешнего мира”. Доказательство состояло в том, что Мур поочередно поднимал то правую, то левую руку и громко говорил: “Я точно знаю, что моя рука существует”. С логической точки зрения такие вопросы, как “Существует ли Бог?” или “Существуют ли единороги?” являются реальной проблемой, потому что слово “существовать” выступает в речи одновременно в двух функциях. Когда мы говорим: “Он спит”, мы тем самым подразумеваем, что “он” существует. Любому утверждению о фактах предшествует молчаливая презумпция, что эти факты существуют. В этой функции глагол “существовать” называется экзистенциальным квантором, или квантором (как бы счетчиком)

С.Уиллард Куайн придумал остроумный тест на С. Предметы существуют, если их можно сосчитать. Но вернемся к единорогам. Их нельзя сосчитать, потому что они не существуют, но тем не менее мы не можем сказать, что единороги не существуют, ибо тогда вообще не о чем было бы говорить. Эту проблему понимал еще Платон, она и известна как “борода Платона”: небытие в некотором смысле должно быть, в противном случае оно есть то, чего нет. Эта парадоксальность возникает благодаря тому, что глагол “существовать” выступает и в функции обычного предиката; и вот когда они встречаются в одном утверждении: квантор С. (существует такой Х) и предикат С. (Х существует), то получается путаница. Мы хотим сказать: “Единорогов не существует”, а в результате получается: “Существует такой Х, как единорог, который не существует”. Выходов из парадокса С. было два. По первому пути пошел один из последних идеалистов ХХв. немецкий философ Алексиус Майнонг, считавший, что есть два мира: мир вещей, в котором существуют все материальные предметы, и мир идей и представлений, в котором существуют Пегас, круглый квадрат, единороги и т.п. В принципе по тому же пути пошла модальная логика (см. модальности, семантика возможных миров, философия вымысла), которая на вопрос “Существует ли Шерлок Холмс?” отвечала: “Существует в художественном мире рассказов Конан-Дойля”, а на вопрос “Существует ли Дед Мороз”, – ”Существует в детских представлениях о Новом годе”. Недостатком этой стратегии было то, что она в результате совершенно размывала границы между существующим и несуществующим, между иллюзией и реальностью (см.).

По второму пути пошел Бертран Рассел. Он считал, что мир у нас более или менее один. Надо только уметь грамотно в логическом смысле выражать то, что может быть выражено (см. логический позитивизм). Рассел решил парадокс существования при помощи так называемой теории определенных дескрипций (описаний), которая заключается в том, что каждое слово является скрытым описанием, то есть его можно представить при помощи других слов (ср. семантические примитивы). Тогда мы сможем непротиворечиво говорить о том, что единорогов не существует. Мы разложим слово “единорог” на описание: ”животное, являющееся по природе рогатым”, и тогда мы скажем: ”Все животные, являющиеся по природе рогатыми, имеют два рога, и при этом нет ни одного из них, которое по природе имело бы один рог”. Вот мы и разделались с единорогами.

Рассела поддержал один из столпов аналитической философии американский философ Уиллард Куайн. В 1940-1950-е гг. стало модным говорить о модальных логиках (см. модальности), то есть о том, что возможно, невозможно или необходимо. И вот популярными стали концепции о возможно существующих объектах. Сюда попал и злополучный единорог. Единороги не существуют, говорили сторонники этой теории, но логически нет ничего невозможного, чтобы единороги существовали, они являются возможно-существующими объектами. Под эту же мерку попадали Шерлок Холмс, Дед Мороз, Микки Маус, Винни Пух и Григорий Мелехов. Куайн восстал против, как он выражался, “разбухшего универсума” модальной логики. Он писал в статье “О том, что есть”, что, когда мы говорим о возможно-существующих объектах, теряется критерий их тождества: возможные объекты нельзя сосчитать. Представьте себе, говорил Куайн, одного возможного толстяка, стоящего у двери, а теперь представьте другого возможного толстяка, стоящего у двери. Сколько возможных толстяков стоит у двери? Может быть, это один и тот же возможный толстяк? Нет никаких критериев, чтобы решить, сколько возможных толстяков стоит у двери, потому что это нереальные сущности”. Борода Платона, говорит Куайн, слишком спутана, Современная философия и картина мира пошла скорее за Майнонгом. Если вспомнить, какое количество фильмов посвящено виртуальным двойникам, инопланетянам, притворяющимся людьми; если вспомнить, какую роль сейчас играют виртуальные реальности, то становится ясным, что проблема С. еще далека от разрешения и едва ли не более парадоксальна сейчас, в конце века, чем в его середине.

Лит.:

Рассел Б. Введение в математическую философию. – М., 1996.

Целищев В.В. Логика существования. – Новосибирск, 1971.

Куайн У. О том, что есть // Даугава, 1989. – №11.

СЮЖЕТ

(от фр. sujet – субъект, предмет) – последовательность событий в художественном тексте.

Парадокс, связанный с судьбой понятия С. в ХХв., заключается в том, что как только филология научилась его изучать, литература начала его разрушать. В изучении С. определяющую роль сыграли русские ученые, представители формальной школы. В разрушении С. сыграли роль писатели и режиссеры европейского модернизма и постмодернизма (см., например, новый роман, театр абсурда).

Огромную роль в изучении С. сыграл выдающийся русский фольклорист В.Я.Пропп. В своей книге “Морфология сказки” (1929) он построил модель С. волшебной сказки, состоявшую из последовательностей элементов метаязыка, названных им функциями действующих лиц. Функций, по Проппу, ограниченное количество (31); не во всех сказках присутствуют все функции, но последовательность основных функций строго соблюдается. Сказка обычно начинается с того, что родители удаляются из дома (функция отлучка) и обращаются к детям с запретом выходить на улицу, открывать дверь, трогать что-либо (запрет). Как только родители уходят, дети тут же нарушают этот запрет (нарушение запрета) и т.д.

Смысл открытия Проппа заключался в том, что его схема подходила ко всем сказкам. В дальнейшем модель Проппа подхватила и видоизменила структурная поэтика. По сути, функции Проппа – не что иное, как модальности (см.), то есть высказывания с точки зрения их отношения к реальности. Все модальности имеют сюжетообразующий характер.

1. Алетические модальности (необходимо – возможно – невозможно). С. возникает тогда, когда один из членов модального трехчлена меняется на противоположный или соседний, например невозможное становится возможным. Так, в истории о Тангейзере епископ объявляет, что скорее его посох зацветет, чем Бог простит поэта Тангейзера за воспевание языческой богини Венеры. Герой становится изгнанником и странником, Бог прощает его, и посох епископа расцветает.

2. Деонтические модальности (должное – разрешенное – запрещенное). С. возникает тогда, когда, например, запрет нарушается. Герой совершает преступление, как Раскольников, или жена изменяет мужу, как Анна Каренина.

3. Аксиологические модальности (ценное – безразличное – неценное). С. возникает тогда, когда безразличное становится ценным. Например, когда герой влюбляется в прежде не замечаемого им человека. Одновременно он может и нарушить запрет, как поступила Анна Каренина. Как правило, эти два типа С. составляют пару: погоня за ценностью приводит к нарушению запрета.

4. Эпистемические модальности (знание – полагание – неведение). Это С. тайны или загадки, когда неизвестное становится известным. Эпистемический С. – самый распространенный в литературе; на нем построены целые жанры (комедия ошибок, детектив, триллер).

5. Пространственные модальности (здесь – там – нигде). С. возникает тогда, когда герой, например, уезжает путешествовать, изменяя модальность “здесь” на модальность “там”. Это С. ”Божественной комедии” Данте, “Путешествия из Петербурга в Москву” А.Н.Радищева, “Писем русского путешественника” Н.М.Карамзина.

6. Временные модальности (прошлое – настоящее – будущее). С. времени возникает и становится популярным в литературе ХХв., когда под влиянием теории относительности создается и разрабатывается С. путешествия во времени. Для того чтобы С. (эксцесс) был вообще возможен, необходимо линейное время, отграничивающее текст от реальности (Ю.М.Лотман).

ХХв. вернул литературе циклическое время мифа (см.), где все повторяется, а время сделал многомерным. Понятие С. стало разрушаться. Покажем это на примере рассказа Х.Л.Борхеса “Три версии предательства Иуды”. По традиционной версии, Иуда предал Иисуса из-за денег и зависти, то есть это был С. нормы и ценности: он совершил предательство и получил за это деньги.

По второй версии, Иуда действовал из альтруистических побуждений. Он предал Иисуса, чтобы сделать его имя бессмертным, то есть он нарушил запрет, но одновременно исполнил свой высший долг. Это было одновременно нарушением одной нормы и соблюдением другой.

По третьей версии, Иуда и есть Христос, взявший на себя самый страшный грех – грех предательства. Сюжет теперь приобретает эпистемическую окраску: тайна поступка Иуды раскрывается таким неожиданным образом. С другой стороны, литература потока сознаниинастолько растворила С. в стиле, что здесь уже трудно различить какие-либо отдельные модальности и необходима новая методика изучения С., которой теоретическая поэтика пока не располагает. Однако, чтобы изучать новое, надо постараться разобраться в механизмах старого. Поэтому рассмотрим, как формируется в языке наиболее фундаментальный С. литературы – эпистемический С., С. тайны и загадки.

Разберем трагедию Софокла “Эдип-царь”. Рассмотрим два высказывания. (1) Эдип убил встреченного им путника и женился на царице Фив. (2) Эдип убил своего отца и женился на своей матери. Первое высказывание содержит скрытую загадку, второе – уже раскрытую. В чем тут секрет? Оба высказывания говорят об одном и том же: (3) Эдип убил Х и женился на У, – но по-разному. Эдип не знал, что незнакомец, встреченный им на дороге, его отец, а царица Фив его мать. Он совершил эти действия по ошибке.

Ошибка qui pro quo (“одно вместо другого”) коренится в самом языке. Каждое имя может быть описано по-разному. Лай – это царь Фив, отец Эдипа, незнакомец, которого Эдип встретил на дороге. Иокаста – царица Фив, мать Эдипа, жена незнакомца, которого Эдип встретил и убил. Эти выражения отсылают к одному объекту, но имеют разные смыслы. Но ошибка заключается как раз в онтологизации смыслов. Эдип знал, что ему предсказано, что он убьет собственного отца, поэтому он бежал из родного дома, не зная, что покидает своих приемных родителей. Если бы ему хотя бы на секунду пришло в голову, что незнакомец, встреченный им на дороге, его отец, а царица Фив его мать, то он бы, конечно, не совершил всего этого. Но в сознании Эдипа это были разные люди (см. также семантика возможных миров). Он не мог подозревать своего отца в каждом встреченном им мужчине.

Так развивается эпистемический С., С. ошибки qui pro quo. В современной литературе после “десюжетизации” модернизма С. постепенно возвращается в культуре постмодернизма. Литература, пусть в пародийном ключе, вновь начинает осознавать ценность события.

Лит.:

Пропп В.Я. Морфология сказки. – М., 1965.

Шкловский В.В. О теории прозы. – М., 1925.

Выготский Л.В. Психология искусства. – М., 1965.

Руднев В. Морфология реальности: Исследование по “философии текста”. – М., 1996